banner banner banner
Истории дождя и камня
Истории дождя и камня
Оценить:
Рейтинг: 5

Полная версия:

Истории дождя и камня

скачать книгу бесплатно


– Нет нужды. Вы – слишком заметная фигура, вас ни с кем не спутаешь.

– Гм, – Шарль спрятал конверт за пазуху. – Тогда последний вопрос: когда, предположительно, может появиться ваш человек?

– Пока не могу дать вам ответ, – первый министр позвонил в колокольчик, и Луи тотчас же внёс поднос с двумя бокалами вина, сладостями и фруктами. – Присаживайтесь и составьте мне компанию. Насколько я знаю, вы прибыли сегодня утром, но даже не успели пообедать, верно?

– Я привык, – юноша даже не удивился подобной осведомлённости и без всякого стеснения принял кубок.

– Как я уже говорил, король хочет поиграть в солдатики, и я не могу лишить его этого невинного удовольствия, – продолжал между тем Ришелье. – Так что как минимум несколько недель у нас в запасе есть. А к тому времени или Ла-Рошель всё-таки сдастся, или вам придётся действовать. А может быть, произойдут некоторые события, которые и без наших усилий в корне изменят существующее положение вещей…

– Какие события? – гасконец пристально взглянул на собеседника, но тот лишь пожал плечами:

– Ну откуда же мне знать? Пути Господни неисповедимы. Лучше скажите мне другое. Что вы хотите за эту услугу, д’Артаньян?

– Я ещё не оказал вам никакой услуги, – заметил мушкетёр, однако кардинал прервал его взмахом руки:

– Перестаньте скромничать! У всего есть своя цена, и уже только то, как безоговорочно вы согласились выполнить моё поручение, хотя понимаете, насколько оно опасно, заслуживает награды. Ну, чего вы хотите? Денег? Титул?

– Ничего, – упрямо повторил Шарль, и его глаза вспыхнули зло. – Более того, я бы хотел, чтобы моё имя вообще не упоминалось в связи с падением Ла-Рошели. Если, конечно, это действительно случится вследствие моих действий.

– Оказывается, я совсем не знаю вас, – Ришелье пригубил вина. – А точнее… как только я начинаю думать, что могу предугадать ваши поступки, вам каждый раз удаётся по-настоящему удивить меня.

– Простите, монсеньор, – лейтенант склонил голову, уже жалея о своей несдержанности. – Я не скромничаю и вовсе не хочу набавить себе цену. Я хочу послужить своей стране, и только.

– А вам известно, что гордыня – один из самых тяжёлых смертных грехов? – поинтересовался его собеседник. – Однако оставим эту проблему для вашего ротного капеллана… Но, быть может, вы хотите попросить что-нибудь для ваших родных? Или для того прыткого молодого человека, который полтора месяца назад так заигрался с племянником Дэзессара, что вам пришлось разнимать их? Надеюсь, ваша рука уже достаточно зажила, чтобы не помешать выполнению задания?

Как Шарль ни старался, а всё равно вздрогнул. Что ж, после намёков де Тревиля, вполне можно было ожидать чего-то подобного и от кардинала, однако разочаровываться в его преосвященстве оказалось куда неприятней, чем в капитане.

С минуту он размышлял, как лучше поступить, а затем всё-таки решился.

– Возможно, вы расцените мои слова, как очередную дерзость, монсеньор, однако позвольте напомнить, что я дал согласие выполнить ваше поручение задолго до того, как мой… протеже вообще прибыл в Париж. И дал его добровольно. Поэтому я не вижу никакой необходимости прибегать к таким заявлениям. К чему оказывать на меня давление подобного рода?

– Не можете смириться, что стали уязвимы? – лицо Ришелье оставалось непроницаемым, и было непонятно, рассердил его тон гасконца или только позабавил. – Не обижайтесь, шевалье. Просто вы интересны мне. И я так давно хотел найти в вашей защите брешь… скажите честно, мне удалось?

Лейтенант только плечами передёрнул.

– Конечно, я отвечаю за мальчишку, – сказал, стараясь говорить как можно более равнодушно. – Его дядя в своё время многое сделал для меня – так что удивительного в том, что я стараюсь оградить его племянника от разного рода неприятностей?

– Ничего удивительного, – подтвердил кардинал. – Учитывая то, что мне известно, можно сказать, вы вообще не принимаете никакого участия в судьбе этого кадета.

– Он сам добьётся всего, – Шарль позволил себе немного расслабиться. – Но коль вы вспомнили о нём и спрашивали о награде… Так вот, я хочу, чтобы история с дуэлью, в которую он имел глупость втянуть себя, была забыта. Раз и навсегда.

– И всё? Не вижу проблемы, тем более, он уже понёс наказание. Однако, по рукам, сударь. Вы мне – Ла-Рошель, а я вам – гарантии неприкосновенности для шевалье д’Эстурвиля. Даже если де Тревиль будет считать по-другому.

– Благодарю вас, – совершенно искренне ответил молодой человек. – Уверяю вас, мой воспитанник уже давно сделал соответствующие выводы. И я со своей стороны обещаю присмотреть за ним.

– Да уж, сделайте одолжение. Объясните ему, что коль он числится вашим протеже, с него и спрос другой.

А потом Ришелье поднялся и протянул руку, давая понять, что аудиенция окончена:

– Ступайте, г-н лейтенант. Увидимся под Ла-Рошелью.

Шарль поцеловал протянутую руку и вышел.

* * *

Едва только начало светать, в квартале, где располагались казармы мушкетёров, началась суета.

Те из солдат, кто квартировал в прилегающих районах, съезжались во двор, будучи уже полностью экипированными. Те же, кто жил непосредственно в казармах, проверяли лошадей и отдавали последние распоряжения слугам.

Слуги толпились тут же, развлекая себя болтовнёй, потому что большинство из них, как и их хозяева, были знакомы друг с другом достаточно давно.

Жак обзавестись слугой не успел, да и не видел смысла. Нет, финансово он мог позволить себе подобные траты, но вот везти с собой на войну ещё одного человека, да ещё и отвечать за него… Дай бог самому сориентироваться, тем более, что ему ведь предстояло участвовать в военных действиях впервые.

Нельзя сказать, чтобы молодой лионец испытывал страх, когда думал о будущих боях, но толика волнения в таких размышлениях всё-таки присутствовала. Правда, волнение это было связано исключительно с тем, как не уронить себя в глазах лейтенанта и заслужить его настоящее уважение.

Кошмар, думал д’Эстурвиль, усмехаясь этим мыслям: что бы сказал дядя, узнав обо всём?

Отправил племянника делать карьеру, а того стремление прославиться, оказывается, привлекает в последнюю очередь. Потому что он, видите ли, влюбился в дядиного ученика и хочет, чтобы лейтенант наконец-то увидел в нём отдельного человека, а не бледный призрак прошлого… и всё-таки безумно интересно, чьё кольцо д’Артаньян до сих пор носит на пальце?

Да и вообще, Жак ведь не солгал гасконцу во время разговора в «Сосновой шишке». Ему действительно хотелось узнать, что за человек его опекун. Потому что влюблённость – это, конечно, прекрасно, но ведь помимо чисто физического желания должна быть какая-то общность взглядов и интересов. Должны импонировать ещё и душевные качества, а как раз эта часть характера Шарля д’Артаньяна оставалась для кадета тайной за семью печатями.

Пока гасконец нравился Жаку как командир и производил крайне отталкивающее впечатление как человек.

Конечно, это, скорей всего, были только маски, но всё чаще д’Эстурвиль думал о том, что лейтенант напоминает ему огромный пустой замок, населённый лишь призраками и чудовищами.

А временами вообще начинал сомневаться, так ли ему нужно узнать, что же сделало д’Артаньяна таким, и что он собирается делать с подобным знанием.



Он так задумался, что не заметил даже, как к нему подъехал де Террид.

– Доброе утро, д’Эстурвиль, – земляк улыбался широко, словно им предстояла прогулка, а не долгая утомительная дорога и война. – Как настроение? Боевое, надеюсь?

– Если честно, просто хочу спать, – Жак с силой потёр глаза. – А вы? Волнуетесь?

– Ни капельки. Это ведь не первая моя военная кампания. И потом, я всерьёз рассчитываю исправить некоторые свои промашки и получить наконец-то мушкетёрский плащ. Знаете, как отличаются жалованье кадета и мушкетёра, пусть даже рядового? Лишние денежки мне никак не помешали бы. У меня ведь сестра на выданье… да и слугой можно будет обзавестись, в конце концов.

– Кстати, – д’Эстурвиль обрадовался, что можно перевести разговор в нужное русло, – а как же наш командир? Ведь у д’Артаньяна, насколько я знаю, нет слуги. Хотя это не соответствует его статусу… Или я опять чего-то не знаю?

– А он возьмёт с собой свою служанку, – хихикнул де Террид. – Видали её? Ужасно вредная старушенция! Он будет использовать её в качестве секретного оружия против ла-рошельцев, и крепость сдастся за считанные дни…

Припомнив своё знакомство со служанкой гасконца, Жак хмыкнул невольно, а его приятель между тем продолжил:

– Но если серьёзно, то я бы на вашем месте уже давно перестал удивляться всему, что хоть как-то связано с д’Артаньяном. И потом, когда мы прибудем под Ла-Рошель, в лагере будет куча народу, в том числе прислуги. Ну и местные станут приходить, в надежде подзаработать. Так что будет, кому следить и за нашими вещами, и за лошадьми. А нашему командиру, как правило, одалживает своего слугу де Бемо, тем более что тот крайне скромен в быту, это все знают. Вот так-то.

А потом кадет вдруг замолчал и толкнул д’Эстурвиля под локоть:

– О, глядите, на ловца и зверь бежит…

Жак обернулся и почувствовал, как сердце невольно пропускает удар.

В первый момент он даже не узнал лейтенанта.

Д’Эстурвиль привык, что тот носит обычно или простой мушкетёрский плащ, или видавшую виды дорожную куртку.

Теперь же на д’Артаньяне были камзол с золотым галуном – отличительным знаком лейтенанта – и шляпа, украшенная плюмажем из белых страусиных перьев.

Перевязь, на которой висела шпага, была не обычной кожаной, а украшенной элегантной вышивкой. Волосы, обычно убранные в небрежный хвост, теперь свободно лежали поверх дорогого кружевного воротника.

Всё это великолепие как нельзя лучше соответствовало холодному и высокомерному выражению лица, с каким гасконец въехал на казарменный двор.

– Ха, – сказал Жак, чувствуя, как начинает невольно улыбаться, – вы по-прежнему будете предлагать мне не удивляться, когда речь заходит о д’Артаньяне?

– Ну, это ещё далеко не самый роскошный наряд г-на лейтенанта, – возразил де Террид. – Вот закончится эта заварушка с осадой – посмотрите на него во время торжественного парада.

А потом кадет прищурился вдруг и хихикнул, словно шкодливый мальчишка:

– Вы видите, д’Эстурвиль? Я всегда знал, что наш командир – не промах!

– О чём вы? – изобразил удивление молодой человек, не желая показывать, что на самом деле следит за каждым движением гасконца.

– Приглядитесь хорошенько, – его приятель снова хихикнул. – В отличие от нас, лейтенант, по-видимому, очень весело провёл эту ночь. Славное же напоминание о себе оставила на прощание его белошвейка!

Лионец сощурил глаза и увидел, что д’Артаньян, несмотря на всю свою надменность, действительно выглядит неважно. Под глазами тени, лицо серое, уставшее. Нижняя губа напухла, а в углу рта темнеет кровоподтёк. Весьма характерный синяк, и д’Эстурвиль ощутил вдруг, как кровь прилила к щекам. Потому что он слишком хорошо знал, кто на самом деле повредил гасконцу губу. Он все эти дни вспоминал их последний разговор в конюшне, и судорожные поцелуи, и то, как д’Артаньян потом смывал свою кровь с его лица и шеи.

Что он говорил ему?

Стой спокойно. Вот ведь дурак: ну зачем кусаться, а?

Да, кажется, именно так.

Касался лица влажным платком и улыбался при этом совершенно незнакомой счастливой улыбкой. А глаза смотрели спокойно и чуточку насмешливо. И пропала без следа холодная надменность – кадет только сейчас понял, что в тот момент гасконец впервые показал ему себя настоящего.

Нам и вправду пришло время поговорить, потому что всё это слишком серьёзно…

Выходит, промолчи он и не задай тот дурацкий вопрос о прошлом, всё было бы иначе? Потому что как по-другому расценить слова д’Артаньяна?

Неужели тот и вправду был готов изменить их отношения, а Жак всё испортил?

Нет, и д’Эстурвиль упрямо качнул головой в такт этим мыслям, ничего толкового у них бы не вышло.

То есть… какое-то время они, вероятно, наслаждались бы физической близостью, но потом… какие могут быть отношения, когда один не доверяет, а второй постоянно мучается вопросами относительно прошлого первого?

Эти мысли только усилили раздражение молодого человека, а потому он весьма нелюбезно взглянул на своего приятеля:

– Мне кажется, вам должно быть всё равно, с кем спит и как вообще проводит время наш лейтенант. Разве не так?

– Так-то оно так, – де Террид пожал плечами, а потом вдруг рассмеялся. – Но ведь интересно же! А сами-то… покраснели, не отпирайтесь! Эх, д’Эстурвиль, пора и вам обзавестись постоянной возлюбленной. Потому что подобное монашество до добра не доведёт, помяните моё слово!

– А вам не помешало бы хоть немного повзрослеть, – отрезал Жак и, не дожидаясь ответа, направил своего коня к центру двора, потому что лейтенант как раз взмахнул рукой, приказывая мушкетёрам строиться.

– Внимание, солдаты! – его голос, обычно тяжёлый и хрипловатый, неожиданно звонко зазвучал под сводами казарменного двора. – Строимся в колонну по двое. Де Мелен и де Ранкунь – сразу за мной. Кадеты замыкают ряды. Слуги – в арьергарде. Даю две минуты.

Он подождал, пока произойдёт построение, а затем продолжил:

– Выезжаем тихо. Никаких песен или воплей. Чем меньше горожан узнает о нашем отъезде, тем лучше.

– Но командир… – попытался возразить кто-то, однако гасконец прервал его нетерпеливым взмахом руки.

– Повторяю: строить глазки парижанкам будете по возвращении, – его лицо снова стало привычно-злым. – Пока же ваша главная задача – максимально быстро добраться до места назначения и вернуться живыми. Если будем придерживаться заданной скорости, дорога займёт неделю или чуть больше. Подъём в шесть утра, первый привал – в полдень, на ночлег останавливаемся с наступлением темноты. Вопросы?

Мушкетёры молчали, слышно было только, как всхрапывают и нетерпеливо прядут ушами кони.

– Отлично, – сказал д’Артаньян. – Тогда вот ещё что… Неважно, где мы будем останавливаться на ночлег – на постоялых дворах или в деревнях, – но я заранее предупреждаю: никакого пьянства без меры или скотского отношения к прислуге, а особенно – к женщинам.

– А если они сами… того? Захотят, одним словом? – с глуповатой миной поинтересовался де Лон, явно в надежде повеселить приятелей.

Лейтенант медленно развернул в его сторону коня.

– Скажите-ка мне, любезный шевалье де Лон, – скривил губы в уничижительной улыбке, – где, собственно говоря, вы служите? В каких-нибудь кондотьерах или элитных войсках его величества? Вы считаете возможным уронить честь мундира только оттого, что не в состоянии держать застёгнутыми свои штаны?

Солдаты, даже те, кто в душе придерживался позиции де Лона, засмеялись невольно.

– Да ладно вам… – начал было по своему обыкновению де Ранкунь, а д’Артаньян обернулся к нему резко, и Жак увидел, как на скулах гасконца вздулись желваки.

– Молчите! – впервые в голосе командира зазвучала открытая угроза. – Я знаю, что вы скажете мне! Что дворянин не обязан придерживаться понятий о чести, когда речь заходит о простолюдинах. Так вот, сударь, у вас были дурные учителя. Однако не мне перевоспитывать вас. Вы, конечно, можете остаться при своём мнении, но пока вы находитесь под моим командованием, то будете вести себя так, как того требую я! Что непонятного в моих словах?

– Всё понятно, – беарнец, как того и следовало ожидать, попытался дать задний ход, однако д’Артаньян не позволил ему уйти от ответа.

– Отвечайте по уставу! – сказал он ледяным голосом. – Или на этот раз моя докладная относительно вашего поведения ляжет на стол не Тревиля, а короля. Слово дворянина!

– Ух, и достанется де Ранкуню! – сказал тихонько де Террид, по-видимому, нимало не обидевшись на Жака за резкий ответ в конце их разговора. – Лейтенант теперь глаз с него не спустит. Так что можете считать себя отмщённым.

– Бросьте, сударь! – Жак взглянул на него с досадой и даже слушать не стал, что отвечает гасконцу багровый от унижения де Ранкунь. – Такое впечатление, что вы задались целью вывести меня из себя сегодня! Неужели вы считаете, что д’Артаньяном в данном случае движет мелочная злопамятность? Как по мне, так он прав совершено.

А потом добавил, всё-таки не сдержавшись:

– А что до меня… разве вы не видите, что моя персона раздражает нашего командира, кажется, не меньше, чем персона де Ранкуня? По-моему, у него и так было достаточно неприятностей из-за той нашей глупой стычки.

– Пожалуй, соглашусь с вами, – кадет кивнул. – Хотя… хотел бы я взглянуть на человека, который сумеет вызвать у д’Артаньяна настоящее чувство. Неважно, какое – любовь, ненависть или страх, – но должен же хоть кто-то когда-нибудь растопить этот лёд?

Я тоже, подумал д’Эстурвиль, чувствуя, как на сердце вновь становится тяжело; я тоже хотел бы взглянуть на парня, которого д’Артаньян никак не может забыть.

И узнать, почему же они всё-таки расстались.

* * *

Они действительно добрались до места назначения довольно быстро.