скачать книгу бесплатно
– Мама плачет, – добавил Володя.
– Сядь, – сказал Марии Толик, и она тут же опустилась на бумагу. – Мы с Андреем вынесем мусор.
Он расчистил дверь в кладовую, достал комплект пятидесятилитровых джутовых мешков. Раздал их нам.
– Обложки не нужны, только бумага.
Мы собрали бумагу в мешки, Толик разорвал на полосы старую льняную тряпку и завязал их.
– Сторожите, пока будем носить.
– Давай лучше мы, – сказал Володя. – Ты старый.
– Дело чести, – сказал Толик и положил мешок на плечо.
Плечо прогнулось, Толик закачался, мы придержали его.
– Литература – тяжелая вещь, – сказал он.
Я тоже забросил мешок на плечо. Постоял.
– Толик, – говорю, – давай вдвоем нести.
– Ни за что.
– Тогда иди, тяжело стоять.
– Иду, – сказал он и переставил ногу на десять сантиметров. Когда баланс был найден, за ней повторила вторая нога.
Так мы медленно и тяжело спустились на улицу.
Народ скопился у подъезда и ждал. Оставленную нами у входа бумагу читали двое детей.
– Надо передохнуть, – говорю. – Больше не могу.
– Ты передыхай, я пойду, – слабо ответил Толик.
Я не мог так поступить.
Народ расступился. Мы медленно шли и разглядывали чужие ноги.
Вдруг две из них пошли рядом с нами. Я видел только облупленные пыльные ботинки, растянутые на больших пальцах.
– Давай помогу, Толян, – сказал прокуренный басок.
– Это кто там? – спросил Толик.
– Саня Кулакевич, – сказала басок, и к нам нагнулся лысый костлявый старик с татуировками на руках.
– Сами донесем, – сказал Толик. – Не надо помогать.
Саня положил руку на мешок Толика, и мешок задрожал.
– Тогда проведу. Есть разговор.
– Проведи, если тебе так хочется.
Пот Толика капнул с кожи лба на кожу ботинок Кулакевича.
– Что несете? – спросил Кулакевич. – Что-то хорошее?
– Бумагу, – сказал Толик.
– Понятно. На таком много не наварите.
– Мы не собираемся ничего наваривать, – говорю.
Кулакевич наклонился и посмотрел на меня.
– Толян, скажи, твоему другу можно доверять?
– Как мне, – сказал Толик.
– Я хочу предложить вам работу.
– Мне не нужна работа, – говорю. – С прошлой еле ушел.
– Мне кажется, мы найдем общий язык, – сказал Кулакевич.
– Это почему?
– Я тоже не люблю работать. Когда вкалываешь в камере, как опущенный, а твои деньги забирает начальник. Я люблю, когда все деньги – мне.
– Это где так получают?
– Не получают. Зарабатывают. В магазине радиотоваров, например.
– Чушь, – говорю.
– Зарабатывают, не сомневайся, но только те, кто ничего не боится. Вы как, ссыкливые?
– Давай ближе к теме.
– Потому я вас и выбрал. Вы нормальные ребята. Не боитесь трудностей. И я предлагаю пойти со мной на дело.
Вот откуда у него на руках оскаленные демоны и черепа, вот что за корявые крестики голубеют на костяшках. Он вор.
– Хочешь грабануть магаз? – спрашиваю.
– Хочу, и зову вас в долю. Мне нужны люди, не засвеченные в криминале.
– Хрен тебе, Кулакевич! – Толик заорал так, будто Саня стоял на соседнем холме.
– Тише будь, – испугался Саня, – зачем так ревешь!
– Хрен тебе, говорю! Подставить нас хочешь? Посадить?
– Ты за базаром следи! На меня никто не в обиде. Я стольким ворам помог. Я профессионал. Вообще лучший в городе.
– Ты же сидевший, – сказал Толик.
– Конечно, – сказал Саня.
– Значит, воровать не умеешь. Попадешься.
– Ах ты падла, – ответил Саня и толкнул Толика в карьер.
Мешок перевернулся и мягко плюхнулся на склон. Толик поехал на нем вниз, подпрыгивая и оставляя ботинками в песке две темных влажных линии.
Доехав до дна, спокойно сел на мешок, снял ботинки и высыпал из них песок.
А я по-прежнему находился возле Сани, и он меня не скидывал, потому что не знал еще, что я о нем думал.
А думал я, что он обыкновенный додик, каких везде полно, и которые еще со школы мне жизни не дают. Нетерпимый и тупой. Он не только тех не любит, кого и я, – он не любит никого.
Я с такой романтикой заигрывать не хочу.
– Как тебя зовут? – спросил Саня.
– Андрей, – сказал я, – но это ни о чем не говорит.
– Толян не знает, от чего отказывается, Андрей. Но так даже лучше. Нам будет больше.
Я не хотел лететь в карьер, поэтому искал ответ.
– Встречаемся здесь же, завтра на рассвете, – продолжал Саня. – В четыре утра. Все, что нужно, я организую.
Басок его перестал быть приторно-вкрадчивым.
– Прости, Саня, – говорю. – Завтра не могу. Честно. Я бы с радостью…
Он наморщил родинку на носу.
– Ну давай тогда послезавтра!
Я глянул на Толика. Тот сидел в карьере с ботинком в руке и смотрел на меня.
– Понимаешь, – говорю, – я и послезавтра не могу. Все-таки Толик мне друг.
Саня внимательно и долго изучал что-то на моем лице. Его фиолетовый рот превратился в щелочку.
– Я понял тебя, хомяк. Если кто узнает – закопаю.
– Менты – никогда, – ответил я и глупо хохотнул.
Он развернулся и пошел обратно, злобно срывая листья с кустов.
А я бросил вниз мешок и прыгнул, что называется, с места в карьер.
– Кулакевич – мудак, – сказал, прикатившись к Толику.
– Еще какой! – расплылся Толик в улыбке. – Ты просто не знаешь!
Мои слова так развеселили его, что он не дал мне отдохнуть и побежал за следующей порцией.
Мешки все время выезжали из вспотевших рук. Приходилось каждые два шага подкидывать их выше на спину. Толик выглядел плохо – смотрел в одну точку и ни на что ни реагировал. Когда нес, его мешок мотался из стороны в сторону. Я не видел в эти минуты его лица, но темно-пунцовый кончик носа, который иногда показывался, был страшно темно-пунцовым и говорил о том, что нос скоро треснет.
В последний мешок мы сложили бумагу, оставленную у подъезда, и понесли его вместе. От этого не стало легче – рукам не помогала спина, они постоянно норовили разняться. К тому же я шел задом и спотыкался.
Когда мы его донесли, я сел отдыхать, опершись на дерево, а Толик развязал мешки и высыпал бумагу в кучу.
– Ну и что ты собрался делать? – смеюсь.
Он лопнул свежую мозоль на ладони, разгладил вылившийся волдырь и ничего не ответил.
Некоторые бумажки были просто крохотными. Одну такую я показал Толику.
– Смотри. Куда это годится?
– В этой странице мало интересного, – ответил он.
– Их же большинство.
– Нет, вот хорошая, – сказал Толик и вытащил страницу с портретом. – Михаил Зощенко. Мой самый любимый друг.
Зощенко, ничего не скажешь, был эффектен, но мне надо было думать.
Я ходил вокруг кучи, чесал в затылке и грыз ноготь. Эти действия возбудили мысли о бумажном клее, вроде карандашного или ПВА, или даже обойного. Мысли неплохие, но меня смущало, как нерационально с таким клеем тратится площадь бумаги для склеивания.
Я сунул руки в карманы и придумал.
– Нужен скотч, – говорю. – Он сохранит полезную площадь бумаги и сам послужит чем-то вроде каркаса.
– У меня скотча нет, – сообщил Толик, по пояс утонувший в бумажной куче.
– Я знаю, что у тебя нет. У меня тоже. Надо купить.
– Денег тоже.
