скачать книгу бесплатно
– Теперь я предлагаю выпить за авиацию! – это был первый тост за род войск.
Очевидно, потому, что слева от него сидел авиатор и справа авиатор – заместитель верховного и главком стратегической авиации союзников. Но это мои личные помыслы.
Жуков:
– В берлинской операции у нас было 8,5 тысяч самолетов…
Когда он сказал 8,5 тысяч, я за голову взялся: где мы их наберем? Было 7,8 тысяч всего. В трех армиях и в дальней авиации. А он сказал 8,5 тысяч. Ну, небольшая гипербола.
– И вот этой всей авиацией командовал вот этот молодой человек, – и показал на меня.
А я действительно совсем молодо выглядел. Мне сорока не было. А был генерал-полковник. Я сидел рядом, поднялся.
– У нас, – говорит, – ковром стелили бомбы к Берлину. Выпьем за здоровье авиации!
Потом пили за все рода войск. Кончили к рассвету. Кроме Жукова говорили Теддер, Спаатс, Тассиньи. Они, в основном, поднимали тосты за наши войска. Из наших больше никто не говорил.
Наконец все закончилось, все разошлись. Жуков дал мне указание всех проводить, отвези на аэродром.
Все улетели. Тут является Вышинский на аэродром. А самолета для него нет. Он прилетел на самолете Астахова, командовавшим гражданским флотом. Астахов сразу после подписания капитуляции улетел со всеми документами в Москву на своем самолете. Я докладываю Вышинскому, что Астахов улетел. Он и начал его крестить. Астахов уважаемый человек, я слушаю, как он его крестит – диву даюсь: хуже, чем какого-то подонка.
– Дайте мне самолет! – кричит.
– У меня, – говорю, – самолета нет. Есть вот самолеты грузовые, стоят. А пассажирского нет. Если вам необходимо лететь, то можно поставить кресло мягкое, диван. Можете сидеть и лежать.
– Я на этой железке не полечу!
– Есть один самолет у нас пассажирский, но это самолет Жукова. Позвоните, пожалуйста, ему. Если он разрешит – через час подготовим, вызовем экипаж – и полетите.
– Я Жукову звонить не буду!
– Ну, дело ваше, а я самоуправно не могу его самолет отослать.
Прежде мне Вышинский представлялся порядочным, государственным человеком. Оказался же крайне неприятным в общении. Но я к нему относился, как и подобает, к заместителю министра иностранных дел, то есть Молотова.
В конце концов, он улетел на грузовике Ли-2, в поставленном кресле. Жукову он не решился звонить. Я тоже не стал. Жуков скажет: что ты за ходатай такой?
Я сел в машину и заснул по пути с аэродрома домой. Проспал до вечера, так как двое суток не спал.
Просыпаюсь: иллюминация кругом. Все стреляют. 9-е мая!
Дом у меня был на восточной окраине Берлина. После подписания документов никто из нас уже в Карлсхорст не возвращался – нечего там было делать. Жуков, очевидно, на своей квартире спал.
А на восточной окраине Берлина находился штаб фронта и наш штаб. Я жил рядом, в отдельном особнячке.
Вот так кончилась эта эпопея.
А немцев англичане тогда забрали с собой.
Вторая эпопея была – это подписание Декларации о поражении Германии. Тут уже прибыл к нам в штаб фронта генерал армии Дуайт Эйзенхауэр. Прилетели генерал Жан де Латр де Тассиньи и английский фельдмаршал Бернард Лоу Монтгомери. Это было днем, 5 июня 1945-го. После подписания состоялся банкет. Все были на банкете, все сидели за главным столом. Вдруг меня вызывает к телефону командир батальона из Берлина, с аэродрома Темпельхоф.
Когда союзники прилетели, я приказал через начальника тыла, чтобы экипажи прилетевших самолетов покормили на месте хорошим русским обедом. А прилетело самолетов 20. И вот комбат мне звонит и докладывает:
– Они не хотят есть, требуют водки. По столам стучат, бунтуют.
Думаю, – им же лететь придется. Решил доложить Жукову. Но что ему докладывать, они же сами хозяева своего положения. Споим мы их, что ли. Спрашиваю комбата:
– Есть водка?
– Есть.
– Ну, давай.
Дал он им водку.
Проходит некоторое время, комбат опять звонит:
– Опять требуют водки. Мы им по 100 грамм налили. Считают, что мало.
– Поставь, – говорю, – пусть пьют, сколько хотят.
И они там понапились, расползлись по городу, пошли сигаретами торговать… Я уж после этого сел, и рассказал Вышинскому, мы с ним сидели рядом за столом на банкете. Он хохочет, рассказал Жукову. Тот тоже хохочет.
– Это правда?
– Да, мне комбат доложил о бунте, я разрешил. Они же себе сами хозяева. Требуют – дали.
– Ну и правильно.
Но это попало маршалу под настроение, а можно было и схлопотать от него.
После обеда – концерт московских артистов. Де Тассиньи сказал:
– Я не полечу, я буду слушать концерт и гулять!
И французская делегация осталась. А англичане и американцы во главе с Эйзенхауэром решили лететь. У меня Жуков спрашивает:
– Так как же они?
– Я не знаю, – говорю. – Мы с Соколовским должны их провожать. Поедем, посмотрим.
Приехали на аэродром – у самолетов пусто. Гуляют. А тут прощальный караул, речи с трибуны, и все идут к самолетам, считая, что их уже ждут экипажи. Подходим к самолету Эйзенхауэра, я смотрю – экипаж трезвый. Не пил. Один. А английский напился. Эйзенхауэр приглашает Монтгомери на свой самолет, они вдвоем улетели, остальные остались.
Соколовский мне говорит:
– А что с английской делегацией делать?
– А что с ними делать?
– Пусть ходят, пусть ждут экипажи.
Они уже начали искать экипажи. А мы, вроде, ничего не знаем.
Я Соколовскому говорю:
– Давайте уедем. Пусть остаются. Улетят, так улетят без нас. Мы их проводили.
– Может быть, дослушали бы концерт?
– Это их дело. Пусть они потом доложат о своем решении.
Поехали мы на концерт. Жуков:
– Звонили, просят дать машины, чтобы приехать на концерт. Никто не улетел. Экипажи – пьяные.
Через некоторое время английская делегация вернулась. Досмотрели концерт, заночевали, позавтракали. Там были домики. Я больше не появлялся. Они сами улетели. А Тассиньи еще день пробыл, по Берлину поездил. Его проводили потом.
УПРЯМСТВО
Что Жуков задумал и уже решил, не мог повернуть назад. Не удается, а ему трудно перестроиться. То есть, его положительная целеустремленность иногда приводила и к отрицательным результатам.
Вспоминаю Курскую дугу. Мы там сначала наступать собирались. И создавали наступательную группировку. На северном и на южном фасе. Я был на северном, на орловском направлении. Мы составили планы наступления, взаимодействие организовали. А потом нам сказали: давайте складывайте эти бумажки и готовьте оборону. Это Жуков и Генштаб.
По предложению Жукова решили: пусть противник наступает, мы его наступающего разобьем и сразу используем эту группировку, чтобы пойти вперед.
Я спланировал действие авиации в обороне так, чтобы, когда где тонко, где противник наступает очень плотными боевыми порядками, туда и ударить. А затем, находясь в готовности, осуществить повторный удар или ударить туда, где противник будет более активно наступать.
Жуков сказал, что это не годится. Так планировать нельзя:
– Ты спланируй так, чтобы над полем боя у тебя беспрерывно была авиация. Чтоб она поражала.
Это о штурмовиках и бомбардировщиках. Разговор шел в штабе фронта. Жуков был представителем ставки. К этому времени мы уже были достаточно знакомы.
Я рассчитал, что могу беспрерывно в течение светлого времени держать над полем боя полк. Больше полка не мог. Но зато один полк работу заканчивает, его меняет другой. И смена: бомбардировщики – штурмовики, бомбардировщики – штурмовики… Истребители – те завоевывают господство в воздухе. Доложил.
– Вот это правильно.
Я:
– Так что же, полк – он ничего не даст…
– Ничего ты не понимаешь. Правильно. Вот так вот действуй. Составляй такой план.
Составил план, подписал, комфронта утвердил, Жуков утвердил.
Наступил день 5 июля, день наступления противника. И я полки начал по графику выпускать. Штаб управляет, руководит, а я поехал на передний край посмотреть, что же получается.
Ну что полк 20-30 самолетов может сделать. Хоть фронт был и узкий – на одну 13-ю армию 6-8, 15 километров. И немцы вдавили нас на 7 километров, но не прорвали. Однако вдавили, а мы думали, что их отразим. И когда я посмотрел на боевые действия, посчитал, что авиация используется все-таки неправильно, что надо ее пускать реже, но мощнее. Именно мощный удар даст результат.
Решил, что на второй день пущу сразу 600-700 самолетов, оставив небольшой резерв.
Вечером должен был явиться к комфронта на наблюдательный пункт (НП) и доложить итоги дня, получить задачу на будущий день. Мне сказали, что дела плохи, а на следующий день у тебя задача есть, продолжай выполнять. Я и решил выполнять по-своему. Если удастся – хорошо, нет – голову снесут. Но нужно решать. Потому что ни Рокоссовский, ни Жуков не решили. А так никуда не годится.
Приехал в свой штаб, стал обдумывать другой вопрос. У нас был такой порядок, что, допустим, командир эскадрильи штурмовой должен с командиром истребительной эскадрильи лично встретиться и договориться, как они будут взаимодействовать в бою. Без личного общения не выпускать. Это был приказ Новикова. Толковый приказ, но это когда время есть. А у меня до рассвета осталось два часа. И нужно задачи поставить всем, и нужно ж собрать 700 самолетов, порядок им дать, чтоб они задачи получили, цели получили, чтоб не столкнулись…
Думал, думал и решил, зная психологию летчиков, всех пустить на одной высоте. Бомбардировщики – все на одной высоте (у меня было два корпуса). А вообще-то эшелонирование нужно, чтобы они не столкнулись. Но я посчитал, что мы только распускаем летчиков. Они уверены, что им никто не помешает – и не смотрят. А когда знают, что идут полком, идет целый корпус, да еще не один – каждый крутит головой, так, что шея болит: чтобы самому не врезаться, да и в него никто не врезался.
И я решил: бомбардировщики бомбят с высоты 1,2 тысяч метров. Все штурмовики (600-700) самолетов одновременно с высоты 900 метров пикируют, бомбят, стреляют. А истребители сверху прикрывают. И приказал всем смотреть, чтобы никто друг другу не мешал, чтоб заходили по очереди. Пусть сами установят очереди и идут друг за другом…
Задание краткое, простое, прорабатывать долго не нужно. И по организации несложное. И взаимодействие упрощалось. Но каждая «девятка» должна сопровождаться своими истребителями. «Девятки» шли, а за ними поднимались истребители.
Дал такое задание и поехал на передний край. А перед этим, потому что ночь, и не знали, что за ночь произойдет, – на рассвете должны подойти разведчики. От каждой дивизии разведчики – рассмотреть свои цели. Я указал районы, где наступали немцы, и чтобы они определили скопление войск. И чтобы по скоплению их дивизия наносила удар.
Мне доложили: разведчики пошли – и я на передний край на машине. От НП – 20 километров. Один же аэродром, потому что мы были уверены, что немцы не пройдут, был в 5 километрах от переднего края. И немцы не сумели захватить его. 1-я истребительная дивизия от начала и до конца с него работала. Очень удобно.
Смотрю, разведчики уходят. Мне дежурный радист докладывает, что разведчики доложили свои результаты. Смотрю – мои заходят. Порядок лучше, чем специально расписанный: идут друг за дружкой. И посыпались бомбы. Сразу загорелись танки. А мы получили кумулятивные бомбы. Это новшество было. Их по 140 с лишним штук штурмовик брал – и как сыпанули, пошли танки гореть. Дым, гром. Наша пехота из окопов повылезала – и шапки кверху, вот это, мол, удар! Вот это авиация! Мы первый раз такой удар видим!
Раздается телефонный звонок. Рокоссовский. Его НП рядом был:
– Вот это удар! Вот это правильно поступил!
– Ну что ж, – говорю, – очень хорошо.
– Когда следующий?
– Через 2,5 часа.
– Как через 2,5 часа? Тебе же приказано непрерывно работать.
– У меня ж авиации не хватит для беспрерывности. Я такой удар раньше не смогу нанести.
– Почему?
– А вот 2,5 часа на зарядку и такой же удар повторю. Но у меня в резерве корпус сидит. Если где понадобится, я могу по вызову послать. Если считаете, что куда-то надо ударить, они в готовности через 20 минут бомбить.
– Ну ладно, действуй!
А Жуков промолчал, ничего не сказал.
Второй удар наносили так же. Он тоже удался. Все хвалят. Я думаю, ну, значит, теперь не попадет. А если бы оскандалился, мне бы: «Тебе сказано одно делать, а ты другое делаешь! На каком основании?!» И правильно было бы. Но получилось. Жуков же так до конца и смолчал. Не спросил, почему я изменил порядок, не похвалил, не сказал, что правильно и не вспомнил потом этот эпизод никогда…
Похвалы здесь и не нужно было. Я же вообще никогда не напоминал о своих действиях, тем более, ему.
Второй день хорошо провели. Рокоссовский, когда я уже приехал на вечерний сабантуй, сказал:
– Действуй, как сегодня! Я доложу, что так будем действовать. Тут мы уже остановили немца. Завтра добьем его группировку. Я пущу в контратаку два танковых корпуса, и пошлем их вспять.
Третий день также проходит хорошо. Звонит начальник штаба фронта Малинин на КП:
