скачать книгу бесплатно
Все нормальные жильцы спали или собирались на работу, только у пенсионеров нашлось свободное время. Они собрались под подъездом в небольшую группу и направились к карьеру. Их окуривал дым, они кашляли и закрывали лица.
До леса было далеко, мы спрятались в небольшой пещере, когда-то вырытой экскаватором. В ее стенках гнездились ласточки. Испугавшись дыма и огня, ласточки сидели в гнездах по двое и всполошено щебетали.
Пенсионеры ходили над нами по кромке и тоже охали.
– Какой кошмар! Столько колес!
– Я видел, – сказал кто-то, – как Андрей из четвертого подъезда катил сюда шину от трактора.
– Если вам нужен Андрей, то он здесь, – сказал Толик.
Я хотел, чтобы он заткнулся, и ударил его ногой, а он взял и выпал из пещеры. Покатился вниз по склону и так разогнался, что чуть не влетел в костер. Лишь у самого пламени остановился. Волосы на лице вспыхнули и сразу исчезли, кожаная куртка покрылась белыми пузырями. Толик не издал ни звука, откатился назад и встал на ноги. Пенсионеры завизжали.
Я выбрался из пещеры.
– Ну, вот, я тоже тут, – говорю, – и что?
– Немедленно затушите! Мы задыхаемся!
– Невозможно, – говорю.
– Мы вызовем милицию!
– Толик, ты как?
– Лицо болит.
– Бежать можешь?
Он ни слова не ответил и рванул во двор, а я за ним.
– Помедленней, – пыхчу, – не успеваю.
Вдоль пустыря шли на автобус люди. Пенсионеры кричали им, что нас надо остановить, но никто не слышал.
Во дворе мы нормальным шагом прошли в мой подъезд и спрятались там.
– И что теперь делать, – спрашиваю.
– Можно пойти к доктору, – сказал Толик.
– Нормально все будет, – говорю. – Ты зачем рот раскрыл?
– Не ругайся, пожалуйста. Мне лицо болит. – Он моргал лысыми веками и трогал красные скулы. – Скажи лучше, я остался красивым?
– Еще красивее стал. Даже помолодел слегка.
С четвертого этажа спускалась соседка, и, увидев нас, замерла. Затравленный взгляд, у меня одышка, Толик с красной рожей и обгоревшей шевелюрой. Он прикинулся, что смотрит в окно, и нечаянно опрокинул жестяную банку «Nescafe», служившую пепельницей. Окурки с пеплом посыпались на пол, поднялась вонь. Соседка перешагнула пепел и быстро спустилась вниз. Во дворе ее встретили вернувшиеся с карьера пенсионеры и что-то ей рассказали. Через окно пробивались патетические нотки. Соседка показала на подъезд. Мы пригнулись.
Тогда казалось, что выхода у нас нет. Сидели на лестнице между вторым и третьим этажом в осажденном подъезде. За ночь я не выспался, после вчерашнего катания колес болели мышцы. День только начинался, а я уже устал. Лестничный пролет ходил подо мной, как лодка на воде.
– Видишь, Толик, – говорю, – житья никакого нет. Может, ты прав? Может, и правда уйти из города?
– Ну, – сказал Толик, распустившийся, как красный цветок. – В столицу.
Мы замечтались. Я сидел на ступеньку выше и смотрел в одну точку, получая расфокусированное изображение подъезда и Толика, всадившего шею в плечи, как спустившийся за падалью гриф. Он грыз ноготь. Моя нога располагалось под его локтем. Я не удержался и толкнул.
– Не грызи, – говорю.
– Знаешь, на кого я сейчас похож? – спросил он.
– На кого?
– На себя же, но с дугой в голове.
Так он себя чувствовал, засыпая с ожогом головы на лестнице в подъезде.
Я привстал и посмотрел в окно. По земле стелилось черное облако. Среди пенсионерских панам торчали два гриба фуражек. Это появилась милиция.
Секунду я радовался настигшей стариков справедливости, но дальше понял, что пришли за нами.
Я пригнулся. Выход, которого не было, сразу нашелся: мой подъезд вел на технический этаж и крышу. Я разбудил Толика, и мы поднялись наверх.
Технический этаж оказался заперт навесным замком, но на крышу можно было попасть, отвязав просунутую в скобу толстую проволоку.
Я взялся за нее, но смог отогнуть лишь один конец, слишком она была дубовая.
Внизу хлопнула дверь, несколько пар обуви тяжело захрустели песчинками.
Толик оттолкнул меня, молча развязал проволоку и открыл люк. Мы поднялись по лестнице и вышли на крышу. На нас упало утреннее небо, в нем плыли желтые и розовые облака над лесом и нашим костром. С высоты костер был похож на вулкан или на разбившийся самолет. Огонь погас, из тлевшей резины исходил лишь густой черный дым. Он разделялся на слои и полз во дворы.
Хоть мы торопились, я все равно не мог не отдать должное красоте Слонима, увиденного в таком ракурсе – все происходило, когда пространство еще не спрессовали асфальтом и плиткой, когда под пятиэтажками люди сами высаживали деревья и разбивали огороды. Барханы черной и зеленой земли соревновались в красоте; всюду лежал целлофан, пластиковые бутылки и пачки от сигарет; окурки и лужи плевков возле лавок выглядели как элементы затейливой мозаики. Всю эту картину стремительно пожирал наш дым.
Мы пересекли крышу, ступая по пузыристому рубероиду. Коньки соседних домов на углу почти соприкасались, но между зданиями оставалась пропасть шириной в полметра. Я перебрался через ограждение и шагнул, и хоть старался не смотреть вниз, голова все равно дрогнула и замерцала, будто в нее ударила струя воздуха. Толик прыгнул за мной, побежал по крыше и на полном ходу зацепил ногой провод, тянувшийся к антенне. Провод вырвался из гнезда и упал на рубероид.
Толик взял оборванный конец в руки и внимательно осмотрел.
– Нужен паяльник.
– Пойдем, – говорю. – Пусть отдохнут от телевизора.
Мы тихо спустились на первый этаж и вышли на улицу.
Пенсионеры стояли к нам спинами и смотрели на подъезд, из которого мы только что сбежали.
На крыше появилась милиция.
– Менты, конечно, фанаты своей профессии, – сказал Толик. – На дом залезли.
Мы спрятались за углом, и дальше я предложил разделиться. Толик на ходу засыпал.
– Я пойду на работу, – говорю. – А ты отсидись дома, чтобы не вызывать подозрений.
Он кивнул и, спотыкаясь, побежал через двор к своей форточке.
А я пошел на комбинат, и хоть так говорю, будто не было страшно, но на самом деле было. Пятна серого цвета на другом конце улицы складывались в форму и погоны, каждый второй автомобиль оснащался мигалками. Ежесекундно я готовился услышать оклик.
Вдруг передо мной на перекресток выехал бобик. Страшный своей бобиковостью. Я развернулся, сделал вид, будто что-то забыл там, откуда пришел, и трусцой побежал в обход по дворам. Недосып проявлялся везде, куда ни посмотрю, – мерещилось, что бобик мелькает то в окнах, то в арке, то выезжает из-за мусорного бака, то уже стоит на дороге и подстерегает меня.
Не помню, как проходил проходную, но помню, как меня встретила мастерица.
– Ты опоздал на сорок минут, – говорит.
– Ну да, – отвечаю, – извини. Пойду работать в усиленном темпе.
Вот так и сказал.
Ее зрачки расплылись, черные, как подгоревшие коврижки.
– Мы тебя заменили, – говорит.
– Кем?
– Петром.
Петр – цеховой грузчик с подхалимскими замашками. Я ни разу не видел его в работе, только как он крутится с анекдотами возле начальства.
И тут я понял, для чего он в ночные смены заталкивал в мою линию свои дотошные щеки. Запоминал, какие кнопки жать, сволочь.
– Нельзя, – говорю. – Еще сломает что-нибудь.
– Справляется.
Мне не нравились ее интонации.
– Так что, мне идти работать или нет? – спрашиваю.
– Не знаю. Я еще не видела твоей объяснительной.
Вот как все в жизни происходит, думаю.
– У тебя ведь и причины нет, – продолжала она. – Я же вижу. Признайся, проспал? Не держишься за работу? Знаешь, сколько людей с радостью бы на нее устроились?
– Знаю, – автоматически соврал я.
– Ну, так и расскажи мне, в чем причина твоего опоздания.
Я хотел придумать что-то, и не смог.
– Ну, мы с человеком одним. С другом. Собрали, в общем, покрышки. По городу. Сколько могли найти. И сегодня утром развели из них костер.
Мастерица замерла в ауре контрового света из окна и вся погасла.
– И что? – прозвучал ее сиплый голос.
– Лоханулись. Слишком много дыма получилось. Весь район задымили. И на нас, короче, ментов вызвали. Так мы пока… убежали… я и опоздал.
– Ты идиот? – сказала она. – Издеваешься надо мной?
– Нет, – говорю.
– Иди в приемную и пиши объяснительную.
– Да что тут объяснять.
– Иди!
Больше всего я хотел пойти домой и улечься спать.
– Раз вам так Петр нравится, пусть он и делает ваши пельмени. А мне надоело, – сказал я и пошел в цех.
– Ты что, испугался? – крикнула мастерица. – Вернись! Я пошутила!
Выскочила за мной. Женщины, работавшие в цеху, остановили болтовню и посмотрели на нас. Мастерица хотела показать им, что управляет любой ситуацией, и снова, громко, чтобы все слышали, приказала мне вернуться. Напрасно. Я шел к выходу и впитывал возраставшее недоумение, прекрасное и свежее, ни на что ни похожее, впервые посетившее эти стены.
У проходной висела длинная доска почета с портретами электриков, обвальщиков и прочих столпов комбината, к которым затесался Петр. Все в праздничных рубашках, причесанные, чистые. Будто обречены на казнь. Глаза от напряжения чуть не вываливаются из орбит, их мокрая поверхность блестит, отражая вспышку фотоаппарата. Раньше я ничего смешного на этих портретах не замечал и проходил мимо, но теперь, когда власть комбината над моей личностью стала слабеть, стеклянный отсвет на вытаращенных глазах показался мне безумно смешным. Я зашелся в ликующем смехе и сполз под доску. Работа выходила из меня вместе с хохотом, как причудливый дым из горящей покрышки, и ее место занимало веселое облегчение.
Смеялся я странными визгливыми импульсами. Я всегда перенимаю поведение у людей, с которыми провожу много времени, и эту ужасную манеру скопировал у Толика. Если мы с ним смеялись вместе, то смеялись как два дурака.
Глава шестая. Все государства – концлагеря
Это был мой тридцатый год жизни.
Я отлил, потом выпил воды, потом снова отлил все, что новое набежало, снова выпил воды, и вышел на улицу.
Толика во дворе не было. Я прождал несколько минут, поглядел, как вороны ищут объедки по мусоркам, и решил его поторопить.
Ни разу не был у него дома, и не знал, насколько убога дверь в его квартиру. Огромная дыра в обивке, в ней поролон навыкат и зеленая от старости доска. Дверь много раз выламывали – косяк вокруг замка разбит в труху.
Побелка на стене исчеркана одной и той же надписью – «ЖВВ». Эта аббревиатура встречается на заборах и стенах по всему городу.
Я нажал черную пуговку. Звонок треснул круглым звуком и осекся. Внутри кто-то громко протопал к двери и открыл. Ясное дело, Толик.
Оделся попугаем: красные шорты, рубашка с морем и пальмами, желтая кепка со сломанным, как картонка, козырьком. За спиной школьный рюкзак, раздутый до того, что разъезжалась молния.
– Проходи, – говорит.
– А Сергей с Володей где? – шепчу.
