скачать книгу бесплатно
– Я сам все организую, – сказал я, – а ты посторожишь.
– Роскошная задумка, – сказал Толик и закопался в бумагу еще глубже. – Уже сторожу.
Я выбрался из карьера и пошел домой. Надо было зайти за деньгами. Но по дороге я стал сомневаться.
Казалось, деньги есть. Они спокойно ждут меня дома, лежат в почтовом конверте среди бумаг в тумбочке, просто приди и возьми, сколько надо.
Но повод какой-то слишком дурацкий. А деньги общие. Когда-нибудь Ольга обнаружит пропажу и устроит скандал. Или перепрячет конверт, и тогда я вообще останусь без денег. Не надо лезть в них по любой прихоти.
Но нам ведь нужен скотч. И Ольга как раз на работе.
Я сунул руки в карманы, и мне на память пришел Кулакевич. Меня осенило.
Я развернулся и легкой походкой отправился назад к Толику, неся ему свой гениальный план.
Ломануть ларек, шептал я. Ломануть ларек.
Как же это прекрасно.
Еще издали я увидел в карьере посторонних людей. Они окружали Толика и копошились в нашей бумаге.
При этом окружали и копошились как-то нехорошо.
Я счел за лучшее подкрасться с тыла и спрятаться в кустах.
Шел поразительный диалог. Пришельцы оскорбляли стоявшего на бумаге Толика. Он пытался выйти из круга, его не пускали и заталкивали обратно. Настойчиво требовали внятного ответа, зачем ему бумага. Он отвечал невпопад и пробовал выйти в другом месте, но его снова ловили и заталкивали на кучу. Опять спрашивали.
Что он мог ответить? Между ним и этими людьми была бездна непонимания. Это был разговор пятиэтажек, построенных в котловане, с девятиэтажкой, построенной на холме.
Но вели себя так, что делалось страшно.
– Будем бить, – говорил один. – Обещали же, что поквитаемся.
– Бобибаемся, – сказал Толик, трогая бородой ключицу и глядя в пустоту.
Последовала зычная пощечина. Толик погладил щеку и обиженно сел на книжный наст. Его схватили за шиворот и ударили кулаком в глаз, после чего он плашмя рухнул на бумагу, дико закричал и зашлепал по книжкам руками.
– Ну вы! – вопил он. – Больные!
Эта сцена вызвала у пришельцев гогот. Они стали сыпать на Толика песком и плевать ему в волосы. Били его ногами, и он ползал по куче, спасаясь от ударов.
– А-а-андре-е-ей! – орал. – Андрей!
Я закусил губу. В глазах щипало от стыда и обиды.
– Не реви, – сказал Толику один из них. – Все равно никто не услышит.
– Я Андрея оставил в кустах следить. Сейчас он придет и разберется с вами.
– Этот жирный? Тоже получит, не волнуйся. Такой же, как и ты.
– Придет, – напористо повторил Толик, – и разберется.
Я выйду, думал я. Выйду, Толик.
А сам не выходил.
– Че ты серьгу носишь такую бабскую, – сказал тот, который влепил пощечину. – Давай снимем.
Он поймал ладонью качавшуюся цепочку и хладнокровно, с силой потянул вниз. Серьга напряглась и порвала ухо; мочка разошлась на две половины и заструилась кровью.
Гогот достиг апогея. Негодяй, вырвавший серьгу, кричал высоким голосом, животно счастливый; друзья его мелко, задыхаясь, визжали.
Толик хныкал, заливаясь кровью.
Я такого вынести уже не мог.
– Вы что делаете?! – крикнул.
И вышел из кустов.
Бабочкой появился из кокона.
И сразу пожалел.
Головы перестали гоготать и развернулись ко мне. Мгновение в их глазах жил испуг, но, только я был опознан, веселье вернулось.
Я тоже узнал их. Это был алкоголик Димка, друг детства Толика, с собутыльниками.
– Вы не знаете, кого бьете, – говорю. – Толик – хороший человек.
– Он нам разрешил, – сказал Димка.
Я посмотрел на Толика. Его не волновало ничего, кроме цепочки в руках обидчика.
– Серьгу точно не мог разрешить.
– Извини, пожалуйста, – Димка шагнул ко мне.
– Такое не прощается, – я рефлекторно подался назад и наткнулся спиной на куст.
– Мы не хотели, – Димка снова шагнул.
– Чего идешь? Давай поговорим на расстоянии.
– Хочется кое-что показать.
Единственным, что он мне показал, была его рожа. Волосы на голове были тонкими и редкими. Под ними шелушились перхотные пласты. Широкий алый прыщ между бровей делал Димку похожим на индуску. На лиловом носу висела капля, уже на сносях.
Он поднял загорелый синий кулак и ударил меня в грудь.
Сердце сбилось с ритма, кровь столкнулась сама с собой, текущей наоборот.
– За что? – спросил я, сев на куст.
– За Мишкин забор.
Мишка был невысоким тщедушным мужичком с усталым лицом и пробором на голове. Держал целлофановую авоську с бутылками, навитую на два пальца. Из Димкиных закадык он был самым воспитанным: всю драку мирно молчал, и ни разу не плюнул в Толика, когда плевали все остальные. Я его раньше никогда не видел и о его заборе понятия не имел.
– Не надо за мой забор, – отвел Мишка интеллигентный взгляд.
– Ничего, – сказал Димка. – По справедливости. Сломали забор, надо получить. Помнишь, какой ты был злой?
– Да поставил я уже забор. Нетрудно было. Не стоит из-за меня. Из-за себя бейте.
– А расскажите и мне, – говорю. – А то я не знаю.
– Как не знаешь? – сказал Димка. – Сам поломал и не знаешь?
– Я вашего Мишку никогда не видел.
– Матери моей поломал, – расколол голосом хрипоту Мишка. – Не мне.
– Все равно не понимаю.
– Бабушка Фаня ее зовут, – сказал, который держал серьгу.
Толик лишь того и ждал, чтобы тот отвлекся. Выдернул цепочку из его расслабленной руки и спрятал в карман, после чего успокоился и сел на бумагу.
Этому никто не придал значения. Все смотрели на меня.
– Теперь помню, – говорю. – Но это вышло совершенно случайно.
– Свиней еще ножичком почикали, – вспомнил Мишка. Кажется, он начал злиться.
Топором, подумал я, но вслух не сказал.
– Точно! – рявкнул Димка. – Свиней почикали! А я забыл!
– Да за такое следует, – сказал их приятель, – казнить!
– Озверели, что ли? – говорю. – Какое казнить?
Им понравился мой испуг, даже Мишке, с которого скромность отваливалась гигантскими пластами.
– Казнить! – повторил он.
Димка от удовольствия мелко застрекотал, как хищное насекомое, сучащее лапками.
– Казнить! – раздалось из его жвал.
Если это был не сон, то уж точно и не не сон.
– Огород весь вытоптали! – Мишка приближался. – Бедную старую матушку запугали!
– Воспользовались, что ты уехал, – уверяли алкаши. – Теперь надо мстить.
Мишка взял меня за шиворот.
– Как вообще можно забираться на чужую землю и так себя вести? Рассумасшествовались, черт вас дери, ебанутые, управы на вас нет!
– Казните, но только меня одного, – говорю. – Толика нельзя.
Димка с интересом уставился на меня.
– Да это вообще не Толик виноват, – сказал он вдруг. – Это этот.
– Зачем врать? – говорю. – Ты ведь ничего не знаешь!
– Точно, мужики! Я только сейчас понял! Толик ведь обычный дурачок! Он никогда не делал ничего совсем уж сверхебанутого: ну на машину мог забраться, ну побегать как олень, а все эти поджоги и другая хуйня начались, когда к нему этот привязался.
– И впрямь, – сказали алкаши. – Толик буянил на крыше, а он снизу руководил.
– Я руководил? – говорю. – Да мне самому стыдно было!
– Слышите?! – воодушевлял Димка собутыльников, сам при этом одушевившись жарче всех. – Самому стыдно было! Какой, а!? Почему тогда лазишь за ним везде? Если стыдно?
Я посмотрел на Толика и за мной посмотрели все остальные. Весь в крови, с ухом, похожим на жалкого красного птенца, и мочкой, похожей на горланящий клюв, он сидел на бумажной куче, из которой хотел сделать огромного идиота, и безрадостно читал один из листков.
– Видите, – говорю. – Все наши встречи не похожи одна на другую.
– Ты ведь усиливаешь его болезнь, – сказал Димка. – Он вместо того, чтобы снова стать здоровым человеком, еще больше сходит с ума.
– А как иначе, – говорю, – рассмотреть, что такое сумасшествие?
Мишка не стерпел и всадил мне колено в живот. Прямо в сало. Я согнулся от боли и упал под кусты. Попытался выкарабкаться, но Мишка ударил ногой мне в грудь, и я зарылся еще больше. Он продолжил бить меня ногами по рукам и голове, и мне ничего не оставалось, как брыкаться, хоть из моего положения не было видно, куда бить.
– Получай! За забор! За маму! – шипел Мишка Прохорчик, Фанин сын.
– Не доходит до сучонка! – подбадривали алкаши.
Толику надоело смотреть на это, и он спрыгнул с бумаги.
– Негодяи, – спокойно сказал он.
Алкаши замерли и уставились на него.
– Слушайте сюда, – он выломал из деревца прут. – Меня зовут Жозе Воришка Вериш, и я повелеваю вам убраться.
