скачать книгу бесплатно
– Товарищ Хижняк, вот мы поедем, следуйте за нами. И примите все меры, чтобы мы проехали без происшествий. Не отставайте от нас. И в случае чего принимайте все меры…
– Как все? – говорю я.
– Ну вы понимаете, что значит защитить эту машину и людей.
– Слушаюсь.
И поехали мы в Алешинские казармы. Приехали, тут же прибывают солдаты, человек 300. Когда я их стал проверять, у многих патронташей не было, а патроны просто были рассыпаны в карманы. Вызывает меня генерал Батицкий и говорит:
– Товарищ Хижняк, организуйте охрану кругом гауптвахты. Поставьте часовых. И без моего разрешения или без разрешения генерала Баксова никого сюда.
Расставил я этих солдат. И таким образом приступил к охране гауптвахты.
На второй день вечером появился Батицкий, сразу меня вызвал. Это высокий мужчина с громогласным голосом, через каждые два слова – мат. Обошли кругом.
– Ну что ж ты за комендант, а где окопы?
– Товарищ генерал, так вот еще не успел.
– Вот выкопай окопы, сначала лежа, потом стоя и никого сюда не пускать. Вплоть до стрельбы.
На третий день вызывает меня Москаленко и говорит:
– Товарищ Хижняк, с этого дня вы будете ухаживать за Берией. Вы будете готовить пищу. Пищу будете получать или в солдатской столовой, или в офицерской, кое-что будете покупать на рынке. И будете его кормить, брить, стричь – все, что он хочет. Но ни словом с ним не переговаривайтесь.
– Слушаюсь.
Я уже знал и понимал, что происходит.
Первая попытка, приготовил я пищу. Пришел Москаленко, Батицкий, Зуб. У Берии была небольшая комнатка на гауптвахте, метров 15 квадратных. Топчан и табуретка. Сидит на койке, развалившись, лицо такое солидное, упитанное. Самодовольное такое. Говорит Москаленко:
– Вы мне принесли бумагу и карандаш?
Ну ему дали бумагу, карандаш. Он так писал, писал, писал.
Москаленко говорит:
– Вы покушайте.
Берия отвернулся. Москаленко еще раз повторил. Тогда Берия берет тарелку с супом – бух ее на меня. Хорошо, что суп не горячий, а теплый был. Маршал и Батицкий возмутились. Закрыли камеру. Мне:
– Отберите, товарищ Хижняк, у него бумагу, карандаш и пенсне.
Отобрали все и писанину, что он писал. Сначала шумел, а потом все отдал. И все, больше он никогда ничего не писал.
Через день-два вызвали меня и говорят: готовьте его к переезду. Переехали мы из Алешинских казарм на улицу Осипенко, в штаб Московского военного округа. А наш штаб был на ул. Кировская, 33. В центре двора штаба небольшая возвышенность протяженностью 150 – 200 метров, с противоположной стороны арки дверь – это защищенный командный пункт. Сверху земля, трава растет, по краям – кустики. У меня была рота охраны. Я подчинялся Москаленко, Батицкому и дежурному генералу. Ими были: полковник Ерастов, генерал-полковник Гетман, генерал-летчик, но я его не запомнил, потому что он через три дня ушел. Маршал какой-то был, но он тоже через два дня ушел, заболел.
Камера Берии была приблизительно, как я уже говорил, 15 метров квадратных. Снизу, на одну треть, выкрашена зеленой краской, а выше и потолок беленые. Стоял топчан и стул. Больше ничего. Никаких параш, ничего – все я выносил. У него была кнопка связи. Если Берия нажимал кнопку, сигнал поступал к дежурному генералу. Тот брал с собой меня, и мы шли к камере. В камеру допускался только я и дежурный генерал. Часовой находился в большом коридоре. Часовыми были офицеры. Камеру открывал дежурный генерал, так как ключ был только у него. И мы оба заходили к Берии. Иногда я заходил к нему один, а дежурный генерал оставался за дверью.
Берия все так присматривался ко мне. Потом через некоторое время начал со мной говорить. Я был в синем халате, и офицерской фуражке. И еще пистолет сзади под халатом носил, а дежурные генералы ходили в своей повседневной Форме. Берия меня как-то спрашивает:
– Вы офицер.
Я глаза вниз опустил, ведь разговаривать мне с ним нельзя.
– Ну вы знаете, – продолжал Берия, – я временно задержанный здесь. Николай Александрович, он меня обязательно выпустит. Вы, видимо, хороший человек. Вот я выйду, я из вас большого человека сделаю.
Я думаю, не дай Бог. А было это дней через 15 после его ареста. Он имел в виду Булганина. Разговаривать я с ним не разговаривал, только слушал. Приказ есть приказ, а я солдат такой, что будь здоров.
Сначала он почти не ел. Попробует, откажется. Вот однажды я принес пищу. Батицкий стоит, Зуб, Николай Александрович Баксов. Батицкий говорит:
– Вы почему не кушаете?
Берия посмотрел на него и отвернулся. Батицкий опять начал на него орать, почему он не ест. Берия:
– Не буду.
Батицкий:
– Так вот, запомните, мы будем делать вам уколы, на уколах будете жить, – так орет на него.
А Берия так ему язвительно:
– Товарищ Батицкий, а я вас знал как очень культурного человека. Когда вы со мной встречались в Кремле, вы так мило со мной разговаривали, всегда улыбались.
– Замолчите!
– Хорошо, замолчим, – Берия отвернулся.
Но стал понемножку есть. Врачом был начальник медслужбы Московского военного округа полковник медицинской службы. Потом его Батицкий убрал, потому что, когда столкнулись они, как содержать Берию дальше, врач начал протестовать. Но это случилось месяца через два.
Берия же трусливый был. За ночь он нас вызывал 5-6, до 12 раз. Только задремлешь – звонок, сходим к нему, придем, только задремлешь – опять звонок. И так всю ночь. Просил из правительства кого-нибудь, говорил, что он ни в чем не виноват. То в туалет ему надо, и другие разные предлоги. Ну не спится человеку, и нам не дает спать. Дежурные-то генералы менялись, а значит, отдыхали. Я же – бессменный. И дошел до того, что почти обезумел.
Вот у меня телефонная трубка была. Пришел я, уже почти не дышу – так спать хочется. И вдруг кто-то толкает меня в плечо. Открываю глаза – полковник Ерастов, начальник оперативного управления штаба МБО:
– Ты чего спишь? Почему трубку не берешь? Почему у тебя трубка на столе?
– Товарищ полковник, говорю, – вы знаете, это, наверное, я машинально.
Видимо телефон трещал, я снял трубку и заснул в этот момент.
– Идите к Батицкому.
Ну я пришел. Он меня – мать-перемать. Долбал, долбал. Я солдат, я молчу. А отдыха мне нет, и заикнуться не могу об этом.
Месяца через полтора был такой случай. Вызывает звонком Берия. Приходим. Он залез на топчан, а на полу воды сантиметров 30. И стены все исписаны: "Берию хотят убить", "Берию хотят убить". Он мел на палец брал со стен повыше и по масляной краске ниже писал. Он думал, что его там утопить хотят, а это подпочвенная вода пошла.
Был там генерал Гетман, танкист. Он был дежурным, набросился на меня, мол как ты допустил здесь воду и прочее. Я говорю, что человек здесь новый, такого предположить не мог. Канализация есть канализация. Одним словом, он меня матом отлаял, отлаял. И говорит:
– Мы тебя еще можем расстрелять за это.
Как-то пришел маршал Москаленко, Юферев и с ними два гражданских. Это был прокурор Руденко, а другой – следователь по особо важным делам. Человек лет 45, фамилию свою не называл. И с этого дня началось следствие. С утра, часов с 9-10 до 19-20 часов. Была выделена специальная комната по этому же коридору в подземелье, метров за 50. В этой комнате были Берия, Москаленко, Руденко и следователь – больше никого. У дверей стоял офицер. На допросы меня не пускали.
Берию никуда из камеры, вернее из подземелья, не выводили, на никакие прогулки – ничего.
Как-то Берия меня спрашивает:
– А кто пищу мне готовит?
Глазами показываю, что я. На самом деле я ее брал в столовой, проверял, разогревал. У меня специальный сейф стоял, туда я еду для Берии закрывал. Ключ – в карман. Ведь меня иногда вызывают или что, а я за здоровье Берии отвечал головой. Мало ли что ему кто подложит. Поэтому получу еду, проверю – и в сейф, пока не настанет момент кормить. Покупал я ему арбуз, дыню, виноград, колбаску, сыр, масло, деньги мне давал Юферев.
За каждые сутки мне платили командировочные 50 рублей. А всем остальным 2 руб. 80коп., так что деньги по тем временам я получал огромные.
Юферев был двухметрового роста интеллигентный, приятный, вежливый мужчина. Правда, иногда у него проскальзывало высокомерие. Но ко мне он относился очень хорошо.
На пищу Берия никогда не жаловался. Как-то мне говорит:
– А вы, что, повар?
Я подтверждаю глазами, он так улыбнется и со смаком;
– Вкусно готовите.
И все пытался выяснить, кто я. Но мне-то было приказано молчать.
Меня поначалу было отлаяли, что я с пистолетом к нему заходил.
– Ты что, сумасшедший, что ли? А вдруг он его у тебя вырвет?
– Он у меня, конечно, не вырвет, но больше я пистолет брать с собой не буду.
Один раз произошел такой случай. Каждые десять дней я его купал. Приносил большой продолговатый таз с теплой водой, Берия раздевался, помоется, я ему спину потру. Он иногда улыбался, иногда хмурым был. Дежурный генерал при этом стоял в коридоре. Постригу его механической машинкой. Он спрашивал, почему бритвой голову не брею, я разводил руками.
И вот однажды был такой случай. На каждую старуху есть проруха. Взял ведро, открыл кран, набрал воды, второй открыл кран, набрал горячей воды. Схватил и понес в камеру. Таз поставил, воду налил. Берия снял с себя все, сел на топчан и ноги в таз, да как закричит. Я думаю, что такое? А он:
– Почему холодная вода?!
Обычно, когда я набирал горячую воду, то прежде спускал из труб остывшую, а потом уж горячую набирал, а в этот раз не попробовал воду и набрал холодную.
– Да вы надо мной издеваетесь! Я буду на вас жаловаться!
А я молчу, мне говорить нельзя. Тут же побежал, быстренько взял горячую воду, искупал его.
Вроде все успокоилось. Через некоторое время – звонок.
– Вас вызывает Батицкий.
Иду, а у самого ноги трясутся. Знаю же его. Как вошел, он меня русским совершеннейшим матом прочистил. Ругал, ругал, вроде как артподготовку произнес. И слова сказать не дает:
– Молча-а-ать! – и пошел опять.
Концовка была такая:
– Я, товарищ Хижняк, вас при повторной ошибке в лагерную пыль сотру. Идите!
– Слушаюсь! – ушел.
Через некоторое время вызывает Москаленко. Спокойный человек. Поздоровались. Он говорит:
– Товарищ Хижняк, что там у вас произошло.
Ну я ему взял и все честно рассказал.
Он молча думал, думал. Потом снимает трубку телефона и говорит:
– Никита Сергеевич, вот такой случай у нас произошел, – и все рассказал. – Да нет, Никита Сергеевич, нет, он хороший офицер. Да нет, нет, разрешите его оставить. Да, конечно, я за него ручаюсь.
Положил трубку:
– Вот так, товарищ Хижняк.
Докладывали Хрущеву каждую мелочь, потому что если узнавало о происшествии хотя бы два человека, то скрывать случай уже было крайне опасно, надо было докладывать по команде.
Мне Москаленко говорил:
– Вы имейте в виду, что это очень ответственное, правительственное задание. Здесь от вас очень многое зависит, даже человеческие жизни. И многое зависит от вас, как вы поведете себя. Идите, работайте. Только знайте, что есть такая поговорка "Мудрец видит конец, а глупец конца не видит". Так прежде, чем начать что-то делать, проверяйте, смотрите, какой конец будет. Хороший – смело делайте. Плохой, непонятный – поостерегитесь.
И вот он мне так сказал, а я сразу подумал – мир не без добрых людей. Вон как Батицкий, мог бы, не разбираясь, в лагерную пыль превратить, и некому жаловаться, и ты уже не человек. Я вышел, у меня слезы потекли.
Был такой случай еще в Алешинских казармах. Только я разулся, хотел прилечь вдруг звонок – Батицкий вызывает. Я забыл, что босиком, прибежал к нему. Он:
– Товарищ Хижняк, вы организуйте нам что-нибудь покушать.
А потом смотрит вниз и смеется. Что очень редко бывало.
– Смотри.
Я просмотрел на ноги – стою без обуви, как был, так и прибежал.
Через некоторое время я почувствовал, что-то у меня с сердцем нехорошо стало. Стал задыхаться. Видимо, от перенапряжения. Обратился к врачу. Он послушал, послушал меня и говорит:
– Знаете, товарищ Хижняк, надо вам подлечиться. У вас нехорошие симптомы с сердцем.
А я действительно, приложу руку к виску – пульс есть, есть, а потом нет. Он говорит:
– Вы знаете, это называется аритмия. Это от перенапряжения нервов.
– Так что мне делать?
