скачать книгу бесплатно
– Я знаю, – подвинул кружку учителю. – Но, тем не менее, я не забыл и не забуду никогда, что обязан вам жизнью. Вам… и ещё одному человеку.
Он запнулся и склонился поспешно над тарелкой, чтобы справиться с внезапными воспоминаниями. А мгновение спустя уже снова улыбался:
– Наверное, я всё-таки везунчик. Ведь кто знает, что со мной было бы, поступи я в какой-нибудь другой пансион и заболей там?
– Кстати, – спросил его д’Эстурвиль – явно желая сменить тему разговора, – а та шпага, что я подарил тебе… Она ещё цела?
Вместо ответа Шарль молча вытащил клинок из ножен и положил перед учителем:
– Он всегда со мной, – а его собеседник даже охнул от изумления.
– Не может быть! – воскликнул он. – Ты всё-таки нашёл оружейника, исправившего эфес?
– Да, – Шарль коснулся осторожно гарды, а потом клейма на эфесе. В его лице ни единый мускул не дрогнул, хотя каждое прикосновение к шпаге по-прежнему вызывало горечь воспоминаний. – Это наш… артаньяновский кузнец… перековал мне эфес. Вы, наверное, не помните, но я как-то рассказывал вам о нём.
– Твой друг детства? У него просто золотые руки, ведь в Лионе никто не хотел браться за эту шпагу. Помнишь, как мы намучились с поиском мастера, а в результате один горе-умелец едва не испортил гарду окончательно… Шарль, всё в порядке?
Лейтенант кивнул, а д’Эстурвилю на мгновение показалось, что маска, по-видимому, уже давно ставшая вторым лицом д’Артаньяна, вот-вот дрогнет, рассыплется, и наконец появится тот юноша, с которым они когда-то были так близки.
Однако прошла минута, затем другая, и лицо молодого гасконца вновь стало невозмутимым.
– Да, конечно, – взглянул на учителя со спокойной, но какой-то отстранённой доброжелательностью. – Просто вспомнилось… но это не имеет к нашему разговору ровно никакого отношения.
– Ты изменился, мой мальчик, – сказал тогда д’Эстурвиль. – Конечно, прошло три с половиной года, и ты вырос… неудивительно, что я даже не признал тебя поначалу… но эта седина у тебя в волосах… Что за беда случилась с тобой опять?
Шарль не ответил. Водил ложкой в остатках супа, а сам размышлял о том, что бы такого отдалённо правдоподобного рассказать своему гостю.
С самого начала разговора он ждал подобных расспросов, и дело было даже не в том, что они с д’Эстурвилем за это время отдалились друг от друга. Дело было, конечно же, в нём самом, наверное, окончательно утратившем способность вести откровенный разговор даже с близкими людьми. Но и обижать собеседника тоже не хотелось.
– У меня всё в порядке, – он вновь наполнил кружки. – Я ведь столько мечтал о плаще мушкетёра, и вот… служу. Наверное, это действительно моё, потому что служба, невзирая на все сложности, абсолютно не тяготит меня. Ну а что касается вашего вопроса… отец умер недавно.
– Прости, – д’Эстурвиль взглянул на него с искренним сочувствием. – Соболезную. Учитывая, как ты любил его… я же помню твои рассказы… неудивительно, что ты так воспринял это известие. А… твой старший брат, с которым вы не ладили когда-то?
– Погиб, – лицо Шарля по-прежнему не выражало ничего. – Давно, но это… очень подорвало здоровье отца. Он умер, так и не узнав, что я получил чин лейтенанта. Вот… Ну а дома сейчас хозяйничают Пьер и Поль. Мои братья-близнецы… помните, они ещё приезжали за мной в пансион?
– Конечно, – учитель фехтования кивнул. – Славные молодые люди. Это хорошо, что ваш фамильный замок оказался в достойных руках.
Он помолчал, а потом снова взглянул пристально на бывшего ученика. Шарль д’Артаньян неторопливо пил вино, и его лицо уже не было таким бледным, как ещё мгновение назад, когда он говорил о смерти отца и брата, и д’Эстурвиль снова подумал о том, как изменился юноша. Конечно, он всегда был скрытен и сдержан, но никогда ещё, даже будучи тяжело больным, Шарль не держался с ним настолько холодно и отстранённо.
А чего я, собственно, хочу от него, подумалось невольно. Чтобы мальчик бросился мне на шею? Излил до конца душу? Так он и раньше… даже когда умирал от чахотки… не открывал до конца своих чувств.
А ведь тогда он был всего-навсего семнадцатилетним пацаном… чего же я хочу от Шарля д’Артаньяна, ставшего взрослым мужчиной, лейтенантом королевских мушкетёров?
Вполне в его духе не делиться ни с кем своими проблемами.
Он принял своего бывшего учителя и даже искренне обрадовался ему… А ведь другой на его месте вообще мог бы сделать вид, что не помнит ничего из лионского периода… и самого д’Эстурвиля тоже признаёт с трудом.
Конечно, его ученик повзрослел и имеет полное право на тайны, но так больно видеть, что он снова несчастлив…
– Сударь, – прервал между тем его размышления Шарль, – не переживайте. У меня действительно всё в порядке. Ну, хотите, дам честное слово дворянина?
– Ты, как всегда, читаешь мои мысли, – д’Эстурвиль даже засмеялся. – Хотелось бы верить… Но если серьёзно, то я искренне рад твоей карьере. Помнишь, я всегда говорил, что Париж должен не просто принять тебя, но и оценить по достоинству? Кстати, тот же де Лианкур теперь вовсю хвастает тобой перед новичками-курсантами, и тут я согласен с ним, потому что на моей памяти ещё никто из наших выпускников не сделал такой блестящей карьеры, как ты.
– Ну, уж, – юноша усмехнулся. – Всё это… суета сует, вы же знаете. Так чем я могу быть вам полезен? Кстати, заказать вам ещё что-нибудь?
– Нет, спасибо, – учитель покачал головой. – Конечно, в Париж меня привели дела пансиона, но, в первую очередь… я прошу твоей протекции для своего племянника.
– У вас есть племянник? – удивился молодой человек. – Вы никогда не рассказывали.
– Да, сын моего старшего брата. Примерно твоего возраста. По-моему, я упоминал о нём, просто ты уже забыл. А подробно… как-то не представлялось случая.
– Ему нужно помочь устроиться в Париже?
– Да. Но, впрочем, давай я расскажу всё по порядку.
– Тогда я закажу ещё вина и весь во внимании.
– Мой брат ещё много лет тому перебрался в Нант. Племянник окончил военную школу там же. В Нанте хорошо готовят военных, если ты слышал… Но потом брат умер, и я забрал мальчишку к себе. Думал, пристрою его служить в гарнизоне или, быть может, даже в пансионе…
– И что, Лион оказался тесен для вашего родственника? – улыбнулся невольно Шарль. – Или его переезд в Париж – ваша инициатива?
– Скажем так, и то, и другое, – д’Эстурвиль никак не мог отделаться от мысли, что разговаривает как минимум со своим сверстником. – Видишь ли, я не могу сказать, что он амбициозен или я неоправданно высокого мнения о его способностях, но… Вот, например, помнишь Анри де Ромбера? А Гоше?
– Де Лафайета? Помню, конечно. Как они, кстати?
– Отлично. Ведут ничем не обременённую жизнь праздных лоботрясов. Высший свет… в масштабах Лиона, но, тем не менее.
– Понятно, – гасконец кивнул. – И что, ваш племянник не вписался в этот самый высший свет?
– Вписался, отчего нет? Но… – д’Эстурвиль потёр переносицу, подбирая слова. – Даже не знаю, как объяснить… Вот, например, тот же Анри. Ведь он – образованный молодой человек, хороший наездник и фехтовальщик, да и амбиций у него всегда вроде бы было достаточно… Но в результате оказалось, что по-настоящему ему от жизни ничего и не надо. Местные балы, салоны, охота… Интриги и интрижки… Может, это оттого, что Ромбер чувствует, что на уровне Лиона он – личность выдающаяся, а в Париже таких молодых людей – пруд пруди? Не знаю…
– А ваш племянник, конечно же, не такой, – как Шарль ни старался, но не удержался от скептической улыбки. – Простите за резкость.
– Я не знаю, – его учитель не обиделся вовсе. – Я не могу сказать, что у него какой-то особый характер или способности, как это было совершенно ясно, например, в твоём случае, но вместе с тем, есть в нём нечто такое… Одним словом, я вижу, что ему тесно в Лионе. Не хочется, чтобы он постепенно опустился, превратившись в банального прожигателя жизни, как многие наши бывшие курсанты. Может быть, всё-таки стоит дать парню шанс?
– Что ж, – сказал лейтенант, – давайте поступим так. Вы присылаете ко мне своего племянника, и я постараюсь устроить его кадетом в одну из рот. Не обещаю, что в мушкетёрскую… где отыщется вакансия. Ну а дальше всё будет зависеть исключительно от молодого человека.
– Спасибо, – д’Эстурвиль сжал благодарно его руку. – Может, конечно, Париж окажется мальчишке не по зубам, но, во всяком случае, могу ручаться, что тебе не придётся краснеть за него.
– Я даже не сомневаюсь. Где вы остановились, сударь? Вам есть, где переночевать?
– Конечно. Я ведь уже не первый день в столице, и мне меньше всего хотелось бы обременять тебя. Я же понимаю, сколько сил отнимает служба, да ещё и на такой должности. Ты и сейчас, наверняка, спешишь, правда?
– Не то что бы спешу, но караулы, кроме меня, никто не проверит, – Шарль поднялся, оставив на столе плату за ужин. – Идёмте, я провожу вас до вашей гостиницы, а по дороге договорим.
* * *
Несмотря на договорённость об ещё одной новой встрече, Шарль так и не сумел больше увидеться со своим учителем.
Сначала по требованию капитана ему пришлось переделывать график дежурств мушкетёров в Лувре, потому что его величество ожидали прибытия испанского посла.
Потом два его мушкетёра устроили совершенно безобразную драку с гвардейцами в кабаре «Эшарп бланш». Хорошо, что дело ограничилось исключительно рукоприкладством, и инкриминировать забиякам участие в дуэли не вышло, но после всех объяснений с капитаном, королём и кардиналом лейтенант совершенно позабыл о том, что обещал д’Эстурвилю снова встретиться до отъезда последнего в Лион.
Да и у самого учителя фехтования, видимо, нашлись какие-то новые неотложные дела, потому что он также больше не делал попыток отыскать своего ученика.
Мотаясь по стылым парижским улицам между Лувром, Пале-Роялем, казармами и особняком де Тревиля, Шарль всё-таки простудился.
Поначалу он ещё держался, но в один прекрасный момент проснулся ночью от кашля, который бухал в груди, словно в барабан, и с раскалывающейся от боли головой.
Головная боль всегда была признаком приближающегося жара, а вот это уже было серьёзно.
Юноша хорошо помнил, как заболел подобным образом два года назад, и как полковой лекарь своими сомнительными снадобьями, а также кровопусканием едва не отправил его на тот свет.
Повторения подобного лейтенант допустить не мог категорически, а потому вызвал посыльного и отправил с ним коротенькую записку де Тревилю с уведомлением о болезни и просьбой предоставить хотя бы три дня на лечение.
Одновременно тётушка Мари была послана в трактир и на рынок. За вином, мёдом и яйцами, а также гусиным жиром.
Поскольку подобное состояние у своего хозяина она уже наблюдала однажды, старушка не стала медлить.
А Шарль закутался в одеяло и, стуча зубами от подбирающегося озноба, скорчился в кресле, листая томик Вийона.
Он не планировал брать его с собой, но чуткий Пьер в последнюю минуту перед отъездом тайком засунул книгу в дорожные сумки. Как чувствовал, сукин сын, до чего его брату может пригодиться моральная поддержка со стороны любимого автора.
Уже хоть что-то, потому что рассчитывать ещё на чью-то помощь в данной ситуации вряд ли придётся.
Молодой человек листал книгу, совершенно не вчитываясь в строчки стихов. Он и так знал их наизусть, просто прикосновение к шероховатым листам, от которых так пронзительно пахло прошлым, немного успокаивало.
Но потом мысли гасконца снова приняли мрачное направление.
Он думал о том, что неизвестно, насколько затянется простуда, и как паршиво ему может стать к вечеру.
Что трёх дней для выздоровления, возможно, окажется слишком мало.
И что вообще неизвестно, как долго ему ещё будет удаваться играть со своей болезнью в кошки-мышки.
Ведь образ жизни, который он ведёт, совершенно не располагает к укреплению здоровья.
Юноша кашлял и каждый раз делал над собой усилие, прежде чем заглянуть в платок.
А если откроется кровохарканье – что тогда?
Да даже не кровохарканье, а просто сильный жар…
Лазарета, как такового, при казармах нет.
Ложиться в одну из городских больниц, чтобы попасть, не дай бог, в руки такого же коновала, как их полковой лекарь?
Валяться дома, где даже воды подать будет некому? Конечно, можно попросить тётушку Мари переночевать у него сегодня, но при мысли о том, что кто-то посторонний будет наблюдать его в столь беспомощном виде, становилось совсем тошно.
Или всё-таки попросить? Корона с него не упадёт, а всё будет спокойней. Потому что Шарль не забыл, как, заболев два года назад, пытался в жару добраться до кружки с водой, и, оступившись, разбил себе о подоконник голову…
Да и одиночество, к которому он привык настолько, словно оно было его второй натурой, в период болезни ощущалось особенно остро и делалось совершенно нестерпимым.
А потом молодой человек, должно быть, задремал, потому что очнулся от того, что кто-то осторожно гладил его по голове.
Он улыбнулся и едва не позвал Жака, спохватился в последний момент: привычка держать все чувства в узде всё-таки сработала вовремя.
Медленно открыл тяжёлые после дурного сна глаза.
– И чего, спрашивается, в кресле спать, если плохо? – служанка смотрела с таким видом, словно он совершил преступление. – В постель бы легли…
Шарль в ответ только раскашлялся глухо, а губы тётушки Мари сжались ещё суровей.
– Я его спрашиваю, что с продуктами делать, а он кашляет, и всё… Вот наказание, а не хозяин!
– Продукты… спасибо… – юноша улыбнулся слабо, дотронулся до лба – ну, конечно, жар. – Нагрей мне молока с мёдом. А жир оставь – я сам разотрусь.
– Вот наказание… – повторила служанка, но уже значительно мягче. Положила ему на лоб жёсткую, натруженную ладонь. – Лекаря-то позвать?
– Не надо, – гасконец аккуратно вывернулся из-под её руки, поднялся медленно, чтобы не сильно шатало. – Давай молока. И ещё вина горячего. Я отосплюсь и завтра буду на ногах, вот увидишь.
– Как же, будете, – тётушка Мари, казалось, обрадовалась даже, что уличила хозяина во лжи. – Лежать пластом вы будете, как прошлый раз, что я, не помню? Да ложитесь уже, не то снова упадёте…
– Со мной всё в порядке, – два шага, отделяющие кресло от кровати дались Шарлю с неимоверным трудом; рубашка от пота даже прилипла к спине. – Просто мне надо отлежаться, вот и всё. Да, и до завтрашнего вечера меня ни для кого нет.
– Что уж тут непонятного, – пробормотала служанка. – До послезавтрашнего вечера вас нет.
– До завтрашнего, слышишь? – попытался возразить лейтенант, но старушка уже скрылась за дверью.
А молодой человек, едва коснувшись головой подушки, мгновенно провалился в горячий, муторный сон.
…
В болезни Шарль больше всего не любил то, как ощущается время. Заполненное изматывающим кашлем и жаром, оно тянулось неимоверно мучительно, словно в сутках было не двадцать четыре, а все пятьдесят часов. Тело ломило, чтобы подняться с кровати или просто дотянуться до кружки с водой, приходилось совершать поистине героические усилия.
Он то проваливался в сон, то приходил в себя и, трясясь попеременно от озноба и жара, долго пытался понять, какое сейчас время суток.
Ни вино, ни молоко уже не лезло в горло, от запаха гусиного жира откровенно тошнило, но Шарль добросовестно лечился, с кривой усмешкой размышляя о том, что чего-чего, а подобного педантизма раньше он от себя вряд ли мог ожидать.
Однако затем юноша вспоминал, как исходил кровью в пансионном лазарете, как тяжело заживали сломанные рёбра, и, стиснув зубы, продолжал глотать опротивевшее молоко с мёдом.
Он выкарабкался тогда вовсе не затем, чтобы умереть теперь от какой-то дурацкой простуды.
Он ведь и Жаку обещал, что будет беречь себя… а обещания надо держать, особенно, если это последнее, о чём тебя просят перед смертью.
Как и всегда, мысли о друге заставили молодого человека собрать в кулак всю свою волю и продолжить лечение.
Да и присутствие тётушки Мари было очень кстати. Разумеется, она никуда не ушла, потому что влажная повязка на лбу и кружки с горячим питьём на стуле рядом с кроватью гасконца появлялись с завидной регулярностью.
