скачать книгу бесплатно
– Ушел! Ушел! – запричитала она.
Все заговорили разом. Саттарбаш! Ах, Саттарбаш! Почему? Зачем? Никому ни слова! Как же так? Поднялся плач. Женщины обнимались. Мужчины стояли, будто деревья в бурю. Их лица были мрачны. Даже у тех, кто помладше, какая-то странная тревожность и растерянность поселились в глазах.
Вязирка не понимал.
Никто же не умер. Смерть – это грустно, да. Это значит, что ты больше никогда не встретишь этого человека, не выпьешь с ним чаю, не поешь дыни. Он не пройдет мимо твоей хижины и не скажет: «Доброго утра, Вязир-яшли». Это одно. Но «ушел» – это же не значит, что «умер»? Или значит?
– Совсем ушел! – крикнула баба Айса.
Она загребла и подкинула в воздух землю. Тетушка Хатум повалилась к ней в объятья. За ней повалились Хинса, Аммут, Лейла и Тассин. Потом – Гюйаль, тетушка Забун и Джабни, что нравилась Вязиру. Затряслись, застонали многоголовым комом, все своими агтаками перед чинаром устлали.
– Как же мы без тебя-а!
Вязирка осторожно подступил к Кахиду.
– Кахид-яшли, – негромко проговорил он, – я не понимаю…
– Где тебе! – отозвался гончар.
– Но разве Саттарбаш-яшли был привязан?
– Что?
– Я говорю, что Саттарбаш-яшли мог уйти, когда хотел. Вот он и ушел. Разве это плохо? Он долго у нас сидел.
Гончар поджал губы, словно хотел плюнуть.
– Молчи, Вязир, – качнул головой он. – Молчи! Иначе я побью тебя, как бы хорошо к тебе не относился. Что ты понимаешь!
– Ничего.
– Именно! Саттарбаш – это все!
– Все?
Кахид посмотрел на помощника. Вязирка улыбнулся.
– Снеси глину ко мне, – вздохнув, сказал гончар. – Ничего не говори. Просто отнеси глину.
– А потом? – спросил Вязирка.
– Потом – иди домой.
Вязирка кивнул.
– Хорошо.
Он принялся протискиваться сквозь собравшихся. Люди сторонились, словно не замечали. Все их взгляды были устремлены туда, где раньше сидел Саттарбаш. На землю, на стенающих женщин.
Все были здесь, весь аял. Мустафа, Шафур, Атын. Много, много людей. Пальцы на одной руке! Пальцы на другой руке! Пальцы на ногах. И, наверное, еще несколько пальцев. Вот сколько!
– Камаль. Камаль!
Вязирка тронул друга, оказавшегося на пути, за рукав ханыка.
– Отстань, Вязир, – произнес тот.
Камаль был как никогда мрачен. Вязирка отпустил рукав.
– Это плохо, что Саттарбаш ушел? – спросил он.
– Очень.
– Почему?
– Потому что он был – все.
Вязирка переложил джуд с плеча на плечо.
– Камаль, а Камаль, мы в него камнями кидались, помнишь?
– Уйди, Вязир.
Друг был не настроен разговаривать с Вязиркой. Вязирка вздохнул.
– Камаль.
– Иди. Иди!
Камаль пихнул Вязирку.
– Я этого Саттарбаша всего два раза видел, – буркнул Вязирка.
– Потому что… – Камаль поморщился, сдержал себя. – Ты иди, иди, Вязир, я потом тебе… Потом, понял?
Вязирка кивнул.
Потом так потом. Это понятно. Хотя не понятно, почему Саттарбаш – это все. Как это – все? Вязирка же – не Саттарбаш. И Камаль не Саттарбаш. И Джабни. Надо будет попросить Камаля, чтоб разъяснил.
Потом.
Вязирка стал спускаться с холма. Его обогнали дети, которых, видимо, шуганули из-под чинара, не допуская до взрослых дел.
– Привет, Вязирка!
– Привет!
Пролетели, белея рубашками. Кто-то хлопнул Вязирку по спине ладонью, кто-то дернул за полу ханыка. Никакого уважения. Гиннук, сын Камаля, по-дружески стукнул ногой. Целил по ягодице, попал по бедру. Не больно. Вязирка улыбнулся. Тоже махнул ногой.
– Ух, я вас!
Впустую, конечно, шутливо. Как угнаться? Сорванцы уже далеко, сигают через ограды. Хорошо им!
Спустившись, Вязирка повернул к хижине гончара. Бахча – по одну руку, глинобитная стена – по другую. Ступал размеренно, основательно. В животе его поуркивало. Когда он спросил как-то Аммут, что это урчит у него внутри, то та сказала, что в Вязирке прячется зверь, которого обязательно надо кормить. Раз в день – точно. А лучше два или три раза. Не покормишь, и зверь примется жрать твои внутренности, Вязир! – так сказала.
Злая была Аммут, не обмолвилась, что это шутка. Вязирка потом за ножом к Камалю бегал, чтобы вырезать этого зверя из себя. Почему это зверь в нем обосновался? Он его не приглашал. Еще и корми! Прочь, прочь!
Глубоко себя порезал. Хорошо, Кахид заметил, как он прикорнул в углу, вырвал нож из руки. Ой, дурак, дурак ты, Вязирка!
Потом уж ему сказали, что не зверь это, а живот так дает знак, что хорошо бы поесть.
Вязирка задумался.
У него есть патыры. Три он сделал сам, а еще три принесла вчера вечером тетушка Хатум. Свои патыры получились у Вязирки невкусные, подгорелые. У них и вид-то был не круг, а овал, а у одной даже полумесяц. Нет, с патырами тетушки Хатум не сравнить. Те были пышные, жирные, золотистые от сбитого масла и пахли! Ах, как пахли! Не огнем и дымом, как у Вязирки, а хлебом и сыром. И травками. И чуть-чуть – дыней.
Жалко только, быстро кончились.
Как сел Вязирка, как нагрел взятой из колодца воды, как принялся чаевничать, так все в один присест и умял. Опомнился – нет патыров тетушки Хатум. А свои остались. Один утром сжевал, еле одолел. Даже рассердился на себя – почему такие невкусные патыры печет? Дело, конечно, не мужское, но, если жены нет, то чье дело?
К патырам же, которых, получается, два осталось, есть лук и сыр. Но сыра совсем мало. Можно, конечно, у тетушки Забун попросить, не откажет. Но там Джабни, еще заметят, как он на нее заглядывается.
Вязирка покраснел, помотал головой, хлопнул от избытка чувств по глиняной стене ладонью. Какая она! Тоненькая, смешливая. Вязирка скажет, Джабни хохочет. А тетушка Забун почему-то сердится, так и норовит отстегать Джабни тамариском.
Ох, тяжело одному.
Вязирка ступил на чистый двор гончара Кахида и пошел вокруг хижины к печи и гончарному кругу под навесом.
Все!
Он опустил джуд в куцую тень, рядом с ровной площадкой, где внуки Кахида и сам Кахид топтали глину, избавляя ее от камней и превращая в плоские лепешки. Выпрямился. На лавках и на земле вокруг краснели, желтели боками миски и горшки, кувшины и пиалы. Отдельно – свежие, отдельно – уже обожженные.
Вязирка походил, любуясь. Кувшин с широким горлом ему понравился особенно. Бока его были в пятнышках цветной глины, как в узоре. Будто искры летели по красному воздуху. Красота! Вязирка стоял рядом, пока из хижины не появились дети Кахидовой дочери, Хорсан. Их было трое, лет пяти-шести. Два мальчика и девочка.
– Вязирка – дурак! – стали кричать они.
– Вязирка – рубийя!
– Вовсе нет, – сказал им Вязирка.
– Дурак!
Дети стали бегать вокруг него, и Вязирка с улыбкой поворачивался то в одну, то в другую сторону.
– Я глину принес, – сказал он.
– Ну и что, ну и что? – заскакали дети. – Вязирка – дурак!
Что малым скажешь?
– Сами вы – дурни.
Вязирка улучил момент и потопал со двора.
– Вязир! – крикнули ему из хижины.
Вязирка обернулся. Хорсан выглядывала из окна. Лицо у нее было землистое, платок повязан косо. Хорсан была беременна четвертым, и беременность давалась ей тяжело. Понятно было, почему она осталась в доме.
– Здравствуй, Хорсан, – сказал Вязирка.
Он улыбнулся, потому что при приветствии всегда надо показывать, что ты рад человеку. Тогда и встречный будет рад тебе.
– Кыш! – махнула на детей рукой Хорсан.
Те, хохоча, убежали прочь, скрылись за углом хижины.
– Я глину принес, – сказал Вязирка.
– Спасибо тебе, – кивнула Хорсан. – Что там?
– Где? В джуде? Глина.
– Нет, на холме.
– На холме?
– Откуда кричали. Мой Вагиф туда ушел. Что-то не возвращается.
– И Кахид там.
– Отец тоже?
– Да.
Хорсан устало склонила голову.
– И что произошло? Кто кричал?
– Кто кричал, не знаю, – сказал Вязирка. – Но весь аял собрался.
Он принялся перечислять: Салих, Джамур, Мустафа, Камаль, Ягль и Мяуф, Хинса, Лейла, баба Айса, твой муж Вагиф, твой отец Кахид…
– Остановись, Вязир, – попросила женщина, сложив руки на груди. – Скажи другое. Что там случилось?
– Ничего, – ответил Вязирка. – Саттарбаш ушел.
Хорсан ахнула.
– Как ушел?
