скачать книгу бесплатно
Уверенность Михайлина имела свою подоплеку. Ведь были они с Жуковым земляки. Когда командир услышал вопросы Георгия Константиновича, понял, что первый раунд встречи будет за ним.
И начал Владимир Васильевич не с того, где учился, а с того, где родился: в бывшей Калужской губернии.
Жуков стрельнул глазами:
– Где?
– В Калужском районе. Село Забровская Свободка.
Жуков чуть дернул головой, прищурил глаз.
– А я где?
– Вы в Стрелковке.
– Правильно!
Вспомнили родные места.
– Девки у вас были хорошие, так что я к вам ходил.
"Ну уж насчет этого вы прихвастнули», – подумал командир.
– А как же вы стали моряком из мужиков?
– Пошел в Калугу, окончил сельхозтехникум, работал в совхозе, недалеко от вашей Стрелковки. Совхоз Ермолина…
– Ну?
– Да.
– Знаю, знаю. Я бывал там. А Обнинское вы знаете?
– Как же не знать.
– А потом?
– Потом решил, что знаний маловато, пошел в Тимирязевскую академию.
– Как вас баловали!..
Михайлин уловил смену настроения, ревность что ли какая задела Жукова. Вот вам, дескать, все давали, не то, что нам: всю жизнь пахали да воевали. Командиру стало даже не по себе. Вспомнил фильм "Чапаев", как там Василий Иванович спрашивает Фурманова: "А откуда ты знаешь, как воевал Александр Македонский?" Вот и Жукову даже не пришлось в жизни как следует поучиться. Действительно, доморощенный талант из народа.
– А потом, – командир быстренько свернул воспоминания, – по специальному комсомольскому набору на флот. Сказали, мол или иди на флот, или клади комсомольский билет. А мне 24 года.
– И правильно сказали, – Жуков скрипнул стулом. – Надо всем уметь защищать Родину. А что дальше?
Естественно, что за столом установилось молчание. Но едва ли кто с таким интересом слушал командира крейсера, как Георгий Константинович. В его удивительной любознательности, интересе к судьбе военного человека Михайлин потом не уставал удивляться во время похода. А сейчас старался отвечать почетче, покороче, чтобы не сказаться больно назойливым со своей биографией.
– Сразу попал в высшее военно-морское училище. В 1941 проходил в Лиепае практику на эсминце "Ленин". А перед этим отстреляли артиллерийские стрельбы с крейсера "Аврора".
– С крейсера "Аврора"?
– Так точно. Войну встретил на Балтийском флоте…
– Ну и как встретили?
– Товарищ министр обороны, на Балтике-то вы, по-видимому, больше меня видели. Когда командовали Ленинградским фронтом…
– Да. И ваши корабли сыграли большую роль в защите Ленинграда. Там, где падали снаряды с линкоров, крейсеров… С линкоров-то дальше?
Так точно, – дальность стрельбы главного калибра линкора до 210 кабельтовых…
– Что это за кабельтовы?
Михайлин объяснил.
– Да. И такая меткость, такая меткость. Немцы прекрасно понимали, что такое Пулковские высоты. В последний штурм, как мне рассказывали, пьяные шли. И вот они шли пьяные, озверелые. Беспрерывная стрельба… А у вас там хороший артиллерист был. Как его?..
– Вице-адмирал Ралль, товарищ министр.
– Во, правильно, Ралль. Так четко организовал стрельбу кораблей… Один снаряд точно в оркестр бухнул, с которым фашисты шли. И захлебнулась атака.
(Поразительная меткость корабельной артиллерии достигалась за счет совершенной системы наблюдения и целеуказания. Все карты были разбиты на квадраты. Все в этих квадратах было пристреляно. Поэтому едва следовало целеуказание – первый же залп шел на поражение. Михайлин хорошо это знал, но от комментария решил отказаться).
– Был у моряков, как мне рассказывали тоже, какой-то немецкий крейсер.
– Это «Лютцов». Мы его купили перед войной недостроенным. И так ввести в строй не смогли. Но стрелять он – стрелял. А переименовали его в "Петропавловск", потом в "Таллин".
– Вот только с Петергофом у вас плохо получилось…
Здесь коснулись Николая Герасимовича Кузнецова. Флотские насторожились. Жуков обронил несколько, не очень приятных для моряков фраз.
И Михайлин, пропуская куски из своей биографии, быстро начал рассказывать, как его перевели на Северный флот штурманом на тральщик, как во время разгрома "PQ-I7" "Ю-88" сбросил на тральщик четыре бомбы, и корабль, потеряв носовую часть, чудом остался жив. Как был назначен в апреле 1943 года командиром "ТЩ110", а потом откомандировали в Америку получать фрегат. О войне с Японией, высадке десанта в Сейсин и Маока…
Жуков слушал внимательно.
А как давно командуете крейсером?
Четыре года.
За границу ходили?
– В Югославию – нет, в других странах бывал.
– Значит, ходили Босфором. Я очень хочу посмотреть Босфор. Во сколько у нас выход-то?
– В пятнадцать часов.
И здесь Комяхов:
– Георгий Константинович, ну зачем же так рано? Давайте после ужина. Съездим на Байдарские ворота, отдохнем. Если пожелаете, вы ведь охотник хороший, – на охоту сходим…
Комяхова поддержали другие гражданские.
Жуков смотрел, смотрел на них и к Михайлину:
– Ну как, командир?
– Товарищ министр обороны, проливы заказаны нами на определенное время. Завтра, ровно в 10 утра мы должны дать салют наций в честь Турецкой Республики. Значит, и турки к этой церемонии готовятся. Опаздывать нельзя. Если выйдем после ужина, придется идти форсированным ходом. Сожжем много топлива. А танкера с нами не будет.
– Буду в пятнадцать, – поднялся Жуков.
Уходя, Михайлин слышал, как Комяхов, предлагая очередной тост, начал:
– Георгий Константинович, нам всем известно, как любит вас Никита Сергеевич…
На корабле Михайлина у трапа ждали его заместители. Думали, что-то случилось, отменили поход. Командир успокоил: все по плану.
К 15.00 крейсер "Куйбышев" был полностью готов к приему министра и походу.
Сигнальщики доложили, что катер командующего флотом отвалил от Графской пристани, пошел к эсминцам "Бывалый" и "Блестящий", которыми командовали капитаны 3 ранга В. Саакян и Ю. Терещенко. Михайлин дал команду сниматься, и когда катер подошел к крейсеру, тот уже чуть дрейфовал. Церемония встречи прошла безукоризненно. Жуков сразу же решил пройтись по кораблю. Михайлин попросил разрешения убыть на мостик.
Еще ночью погода резко ухудшилась, что не радовало командира. В плохую погоду у всех настроение похуже, да еще неизвестно, как переносит качку Жуков. Уже на подходе к бонам крейсер начал замечать волну. Сильный северо-восточный ветер не облегчал управление кораблем. После гибели линкора "Новороссийск" в бонах стали оставлять очень узкий проход. Не то, чтобы Михайлин нервничал, но отвлекаться ему было некогда. И Георгий Константинович, видимо, чувствуя напряжение командира, молча смотрел, как выходит из бухты корабль. Лишь когда оказались на внешнем рейде, он подошел к командиру.
– А где здесь был командный пункт Петрова и Крылова?
Корабль только что миновал мыс Артиллерийский.
– Вот на этом мысу.
Жуков взял бинокль, долго смотрел.
– Как они могли держаться на этом пятачке?
Пройдя боны, взяли курс на Босфор. Серое, скучное море быстро надоело Жукову.
Проводите меня, где я там размещен.
Как ушел, до ужина не показывался. Но часов в шестнадцать вызвал командира в каюту. Крейсерская качка нехорошая, выматывающая. К ней трудно сразу привыкнуть. Михайлин нашел Жукова стоящим у стола.
– Что это такое? Я хотел немного отдохнуть, а тут все время бегают над головой. Потом все время какие-то команды по динамику: такой-то вахте построиться, такой-то отойти… И не выключается.
– Товарищ министр обороны, прошу меня извинить, – это у нас боевая трансляция, она никогда не выключается. Можно только отсоединить кабель.
– А как же вы? – удивился Жуков.
– Привыкли, не замечаем, слышим только то, что нас касается.
– Отключите.
Михайлин отвинтил фишку. Вернувшись на мостик, приказал старпому капитану 2 ранга В. Серову уложить над флагманской каютой в два ряда маты, матросам по левому борту не бегать, носовой эшелон котлов вывести, чтоб не шумело, не парило.
Потом Жуков ворчал:
– Что я там у вас, как в могиле, ничего не слышу.
– Вы же жаловались, – хитровато парировал командир.
Георгий Константинович только отвернулся.
После ужина поднялся на мостик в хорошем расположении духа. Сел в командирское кресло. Рядом с ним встал, всегда сопровождавший Георгия Константиновича генерал-полковник Радзиевский Алексей Иванович.
– Вы мне вот про Север расскажите. Он на меня произвел очень неблагоприятное впечатление. Разбаловались вы там все. Да и на Балтике. Ну как вы на Севере воевали?
– С 1 декабря 1941 года по 8 марта 1945 практически не сходил с корабля. И беспрерывно в море. За один год у меня получилось 305 суток в море.
– Что же вы там делали?
– Как что? Вот конвой из нашего порта – заранее выгоняют тралить. Затем выводим транспорты на безопасные глубины. Тралы выбрали, командир конвоя приказывает – в конвой. Сопровождаешь его до границы нашей зоны. А в это время идет встречный конвой. Спешишь вперед, к базе, опять тралить, да самым тщательным образом. Не дай бог, хоть один транспорт или корабль подорвется на фарватере. Вы же знаете, как это расценивалось.
– И много вы мин затралили?
– Немало. Ведь приходилось тралить не только те мины, что противник ставил при входе в Кольский залив, горло Бело го моря. Он же ставил мины и в проливах Новой Земли, до Диксона, до Енисея, вплоть до пролива Велькицкого.
– Туда?
– Да. "Волчьи стаи" подлодок у них действовали и в Карском море. Я даже одну лодку на таран взял. Так получилось при заходе на остров Диксон. Нам, командирам, за каждую вытраленную мину платили по 5 тысяч рублей. Я получил более 200 тысяч и все отдал в детский дом – детям погибших фронтовиков.
– Ну а какое у вас мнение о Кузнецове?
– У нас, моряков, мнение о нем одно, высокое.
– А вы-то откуда его знали?
– Еще по училищу. На наш выпуск прибыл сам нарком. Потом, когда штурманом служил на тральщике, мы первыми вытралили немецкую мину ЕМЦ, которую те ставили и против надводных кораблей и подводных лодок. Имела передвигающуюся антенну и в трале взрывалась при подтаскивании к кораблю. Тральщик погибал. Вырабатывались способы уклонения и борьбы с этими минами. Мы вытралили. Нарком прибыл посмотреть. Раз нарком интересуется, значит и мы еще заинтересованнее к своему делу относимся.
Жуков помолчал. Отношения с Кузнецовым у них так и не наладятся никогда. Николай Герасимович об этом напишет так:
"Время текло. Острота вопроса пропадала. Я несколько раз виделся с Жуковым случайно в поликлинике или санатории «Архангельское». Мы здоровались и перекидывались несколькими фразами, как совсем малознакомые люди.
Когда пишутся эти строки, Георгий Константинович лежит в больнице на Грановском. Десять дней был там и я. Гуляя в крошечном дворовом садике, мы много говорили о разных вещах с К.К. Рокоссовским. Иногда касались и Жукова.
– Что вы пишите о нем в книге? – спросил я.
– Пишу так, как было, – но тут же пояснил, что старается писать в более спокойных тонах.
– К Жукову меня пока не пускают, – заметил он.
