скачать книгу бесплатно
– Нет, не могу, – Шарль откупорил бутылку и разлил по кубкам вино. – Дорога занимает слишком много времени, а я не могу позволить себе превысить отпуск. Тем более, когда вот-вот начнётся война. Да ты же знаешь.
– Я знаю только то, что мы с тобой практически не поговорили, – возразил Пьер с кривой улыбкой. – И неизвестно, когда я увижу тебя опять. И вообще… увижу ли.
– Брось, – лейтенант взглянул на брата с удивлением. – Со мной всё будет в порядке. Пьер, я… я не заслуживаю… Но я очень ценю то, как ты относишься ко мне. И я даже буду не против, если ты проводишь меня… хотя бы до того же Тарба.
– Ловлю на слове, – Пьер залпом опрокинул кубок с вином и закашлялся. – Твою мать…
Шарль осторожно постучал его по спине, а когда Пьеру стало легче, уселся в кресло и безо всякого вступления начал рассказывать о Жаке д’Эстурвиле.
…
Правда, рассказ получился на удивление коротким, путанным и каким-то корявым.
Возможно, оттого, что Шарль поделился далеко не всеми подробностями, а может, потому что действительно не определился в своём отношении к кадету.
Как хорошо, что я всё-таки заставил его выговориться, думал между тем Пьер, глядя, как по мере рассказа бледные щёки брата покрываются румянцем: возможно, хоть это отвлечёт парнишку от мыслей о ребёнке. И всё-таки уточнил недоверчиво:
– Так значит, тоже Жак. И что, настолько похож?
– Да. Только волосы не рыжие, а просто светлые. Ну и… чуть повыше. Но дело даже не в этом. Он улыбается так же, глаза щурит… И держится с таким спокойным достоинством… как будто это действительно мой Жак, только со шпагой и в одежде дворянина.
Шарль вздохнул, налил себе ещё вина.
– Я поначалу… даже смотреть на него не мог. Это так мучительно было… Я ведь только-только начал привыкать, что моего друга нет, а тут… Я даже тренировки и проверки на какое-то время отменил, чтобы только не видеть его лишний раз. И я так злился… понимал, конечно, что парень не виноват, что это просто совпадение… но отвлечённо понимать – это одно, а каждый раз видеть – совсем другое. Я всё время говорил себе: это не мой Жак, это другой… ничего общего… но помогало слабо.
– А… кадет? Его не удивляло такое твоё отношение?
– Какое «такое»? Мы общались исключительно официально, и я старался изо всех сил, чтобы ни словом, ни взглядом не выдать, о чём думаю, когда вижу его.
Шарль отщипнул от краюхи хлеба кусочек и принялся мять его в пальцах.
– Хотя… наверное, я всё-таки ошибаюсь. Конечно, он ждал, что в память о дяде его примут куда более радушно, и это было бы естественно. А я не то что о дяде не спросил, даже разговаривать не стал. Радует только то, что если вначале он и удивлялся, то потом его быстро просветили, что от такого сволочного командира, как я, человеческого отношения ждать не приходится.
– Не понял, – удивился Пьер. – Мне кажется, ты должен быть хорошим командиром. Ты никогда не писал, что солдаты…
– Недолюбливают. Даже побаиваются, – молодой человек скривил губы. – Потому что я без конца извожу их тренировками. Придираюсь. Наказываю за малейшую небрежность в обращении с оружием. Не выношу дуэлей… это ты знаешь, отчего, а для них просто дикость какая-то. Я не нуждаюсь в друзьях-приятелях, терпеть не могу, когда ко мне лезут в душу… да ещё и седина эта дурацкая…
– Могу только представить, какие байки о тебе ходят! – фыркнул в ответ старший брат. – Но они – дураки все… просто не знают тебя.
– Ну, мне от этого, как говорится, ни тепло, ни холодно, – Шарль пожал плечами. – Пусть болтают – так даже удобней. Но вот д’Эстурвиль… то ли он не поверил этим россказням, то ли наоборот, чересчур заинтересовался, но однажды… одним словом, он заявил, что хочет узнать меня поближе.
– Какой проницательный молодой человек, – хмыкнул Пьер. – Он не сказал, зачем ему это? Тем более, если ты изначально ясно дал понять, что не хочешь общаться?
– Не знаю, он не объяснил. До этого я думал, что он… вообще никак не относится ко мне. Ну разве что обижается за хамский приём. И после… д’Эстурвиль несколько раз пытался поговорить, но я не позволял. Обрывал его, причём достаточно грубо – уж не знаю, зачем он терпел подобное отношение…
– Как, зачем? Может, боялся, что ты вышвырнешь его из роты, если он взбунтуется. А может… – д’Артаньян-старший помолчал, подыскивая слова. – А тебе не приходило в голову, что ты понравился ему? Просто он сам ещё не понял этого?
– Нет, что ты! – юноша засмеялся даже. – Мой воспитанник… я знаю абсолютно точно, что он – самый обычный парень, и ему нравятся женщины.
– Ну, тебе же тоже нравятся женщины, – совершенно резонно возразил Пьер. – Ты не помнишь, как объяснял мне, что дело в конкретном человеке, а не в том, мужчина это или женщина?
– Так это для меня. А он… с какой стати я должен был понравиться ему, если постоянно вёл себя, как последняя сволочь?
– Возможно, оттого, что понял, каков ты на самом деле.
– Так я и в самом деле… Пьер, ты же знаешь, как со мной тяжело, какой у меня характер… – Шарль растерянно развёл руками. – Ладно, со мной всё понятно: я невольно ищу общества своего протеже, потому что он напоминает мне о Жаке. Но д’Эстурвиль… что такого в моём паскудном характере могло понравиться ему, что он… это ведь он сделал первый шаг. Сказал, что хочет узнать меня поближе, и… поцеловал меня.
– Вот как чувствовал, что ты чего-то недоговариваешь, – Пьер принялся открывать следующую бутылку. – И… чем закончилось ваше выяснение отношений?
Лейтенант долго молчал, размышляя, следует ли рассказывать о том, как он обошёлся с племянником своего учителя. Но потом всё-таки решил не увиливать от ответа: брат обязательно поймёт, если он сейчас начнёт сочинять на ходу.
– Скверно закончилось, – произнёс наконец. – Он поцеловал меня… наверное, и сам не понимал, что происходит… а я воспользовался этим, причём в самой грубой форме. Потому что впервые за все эти годы мне по-настоящему захотелось быть… с мужчиной… и потому что он так похож на Жака… как будто Жак не погиб… Но потом… потом мне показалось, что я предал своего друга: продолжаю любить его, а переспал с другим… понимаешь?
– Да, – ответил д’Артаньян-старший и покраснел невольно. – По крайней мере, теперь я понимаю тебя куда лучше, чем несколько лет назад. Хотя парню могу только посочувствовать. Ему несладко придётся, если он захочет и дальше продолжить общение с тобой. И, насколько я понимаю, вы так и не объяснились после всего?
– Нет, – Шарль вздохнул. – Мало того, что после всего мы едва не подрались, и я выставил его из дому самым бесцеремонным образом… так ещё и потом, когда я всё-таки решился поговорить, мы разминулись. Д’Эстурвиля с отрядом других мушкетёров отправили на учения под Париж, а я вот уехал сюда…
– Я думаю, если бы тебе было, что сказать ему, ты бы разыскал его и вне столицы, правда?
Его младший брат молчал, и тогда Пьер спросил осторожно:
– Малыш, а если честно… он нравится тебе? Или он нужен тебе только потому, что ты видишь в нём исключительно своего приятеля?
– Вот это я и имел в виду, когда говорил, что запутался, – юноша, сняв кольцо, стал задумчиво вертеть его в пальцах. – Потому что вначале именно так и было. Я совершенно определённо знаю, что вначале… хотел этого мальчишку именно потому, что он напоминал мне Жака. Не оттого, что мне не с кем было развлечься подобным образом, а потому, что так я хоть на мгновение мог представить себе, будто мой друг жив. Затем я вдруг понял, что начал путать их. Я разговаривал с д’Эстурвилем, а мне казалось, что это – мой Жак. А возвращаясь к действительности, понимал, что моего друга нет, но вот с этим парнем общаться так же здорово… А теперь я и подавно не знаю. Я всё чаще думаю о нём не как о двойнике Жака, а как об отдельном человеке. И то, что я вижу, мне положительно по душе.
– И что ты видишь? Кстати, братец, поешь хоть чуть-чуть. А то вино на пустой желудок – вовсе не здорово. Давай, ешь и рассказывай. Характер у г-на д’Эстурвиля-младшего, я так понимаю – тоже не сахар?
– Нет, почему? – лейтенант улыбнулся невольно. – Может, меня как раз притягивают противоположности…
– Ага, оттого он и полез участвовать в дуэли, несмотря на все запреты… Что ты с ним сделал после этого, кстати говоря?
– Отправил под арест на неделю, – Шарль отрезал себе кусочек сыра, такой же ломтик протянул брату. – Остальных свидетелей этого безобразия заставил молчать. Тревиля и кардинала убедил, надеюсь, что это было исключительно дурачество со скуки. Но нервов эта история мне испортила немало.
– Ты испугался за него?
– Да, очень. Я вдруг подумал, что не могу себе позволить потерять… ещё и этого Жака, – юноша запнулся, а потом взглянул с удивлением на собеседника. – Чёрт, веришь, я даже как-то забыл об этих своих мыслях…
– Вот ты и ответил на свой вопрос, – брат потрепал его по голове. – Он значит для тебя куда больше, чем простое напоминание о прошлом. А что, кстати, тебе нравится в его характере? Я так и не услышал.
– Честность. А ещё – упрямство, – Шарль улыбнулся невольно. – Поначалу мне казалось, что он самый обычный… полная посредственность, по какому-то нелепому недоразумению так похожая на моего Жака… и это страшно бесило меня. Но затем мы стали потихоньку общаться… потому что уж совсем избегать его не получалось никак… и я вдруг увидел, что у него есть характер, будто внутренний стержень. А ещё, повторюсь, с ним удивительно легко говорить. Вот как с тобой. Знаешь, почему я целый день провёл в гостях у Бернара?
– Знаю, – Пьер смотрел вроде бы насмешливо, а на самом деле – с затаённой грустью. – Потому что Бернар не видит дальше собственного носа. И ты мог наврать ему с три короба, не боясь, что тебя уличат во лжи. А я, уж прости, вижу тебя насквозь. Поэтому нашему драгоценному Бернару однозначно проигрываю.
– Да ладно тебе! Просто с Бернаром и остальными приятелями мне легко, оттого что они ни черта не знают обо мне. Хотя со временем такое бесконечное враньё начинает ужасно утомлять. С тобой – наоборот, просто: ведь тебе не надо лгать, но и объяснять тебе тоже ничего не надо. Вот и Жак… который д’Эстурвиль… как-то удивительно чувствует, когда я искренен, а когда, как ты говоришь, вру с три короба. Но это, как ни странно, ничуть не раздражает меня. Может, это потому, что я… впервые за последние годы мне захотелось по-настоящему довериться кому-то.
А может, потому, что ты снова влюбился, подумал Пьер, но вслух спросил о другом:
– Шарль, а как в Париже смотрят на… подобные вещи?
– По-разному, – юноша улыбнулся криво. – При дворе – сквозь пальцы, хотя и не одобряют. В армии – резко отрицательно. Поэтому, как ты понимаешь, мне тем более не хотелось бы портить жизнь и карьеру д’Эстурвиля. Особенно если он не готов к отношениям подобного рода или вообще решит, что всё произошедшее – ошибка.
– А тебе чего хотелось бы? Чтобы расценил как ошибку или чтобы всё-таки ответил взаимностью?
– Ну а ты как думаешь? – Шарль вздохнул. – Я так устал быть один… и постоянно притворяться. А тебя рядом нет, и письма приходят так редко… И я так привык держать при себе все мысли и чувства, что даже с тобой, как видишь, поначалу не мог нормально общаться. Прости.
– Ну, немного времени у нас с тобой есть, – сердце Пьера почему-то сжалось мучительно от этих слов. – Да и я ведь обижался на тебя вовсе не потому, что считал, будто тебе плевать на нас всех. Просто когда ты только приехал, я сразу понял: тебя что-то мучает. Что-то не так, и дело даже не в раненной руке или недавней болезни… или в том, что ты вернулся туда, где всё напоминает о Жаке…
– Не надо, – прервал его лейтенант. – Твоя проницательность меня просто пугает! А… откуда ты узнал о болезни?
– Во-первых, твоё последнее письмо пришло слишком поздно, несмотря на то, что ты передал его со специальной рассылкой. А ты никогда раньше не запаздывал с ответом, только однажды, несколько лет тому, когда тяжело заболел. А во-вторых, ты ужасно дышишь – неужели не слышишь? Ты бы сходил к старому Роже, а?
– Не знаю, – молодому человеку отчего-то вспомнилось, как лекарь не успел к его умирающему сыну; сделалось ужасно неприятно. – Не знаю. Может быть, перед самым отъездом. Пока я хочу сходить на кладбище, и только.
– Как скажешь, – Пьер поднялся, принялся собирать остатки импровизированного завтрака. – Тогда отдыхай, а ближе к вечеру сходим в Артаньян. Кстати, можно ещё один вопрос? Допустим, ты вернёшься в Париж, поговоришь со своим д’Эстурвилем, и всё будет так, как тебе хочется. А как же твоя подружка? Которая белошвейка и вполне приличная девушка?
– Не знаю, – совершенно серьёзно ответил Шарль. – Если честно, я вообще забыл о ней. Да и потом, с чего ты взял, что у меня с д’Эстурвилем что-то выйдет? Я, конечно, очень поверхностно знаю его, но мне кажется, что на быстрое выяснение отношений даже нечего надеяться.
– А ты поцелуй его, – сказал тогда д’Артаньян-старший. – Это будет самым лучшим объяснением… да что мне, ещё учить тебя?
– Нет уж, благодарю покорно, г-н великий советчик! – и молодой человек со смехом запустил в Пьера подушкой. – Ф-фух, ну наконец-то попал!
Наконец-то я вижу настоящую улыбку, подумал тот, отправляя подушку в обратный полёт.
И мне по-настоящему тепло от мысли, что я смог хоть немного помочь тебе, брат.
* * *
На кладбище всё было по-прежнему. Те же кресты, те же холмики вместо старых могил. Так же сладко пахло нагретой землёй, а из-под ног вспархивали многочисленные бабочки и кузнечики.
Только вот заросли сорняков, к концу лета обычно стоявшие кое-где сплошной стеной, полностью скрывая некоторые могилы, пока ещё были совсем негустыми. И листья на них ещё не были покрыты пылью, а были нежными, свежими и ярко-зелёными.
Одуванчики уже отцветали, и теперь в воздухе то и дело проносились белые парашютики семян.
Братья прошли околицей Артаньяна, не заходя в саму деревню.
В какой-то момент Пьер решил, что брат всё-таки захочет увидеть дом Жака, однако Шарль решительно пропустил нужную улочку.
– Нет, – покачал головой, словно угадав его мысли. – Мне вполне хватило кузни.
– Ты был в кузне? Когда?
– Как только приехал. Ещё по дороге в замок, – молодой человек усмехнулся невесело. – Решил проверить, насколько могу справиться с воспоминаниями, – и, предваряя следующий вопрос, добавил:
– Ни черта у меня не получается, Пьер. Вообще.
– Что ты имеешь в виду? – тот замедлил шаг. – Разве ты хочешь забыть своего друга и всё, что с ним связано?
– Нет, – Шарль замотал головой, в какой-то момент снова став похожим на подростка. – Просто хочу, чтоб не было так больно.
– А этого не произойдёт никогда, – возразил д’Артаньян-старший. – Может, я, конечно, сейчас банальность скажу… а может, я и не прав вовсе… Но знаешь, время не лечит. Пока будешь продолжать любить, будешь мучиться.
– Ну спасибо, – юноша закашлялся даже. – Как-то я не ждал от тебя такого ответа…
– Я же писал, что становлюсь старым занудным ворчуном, – Пьер снова ускорил шаг. – А если серьёзно, то мне кажется, что утешительная фраза насчёт времени – не для твоего случая. И не в твоём характере.
– Замечательно. Но Пьер… – Шарль остановился опять. – Как же тогда… разве можно продолжать любить одного, а думать о другом?
– Ну, тебе виднее. Хотя… ведь нашего кузнеца давно нет. Поэтому, думая об этом своём кадете, ты уж никак не предаёшь память о Жаке, – а потом Пьер положил брату руки на плечи, сжал легонько. – Малыш… отпусти его, слышишь? Я ведь писал тебе… где бы ни была его душа, но он ведь знает… обо всех твоих мыслях и чувствах. Ты думаешь, он хотел бы, чтоб ты мучился так?
С минуту лейтенант молчал, глядя на виднеющуюся уже ограду сельского кладбища, и всё-таки упрямо качнул головой:
– Идём. Не хочу, чтобы нас видел кто-нибудь из деревенских.
– Ты так и не простил им той глупой фразы, да?
– Нет, дело не в этом, – но затем юноша усмехнулся криво:
– Чёрт, зачем я лгу… Видишь, какой я злопамятный! А ты ещё удивляешься, почему меня не любят подчинённые.
– Да если уж совсем честно, то и не удивляюсь вовсе, – хмыкнул Пьер, сворачивая на нужную тропинку. – Потому что характер у тебя действительно скверный. Но вот что удивительно: тех, кому ты позволяешь узнать тебя по-настоящему, уже не испугать никакими трудностями общения.
– Не надо, – оборвал его Шарль. – Я не хочу сейчас о д’Эстурвиле.
– Так я не о лионце твоём вовсе, – возразил ему д’Артаньян-старший. – Точнее, не только о нём. А о себе. И о Жаке. Ну вот, мы почти пришли.
Пьер остановился, пропуская брата вперёд, а сам отошёл за поворот, чтобы не мешать.
…
Юноша сделал несколько осторожных шагов и увидел надгробие с крестом из тёмного камня.
И место, и сама могила показались ему абсолютно незнакомыми – протянув руку, Шарль коснулся кончиками пальцев надписи: «Жак Морель. 1602–1624».
Конечно, когда он был здесь прошлый раз, могила была свежей, а крест – временным, деревянным. И лейтенант, помнится, ободрал себе о занозистую древесину ладонь, когда бил в отчаянии по перекладине, будучи не в силах смириться с гибелью друга.
А сейчас поверхность креста была такой же тёплой, но уже гладкой – да, Пьер и впрямь постарался на славу: крест и могильная плита были не из обычного серого известняка, как остальные надгробия, да и его просьбу о надписи выполнил в точности.
Но легче от этого не стало. Прикусив многострадальную губу и даже не чувствуя, как по подбородку катятся алые капли, Шарль медленно водил кончиками пальцев по поверхности креста, и ему всё казалось, будто Жак умер только вчера.
Так же болело сердце, и саднила ладонь, а мысли сбились в тяжёлый мутный комок.
Юноша всё гладил тёплый камень, а сам думал о том, что, отправляясь на родину, он, в первую очередь, ждал встречи с другом, а теперь вот даже не знает, о чём ему рассказать.
Что невыносимо скучает?
Что до сих пор помнит в мельчайших деталях каждую их встречу, а особенно – те страшные последние мгновения, когда Жак умирал у него на руках, а он ничем не мог помочь ему?
Что продолжает любить?
