скачать книгу бесплатно
– Полина!
Холодный пот обдал спину. Голос Елены вырвался откуда-то из арки, заставив сердце заколотиться. Женщина обернулась и увидела… подругу. Яшмовые стены позади, блики водопада дополняли сюрреализм картины. Она что есть мочи закричала:
– Ленка! Сюда!
Полина бросилась вперед, но… проход уже чернел пустотой. Эхо собственного голоса она узнала не сразу, потому как крикнула совсем другое.
– Не нужно сожалеть об ошибках, – донеслось из глубины. – Напрасно ожидая, будто сожаление когда-то перевесит их притягательность.
Голос угасал с каждым словом, и последнее было сказано почти шепотом. Будто невидимый источник отдалялся. Он таял вместе с уверенностью, слышала ли Полина что-то вообще.
Оглядев двор еще раз, мать, жена и подруга медленно побрела прочь, оставляя позади не только лестницы и бельевые веревки, но и старую пластинку – заботы о близких, пустые разговоры с подругами и даже шубку из альпийской козы. Полина уже понимала, что там, откуда она пришла, все идет по-прежнему, одинаково. Чередуя утренний кофе, хлопок двери за сыном, работу, на которой не все ладилось. Звонки, сериалы и суету среди вешалок бутиков. Всё это «прежнее» оставалось в сумраке проходной арки, угол которой, породив те самые обстоятельства, избавил ее от последствий. Жизнь почему-то временно давала ей передышку.
«Ши-ши-ши-ши…» – звук винила быстро стихал и, наконец, угас.
Остановившись у дома с покатой крышей, наполовину скрывающей окна второго этажа, перед мостом над речушкой, она увидела табличку с медной патиной: «Старая царская таможня».
– Зачем я тебе? – прошептала женщина и потянула ручку двери – та поддалась.
ЗЕРКАЛО
«Медвежий угол, – назидательно произнес рослый сорокалетний мужчина с округлым и румяным лицом, больше похожий на игрока в баскетбол, чем на профессионального охотника. Он обращался к Бочкареву и Самсонову. – Ходите только вдвоем – нынче их много что-то».
Леонид Кузьмич Амосов, управляющий строительным трестом на севере области, вмещающей три Франции, был спокоен всегда. Здесь, в девяти сотнях километров к северу от Иркутска, у верховьев Нижней Тунгуски, охотился еще его отец Кузьма Аверьяныч – коренной сибиряк, не мобилизованный по брони на фронт в сорок первом. Армия нуждалась не только в снарядах, но и в мясе, рыбе и прочих дарах матушки тайги. Благо, владения последней простирались на три тысячи километров на запад и столько же на восток. Причем, до ближайшей деревни было дней десять ходу: через непроходимые болота, неглубокие речушки по распадкам голубеющих в утренних туманах сопок, покрытых кедрачом да березой – самой верной российским просторам и самой выносливой, как и живущие на них люди. Тайга, эта зеленоглазая царица Сибири, с радостью привечала на своих бесчисленных тропах геологов, охотников и прочий бродячий люд, рассчитывая на новых искателей приключений, влекомых ее щедростью и красотой.
Именно у брошенных геологами пару лет назад трех новеньких «камазов» и остановился, рыкнув, вездеход с нашими героями, которые с удивлением смотрели на автомобили, груженые покрышками.
Леонид Кузьмич на этом чуде техники, гусеницы которого избороздили пол Эвенкии, забрасывал к базовому зимовью, что в двадцати верстах отсюда, припасы на время предстоящей соболиной охоты и зазвал друзей побродить с ружьишком, подышать свободой ни где-то под Парижем, а здесь. Не придуманной, а живой, широкой и честной, как душа этих просторов. Пока с напарником они починят крышу и подготовят «базу» к основному заезду через две недели.
– По «зимнику»[17 - Подобие дороги в Сибири, проходимой только зимой.] в позапрошлый год заблудились. На Ванавару тянули, – напарник, водитель-универсал, кивнул на «камазы». – Людей вертолетом вывезли, а стекла медведь покрошил – искал сгущенку.
– Чего же потом не забрали?
– Богато живут, – тот махнул рукой. – Пойду, масло проверю.
И направился к вездеходу.
Амосов тем временем осматривал кабину дальнего грузовика.
Они видели сегодня несколько зимовий с выдранными окнами. По традиции, уходя, охотник должен оставить припас для какого-нибудь бедолаги, его последнюю надежду. «Бедолагой» в одночасье можешь стать сам – бурные объятия рек давно перестали считать унесенные рюкзаки, снасти и ружья. Этот-то припас и влечет хозяина тайги. Ну, а если доведется сыскать сгущенку, удовольствию «косолапова» можно только позавидовать.
– Дальний вообще в полном порядке, кабина цела – заводи и вперед, – Амосов подошел к друзьям. – Ладно, переночевать есть где, – он кивнул на избушку у небольшой речки внизу. – А завтра – назад, двадцать километров на юг, до поворота на базу, помните, где зарубки?
«Не проскочим»! – отвечал Самсонов, улыбаясь, и посмотрел на Бочкарева, который был почему-то серьезен.
– Ну, ну.
Через несколько минут напарник, вытирая руки от смазки, весело бросил: готово!
– Так только вдвоем! – крикнул Амосов, хлопая дверцей кабины.
Гусеницы лязгнули, рев двигателя начал удаляться и, наконец, затих меж сосен.
– С двумя ружьями, думаю, не страшно, – бросил вслед Бочкарев.
– Не скажи, медведь, если захочет, обязательно «скрадет». Мне Серега рассказывал. Человек в лесу беззащитен без собаки. Нюх не тот… Ладно, пойдем, кинем вещи в зимовье, да прощупаем вокруг – может, рябчика какого на вертеле сварганим. А то вечереет. И дровишек подсобрать надо бы.
– Слушай, Амосов-то оборотистый мужик – и вездеход, и должность… сам себе хозяин. Хватка, одно слово! – восхищенно покачал головой Виктор.
– А то! Потомок Ермака! Пошли, что ли.
Они вместе направились к низенькой избушке в десятке метров от переката – ме?ста, где речка мелела, раздаваясь вширь. Собрав на поляне сухие веток для печки и бросив рюкзаки, они с ружьями двинулись вглубь леса. Самсонов уверенно ступал впереди. После пяти минут ходьбы он остановился.
– Что-то не нравится мне здесь – слышь, тишина какая.
– А какая должна быть? – Виктор, понимавший в альпинизме гораздо больше, нежели в охоте, замер у кустов позади.
– Мертвая. Птички не поют, – Самсонов глянул на вершины деревьев. – Ты вслушайся. Полная тишина.
– И что это значит? Без жаркого? Глухаря заварим, чего жадничать?
Они подстрелили птицу еще утром, по дороге сюда.
– А может, рядом кто ходит. Птицы тогда смолкают. Пережидают.
– Ты брось нагнетать-то. И так не по себе.
– Да ничё, просто темнеет, а то можно бы и дальше пройти. Вон ольхи да березы сколько – самый корм рябчику.
– Ешь ананасы, рябчиков жуй – день твой последний приходит, буржуй, – пытаясь бодриться, ответил Бочкарев. – Пусть жирует птаха.
– Хай живе, так и быть, давай обратно. Чай еще закипятить надо.
Самсонов снова двинулся первым. По мере приближения к реке настроение поднималось. Они весело обсуждали впечатления уходящего дня.
– Послушай, а напарник-то ловок на руки – сколько глухарей набил! Мы только за ружья, а он уже рычаги бросит и бах!.. бах!
– Да, и копылух[18 - Самка глухаря (сибирский обиход ).] полкузова. А у них мясо не-е-ежное, тает! «Рукастый» дядька. Редкий экземпляр.
– А гусеницу как чинил? Да… с таким в тайге не пропадешь!
– Гусеница что. Вот фрикцион полетит! Амосов его шофером лет десять держит. Вместе и охотятся. И глаз – алмаз. Рассказывал, как-то по снегу уже на лыжах идут, видят – в километре по склону мужик на их участке промышляет. Гребет себе хоть бы хны. А за это в тайге можно поплатиться. Я слышал, лет пять назад пара молодцев то ли выходили откуда, то ли зачем еще – зимовья грабили да жгли. Так одного нашли к дереву привязанным. Чуть не помер от голода. А второго ищут до сих пор.
– Нашел что вспомнить!
– Так вот, они было к этому мужику, а напарник-то и говорит: постой, мол, что-то не то. Пригляделись, а тот к колоде подошел да под нее поднырнул, а не перелез. И дальше почапал. Медведем оказался.
– А его они не трогают?
– Да почему! Только готовиться надо, дело-то серьезное. Мишка лошадь на скаку догоняет.
– Да ну!
– Точно. Амосов рассказывал, в детстве видел. Как пожар верхом пойдет, вся живность спасается, а бегут, случается, вместе. Оттуда и знает. Сильный зверь. Я пару лет назад смотрел передачу, как один пижон, из бизнесменов, на медведя с рогатиной ходил, а для куража просил друзей снимать на камеру.
– Богата Русь дураками.
– Да успел-то пару раз. Вот съемку последнюю и показывали. Дикий момент: голос за кадром – мол, смотрите, человек всё еще на ногах, вроде еще стоит – видно нечетко, а у него уже полголовы нет. Один взмах лапы. Похоронили.
И вдруг остановился.
– Витька, поглянь! – он махнул спутнику рукой, всматриваясь в землю. – Иди сюда.
Бочкарев, озираясь, приблизился.
– По твоему сапогу лапа, сверху.
Бочкарев наклонился:
– Ты смотри, как человечья нога! С пяткой!
– Если бы не когти. Медведь, – муж Людмилы потянул с плеча двустволку. – Надо же, минут через пять за нами. Ну-ка, давай прибавим шагу!
Друзья спешно, всматриваясь в каждую темнеющую корягу, двинулись вперед. Кусты уже казались зарослями, слова забылись, а за поваленными деревьями что-то мерещилось. Настроение упало. И только крыша избушки, мелькнув меж деревьев за речушкой, заставила Бочкарева выдохнуть:
– А у меня бутылка «Наполеона» с собой!
– Да уж, как раз ее минута, – заметил Самсонов, закидывая ружье за спину. – Только смутим охотников – никому в голову не придет тащить такое в лес. Каждый грамм на счету – у них-то вездеходов нет, как у Амосова. Это кола и презервативы – сопутствующие товары, – он хихикнул. – В газетном киоске как-то спросил, почему газет нет, а эти… на полках. Тетка так и ответила – мол, сопутствующие товары.
– А бутылка не сопутствующий?
– Не… тут другим смутим… увидят надпись – подумают, шпионы побывали! Слышал анекдот? – в голосе появились веселые нотки.
– Нет.
– Забросили американцы шпиона в Сибирь, а тот тут же провалился. Ну, второго готовили год по усиленной программе – а он туда же! Третьего выдрессировали по высшему классу – местные диалекты выучил. Приземляется, парашютик прикопал, бушлат да штаны с сапогами натянул, вышел на проселочную дорогу, сел на пенек нога на ногу да закурил самокрутку, – Самсонов обернулся и подмигнул Виктору. – Идет мимо старуха. «Здравствуй, американский шпион», – говорит. «Да ты что, бабка, я же с соседнего леспромхоза – в магазин за бутылкой ходил» – Ох, сынок, – отвечает та. – Сколь лет в Сибири живу, ни разу негра не видела!»
Хохот друзей услышала бы даже рыба, водись она на мелководье. Они осторожно, чтобы не черпануть сапогами воду, двинулись по голышам. Через минуту речка осталась позади, а дым из трубы зимовья манил уютом и теплом. Перед самой дверью Самсонов остановился и глянул на ту сторону переката:
– Значит, говоришь, чуть на ужин мишке не попались?
– Да уж… – Виктор тоже глянул на темнеющий лес.
– Но! – друг поднял указательный палец. – И даже это!.. не помешает нам выпить!
– Согласен! – заулыбался Бочкарев.
– А знаешь, что ворону без горлышка бутылки в котле не сварить?
– А зачем ее варить-то?! Кто ж ворону ест?
– Во, во! – Самсонов гоготнул. – А я лет пять назад, когда меня «раскатали» на ворону, постеснялся это спросить. Думаю, может, когда и варят, да выглядеть дураком не хотел. Попал! Дня три подкалывали!
Оба снова рассмеялись.
Через два часа глухарь был готов, печурка, радуясь гостям, трещала. Блики таинственно играли по стенам, свеча на потемневшем от времени столе освещала не самую последнюю по лесным меркам закуску.
Бутылка «Наполеона» была пуста уже наполовину.
– Послушай, а Ванавара – там же рядом Тунгусский метеорит? – глаза привыкли к темноте, и Бочкарев с интересом осматривал избушку.
– Ага. Рукой подать. И репер профессора Кулика на единственной улице стоит – цепями огорожен.
– Тот, что первую экспедицию вел?
– Он самый, – Самсонов с удовольствием жевал мясо. – Раньше закрытая зона была, экспедиция стояла. Никак не добраться. Только вертолетом геологов. Иногда летом студенты, из самых отчаянных, нет-нет да пробирались. Петр Золотов водил на метеорит.
– Откуда знаешь?
– Да тоже Серега рассказывал. Он как-то с оказией на вертолете с Герасимовым, другом Амосова, летал. Валентином Алексеевичем звали, из энергетиков, первопроходцев. Хороший мужик был, основательный. Такой же здоровый, как Амосов. Помер недавно. Он-то Серегу к охоте и пристрастил. Я даже встречался с ним раз – тот в Иркутск прилетал. Всё вспоминал, какой кабак в «Арктике» брутальный был.
Самсонов мечтательно вздохнул, будто это он, а не помянутый Герасимов, любил провести там по случаю вечерок в далеком студенчестве.
– Нефть в Ванаварах, говорил, необыкновенная, белая. Прямо в дизель заливают – и работает. Электростанция – тоже дизельная. Три движка.
– Без перегонки?!
– В недрах завод, в земле-матушке. Во, какими богатствами владеем. Сейчас нефть качаем из западной Сибири, а отсюда еще по большому счету и не трогали.
– Короче, обречены на сырье, – уныло заключил Бочкарев.
– Да прекрати ты! Помнишь разговор? Если нас укоряют в половине сырья в валовом продукте, тогда и мы укажем Америке, что у них восемьдесят процентов в нём – услуги. А если этот «воздух» вычеркнуть, что от нее останется? Ведь кроме оружия, лимузинов и самолетов ничего не производят. Адвокаты там, страховые агенты, Бродвей, баскетбол да всяких шоу – половина услуг вообще развлечения. Короче – стрижка собак… изюминка, кстати, по сто долларов штука. И собак сто миллионов! А вот скажи-ка, что в первую очередь должен отражать валовой продукт страны? В современном мире, подчеркну! – кулаки уперлись в бока. – Все более и более небезопасном! Разум и логика, – он постучал пальцем по лбу, – подсказывают: должен отражать способность страны защитить свои ресурсы и население в случае угрозы таковым! И ничего!.. ничего больше – с продуктами и авто уже давно всё решено. И уж точно не стоимость Голливуда или сколько денег перегнали из одного банка в другой. Так вот, если производство принять за главное – его, напомню, там всего двадцать процентов – то картина меняется в жуткую для янки сторону. Банковская система в первые минуты серьезного конфликта вылетит. Как и остальная «стрижка» собак. Роль играть будет потенциал совсем иного рода. И только! А по нему мы вполне соизмеримы. Потому до конфликта им надо выиграть людей! Наших. Убедить во второсортности. Ведь были такие настроения в девяностых. Оппозиция и сегодня так думает! Крики-то: «У них лучше, надо сделать как там»! – оплачены, Иудины. Чему и служит их методика подсчета вала. Исправно. А все эти феньки с голыми жопами на Бродвее роли не сыграют. «Хлеба и зрелищ»! Помнишь, кого это сгубило? Римскую империю!
– Ну, Рим сгубили простые человеческие пороки – зависть, коварство и тщеславие, – глаза Виктора смотрели озорно. – А вот стрижка собак… – он хохотнул. – Смотри, попадешь под санкции!
– А загоржусь! – Самсонов подался вперед. – Представь, как легко поднять валовой продукт! Какой-нибудь Рокфеллер возьмет да и начнет платить по миллиарду своей дочери за выгулы семейного шпица. И если та зарегистрирует фирму – миллиард пойдет на рост! За свою методику «амеры» будут биться до крови!
– Согласен… изящно поднёс! – восхитился Бочкарев. – Побаловал широтой кругозора.
– А могу! – тот довольно заулыбался. Улыбка на секунду отвлекла, но только на секунду. – Кстати, «газо» и «нефтедобыча» – одна из самых наукоемких отраслей в мире, – ладонь Самсонова дважды твердо ударила по столу. – И технологии сплошь передовые!
– Вроде китайцы их нагнали. По валу?
– Заметь! Даже по их методике подсчета! Зуб даю – со дня на день подправят. За свои стандарты амеры грызть будут каждого. Не сомневайся. Это не Сирия и не Иран – здесь у них «лежбище», «малина», помнишь Высоцкого? Вот такие бои неместного значения нас ожидают! – палец Самсонова уперся в друга. – Другие вершины пора брать, товарищ альпинист! Другие подходы…
– А как биться-то будут? – Виктор отвел палец, соображая, как того раззадорить еще больше.
– Да хотя бы введут на услуги коэффициент «два» – ну, утяжелят их в общем весе «вала», мол, потребление превыше всего!.. – их родная парадигма, и привет, еще лет на сто первое место! И тогда Китай хоть весь мир завали товарами – в лидерах будут «амеры». А на обман они плевали, дело привычное. Говорю, главное – методика! Вышибать козырь надо, вышибать! Свои агентства делать, свои методики, свои оценки применять, а не пахать на дядю Сэма. Нас три миллиарда! Валовой продукт давно не экономика, а политика! А значит война.
