скачать книгу бесплатно
– Какое?
– «Соблазнитель».
Алина замерла с перекошенным лицом.
– Подожди, подожди… Что это за кино? И где вы его смотрели?
Нике снова пришлось подняться.
– Слушай, ты знаешь, что у тебя синдром гиперопеки? Лучше делай с этим что-то сейчас. Ты же слышишь меня? Я сказала, в кинотеатре.
– Но зачем ты с ним туда пошла? Он же… он же не нравится тебе?
– Нет, он мне не нравится, – заверила сестру без промедления. – Все нормально. Я просто устала и хочу отдохнуть.
– Оставь ее, – сдалась первой Руслана. – Ты же видишь, жива и здорова. Пусть спит.
Не спала. Не могла уснуть. Слышала, как сестры, сходив поочередно в душ, готовились ко сну. Переговаривались шепотом, чтобы ее не беспокоить. А сон к Нике все равно не шел. Сердце в груди отчего-то колотилось, а тело горело.
«Наверное, перемерзла и простыла…»
«Хоть бы…»
Перед мысленным взором зачем-то, как на перемотке, раз за разом прокручивался уходящий день. Все моменты с Градским. Все-все, что он ей сказал – дословно.
За окном усилился ветер, и снова припустил дождь. Нику отчаянно потянуло домой, в родную обстановку. И такая тоска ее обуяла, сердце в груди сжалось, налилось тяжестью и заныло.
С некоторых пор рвалась во взрослый мир, а сейчас – взрослый мир ее не принимал.
5
Телефонный звонок разбудил Градских на рассвете.
– Да? Что, опять? – бубнил спросонья Николай Иванович. – Хорошо. Сейчас спущусь.
– Что случилось? Кто это? – настенный светильник мягко осветил хозяйскую спальню. – Куда ты? Коля? Коля?
– Все нормально. Спи.
Какой там спать, если сердце уже зашлось тревогой?
Набросив длинный атласный халат, Валентина Алексеевна поспешила следом за мужем. В пустых коридорах дома царила мирная тишина, но сердцебиение все набирало обороты. Воздуха стало недостаточно. В прихожей пальцы судорожно смяли ворот, когда со двора донеслась невнятная ругань.
– Да что же случилось? – взволнованно выдохнула женщина на ходу.
Распахнув дверь, Градский-старший недобро усмехнулся.
– Все в порядке, мать, – успокоил жену, чуть повысив голос, чтобы быть услышанным с обеих сторон. – Додика нашего привезли.
– Коля, хоть ты… выбирай выражения.
Бросившись к двери, столкнулась в проеме с сыном. Громко ахнула, прижимая ладонь ко рту.
– Господи! Что опять случилось?
Из рассеченой брови Сергея сочилась кровь. Стекая по щеке, капала на клетчатую рубашку.
– Нужно "скорую"! Нужно… – поддаваясь панике, залепетала мать. – Господи, Коля, что ты стоишь?! Он же сейчас кровью истечет!
– Валя, ты в своем уме? Сейчас же прекрати истерику. Носишься с ним, как с писаной торбой… По-старинке «зеленкой», и пусть сверкает, как новогодняя ёлка.
– Знаешь что, Коля? – рассердилась. Посмотрела на мужа с выразительным упреком и материнской обидой. – Сейчас твой суровый воспитательный подход просто преступен! Столько крови, вдруг порез глубокий? Может, ребенка «зашивать» нужно!
– Вдруг, не вдруг… Я – не суровый воспитатель. Я – адекватно оцениваю то, что вижу. Не делай из меня зверя. Если бы тут было что-то серьезное, Валера бы его не домой привез, а в больницу, – в свою очередь рассердился Николай Иванович. – Успокойся. Все нормально с твоим ребенком! Пластырем заклеит – заживет.
– Не смей меня успокаивать! Если тебе плевать на сына, то мне – нет! Ни ты, ни Валера медицинского образования не имеете…
Отказываясь принимать участие в очередном «семейном совете», Серега прошагал мимо них и направился в свою комнату. С некоторых пор серьезно полагал, что в их доме все являлись ненормальными. Не только он, со своей бессердечностью. У отца – маниакальный психоз, у матери – паранойя. Хотя, несомненно, именно он причина их помешательства.
К сожалению, скрыться от удушающей родительской опеки Град не успел.
– Сережа, – заметив, что он уходит, мать припустила следом.
– Спасибо, Валера, – не имея времени на обычные светские беседы, отец «на отъеб*сь» поблагодарил милиционера, конвоировавшего Серегу домой. – Сколько с меня?
– Ну, как обычно, Николай Иванович.
Закрыв дверь в спальню, отгородился от внешнего мира. На мгновение замер, наслаждаясь тишиной. Медленно перевел дыхание, проморгался и направился через спальню прямиком в душ.
Стоял под теплыми струями, безразлично наблюдая, как грязно-кровавая вода сбегает в слив. Левое плечо прилично болело. Видимо, связку потянул. В уличной драке не оставляли время на разогрев. Мордобой, как правило, стартовал внезапно. Достаточно кому-то одному из участников конфликта выбросить кулак, слегка задеть оппонента – и понеслась.
Тестостерон. Норадреналин. Адреналин. Кортизол. Полная мобилизация всех внутренних ресурсов. Эмоциональный подъем, близкий к эйфории. Серега верил, что может испытывать все эти ощущения в моменты агрессивных уличных разборок.
До сегодняшней ночи.
Сердцебиение ускорилось, частота и глубина дыхания увеличились – стандартный старт. А дальше не возникло никаких эмоций. Ровным счетом – ноль. Все происходящее – без боли навылет.
Этой ночью дрался только потому, что того требовала ситуация. Не на Карпа же в самом деле надеяться. После алкоголя уровень защиты у того бывал нестабилен. Быку так и вовсе – то зуб вынесут, то руку вывернут.
Града же, без каких-либо преувелечений, называли семижильным. За годы беспечной юности никаких серьезных травм не получал. Да и держался в драке до последнего "панкратиаста" и последнего "часового". Останавливался, только когда всех в лежачее положение оформят.
Знал, что отец с матерью ему покоя не дадут. После душа застал их в спальне, в нетерпении сновавших по периметру. Обвинительный приговор вынесли сразу после его неподобающего возвращения домой. Не все еще высказали. Отец точку не втоптал, мать не наследила запятыми.
– Вам не надоело? – спросил серьезно. – Ничего ведь не изменится.
Градские оторопело застыли. Обычно они стартовали с наездами, а Серега уже походу вяло отмазывался. Видимо, и в этот раз речь заготовили, а тут он неожиданно активизировался раньше времени.
Ничего, и правда, не менялось. Он, как напивался – так и напивается, как ввязывался в драки – так и ввязывается, как участвовал в гонках – так и участвует… Если прекратить – то как ему вообще существовать? Зачем?
Только Градские не привыкли легко сдаваться. Упорства им не приходилось занимать. Воспитательный процесс – святое дело, хоть и бесполезное.
Отмерли.
– Как же так, Сережик? Кто это сделал? Какие-то хулиганы? Ты их знаешь?
Отец беспокойную речь матери поддержал громким язвительным хмыканьем.
– Ты даешь, мать… Ей богу, смешно! Это он, – за тяжелым выдохом последовал яростный указующий перст, – наш сын, хулиган! Авторитет доказывает! Шайку свою защищает, – расходился, сотрясая воздух оскорбительными речами.
Знал же, что все бесполезно. На х*ена убивал нервные клетки? Внутри Сергея ни единой эмоции не проскочило, в то время как на лице отца они танцевали безумный канкан. Ему ведь так не терпелось задеть бездушного отпрыска за живое! Хоть самую малость!
– Снова этот твой Карп за дело по зубам получил, а ты, крестный отец, массу тянешь?
Расширяя ноздри, Серега медленно вдохнул и произнес тем раздражающе отстраненным тоном, который отец так ненавидел:
– Пап, ты, давай, не перекручивай. Тебя там не было. А то, что донесли, черт знает сколько раз перевернуто с ног на голову.
– А я вот думаю, мало вам вломили! – в сердцах прокричал Николай Иванович. – Ты пятнадцать лет каратэ занимался, чтобы по убогим подворотням ногами махать?
– Нет. Не для этого. Мне нравилось в летнем тренировочном лагере. Без вас.
– Коля, я прошу тебя… – предупреждающе вставила мать. – Держи себя в руках.
Только, где там! Градский-старший эту просьбу даже не расслышал.
– Ну-ну, герой! Чего ты стоишь без нас? И где машина, позволь полюбопытствовать?
– В центре.
– Коля…
– Где именно – в центре? Или ты точно не помнишь? – с издевательской усмешкой.
Прерывая этот односторонний скандал, Град тронул отца за плечо, чем всегда выказывал некую привязанность, но отнюдь не стыд и расскаяние, как того хотелось Николаю Ивановичу.
– Возле Дюка[1], – бросил перед тем, как присесть на кровать.
– Возле Дюка…
Отключив звук, положил мобильник на тумбочку. Мать, тут как тут, склонилась, разглядывая рассечение на лбу.
– Мне кажется, нужно все-таки зашить.
– Мам, я устал и хочу спать.
Вздохнула тягостно.
– Ложись, конечно.
Упав на спину, разлегся поперек кровати. Закрывая глаза, выровнял дыхание. Пока мать задергивала тяжелые серые портьеры, отец еще некоторое время бухтел.
– Господи, доживу ли я, чтобы увидеть тебя человеком…
Провалился в темноту.
Сон был тяжелым. Он знал, что спит. Но в то же время слышал все, что происходило в реальности: монотонную работу климат-контроля, периодическую вибрацию телефона, далекий и приглушенный рокот газонокосилки. Управлял своими мыслями. Перебирал и отсеивал приходящие в забытье картинки.
Он о ней, конечно же, забыл и думать. Поначалу тянуло взглянуть. Проверить, смотрит ли она в его сторону. Узнать, каким будет ее взгляд: холодным, злым или тем самым, который наиболее его баламутил, – смущенным.
Перекрыл свои желания. Переключился.
Потом, ясное дело, само отпустило. Не замечал ее уже по привычке. Иногда чувствовал, что где-то рядом, но глазами не искал.
Временами рвался что-то о ней написать. Целые строфы помимо воли формировались в голове, некоторые слова на языке висели, пальцы зудели взяться за карандаш. Много чести для нее! Все в утиль, без сожаления.
Записи Града никто никогда не читал. Он их исключительно для себя делал. Сам же никогда не перечитывал, что называется, выплеснул и забыл. Столько этих потрепанных тетрадок в столе сохранилось, хватило бы, чтобы при желании отследить всю его бессмысленную жизнь. Прежде никогда не стыдился подобного рвения, зато о злобной мурзилке вдруг стало неловко даже думать. Не то, что писать.
Ни строчки. Ни слова. Баста.
Он не какой-то там Курков, чтобы сочинять сопливые рифмы о своей ненаглядной плюшке.
«Не твоей…»
«Не моей…»
«Не моя…»
«Не моя Республика…»
Она ему не нравилась, если разбирать зависший вопрос досконально. Все возникшие реакции случились на гребаном подсознании. Ничего более, казалось бы… Только, если углубиться в дебри человеческой психологии, в обособленный мир Градского, что может быть сильнее?
"Как такое вообще может быть?"
Нет, ничем серьезным эти ощущения не могли являться. Тупой гормональный выброс, на каких-то там спящих инстинктах. Если рассуждать логически, материнский инстинкт тоже не с самого рождения проявляется. Срабатывает в какой-то определенный момент. Требуется триггер[2]. Так и с Серегой получилось. Его лимбическая система претерпела ожидаемые изменения.
Почему ему это не нравилось?
Причин нашлось множество, и в то же время ни одной убедительной. Не нравилось, и все – остановился на этом.
В принципе перестал что-либо записывать, опасаясь того, что эта самая "ненаглядная плюшка" самовольно прорветься в рифмы и тексты.
Проспал «белый» день, а вечером его растормошила мать.
– Сережик… Сережик, проснись.
Открыв глаза, повернулся на звук ее голоса. Растирая лицо руками, глубоко вдохнул, словно во сне не дышал вовсе.
– Что случилось, мам?
