скачать книгу бесплатно
– И это говорите вы, который вот уже два года даже не взглянул в сторону другой прелестницы? – насмешливо протянул Арамис.
– А зачем? – лейтенант посмотрел на него с удивлением. – Какой смысл бегать от одной юбки к другой, когда все женщины одинаковы?
Портос громко фыркнул, Арамис же одарил молодого человека улыбкой:
– Вы ещё так молоды, д’Артаньян! Просто вы ещё по-настоящему не влюблялись.
– И правильно делаете, – произнёс вдруг Атос. – Ни в коем случае нельзя серьёзно относиться к любви. Потому что любовь – это лотерея, в которой выигравшему достаётся смерть.
Услышав такое, Шарль вздрогнул невольно. А ведь граф действительно прав. По крайней мере, для Жака его любовь закончилась именно так.
– Думаете? – спросил, не отрывая взгляда от кольца на пальце. – Что ж, я не помню, чтоб вы давали плохих советов, мой друг. Возможно, и к этим вашим словам следует прислушаться.
– А, по-моему, Атос, вы перегнули палку, – заметил Арамис. – Зачем вы пугаете нашего командира, ведь он – сущий ребёнок?!
А Портос, чтоб хоть как-то разрядить обстановку, пробасил насмешливо:
– У д’Артаньяна – белошвейка, у Арамиса – белошвейка… как там её – Мари Мишон, да? Атос, может, и нам с вами завести себе по такой же крошке, чтоб не выделяться?
Друзья засмеялись невольно, потому что прекрасно знали, в каких ежовых рукавицах, на самом деле, держит Портоса его возлюбленная, г-жа де Кокнар.
И Шарль, воспользовавшись переменой темы разговора, спросил:
– Какие новости? Надеюсь, я не пропустил ничего важного за эти дни?
– И да, и нет, – ответил за всех Атос. – Герцог Бэкингем в Париже.
– О, – гасконец приподнял бровь, – даже так?
– Представьте себе. Говорят, он приехал, чтобы обсудить с его высокопреосвященством проблему Ла-Рошели.
– Но говорят также, – вмешался Арамис, – что попутно он хочет всё-таки отыскать человека, сорвавшего ему когда-то свидание в Амьенском саду.
– Не понимаю, о чём вы, – бесстрастно отозвался молодой человек, а Портос захохотал во весь голос:
– Да ладно вам, д’Артаньян, неужели вы не помните, как оттащили герцога от одной… известной всем особы? Да ещё и угостив при этом оплеухой?
– Не помню, – лицо гасконца оставалось таким же невозмутимым. – Я дежурил в другой части сада. А вы, Портос, если память не изменяет мне, не дежурили в тот день вообще.
– Ну да, вы тогда посоветовали нам всем поменяться дежурствами… – пробормотал мушкетёр, слегка озадаченный крайне холодными интонациями в голосе друга.
– И за это мы по-прежнему искренне благодарны вам, – заметил Арамис. – Потому что в противном случае… не хотелось бы оправдываться перед его величеством, подобно де Тревилю. В отличие от капитана, к нам он мог бы оказаться не столь… милостивым.
– И тем не менее, – сказал Атос. – Герцог крайне злопамятен. А потому будьте осторожны, д’Артаньян.
Шарль поднялся, разлил по кружкам остатки вина. Его лицо по-прежнему было спокойным, даже безмятежным.
– Знаете, Атос, – сказал он, думая о том, что, наверное, всё-таки будет нелишним пообщаться с капитаном и разведать обстановку, – в этой жизни осталось очень мало вещей, которые… скажем так… тревожат меня по-настоящему. И Бэкингем не из их числа. Но за предупреждение благодарю.
– Даже если его визит означает войну в самом ближайшем будущем? – спросил Арамис, а лейтенант только головой покачал:
– Войны не избежать в любом случае. Я не думаю, что его высокопреосвященство, несмотря на весь свой талант дипломата, сумеет договориться с герцогом. Потому что Англии нужна эта война. Под любым предлогом. И нам, быть может, тоже.
– Мне – не нужна! – заявил Портос. – Почему я должен убивать этих несчастных гугенотов? Ведь они отличаются от нас только тем, что поют по-французски псалмы, которые мы поём на латыни!
– Если король прикажет – будете, – парировал гасконец с неприятной улыбкой. – Вы же должны понимать, что дело отнюдь не в псалмах.
– Вы, как всегда, правы, д’Артаньян, – сказал Атос, а в двери в этот момент постучали.
Это оказался посыльный, доставивший приказ капитана к вечеру явиться к нему в особняк на улице Риволи.
– Вот и закончилась моя болезнь, – сказал юноша, пробежав глазами записку. – Де Тревиль вызывает меня.
Мушкетёры тут же поднялись. Распрощавшись с другом, договорились встретиться вечером в «Сосновой шишке»: поужинать и заодно более подробно обсудить все последние события.
…
После их ухода Шарль не стал медлить. Не обращая внимания на причитания тётушки Мари, не желавшей вообще выпускать его из дому, оделся потеплее и отправился на улицу Нев-Монмартр. После такой вожделенной бани посетил цирюльника и вернулся домой.
Переоделся в мушкетёрский плащ и, прихватив с собой письмо Пьеру, поспешил в особняк капитана.
Несмотря на то, что новости, услышанные от друзей, нельзя было игнорировать, он действительно не беспокоился.
Во-первых, с той истории прошло слишком много времени.
Во-вторых, Амьенские сады тогда охраняли как мушкетёры, так и гвардейцы.
В-третьих, оттащив Бэкингема от насмерть перепуганной королевы, он обругал его по-испански. А на этом языке Шарль говорил куда чище, чем по-французски, и его гасконский акцент был практически неразличим.
А потом вообще набежало несметное количество гвардейцев, и молодой человек благополучно растворился в темноте.
Одним словом, вероятность того, что герцог всё-таки узнает его, минимальна.
Так что волноваться не о чем. И ничего, кроме чувства гадливости, данная история не вызывала.
Куда неприятней было размышлять о де Тревиле.
Отношение молодого гасконца к капитану было весьма двойственным.
С одной стороны, тот был другом отца и, как ни крути, благодетелем Шарля.
Храбрый военный, толковый командир, никогда не жертвовавший своими людьми без реальной нужды, а также ловкий придворный – у де Тревиля и впрямь было, чему поучиться.
Но с другой… Конечно, представить себе гасконца без тщеславия и амбиций практически невозможно, однако Шарль решительно не понимал, как можно растрачиваться на нечистые интриги, когда речь идёт о величии и безопасности страны.
Хотя… быть может, это он, несмотря ни на что, не утратил ещё остатки юношеского максимализма, а в действительности нужно быть более цепким и примитивным, заботясь, в первую очередь, об удовлетворении собственных интересов…
Во всяком случае, молодой человек не спешил осуждать своего капитана, невзирая на то, что значительно разочаровался в нём за последнее время.
Он только постарался свести их общение к минимуму, понимая, что положение де Тревиля при дворе по-прежнему устойчиво, а влияние на короля – очень велико. И если дело дойдёт до открытого противостояния, ещё неизвестно, чем закончится карьера Шарля д’Артаньяна.
Вполне возможно, что сырым подвалом где-нибудь в Бастилии.
Чёрт, хоть бери и впрямь переводись в гвардейский полк – тогда, по крайней мере, его положение не будет таким двусмысленным…
Однако затем юноша тряхнул головой, отгоняя дурные мысли.
Заставил себя успокоиться и максимально собраться, потому что со старым другом отца следовало держать ухо востро.
К его удивлению и облегчению одновременно, капитан принял его сразу.
– Сударь, – Шарль снял шляпу и склонился в поклоне. Не слишком низко, но и так, чтоб это не выглядело, как проявление неуважения. – Готов выполнять ваши распоряжения.
Капитан-лейтенант королевских мушкетёров отложил в сторону перо и какое-то время рассматривал вошедшего.
Мало кто настолько сильно раздражал его, как сын старого друга, и мало кем он восхищался так, как этим юношей.
Сдержанный и рассудительный, молодой гасконец был словно закован в невидимую броню. Он был крайне проницателен и осмотрителен, но при этом – удивительно последователен в своих убеждениях. Не кичился ними, но и переубедить его, если Шарль д’Артаньян принимал решение, было невозможно.
Даже категорическое нежелание принять сторону королевы – а капитан поначалу действительно всерьёз рассчитывал на способности своего протеже, – вызвало вкупе с досадой невольное чувство уважения.
И тем не менее, де Тревиль обиделся всерьёз и задался целью проучить мальчишку, подловив его на двойной игре или сомнительном поступке. Однако за три года их знакомства это ещё ни разу не удалось ему.
Ни дуэлей, ни подозрительных знакомств или корреспонденции – молодой человек исполнял свои служебные обязанности так, что придраться было не к чему.
Он был весь на виду и даже того, что периодически захаживает в Пале-Рояль, не скрывал.
Хотя… что скрывать, когда тебя требует к себе сам кардинал?
Дошло до того, что Тревиль даже давал задание доверенным лицам попытаться подружиться с лейтенантом, но каждый раз эти попытки оказывались обречены на неудачу.
Несмотря на всю свою замкнутость, д’Артаньян вполне охотно общался с сослуживцами. Обо всём… и ни о чём. Когда дело доходило до конкретных расспросов, он отделывался общими, ничего не значащими фразами или общеизвестными фактами. Или просто смотрел так, что вся охота расспрашивать пропадала начисто.
О да, молодой гасконец был просто мастером самых разнообразных красноречивых взглядов…
Единственными, с кем он дружил по-настоящему, были Атос, Портос и Арамис, но в данном случае Тревиль инстинктивно чувствовал, что как раз к ним за какой-либо информацией обращаться не стоит.
Три мушкетёра были верны представлениям о дружбе и чести не меньше, чем молодой гасконец, и, несмотря на свою преданность капитану, вряд ли согласились бы нарушить их.
А потому старому гасконцу оставалось только ждать.
И надеяться, что мальчишка, похоже, возомнивший о себе столь многое, наконец-то ошибётся.
– Проходите, – произнёс он наконец. – Думается, вам следует знать, что я был неприятно удивлён вашей запиской.
Д’Артаньян ничего не ответил, только слегка наклонил голову. Не то винясь, не то ожидая продолжения.
– Но вы вовремя выздоровели, – раздосадованный этим молчанием, де Тревиль был вынужден говорить далее. – Вы ведь выздоровели, г-н лейтенант?
– Вполне, – ответил Шарль, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не раскашляться. – И, как уже сказал, готов выполнять ваши распоряжения.
– Распоряжений будет много. Вы уже знаете о визите английского посла? Надеюсь, понимаете, что это значит?
– Сначала испанский посол, теперь – английский, – юноша пожал плечами. – Это означает всего-навсего, что нас ожидает война.
– Гм, – не удержавшись, хмыкнул капитан. – Тот день, когда я увижу на вашем лице открытое проявление хоть каких-либо чувств, я, пожалуй, запомню надолго… Но перейдём к делу.
– Я понял, – Шарль наконец-то позволил себе откашляться. – Усилить караулы. Проверить состояние оружия. Увеличить количество тренировок. Вам лично – список тех, кто будет в эти дни охранять непосредственно подъезды к Лувру… Я что-нибудь не так говорю?
– Всё так, – сквозь зубы ответил де Тревиль. – Всё совершенно так… чёрт побери, сударь, с вами абсолютно невозможно разговаривать, вы знаете это?
– Простите, – молодой гасконец позволил себе улыбнуться краем рта. – Ещё какие-нибудь распоряжения?
– Опасайтесь разного рода провокаций. Особенно со стороны гвардейцев… или других клевретов кардинала… Будьте крайне бдительны, шевалье, потому что теперь вы – лейтенант мушкетёров, а это значит, что спрос с вас будет куда более строгим, чем несколько лет назад.
Улыбка Шарля стала просто ледяной.
– Я обязательно учту это, – поклонился опять. – Могу я идти, чтобы начать исполнять свои прямые обязанности?
– Ступайте, – капитан сделал вид, что не заметил его иронии. – Герцог приезжает через три дня. Завтра утром доложите, что сделано для обеспечения его безопасности.
Юноша поклонился ещё раз и молча вышел.
* * *
Шарль лежал на кровати, откинувшись на подушки, и сквозь полусомкнутые веки наблюдал, как Женевьева, примостившись на маленьком стульчике возле комода, расчёсывает свои длинные пушистые волосы.
Во всех своих встречах с белошвейкой он больше всего любил именно этот момент. Во-первых, потому что волосы у девушки действительно были очень красивы, а во-вторых, потому что подружка наконец-то переставала требовать, чтобы он развлёк её какими-нибудь историями.
Вот теперь можно было расслабиться по-настоящему.
Девушка что-то мурлыкала себе под нос, а Шарль размышлял о том, что несмотря на хлопоты, связанные с приездом англичанина, ему удалось сделать самое главное: отправить письмо брату. Причём не с обычным курьером, а со специальной королевской рассылкой. А это значит, что Пьер получит письмо в кратчайшие сроки. Наверное, обидится, что младший брат снова отделался общими фразами, а может быть, поймёт. Он всегда был чертовски проницателен во всём, что касалось Шарля, и первое время после их расставания юноше безумно не хватало именно его общества.
Может, и впрямь увидеться с родными, пока не начались военные действия?
И могилу Жака навестить заодно…
Гасконец так задумался, что не заметил даже, как его подружка тихонько подкралась к нему и попыталась провести гребнем по волосам.
– Женевьева, нет! – Шарль перехватил её руки. – Ты же знаешь, что я не люблю этого!
– Прости, – совершенно не расстроившись, девушка потёрлась щекой о его грудь. – Просто я забываю всё время… А мне так нравятся твои волосы… их даже эта дурацкая седина не портит.
Лейтенант вздохнул, понимая, что злится вовсе не на возлюбленную, а на себя. За то, что нарушил одно из самых главных, установленных им самим правил: не думать о Жаке.
Юноша очень хорошо помнил, чем закончилась когда-то его встреча с Катрин, а потому, когда появилась Женевьева, постарался сделать всё, чтобы не допустить повторения подобной ситуации. Всё, что связано с погибшим другом – табу. Никаких мыслей, никаких воспоминаний, сомнительных поз и, упаси боже, никаких фантазий.
Возможно, он казался из-за этого холодным и сдержанным вдвойне, но его пассию вроде бы всё устраивало. Во всяком случае, девушка знала, что абсолютно вольна в своих поступках и, вздумай она уйти, лейтенант не станет удерживать её.
