скачать книгу бесплатно
Он качал головой и смотрел в одну точку перед собой. Если ему что-то навязывали, он всякий раз странным образом отрешался, и ничего с ним невозможно было поделать. Я испугался, что он не вернется из этого состояния, и убрал пакет.
– Ладно. Не будем тебе собирать.
– Вот и хорошо, – мгновенно оживился он.
Из дачи на противоположном берегу вышел мужик и замер. Вместо любезного сердцу озера перед ним зияло высыхающее под солнцем дно, потоптанное Толиком и осыпанное рыбами.
– Ну, что ж, – говорю, не сводя глаз с мужика. – Раз улова всем хватило, пора идти.
Я смотал удочки и сгреб снасти, а Толик наблюдал за лягушками, отправившимися на переселение в новое болото.
– Куда озеро, туда и мы, – пищал он.
Лягушки скатывались вниз по склону, собирали липкими спинами песчинки, и прыгали в воду.
Казалось, дачник с противоположной стороны просто смотрел на нас, но обнаружилось, что он впал в ступор, потому что не шелохнулся, даже когда истлевшая сигарета сожгла ему усы. Вдруг он исчез в доме, и мы немедленно снялись с берега. Я оглядывался и ждал, что он выйдет с ружьем и погонится за нами, но он вышел с двумя ведрами в руках, в огромных резиновых ботфортах, закрывших ноги до бедер, и стал подчищать рыбу, выворачивая доверху наполненные ведра у себя на территории.
Как только мы ушли, из кустов выбежали мальчишки, обстрелявшие Толика. Им тоже хотелось не упустить свое. Сумок у них не было, они пихали рыбу в рукава, за пояс и в перевязь гипса.
Мы дошли до вершины холма и залюбовались ослепительной панорамой дачного поселка, в котором на месте голубого озера выросло черное масляное пятно.
– Это пиздец, – с восхищением сказал я.
– Славный пиздец говна, – ответил Толик.
Его брюки и ботинки закристаллизовались и превратились в колодки.
Торчащий из рюкзака линь напряженно умирал, роняя слизь и хлопая ртом, а Толик макал в умоляющий рыбий рот пальцы и щекотал щеки изнутри.
Вот как мы с Толиком начали водиться.
Глава третья. Певец на крыше
Толик сразу ко мне привязался. Когда видел на улице, обо всем забывал и несся галопом, перепрыгивая любые помехи на пути. Провожал, куда бы я ни шел, – и на комбинат, и в банк, и в магазин.
– Не надо, Толик, иди домой, меня долго не будет, – говорил я возле проходной, но Толику было неважно, сколько ждать. Всю смену он сновал где-то рядом, а затем провожал назад.
Наверное, я нравился ему потому, что был единственным, кто его не гнал.
Я даже интересовался его личной жизнью.
– Как семья? – спрашивал.
– Надоели. Хотят чего-то, а чего – не могу понять. Сергей с Володей все время ловят меня и прячут взаперти. А ведь я, когда они были маленькими, так с ними не поступал. Жена тоже странная. Постоянно плачет, и никак ее не развеселить.
Однажды он проводил меня до проходной, а после смены не встретил, и потом не показывался несколько суток. Комбинат далеко от нашей улицы, и я боялся, что Толик заблудился где-нибудь в городе и забыл обратную дорогу. Хотел уже идти к его жене и спросить, все ли с ним в порядке, но Толик вернулся, в другой одежде, и с безбожно расквашенным лицом. Веки опухли и почернели, кончик носа лопнул, а левую верхнюю половину лица – бровь, висок и скулу – обтянул жирный, похожий на вулкан, багровый струп.
– Блядь, страшно смотреть, – говорю. – Что случилось? Ты где пропадал?
– Стыдно рассказывать, – ответил.
Каждое утро он ждал меня под окнами. Если у меня была вторая смена или выходной, я спускался и шел с ним в магазин, или в банк. Иногда мы просто шатались по окрестностям.
Быстро прошла комичность первого впечатления. Толик не был смешным недоумком, вроде персонажей кинокомедий, его безумие было мятежным и заразительным. Он обладал таким напором, что иногда мне становилось неуютно, зато рядом с ним исчезало мрачное состояние последних лет.
Толик взял где-то старую, гудящую гитару и потащил меня на гору напротив солдатского пляжа петь купальщикам песни. Идея была хорошая – гора представляла собой удобную, созданную самой природой сцену.
Толик сидел себе, спустив ноги в траву, бил по струнам и орал:
– Среди голых тел батальона, как среди птиц и зверушек, сидим на горе, как на балконе, я и мой друг Андрюша!
А мне приходилось стоять у него за спиной и нервничать от удивленных взглядов, направленных на нас. Я одобрял такую свободу Толика, но не был готов ее разделить. Когда я заметил школьного приятеля, отдыхавшего на пляже с семьей, то не выдержал и лег в высокую траву, в которой с гораздо более легким сердцем пролежал остальные минуты.
Потом Толику надоело, и мы пошли искать новое место. Он забрался по трубе на крышу магазина №16, а я с ним не полез. Сослался на то, что для таких вещей я недостаточно ловкий. А сам остался наблюдать со стороны, и потому на этот раз стесняться мне было нечего.
Ходил среди прохожих, будто был одним из них, и наслаждался реакцией. Магазин был таким местом, где люди боялись просто остановиться и поднять к Толику глаза. Бросали один быстрый, короткий взгляд, оценивали каким-то своим покупательским чувством, что этот раздражитель недостоин внимания, и скрывались в магазине. Только детям хватало простодушия открыто пялиться на него.
– Почему дядя кричит?
– Он дурак, – сказал мужчина с трапецеидальной бородой и усами. Правый ус у него был рыжим и ухоженным, а второй седым. На усах лежали вытянутые ноздри. Одним словом, это был священник. Он держал за руку ребенка, их сопровождала женщина в платке и длинной юбке.
– Неправда, – говорю. – Он дурачится, но это не значит, что он дурак.
Батюшка быстро спрятал сына в фургон и рассержено хлопнул дверцей.
– Не подходи к моему ребенку, понял? – зачем-то сказал мне.
Я спорить не стал.
Один моложавый пенсионер остановился под Толиком, задрал голову и послушал.
– Что-то он хватил через край.
– Ведь хорошо, когда человек поет, – сказал я.
– Да говно, о чем ты говоришь.
Рядом шла карликовая старушка, которая с ним не согласилась.
– Когда я была такой же молодой, как юноша на крыше, – натирая мозоли, шевелила она сухими губами, – я танцевала в колхозном кружке.
Из магазина вышла компания алкашей с торчащими из карманов бутылками. Они решили послушать бесплатный концерт и выстроились прямо у входа, мешая покупателям зайти или выйти. Картинно трясли головами, выражая балдеж и слияние с музыкой Толика, и припадали к бутылкам, как к вскинутым в небо горнам. Когда Толик закончил песню и заиграл бесконечное соло на одной струне, один из них воспринял это как приглашение спеть самому.
– Говорят, что Анатолий не потребляет алкоголий, – хрипло выкрикнул он, и алкаши дружно заржали.
Я подкатил к ним с разговором.
– Вижу, вы знаете Толика.
– Не то слово, – сказал тот, что пел. – Мы с ним друзья детства.
– А детство – самый запоминающийся период жизни, – добавил другой.
– Именно с Толиком мы пили те первые, далекие разы, которых так теперь не хватает, – с проблеском в глазах сказал первый.
Толик заметил, что я с ними разговариваю, и перестал играть.
– Димка, – обратился он куда-то. Глядел в это время на небо.
– Анатолий, – сказал его друг детства.
– Ты козел, блядь.
– С чего это?
– На день рожденья меня не позвал.
– До сих пор обижаешься? – удивился Димка. – Сорок лет уж прошло.
– Всех позвал, а меня нет!
– Да я забыл давно, ну ты даешь!
– Почему не позвал, я тебя спрашиваю?
– Не помню. Наверное, с девчонками хотел посидеть. А у тебя тогда пары не было.
– Козел же, блядь, говорю. Где твои девчонки?
– Не знаю.
– Вот именно. А я тут.
– Забей, – сказали Димке собутыльники. – Он же дурачок.
– Точно, – сказал Димка. – Пусть сидит тут, на крыше своей.
И повел компанию во дворы. Но стоило им свернуть за магазин, как Толик перегнулся через парапет и плюнул куда-то вниз.
Я забежал за угол и увидел, как Димка вытирает рукавом волосы.
– Словил? – спросил Толик.
– Словил, – сказал Димка. – Поквитаемся.
– Бобибаемся, – ответил Толик.
Димка пристально посмотрел на меня.
– Не трогай, – сказали ему друзья. – Пошли.
Он поправил бутылку в кармане и побрел за своей компанией.
Разыгравшаяся сцена дала людям внутренние полномочия, чтобы уделить Толику внимание.
– Слазь уже, – обратилась к нему бойкая женщина с начесом.
– Ты, – сказал Толик. И показал пальцем на толстяка, который занимал столько места, сколько стоявшая возле него молодая пара вместе с коляской.
– Я? – спросил толстяк и огляделся.
– Вор! Глупый, гадкий, толстопузый вор!
Толстяк выбрал из всех меня, посмотрел на мой живот, а потом с надеждой посмотрел мне в глаза.
– Братан, что он несет? Я – директор фирмы! Меня все знают!
Я пожал плечами.
– Канай отсюда, директор, – сказал Толик, – пока я тебя не покрошил.
Взял гитару за гриф и замахал ей в воздухе, будто булавой.
Директор булькнул что-то невнятное и сбежал. За ним молодые родители, расшатывающие плачущую коляску, поспешили ее укатить.
– Да слазь же ты, псих, – повторила женщина с начесом. Это была заведующая магазином.
– Пока милицию не вызовете, – ответил Толик, – не слезу.
– Уже вызвали, – сказала она.
– Не надо было, – говорю. – Он ведь приятный.
– Ты, Андрюша, ее не слушай, – сказал Толик, расслабленно закинув гитару на плечо. – Если бы она вызвала милицию, я бы об этом знал. В действительности она сама ментов боится. Я потому ей и напомнил.
К заведующей вышел грузчик в синем халате и с добрым смешным лицом, – он казался неплохим парнем.
– Сними его, Олежик, – попросила она.
– Как я его сниму.
– Поднимись и сними.
Олежик теребил пальцами сережку в ухе и думал. Народ активно шушукался.
Толик двумя руками поднимал гитару над головой и резко опускал, воображая, что бьет кому-то по голове.
– Олежик, – сказала заведующая.
