скачать книгу бесплатно
Или Толик промолчал, или поток воздуха заглушил его слова. До следующей остановки он лежал нашлепкой и не осмеливался встать.
После пересадки в Барановичах набилась куча народу. К нам сел мужик в тонких очках и гладком пиджаке, надетом поверх обтягивающей водолазки.
Наступило время обеда, я проголодался. В борт желудка изнутри, из центра урчания, воткнулось что-то вроде пальцев. Я не особенно мучился, но стоило представить, как с этими пальцами проведу весь день, и необъяснимая тревога гнала меня позаботиться о еде.
Будто назло в вагон вошла женщина с хозяйственной сумкой, в которой темнели круглые аппетитно прожаренные пирожки. Притягательные, как головки мака. Особенно хороши были четыре экземпляра в первом ряду.
– С мясом, – сказала она и потащила сумку по вагону.
Я погладил складку на животе и утешил себя тем, что голодание пойдет мне на пользу.
Наш сосед в очках и пиджаке отложил портфель, завернул свой пирожок в салфетку и стал его чувственно кусать, чередуя бока с сердцевиной. Мне сделалось противно.
– Слишком уж тесно, – говорю. – Пошли в тамбур.
– Хорошо путешествовать со свободным человеком, – сказал Толик.
В тамбуре ехал молодой парень. Неопрятно одетый и косо стриженый. Стоял, прислонившись к стенке, и смотрел в окно.
Мы заняли другую половину тамбура.
– Тебе больше повезло, – сказал парню Толик. – В твоем окне кладбища и автомобили, а в нашем только мокрые поля.
– Присоединяйтесь, – ответил он.
Так и сделали. Обступили его и уставились на проплывавшую деревню.
– Станьте так, чтобы я мог к двери ходить. Я контролеров высматриваю.
– Заяц? – спрашиваю. – Мы тоже.
– Давайте тогда вместе высматривать, – говорит.
Это было нетрудно. Мы время от времени заглядывали в наш вагон и ходили по гармошке к соседнему.
Где-то между Мезиновкой и Асино в вагон вошли два мужика с компостерами. Парень раздвинул нас и побежал. Толик проводил его взглядом и продолжил бесстрастно погружаться в окно.
– Чего стоишь! – говорю. – Контролеры!
– Вот эти? – посмотрел Толик. – Не смеши меня!
– Скорей! – тянул его я. – Бежим!
– Не могу тебя понять, Андрюша, – сказал он и с неохотой поплелся за мной.
Наш парень стоял в дальнем тамбуре соседнего вагона.
– И что теперь? – спрашиваю.
Он всморкнул ринитные тромбы и открыл в ноздрях проход в глубину своего тела.
– Мы сейчас в середине поезда. Для этого надо всегда в середине ездить. Контролеры проверяют медленно, между остановками проходят два или три вагона. Мы будем уходить от них, пока поезд не остановится.
– А дальше?
– Перебежим по перрону и забежим им в хвост.
– Херня какая-то, – сказал Толик.
– Нет, ты не понял, – говорю, – отличный план. Контролеры оставляют после себя область проверенных пассажиров. В которую больше не вернутся. А мы спрячемся в ней, как сволочи на комбинате прятались среди людей, готовых трудиться.
– Вот тебе я верю, – сказал Толик.
Мы прошли еще три вагона, и поезд остановился. Перрона как такового не было. Истоптанная прогалина и отсутствие желавших уехать. Мы спрыгнули и побежали. Паренек впереди, а я самый последний. Из открытых дверей высунулись две контролерские головы.
– Быстрей-быстрей! – кричат. – Не успеете!
Впереди мне померещилась могила, но это на лужке лежал кусок асфальта, оставшийся от давнего обустройства. Парень заскочил с асфальта в дверь, а мы пробежали еще один вагон.
Я забрал себе саблю и снял с Толика кепку. Ему повезло, что на голове ожог, похожий на розовый чепец. Сразу другой человек.
Показал ему место между двумя апатичными пассажирами.
– Садись здесь и смотри в окно, – говорю. – Ко мне не поворачивайся.
Я понимал, что меня-то они все равно запомнили, потому сел в другом конце вагона. Отдышался, спрятал саблю под сиденье, накрыл лицо кепкой и сделал вид, что сплю. А сам посматривал в дырочки.
Через несколько минут контролеры ввели в вагон нашего паренька. Провели мимо Толика и мимо меня, и до следующей остановки дежурили над ним в тамбуре. Он все время доказывал им что-то, а они хмурились и молчали. Потом вывели его на перрон и потащили к зданию станции.
Я поднялся и махнул Толику, подзывая. Вернул ему кепку.
– Неудачника взяли, а мы едем дальше. Теперь можно расслабиться, – говорю.
Но расслабиться не пришлось, потому что в вагон зашли цыгане. Первыми – дети, пьющие сгущенку из банок, за ними – мужики с двумя гитарами и аккордеоном, и в конце – ярко разряженные женщины, с ходу пустившиеся вымогать у пассажиров деньги. Одна, молодая, наклонилась ко мне и стала чудно работать бровями, быстро проговаривая текст.
– Я вижу, ты непростой человек. Тебя ждет большое будущее. Дашь денежку, расскажу правду.
Вся ее развитая мимика прыгала и трепетала ради моих денег.
– Я не против услышать о будущем, – говорю, – но у меня ни рубля.
– Враги навели на тебя порчу. Ясно вижу. Оттого у тебя все сложности в жизни, милый. Ты такой большой и сильный, тебе на роду написано быть главным. И я знаю, как тебя спасти. Я умею. Пойдем со мной, пока не поздно.
– Врешь, – говорю, – ничего у меня не написано. И врагов у меня нет.
– Аура зеленая, гнилая, – отвечает. – Всех отталкивает от тебя.
– Хватит, – сказал я и закрыл уши, чтобы не подпасть под гипноз.
Без звука ее брови сделались еще выразительней. Они то ныряли к переносице, как две ладони в воду, то выныривали на лоб, расплескивая над собой веер морщин. Я озаботился сужением вагона и пропаданием памяти о последних секундах. Мыслил я что-то или нет? Делал что-то? Ее лицо на том краю тоннеля сошло с ума – плясало на невидимых нитях и бросалось чистыми эмоциями, рисуя в воздухе рассыпчатые оттиски себя. Я обмяк, руки сами упали на сиденье.
– Разве можно так делать, мерзавка? – сказал Толик и ущипнул цыганку за нос.
Это вынудило ее прервать сеанс.
– Больше не буду, – сказала она. – Отпусти!
Толик невозмутимо держал нос и разглядывал цыганку, как бабочку, приколотую к доске.
Мужик, которого к нам отправили цыгане, не был на них похож. Скорее на норвежца. У него были светлые прямые волосы и голубые глаза. Он обследовал руку, силу ее нажатия на нос, наше с Толиком количество и вооружение. После этого попробовал руку снять. Толик хватку имел железную, рука держалась как наколка. Снять ее можно было только вместе с носом. Мужик сворачивал руку, щипал, тянул, но делал больно лишь цыганке. После всех манипуляций он яростно заревел и разорвал на себе изношенную куртчонку. На меня его выпендреж впечатления не произвел, но стратегия сработала, потому что Толик отпустил руку и полез под сиденье за саблей.
Цыганка потрогала покрасневший нос, два раза вдохнула и выдохнула, проверяя работу освободившихся ноздрей, и вернулась к цыганам. Все они к тому времени столпились вокруг нас.
Я еще не до конца прибыл из транса, потому наблюдал все спокойно, как во сне.
Толик со скрежетом достал саблю из трубы и вонзил в порванную куртку светловолосого. Махнул, снова махнул, и кусок куртки свалился на пол.
Светловолосый попятился.
Толик выставил саблю перед собой и поводил у цыган перед носом. Они расступились. Вышел в проход, повернулся спиной к двери и навел саблю на вагон.
– Никто отсюда не выйдет, пока я не позволю.
– Есть же вторая дверь, – сказал кто-то из пассажиров.
– Это выход назад. А я не пускаю – вперед.
Один цыганенок бросил в Толика покусанный лимон. Толик рубанул летящий лимон саблей, промахнулся и ударил в спинку сиденья. Обивка разошлась, в щели показался белый поролон.
Удар прошел в опасной близости от девчонки-подростка. Та придвинулась плотней к своему парню и смерила Толика высокомерным взглядом.
– Мужчина, – говорит. – Осторожней.
– Я не мужчина, – сказал Толик. – С чего ты взяла?
Норвежского цыгана снова отправили на переговоры. Рваная куртка держалась лишь на шее и напоминала крылья или плащ. Он был похож в ней на остроносую птицу. Он и вел себя как птица – все время кивал головой и смотрел на Толика не прямо, а повернув лицо боком.
– Выпусти нас немедленно, ты! – крикнул с дикой истерикой.
Толик уколол лежавший на полу лимон и бесстрастно слизал лимонад с кончика сабли.
– Пошел вон, – говорит.
Тут что-то случилось – то ли повлияла кривизна леса, в котором мы ехали, то ли драматизм достиг апогея, – но все ударили друг друга слабым током: пассажиры ударили пассажиров, цыгане цыган, Толик блондина, а я сам себя, передав искру с одной ноги на другую. После этого табор зашевелился и вышел в заднюю дверь. В вагоне мгновенно посвежело – будто не цыгане сползли, а прохладная снежная лавина.
Я не мог понять, открепили меня остатки транса или нет. Решил сходить в туалет.
– Выйду солью жидкость, – говорю.
– Ничего подобного, – сказал Толик. – Ты думаешь, почему я дверь сторожу? Там заперт волк.
Лишившись туалета, пассажиры стали о нем думать.
– Мы тоже выйти не можем?
– Конечно. Там голодный дикий волк. Вам жить надоело?
– Интересно, как он там оказался, – сказал багровый мужик с велосипедом.
– Мы издаем запах свежего мяса, – сказал Толик. – А в лесу кончилась еда.
В тамбуре что-то звякнуло, или клацнуло, что-то похожее на зубастую пасть. Люди вступили в спор о происхождении звука.
– Клянусь, я слышал хищные поскуливания, – утверждал один. – Такие же, как собачьи, только более зверские.
Еще немного, и Толик убедил бы пассажиров в существовании волка, но за его спиной из соседнего вагона в тамбур вошел похожий на курортника мужик в белой бескозырке. Жизнерадостно посмотрел на Толика и открыл дверь.
– Тебя не тронул волк! – восхитился Толик.
– Не тронул, – весело сказал курортник, кажется, всегда готовый к розыгрышу.
– Я знаю тебя! Ты известный укротитель-офицер!
– Это издевательство? – спросил тот.
– Комплимент, – говорю.
Толик склонил голову.
– Люди! Поклонимся человеку, который усмирил волка и очистил путь к туалету! Слава и уважение!
Пассажиры молча смотрели на это и не шевелились.
– Вы смеетесь надо мной, – сказал курортник.
– Мы благодарим тебя, – возразил Толик.
– Почему офицер? Из-за моей бескозырки?
– Конечно.
– Прекратите этот цирк.
– Твоя доброта соразмерна твоей отваге, мэтр, – сказал Толик и выпрямился.
– Блядь, какой я тебе мэтр! Что за подъебки! – Жизнерадостность курортника высыхала на глазах. Он уставился на саблю. – Ты держишь людей в заложниках?
– Нет, – шепнул Толик. – Их держал в заложниках волк, которого ты одолел.
