скачать книгу бесплатно
Людмила, в отличие от других, поступала в таких случаях разумно – откладывала неминуемый «допрос», понимая никчемность сиюминутной порчи настроения. Ей нужен был результат, который, в чем и была уверена, медленно, но приближала. Два часа молчания казались мерой, достаточной.
Она включила телевизор. Первенство Европы по фигурному катанию женщина смотрела еще вчера, допоздна. Но и повтор успокаивал мысли. Время шло и делало работу.
Всякий раз, бросая взгляд на мужа, она думала: «А пауза хороший врач. Для начала самое то». Слишком знала прошлое Самсонова, его собственные оценки жизни. И потому понятны были провалы, где, будто срываясь, он млел и «отпускал» себя в загулы с друзьями. А потом переживал. Но «гулял» все реже и реже, приближая тот самый результат.
Виновный, «отсидев» положенный срок, нехотя встал, сходил на кухню, где погремел для видимости посудой и, кивнув на экран, спросил:
– Ишь, как за границей принято – сердечко пальцами выкладывают… и с ладошки сдувают. Культура, что ни говори.
– Да… и сердце показывают, и кольцо целуют, а потом расходятся на всю жизнь и даже не помнят имени того, кому все это посылали.
– С чего ты взяла?
– Не я. Тарасова Татьяна Анатольевна[22 - Великий тренер по фигурному катанию.] подметила. А она их видела-перевидела, европейцев-то. Знакома с «людским» материалом – пятьдесят золотых медалей учеников… поди, повтори.
Имя-отчество этой женщины Людмила всегда называла полностью, в той уважительности, которую ценила и в себе. Самсонов понял, что час пробил:
– Прогулка не отменяется?
– Да уж одевайся…
Экран мигнул, но в отличие от собрата в другой квартире, погас, довольный примирением.
Байтемиров допил чай, отодвинул масленку и, прищурившись, уставился в окно. Ясное от легкого морозца, утреннее небо наводило на раздумья. Он женат уже тридцать лет. Самсонов только сейчас, а Бочкарев уже и развелся. Опять же Галка… видать, мужику без женщины никак. У каждого своя судьба… и все разные.
Тимур Егорович повернулся к жене – та мыла посуду:
– Да-а-а… ловко Толстова парня захомутала… раз-два и в дамки!
– Не захомутала, а осчастливила. Так и покатился бы вниз – еще и Виктора прихватил бы.
– А Галка тоже осчастливит? – с утра мужчина всегда ощущал прилив сил. – Так одна уже осчастливила, хватит – дочь вона какая вымахала! Да и не подходит она ему – не по Сеньке шапка. Не потянет.
– Ой ли! Да и кто не потянет, я что-то не пойму? Он или Галка? Знал бы ты баб… знаток выискался! Опыт у тебя не тот, чтоб судить-то! Или забыл? Сам два раза уходил! Головенку-то кружило по молодости! О-о-х! Саночки-то заносило! И туда же!.. не потя-я-нет! А у нас? Кто кого тянет?! – жена намеренно загремела посудой.
– А вот и не развелся же! – рявкнул с досадой в ответ Тимур, не ожидая поворота и жалея об утрате благодушия утра. – Хотя неизвестно, лучше было бы… – и тут же осекся, вспомнив загулы в беременности супруги, аборт, лишивший его второго ребенка, вину за который так же приписывал себе. Да и нрав жены изменился – тридцать лет срок боевой. Оттянул, как говорится, по полной. Со всеми «штрафбатами». Теперь по струнке вытягивался он. Это на людях та выказывала себя простоватой. Но дома… дома последние годы Байтемиров чаще соглашался. И не жалел. «Да-а-а… верно говорит Самсонов – за всё надо платить» – последняя мысль заставила его два раза кивнуть самому себе.
– То-то! – жена приняла движение за согласие и успокоилась. – Сами разберутся. Господь управит.
Ровно в два Самсонов с Людмилой стояли у памятника русскому самодержцу и стратегу Александру III на берегу Ангары, который сделал величие страны явным, положив начало строительству железной дороги, что соединила столицу империи с Владивостоком и Порт-Артуром, впоследствии – порт «Дальний» на Тихом океане. «Дальний», ныне, уже китайский «Далянь» даст фору любому курорту Европы по бесконечности и комфорту пляжей. Сегодня мало кто вспомнит, что именно в этом городе японцы в начале прошлого века вырезали двадцать тысяч жителей, невзирая на пол и возраст, оставив 36 человек для сожжения тел. Десять дней факел самого страшного костра в мире освещал пир нелюдей. Через четыре года японцев выбили оттуда русские войска. А как «самураи» «попируют» с человеческим «материалом» чуть позже, во Вторую Мировую, государю не суждено было увидеть.
– Вон, идут, – Самсонов заулыбался. Утренняя ноша нехотя полегчала.
Галина Андреевна была спокойной. Доля жены и хозяйки дома была ей незнакома. Разговор с Людмилой касался тем обыденных, интересных любой женщине, независимо от формы отношений с другим полом. Если же взгляды расходились, а неловкое замечание срывалось, грозя неприятностями – поведение менялось, но не до крайностей.
Самсонов с Бочкаревым двигались чуть впереди.
– Ну что, с Галкой-то у вас скоро? Я имею в виду отгулять бы хорошо, по-русски! А то мне одному «вышака» тянуть скушно! – муж Людмилы загоготал.
«Началось», – услышали они позади громкий голос подруги Виктора.
Друг поежился:
– Давай прибавим шагу.
– Я, чес говоря, даже не похмелился. – Самсонов пошел быстрее. – А… думаю, настроение река поднимет… погодка опять же… – он посмотрел на воду, – короче, решил насухую прогуляться. Чуешь, какой студеный воздух с Ангары! – и с шумом вдохнул бодрящую прохладу.
Бочкарев получил то, что ценил в нем больше всего – не продолжение «неудобного» расспроса, если ответа не следовало, а «забывчивость» и замену.
– А ты знаешь, друг мой сердешный, – продолжая смотреть на водную гладь, пробормотал спутник, – я читал в одной книге, что несколько водородных бомб, взорванных в русле Гольфстрима, изменят его течение настолько, что Европа исчезнет под ледниками в течение года. А Канада и Нью-Йорк станут Аляской. Какой-нибудь мировой террорист замыслит пакость… и все прошлое цветочками покажется.
Такой «замены» Бочкарев не ожидал и усмехнулся:
– Вот залезет же тебе что-нибудь в голову, Самсонов! Сплюнь!
Тот весело, как ни в чем не бывало, повторил:
– А ты знаешь, друг мой сердешный, какая удивительная мысль посетила меня намедни? – он заинтригованно подтолкнул соседа вперед, давая понять, что сменил тему.
– Какая?
– А что Израилю – конец! В смысле государству.
– Так все-таки принял с утра? – Бочкарев хмыкнул.
– Да нет, я серьезно! В Библии прочел.
– Где?!
– В Пи-са-ни-и! – по слогам повторил Самсонов. – Людка закладок понаделала, ну я и… Оччень интересно! Пару фраз точно помню: «И рассеет тебя Бог твой по всем народам, от края земли до края…».[23 - Библия. Втор. 4.27] Это о евреях, которые Христа распяли, точнее об Иудеях. Чуешь? Почему они по миру разбрелись? А дальше: «Ныне оставляется дом ваш пуст»![24 - Библия. Мф. 23:29-24:1] Ушел от них Бог.
– Докатился! – Виктор вздохнул и задрал голову, показывая, как мало ему это интересно.
– Ну чего ты? – Самсонов дернул его за локоть.
– А как же «человеколюбие»? Бога-то? Его милосердие? – снисходительность, которая звучала в вопросе Бочкарева, показывала, что и он знает кое-что.
– Людка говорит – человек забывает Бога, если перестает обращаться к нему за помощью. Короче, перестает верить, хотя не догадывается об этом. А те вообще прогнали.
– Да-а-а. Кому что в голову лезет по утрам.
– А тебе?
– Вот, про Канта думал.
– Так это ты докатился!
Спутник будто не заметил укола.
– Помнишь, Канта удивляли две вещи – звездное небо над головой и нравственный закон в нем.
– Известное дело… уж как-то удивлялись. На охоте, помнишь?
– А меня всего одна вещь!
– Рвёсся в туда же? – съязвил Самсонов.
Бочкарев с досадой посмотрел на него:
– В кошмарном сне, который все чаще называю «жизнь», я могу потрогать пуговицу на твоем пиджаке, Самсонов. А не только терзать себя по навороченному вчера. Представляешь, какая там силища, – он глянул на небо, – если нас убедили, что вокруг – явь! А мы еще и менять способны. Участвовать… в замысле того, кто разбросал по небу звезды! Кто придумал боль нетелесную – ведь никому больше не дал такого! Ни животным, ни рыбам.
– Вот так поворот, старик! Тогда… вчера именно он нас и затянул в сон! Взял, да убедил в реальности происходящего! Виртуозно ты меня реабилитировал! Жаль, Людка не поверит. Ладно, дружище! – Самсонов хлопнул друга по спине. – Лучше про Израиль дослушай – любопытный случай… просто не отмахнуться!
– Из Писания, говоришь? Нам… лучше исследовать преисподнюю, – уныло реагировал спутник.
– Ну, прекрати, я же серьезно, – муж Людмилы оглянулся и замедлил шаг. – Вот посмотри на историю земли обетованной. И обобщи с историей человечества. Ты ж математик! Ведь так оно и должно быть!.. идеальное повторение – копия бунта и последствий! Сначала в Раю, потом – уже на земле против Бога. И вся трагедия евреев становится нашей, потому как всемирный бунт набирает обороты, делая нас соучастниками уже третьего акта. А вина раскладывается на каждого.
– Или вина «раскладывает» каждого? По частям и… наклонностям?
– Не умничай.
– Так кем все-таки нужно быть? Математиком? Как я? Или таким верующим как ты? – с иронией спросил Бочкарев. – Тоже мне, нашелся пророк.
– Не, ну, конечно, верить надо… Библия… это ж, пожалуй, даже не книга. Ну, хотя бы надеяться…
– На вечную жизнь? – перебил спутник. – После смерти? – и хмыкнул. – Так надеяться? Или верить? Останови любого, спроси? Да почти все ответят, что не нужна им никакая вера. А жить хотят сейчас и от души.
– Это пройдет. Все великие умы поверили в конце жизни. Если не полный отморозок, любого такой факт смутит. – И гордо добавил: – А я себя к умам отношу! Годам к сорока начинаешь задумываться, для чего строят церкви? Не заставляют, денег не берут, хошь иди, хошь нет. Значит, внутри у нас требует что-то, раз нет-нет и зайдем. Потом уже размышляешь дальше – для чего вообще живешь? Ведь до этого думал буду жить, как живется. Кто-то ради семьи, другие посмотреть мир, третьи – в карьеру. Но это куча мелких целей – их тысячи. И вот в сорок что-то начинает смущать. Семья, дети, построить дом – не очень укладывается в смысл. Этим «обзаводишься». И как цель не годится – потому как впереди смерть. Дамочка с косой. – Он гоготнул. – А у нее любимое наставление: «Всё равно как, все равно что, все равно с кем» – все равно ко мне. Но что-то не мирится в тебе, протестует. Задешево тебя покупает дамочка. По молодости пролазит, а сейчас здорово колеблет. Вон, полно и без детей и дом не построили, а живут – для чего? Если верить, что Бог дает жизнь. А дауны? А дети, что умирают не вырастая? Видать цель другая. Другой дом строить надоть!
– Ну, многие думают как раз наоборот.
– Этих многих, как говорит жена, объединяет другое – атеизм.
– А что она по главной цели?
– Надо из себя делать человека.
– Невелика находка.
– Чтобы и мышца, и кровинка всякая, и разум – все было из доброты. Говорит, такими и были мы созданы.
– Хм, вижу, поддаешься? – друг впервые улыбнулся. – Великие умы, говоришь? Например?
– Пожалуйста. Ньютон, Галилей, – Самсонов был готов. – Да тот же Макс Планк – основатель квантовой теории. Космонавт Гречко, маршал Жуков!
– Добавь еще насельников «Оптиной пу?стыни».
Скепсис Бочкарева не смутил спутника:
– А что? И Афон. Вроде как нравственный образец! Ни семьи, ни детей… и вообще людей сторонятся.
– И что из этого следует?
– А то, что есть другая цель появления на свет. Вот они поняли, почему нам дана эта, как ты назвал ее… неплотская боль… души. Не воспитанием же, не ремнем отец ее вбил! Кем-то встроена. С умыслом. – Самсонов, довольный аргументами, ударил кулаком в ладонь другой руки. – Так-то! А значит оценивать жизнь надо как-то иначе. И ни дети, ни семья тут не нужны, они для другого. Людка говорит – крест, не дают упасть.
– Да куда ниже-то.
– Ну, рухнуть! – отрезал Самсонов.
– Получается, мы ничего не сделали? До сих пор? – Бочкарев о чем-то задумался.
– Выходит. Но к моим баранам, с которых начал, – Самсонову явно не нравилось, куда Виктор «затащил» его. – Последний третий храм, иудеев-то, был разрушен, и те рассеяны по миру. А четвертого им не построить – в писании о нем ничего нет. Читаю в инете всё это, и приходит мне в голову мысль – а мы-то!.. мы, выходит, свой храм рушим! Ну, если всё за ними повторяем! Также! Ясен пень – параллель. И храм этот – доброта в людях. Или чистота помыслов, как говорят старцы из «Оптиной».
– Я смотрю, ты всерьез намерился.
Самсонов махнул рукой.
– Вон, узаконили однополые браки, педофилию, инцест и катим, и катим… Ловишь? Скажешь, совпадение? Так вот сначала атеисты узаконили одни цели – семья, дом, универ, там, карьера – вполне безобидные, но время идет, всё меняется и теперь уже пошли дальше, узаконили другие – те же самые браки, извращения, ювенальные изыски. Завтра объявят третьи – в обморок упадем. И обществу конец. Сначала расколем. Потом стравим. Примеров уже пруд пруди. А религия как столп – заповеди и всё. Не моги! Непреложный закон стабильности и мира среди людей. Этим и объединяет. Тыщи лет!
– А Израиль при чем?
– А при том. Если библия права, попытки собрать народ снова – жалкие потуги. Не даст тот, кто разбросал по небу звезды! Звезды… – повторил Самсонов, – экий выдумал политкорректный оборот! А евреи уперлись и мочат всех направо и налево ради этого, – он размашисто рубанул воздух. – Вообще, Библия – удивительная книга. Вот сказано… – он поморщил лоб, вспоминая, – «…и ты будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы; и господствовать будешь над многими народами…»[25 - Втор.15:6]. Это тоже про евреев. Как тебе? Вот теперь вспомни, кто у нас банкиры? Во всем мире? То-то же! Чистая правда написана. А значит, так тому и быть.
– Ну и нам, выходит, бороться бесполезно, если аналогию проводишь?
– Так и есть. «И дано зверю победить» – тоже из Библии.
– Да ну тебя! На людях такое не брякни. Тоже мне, новоявленный Сократ! И потом, среди евреев полно христиан. Ты уж говори – иудеи.
– Не…это понятно. А вот начни, полистай книгу-то! На всё по-другому смотреть начнешь.
– Сложно всё это. Особенно сегодня. А вот ты другую книгу почитай. Мы ведь сами создали Израиль. Если я правильно помню, Громыко – наш представитель на генассамблее ООН – еще до всяких «де-факто» заявил: евреи заслужили своё государство, и оно должно быть! А у нас было две трети голосов. Короче, мандат как государство, Израиль получил от Сталина. Потом и «де-юре» признал первым. Да и воевали с первого года нашим оружием – штаты наложили эмбарго на поставки. Не Сталин – смели? бы арабы как пыль в море. Чего сейчас об этом говорить.
– Только у них по всему Израилю памятники Трумэну! Но я ж не к тому!
– А… – Виктор махнул рукой. – Ну, назначили лепшим другом сионистов. Так если бог отказался, как ты говоришь – компания подходящая. Тот бомбу на Хиросиму, эти… ладно, проехали.
Некоторое время они шли молча. Двое мальчишек обогнали пару, пиная банку из-под пива.
– Батя говорил, в каждом дворе хоккейная коробка была, – пробурчал Виктор. – В стране-то при коммунистах. В секции зазывали – хочешь на бокс, хочешь хоккей. Лыжи на базе бесплатно давали – только ходи. А сейчас, вон, бесплатно только …
– Проехали, говоришь? Не скажи. Обреченность Израиля – бомба, – Самсонов взялся за свое. – И мы все дальше от храма. Только атрибуты оставили… кресты, там… Вот ты, когда в последний раз свечку ставил? – он цокнул языком. – То-то же. Ничего не построим. Среди барахла и жратвы – другое вообще мозги не занимает. Пипец миру подходит.
Бочкарев усмехнулся:
– Давай-ка, пророк, другие варианты, оптимистичней. В твоем стиле, а то затеял…
– Да пожалуйста! Ведь у нас неразлучимая связь с Израилем-то! – Самсонов хихикнул. – Крым и Тель-Авив в одном часовом поясе! А значит, в Севастополе футбол садятся смотреть с евреями одновременно. Как и пиво отхлебывать.
