скачать книгу бесплатно
Что до невозможного мучается чувством вины?
Но если Пьер прав, Жак, наверняка, и так знает.
Однако спокойней ли его душе от этого знания?
Если да, тогда и Шарлю, возможно, было бы хоть немного легче от мысли, что он, пусть в малой степени, но вернул своему другу долг, а если нет?
– Привет, – одними только губами прошептал молодой человек. – Прости, но я… не знаю, что сказать. Мне по-прежнему плохо без тебя, дружище. Да что там, я до сих пор не поверил до конца, что тебя больше нет. Я постоянно разговариваю с тобой, но при этом даже не знаю, слышишь ли ты меня. Ты бы… хоть раз… подал хоть какой-нибудь знак, а?
Он помолчал и закончил со вздохом:
– Пьер говорит, что я должен отпустить тебя. Что ты никогда не жалел, закрыв меня собой в той стычке, и что мои терзания тебе вряд ли по душе… Но что же делать, если я… если я сам не могу простить себя?
Он постоял ещё несколько минут, разглядывая не столько само надгробие, сколько ярко-синее небо с жёлтым пятном солнца на нём.
Подумал с кривой усмешкой, что россказни о том, как горе со временем превращается в лёгкую дымку грусти – сплошное враньё. Что в августе исполнится четыре года со дня Жаковой смерти, а его душа исходит кровью так, будто это случилось только вчера.
Снова сказал себе, что вот под этой самой каменной плитой лежит человек, которого он любит до сих пор. Человек… а точнее, уже, наверное, только кости в истлевшей одежде. Вот интересно, в течение какого времени тело покойника истлевает до конца, до этих самых белых, словно отполированных невидимым мастером костей?
На этот раз воображение сыграло с ним скверную шутку – на негнущихся ногах юноша вернулся к брату, а Пьер только выругался про себя, глядя на его перекошенное лицо.
– Всё хорошо, – быстро произнёс Шарль прежде, чем тот успел что-либо произнести. – Идём отсюда.
– Погоди, – брат протянул ему платок, – возьми, вот. А то у тебя весь подбородок в крови.
– Правда? Я даже не почувствовал, – молодой человек принялся вытираться; его руки тряслись мелкой дрожью. А потом он сделал несколько глубоких вздохов и поднял на Пьера глаза. – Спасибо. Я искренне благодарен тебе за то, что ты позаботился о… памяти Жака, правда.
– Эх, – д’Артаньян-старший скривился. – Знаешь, лучше бы ты и впрямь забрал его с собой в Париж, и мне не пришлось бы выслушивать подобную благодарность. Надо было… помочь тебе тогда. Извини.
– Даже если бы ты помог мне, мы всё равно не избежали бы нападения, – голос Шарля звучал сухо и безжизненно. – Потому что за месяц до этого я пожалел Антуана. Так что… Ладно, идём. Покажи мне могилу сына.
Мужчина ничего не сказал, молча повёл его в противоположный конец кладбища.
– Вот, – остановился возле совсем небольшого надгробия с изображением плачущего ангела и хотел было привычно отойти в сторону, но младший брат внезапно вцепился ему в руку.
– Нет, – сглотнул судорожно, – пожалуйста, останься.
Пьер кивнул и крепко сжал его ладонь. А потом вообще обнял за плечи и притянул к себе, чтобы поддержать хоть так.
Какое-то время Шарль смотрел на небольшой крест – на этот раз просто серый, как и большинство крестов, – а потом взглянул на брата.
– Так странно… – Пьер увидел, что глаза у него мокрые. – Я знал Жака больше десяти лет, я стольким обязан ему, но когда я стоял у его могилы, то не чувствовал и половину той боли, что ощущаю сейчас здесь. Почему? Ведь я никогда не интересовался детьми… И даже не знаю, как выглядел этот мальчик… Почему же мне так больно, Пьер?
Тот вздохнул, но ответить решился далеко не сразу:
– Возможно оттого, что в случае с Жаком… сколько времени уже прошло? Больше трёх лет, верно?
– Почти четыре. Восемнадцатого августа будет четыре.
– Ну вот. А тут – свежее… ты ведь только-только узнал. И потом… хоть ты и до сих пор отказываешься принять факт смерти нашего кузнеца, у тебя остаётся надежда. Потому что у тебя всё-таки есть д’Эстурвиль. А в случае с Ожье… да ты же сам понимаешь…
Сказал – и почувствовал, как плечо брата под его ладонью ощутимо вздрогнуло. А потом Шарль вообще высвободился и быстро пошёл прочь по тропинке.
– Погоди! – Пьер догнал его, придержал за локоть. – Малыш… не обижайся, прошу тебя!
– Что ты! – юноша взглянул удивлённо. – Я даже не думал. Просто… тяжко там стоять… не могу.
Он помолчал, а потом сказал вдруг:
– Брат… пообещай мне, что впредь будешь писать обо всём. Абсолютно обо всём, что бы ни случилось.
– Хорошо, – д’Артаньян-старший ожидал, что испытает облегчение, что на него не обиделись за чересчур откровенные слова, но этого не произошло. Наоборот, при виде страдальческой улыбки младшего брата, сердце сжалось ещё острее.
– И про Катрин напиши, – продолжил между тем Шарль, а теперь уже Пьер посмотрел удивлённо, потому что уловил вдруг в голосе брата какие-то странные интонации:
– О чём писать? Или ты думаешь…
– Ну, мало ли… Учитывая… Одним словом, я не могу исключать такой возможности. И я считаю, что имею право изначально быть в курсе, если это всё-таки произошло.
– А… тебе хотелось бы?
– Не знаю, – юноша пожал плечами, но затем всё-таки улыбнулся. – Да. Наверное, хотелось бы. Ты удивлён?
– Нет, – Пьер улыбнулся в ответ. – Ты слишком плохо думаешь о себе. А что до меня… считаешь, мне бы не хотелось стать дядей именно твоему сыну?
Плечи молодого человека устало поникли.
– Ладно, – сказал он и закашлялся вдруг. – Это всё… одни предположения. И нет никаких оснований… Идём, братец. Спасибо, что составил мне компанию.
– Шарль, – сказал тогда д’Артаньян-старший, – я больше не стану ничего скрывать от тебя. Но и ты… пообещай, что будешь писать по-другому.
– Я постараюсь. Но предупреждаю сразу, что не всегда буду иметь такую возможность. Особенно в ближайшее время. Ты же понимаешь: война. Я вообще сомневаюсь, что разведка станет пропускать хоть какую-то корреспонденцию, даже самую безобидную. Да и я сам, наверное, не рискну, потому что… кто знает, где может оказаться моё письмо и как может быть истолковано.
– Чёрт, я совершенно забыл об этой глупой войне! Ну хорошо, я согласен потерпеть, пока ты будешь торчать под Ла-Рошелью. Но ведь ты же ещё какое-то время пробудешь в Париже, прежде чем вас отправят туда – вот и напиши, как доехал.
– Хорошо! – на этот раз Шарль засмеялся уже по-настоящему. – Как только доберусь, сразу же отвечу. Даже в баню не пойду, а сяду за письмо, слово дворянина, – хлопнул шутливо брата по плечу. – И о нём тоже напишу, обещаю… я же знаю, о чём ты думаешь!
– Ну, как говорится, с кем поведёшься… Ладно, малыш, идём. Потому что тебе ведь ещё собраться надо, если ты действительно планируешь завтра уехать.
– Я действительно планирую, – юноша в последний раз оглянулся на маленького каменного ангела. – Но моё предложение проехаться вместе до Тарба остаётся в силе. Возможно, я хоть так смогу немного загладить свою вину перед тобой за то, как вёл себя вначале.
Они оставили кладбище и вернулись в замок.
Пьер – с надеждой, что всё-таки, пусть самую малость, но помог брату справиться с горем.
Шарль – с тоскливым осознанием того, что поездка не принесла ему ни малейшего облегчения.
Только новую боль и новые вопросы.
Тени прошлого I
* * *
Кладбище было большим и, наверное, ещё более старым, чем церковь.
От некоторых памятников не осталось не то что крестов, но и даже могильных плит, а лишь поросшие каким-то ползучим растением холмики.
Мальчишками, они обожали играть здесь в разбойников и рыцарей; дня не проходило, чтобы отец Реми не ловил кого-нибудь из сорванцов и сурово не отчитывал за шалости.
В отличие от церковного двора, священник не терпел игр на кладбище, терпеливо объясняя, что к мёртвым следует относиться со всем возможным уважением.
Его увещеваний, правда, хватало ненадолго, однако святой отец с настойчивостью Дон Кихота продолжал сражаться с этим мальчишечьим озорством в столь неподобающем месте.
Правда, сейчас на кладбище было пусто; звенели кузнечики, нагретая трава пахла пылью и уходящим летом.
Шарль долго стоял у ограды, пытаясь сообразить, в какой стороне похоронили друга, ведь во время самих похорон он был, как в тумане, и мало что запомнил.
Вспоминалось только, что вроде как рядом с родителями и тёткой, но толку от подобной информации было мало.
Обращаться за помощью к кладбищенскому сторожу, а по совместительству – могильщику, хотелось меньше всего, поэтому юноша пошёл наугад.
Всё-таки кладбище не бесконечно, а совсем свежих могил на нём, кроме Жаковой, вряд ли так много, если вообще есть.
Опустив голову, молодой человек брёл между крестов. Из-под ног вспархивали бабочки вперемешку с кузнечиками, за штаны цеплялись семена каких-то сорняков. Было по-прежнему умиротворённо и тихо, но только от этой тишины на сердце становилось ещё тяжелей.
Куда он идёт и зачем?
Увидеть, где похоронен его друг?
Поговорить?
Так он и так постоянно беседует с ним мысленно, и вовсе не обязательно тащиться для этого на кладбище.
Или от вида могилы осознание смерти любимого человека станет более реальным, чем воспоминание о том, как тот умирал у Шарля на руках?
Куда уж реальней…
Юноша хотел было уже повернуть назад, когда неожиданно увидел.
Свежий холмик земли и наскоро сколоченный, грубый деревянный крест.
Временный, понятное дело, но именно он придавал могиле какой-то особенно одинокий, заброшенный вид.
Шарль долго смотрел, всё не решаясь подойти. Наконец пересилил себя, коснулся кончиками пальцев шершавой, занозистой древесины.
Нагретые солнцем, простые доски… надо будет попросить Пьера, чтоб проследил, и на каменном кресте оставили пусть одну, но пристойную строчку.
Хотя… как будто Жаку не всё равно.
А потом юноша расстелил на земле куртку и сел рядом с могилой. Прищурившись, глянул на солнце.
– Ну, привет, – сказал тихонько. – Чёрт… до последнего думал, что не приду. Прости.
– Просто… всё никак не привыкну, что тебя больше нет, – подобрал сухой прутик, стал водить ним по земле. – Столько дней прошло, а я всё просыпаюсь по утрам и собираюсь бежать к тебе…
Шарль замолчал, даже не пытаясь вытереть ползущие по щекам слёзы, а потом усмехнулся криво.
– Я так тоскую по тебе… Помнишь, ты говорил… что больше не можешь без меня, что просто сдохнешь, если я оставлю тебя в Артаньяне и не возьму с собой? Я тогда… не то что бы я не поверил, но… я просто не понимал, как так можно, ведь жизнь – такая разнообразная штука… Я был уверен, что уеду… ты, конечно, поскучаешь какое-то время, но потом всё наладится, тем более ты ведь обещал не дурить и жить дальше… да и я не собирался забывать тебя, ты же знаешь…
– Ну, так вот… – опустив голову, сглотнул судорожно. – Не уверен, слышишь ли ты меня, но я всё-таки хочу, чтоб ты знал… Я только сейчас понимаю, что ты… действительно говорил тогда правду. Потому что тебя нет, и я… я подыхаю без тебя… каждый день, каждый час… ежеминутно… что же мне делать без тебя, Жак, как быть?
Всхлипнув, молодой человек принялся вытирать обеими руками лицо: не хватало ещё, чтоб кто-нибудь застал его в таком виде.
– Я только сейчас понял, кем ты был для меня, – пробормотал, кусая губы. – Ты даже лучше, чем я сам, знал, как мне справиться с собой, а теперь… мне кажется, я совершаю одну ошибку за другой. Ты знаешь, что я убил Антуана, Жак? Мне казалось, так будет справедливо… что это – единственный выход, но, похоже, я снова оказался не прав. Будь ты рядом… ты бы обязательно нашёл для меня нужные слова… но тебя больше нет, и я снова не уверен ни в чём…
– Единственное, что я знаю точно: ты не должен был получить эту пулю, – покачал головой. – Сколько я ни пытаюсь вспомнить подробности… так и не могу понять, когда и как это произошло. А ведь я… я и впрямь хотел забрать тебя с собой в Париж, потому что понял, что не смогу без тебя… Я хотел сказать тебе об этом уже после стычки, а ты… – и тут Шарль не выдержал, замолотил изо всех сил по кресту. – Как же ты мог… как ты мог поступить так со мной, проклятый ты сукин сын?
Но ответом ему по-прежнему была тишина, наполненная горячим ветром и звоном кузнечиков.
Ободранная ладонь немилосердно заныла.
А потом за соседними памятниками вдруг послышались шаги, и перед д’Артаньяном-младшим предстал потный, взлохмаченный Серж.
– Сгинь, нечистый! – толстяк отпрянул испуганно, закрестился и только потом узнал в сгорбленной фигуре возле могилы своего друга. – Шарль, ты?
– А? – юноша уставился на него с не меньшим удивлением. – Ты давно здесь?
– Нет, – Серж помотал головой. – Я только что… как же ты напугал меня! А что ты делаешь здесь, малыш?
Он сказал такое привычное «малыш» и тут же с опаской взглянул на господского сына: кто знает, как тот воспримет теперь подобную фамильярность?
Но Шарля разозлило не столько последнее слово, сколько сам вопрос в целом. Смотрел на толстяка, на чьём пузе он так любил валяться во время дружеских посиделок, и с каким-то тоскливым удивлением думал о том, что вот они были приятелями больше десяти лет, а теперь, за каких-нибудь две недели, стали, по сути, чужими людьми.
– Здесь? – переспросил с недоброй усмешкой. – А что, по-твоему, можно делать на кладбище, а, Серж?
– Не злись, – мельник заморгал растерянно. – Я… ты же знаешь, я не мастак говорить. Просто я удивился… Я ведь приходил к тебе несколько раз, но сеньор Пьер сказал, что ты болеешь…
– Пьер? Болею? – теперь пришла очередь удивляться Шарлю. – Я даже не знал…
– Наверное, твой брат не хотел, чтобы тебя беспокоили, – Серж вздохнул. – Конечно, ты столько натерпелся…
– Со мной всё в порядке, – юноша взглянул на приятеля уже совсем по-другому. – Да ты разве не видишь?
– Я вижу, что ты сам на себя не похож, – толстяк покачал головой. – Ты даже прошлым летом… и когда болел, по-настоящему болел… не выглядел так. Там, в церкви, мы и впрямь не признали тебя.
– Не надо, – Шарль скривился. – Это всё… уже в прошлом.
Серж завздыхал опять, затоптался на месте, поглядывая на него с самым искренним сожалением.
