скачать книгу бесплатно
Мелькнула мысль, что она обратно начнет канючить по поводу царапины на лбу. Если у нее не получится преодолеть свое бестолковое волнение, придется ехать к хирургу.
– Горе у нас, – с дрожью в голосе сообщила мать.
Уставился на нее, в ожидании каких-либо деталей и пояснений. Ведь, из ее уст подобная фраза могла означать, что угодно.
– Алесю утром прооперировали.
– В смысле? Что произошло?
– Ребенок… перестал шевелиться, – слова ей тяжело давались. Буквально роняла их с каждым своим выдохом. Осознавая серьезность ситуации, Сереге пришлось сосредоточиться на обрывках этих фраз, чтобы хоть что-то понять. – Поехала в роддом… обследовали… замершая…
И все равно ни черта не понял.
– Что это значит, мама?
– Ребенок умер внутри нее, – выдавила женщина, превозмогая кричащий эмоциональный протест, и горестно заголосила. – Ой, Боже, за что нам… В этот раз восемь месяцев… Почему мы? Почему у нас? Такое горе…
Серега молчал, не зная, что ей ответить.
– Пришла в себя. И даже не плачет… Наверное, сил не осталось. Просит только, чтобы ты приехал.
В больницу ехали в гробовом молчании. Отец рулил с несвойственной ему аккуратностью. Заторможено трогался на светофорах. Они все, будто взбесились в один вечер – встречали «красным».
– Плохой знак, – скулила мать.
Как будто ситуация и без того не достигла дна. Все самое худшее в их семье – уже случилось.
Отец, то ли настороженный этими увещеваниями, то ли увязший в своих собственных горестных думах, не набирал скорость больше шестидесяти. Полдороги и вовсе тряслись за каким-то ободранным грузовиком. Пешком быстрее бы добрались…
В белых стенах комфортабельной больничной палаты перед Градом предстала синюшно-бледная сестра. За эти проклятые сутки она невообразимо похудела. Наверное, такое впечатление возникало из-за отсутствия огромного выпирающего живота. Его больше не было. Точнее, ее. Девочки, к рождению которой Леська так одержимо готовилась. Серега видел все эти разноцветные микровещицы, мультяшную детскую комнату – кроватку с нелепой балдахинной конструкцией, ряды тюля, рюшей и бантов, навороченную коляску, разнообразные игрушки, черно-белые снимки УЗИ… Он, вроде как, тоже привык к мысли, что ОНА появится в их семье.
«И… что теперь?»
– Серый, – обрадовалась. – Серый…
Улыбнулась. Пошевелиться не пыталась. В руке сидела игла капельницы, а Леська боялась одного их вида.
– Серый…
Машинально двинулся к больничной койке.
Никакие слова на ум не приходили. Что тут скажешь? Не спросишь, как самочувствие и психосостояние. Понятное дело, очень хр*ново.
Мать ударилась в плач. Отец, и тот – туда же. Не скулил и не завывал, конечно. Скорбно утирал обильно скатывающиеся по щекам слезы.
– Мам, пап, – как-то слишком сурово одернула их Леська. – Езжайте домой.
– Ну, как же? – тут же воспротивилась мать. – Мы тебя не оставим. В такое время… Мы должны все вместе… Ой, Божечки… За что нам?
Алеся осталась непреклонной. Заявила даже, что от их стенаний ей только хуже становится, и потребовала оставить ее до утра.
– Жизнь такая скотская… – тихо прошептала после ухода родителей. – Я так устала. У меня сил совсем не осталось.
Он сидел на краю койки и смотрел в ее несчастные глаза, практически не мигая. Пытался понять, почему же он, сволочь, в эту минуту так спокоен? Нет, он, конечно, не хотел, чтобы сестра горевала. Желал ей исключительно добра и счастья. Ненавидел, когда ей делали больно. Но осознать чувства Леськи, разделить эти мучительные переживания у него не получалось. Внутри, будто неживое, все застыло.
– Они вынули ее из моего живота… мертвой, – делилась Алеся, не поднимая взгляда. – Я думала, трагедия – когда выкидыш на десятой, двенадцатой… Потерять ребенка, которого чувствуешь… знаешь, что она вот-вот родиться… по имени ее зовешь… Серый, вот это – настоящий ад.
Не понимал, зачем она говорит, если все слова настолько тяжело ей даются. Но хранил молчание, как и всегда, давая ей возможность высказаться.
– Я больше не хочу пытаться. Я не буду. Ни за что. Никогда. Я так устала. От боли. От слез. От взглядов этих… – сомкнув веки, откинула голову на подушку. Тяжело перевела дыхание. – Слава, мама, папа – они умирают от своего чувства горя. Мне же приходится справляться самой, словно мои чувства, моя трагедия – равносильны их. – Посмотрела на брата, в поисках поддержки. – Серый, разве моя боль не смертельнее? Я – мать. Я погибаю с каждым своим ребенком.
Кивнул, неспособный на что-то большее. Взял за руку. Ему ничего не стоило, а ей – было необходимо. Сжала его ладонь изо всех сил и, наконец, заплакала.
– Обещай, что женишься и заведешь детей, – после слез на сухих губах сестры появилась слабая улыбка. – А я обещаю любыми путями подружиться с твоей женой, чтобы она разрешала мне возиться с племянниками.
Град никогда никому ничего не обещал. И в этот раз промолчал, зная, что сестра не станет требовать словесных клятв.
– Где твой муж?
– Ты же знаешь Славу. Ему тяжело. Я просила его побыть у матери. Славе нужна поддержка, а я – не вариант сейчас.
«А я разве вариант для тебя?»
Смотрел же на нее… Слушал.
Но мысли стали укладываться в совершенно другую плоскость. Вспомнилась вдруг эта проклятая Кузнецова! Хуже всего, что без пошлости и какой-то подобной озабоченности. Лицо ее встало перед глазами. Не понимал, почему. В тот момент просто так получилось. Сердце в груди загремело, толкая дремучую, словно китайская грамота, религию. Чего оно хотело? На какие действия провоцировало?
Не принимал. Не слушал. Занято.
"Сука…"
Абсурднее всего было то, что он мыслями об этой заразной плюшке столько часов намотал, сколько не лицезрел ее в реальности. Ведь не видел ее пару недель! А до этого, что? Честное слово, смешно вспоминать эти бесконтактные дурацкие встречи.
"Смешно, сука?"
– Хочу сменить обстановку, – решительный тон Леськи прорвался в мутные дебри его сознания. Подвесило нехило. Упустил что-что из ее речей, прежде такого бы не случилось. Ему должно быть стыдно. Особенно в свете последних событий. – В Киев поеду, мне в «Home Continental» давно место предлагали. Слава не будет против, и ему работу найдем – специальность у него востребованная. Ты как считаешь?
Чуть сжал ее пальцы.
– Езжай, конечно.
Лицо Леськи прояснилось, будто она крайне нуждалась в его одобрении. В глазах вместе со слезами проступила робкая надежда.
– Все… наладится?
– Все наладится.
Заглянула медсестра, и Сергею минут двадцать пришлось слоняться в коридоре. Из других палат доносились крики, писк и кряхтение младенцев. Только за Леськиной дверью стояла тишина.
Как-никак, это угнетало даже каменного Града.
Позже, глубокой ночью, когда он бесцельно пялился на открывающийся из окна вид больничного двора, Алеся проснулась и снова долго плакала. Обнять ее не получалось. Ей пока не разрешали подниматься на ноги. Да и опасался он ненароком ей навредить. Сжимал пальцы, гладил по голове. Только слов для нее так и не нашел.
***
Мать с отцом потеряли к нему интерес. В доме поселилась угрюмая тишина. Без острой надобности не показывалась даже прислуга. Все затаились по своим углам.
Граду не спалось несколько ночей подряд. Сдавшись, вытаскивал из глубины своей холодной души какое-то подобие эмоций и чувств.
Сбежавшие дети поют и смеются,
Танец заводят, кружат хоровод.
Над осью земной белая карусель
Завершает дежурный дневной переход.
Новая девочка в розовом платье
Ищет глазами знакомую стать.
Нет, ей не страшно и не тоскливо.
Мир незнакомый уж ею любим.
За руку девочку берет мальчуган.
Веселый и смелый,
Он из банды смутьян.
В прошлом году они спутали звезды,
Долго же Богу их пришлось разбирать.
Идут и воркуют,
Это для них долгожданная встреча.
Схожи у двоицы губы и нос,
А еще отцовский светлых кудрей скос.
С севера сада пару встречает крайне серьезный школяр.
Младшей сестре он дарует три леденца и бирюзовый шар.
Дети не плачут
И не тоскуют.
Некогда детям скучать по Земле.
В мире своем они реки рисуют,
Травы и косы, молочные горы.
Смехом звеня, ставят в небе новые звезды.
Лишь с приходом ночным
К Богу приходит долгожданный покой.
Тихо в раю,
Дети все спят.
В путах Морфея с каждым младенцем спит мать.
***
– Хорошо, что ты спустился. Мы в церковь едем.
Сдвинув козырек, Серега глянул отцу в лицо.
– У меня дела.
– Какие еще дела? – едва не задохнулся негодованием.
Недолго же длилось спокойствие.
– В семье горе – у него дела! Нужно службу заказать, помолиться.
– Я потом, дома помолюсь, – соврал, глядя отцу прямо в глаза.
Николай Иванович приложил усилия, чтобы соединить внешний вид Сергея и его слова воедино. Джинсы эти подранные, футболку с черепом и воронами, торчащий набекрень козырек бейсболки, взгляд пустой. Помолится? Он, совершенно точно, и креститься-то не умеет. Да и словарный запас далек от библейского, как Пномпень от Вифлеема! Привык жаргонами да матами изъясняться.
– Что ты за ирод, твою ж… – скрипнул зубами. Оглянулся на дверь, убеждаясь, что жена еще не спустилась. – Хоть вид сделай, что тебе не безразлично! Тебя же учили смотреть собеседнику в глаза, отражать реакции, проявлять сопереживания… Ты же лучше меня знаешь, как действовать! Потрудись хоть что-то сделать для матери, – осознал, что не дышит, когда речь из-за недостатка кислорода резко оборвалась. Ослабляя галстук, вдохнул. – И сестры, – добавил хрипло.
Вот только направить «ирода» на путь праведный уж целую вечность являлось невыполнимой задачей.
– Бать, что угодно, но в церковь не зайду. Меня там выворачивает.
– Потому что ты чертяка!
– Коля, прекрати немедленно, – подоспела-таки незаметно мать. – Сколько можно оскорблять мальчика? Ну, не хочет, пусть не едет. Не всем комфортно находиться в церкви, и это никакой не приговор! Чертяка… Господи, прости. Думай, что говоришь, Коля!
– Я не понимаю, почему ты вечно ему потакаешь? «Мальчику» с его грешками к Богу не помешает!
