скачать книгу бесплатно
– Надеюсь, разглядел. Если вы делите вину, ошибки. Героев и людей. Им порой очень больно, страницам… если автор – вор. И больно вдруг ему, коль вора пригвоздил. Мне удалось открыть двери старой царской таможни. В одном городе. Поддалась. Зайдем же вместе – там архив. Всех шрамов на душе у каждого из нас. Всех тайн. На полках пыль. Следов исправить – нет.
– И не заскрипела? – Куприн, казалось, завидовал. – Знаете… не выношу скрипа петель… они по типу и способностям различны. Иные и на шее издают.
– Скрипит другая дверь – на выход. Моя – на вход. А шея… стерпит всё.
– Да, да… – Грин задумчиво качнул головой, – Таможня… удивительное дело. Коль не пронесть, не протолкнуть и не исправить. Я видел сон…
– Постойте… а мосты? – Куприн будто встрепенулся. – Минуло ведь сто лет. Сподобимся ли?
– Хоть двести, хоть пятьсот! Позволь героям то, чего не позволялось – сливая вымысел с живыми именами, давай им право высшее – писать! И править, бичевать. Соперничать и спорить. Как всё пойдет на лад! Повержено бесчинство помрачения. Меняй же стиль, и замысел, и цель! Ведь даже первая любовь не в счет! В зачете только постоянная!
– Но время! Время! Столько утекло… неужто ли возможно? – Грин в радостном порыве повернулся к другу. – Столь радикально прозу изменить?
Тот пробормотал:
– А что? Готов я след оставить. И пошлость, мох, и плесень под сапог. Мою. Коль время всех к ответу призывать.
Незнакомец вдруг опустился на одно колено и снял уже свою шляпу.
– Спасибо вам. Но время-то – стоит, – в глазах сияла благодарность. – Уж четверть века. Но герой объявлен! Страница перевернута. Осталось вписать, впечатать, вбить! – Он повернулся к городу. – Смотрите!
Что-то зашелестело, зашумело, и вся компания увидела вдруг пирамиды книг на улицах прямых и ровных, бегущих от старых причалов вдаль… по русской земле, словно указывая взгляду путь к ее сердцу. Пирамиды начали таять, расползаться и полнить переулки, из которых полился? свет. Часы же на башне начали бить двенадцать, не двигая, стрелок. Будто оставляя в безвременье целую эпоху.
– Как там, в одном фильме… – Гость взмахнул рукой, – время должно уходить торжественно, с боем!
– Смотри, Саша! – Куприн указал на столик с бокалами перед ними. – Да он волшебник!
– А что до нас… – восторг передался их новому знакомому, – потратимся на херес – счет невелик! Россия оплатила больше. Да пригласим читателей за стол. Они зажда?лись в мути бытия. В наследии имен.
Друзья одобрительно переглянулись. Мужчина развел руки, приглашая невидимых «листателей» страниц:
– Прошу вас, вольные, свободные, разумные. Мы вместе возведем мосты!
Грину показалось, будто холодок воздуха шевельнул на голове волосы. Потом снова и снова. Кто-то миновал его, кто-то сочувственно вздохнул, и лишь один остановился, пожимая руку. Писатель в ответ, было, обнял того, но не смог – призрачность еще не покинула место, прохожий не стал еще человеком.
– Позвольте же начать… – незнакомец повернулся к нависающей стене дымчатых гор и поднял бокал: – Глава первая «Город ноль»!
Друзья замерли от наступившей тишины.
* * *
– Гроза. Парусники пытаются кормой войти в гавань. Между штурвалами кораблей проскакивают молнии.
– Войти?! Кормой? И между штурвалами?! Но молнии всегда бьют вниз.
– Нет, нет. Вглядитесь. Идолы просто вас заворожили.
– Но… такого быть не может!
– Не видели горизонтальных молний? Типичная неосмотрительность. Отложите известную пьесу и посмотрите фильм «Вишневый омут[13 - Вишневый омут. Фильм по роману М. Алексеева.]», где режиссер и автор сделали главное в жизни. Схватки между ними обязательны.
– Молний? Или авторов?
– Подходов. Курсов. Ведь приписка та же – Россия. И вы увидите бушприты кораблей. Могучих. Мощных. И вседостижимых.
ГОРОД «0»
Полина плакала молча, опустив глаза. Никто вокруг не мешал делать это. Странному сумасшествию партера, да и всего зала было не до нее. Не мигавшая прежде соседка истошно кричала, выбрасывая руку с платком в сторону сцены. Ей подвывал господин с бородой, что сидел позади. Полина не видела их – усыпанный листьями паркет своим желто-красным разноцветьем пробивался сквозь слезы, превращая видимое в сказочный калейдоскоп. Тихий плач одинокой женщины, во второй раз оставленной всеми, посреди бушующих страстей, был также одинок в этом зале. Чувство потери себя, ненужности другим оставалось, как и тогда, у двух плащей и шубки из альпийской козы, когда исчез Андрей, затем ее подруга, когда задалась вопросом: всё ли у нее в порядке? Вопросом, который не был замечен супругом, как и сейчас слезы… Таков неумолимый закон, оставляющий не замеченной в мире тихую боль женщины. Никем.
Палантины и фраки, которые удивляли нашу героиню минуту назад, уже не трогали ее. Мысли были далеко.
«Дима, Димочка, сыночек…» – прошептала Полина.
Семнадцатая страница чуть шевельнулась и вздохнула.
Вдруг шум снова прекратился. Тишина, такая нужная, столь необходимая сейчас, заставила медленно поднять голову.
Пара на сцене опять застыла в нескольких шагах от своих контуров, оглядываясь на них, будто сожалея. Девушка, похожая на Лену, исчезла. Немигающая соседка, подчиняясь общему оцепенению, откинулась назад. Всё замерло, будто и не было того промежутка, в котором случилось, обрушилось, смело?. В котором она пропала. Однако отчаяние не покинуло, а просто изменилось – стало безразличным в женской беспомощности.
– Вот видите, достаточно одной театральной паузы, одного шага – и самое бурное течение, увлекавшее вас прежде, останется в прошлом.
Голос, тот самый с бульвара Гагарина у Ангары, мягким баритоном заботливо дал о себе знать. Оцепенение сняло, как рукой. Это был он! Господин рядом, с рукава которого свисала паутина без единого листочка, оказался мужчиной, что взял руки женщины в свои тогда, на набережной. Но не забытой во времени и далекой «набережной туманов»[14 - Кинолента Марселя Карне (в главной роли – Жан Габен).] с ее печальным финалом, а на другой набережной – надежд, где обязательно случается в жизни побывать каждому, но распознать дано немногим.
– Вы… вы тоже замирали? – шепотом, словно боясь спугнуть мгновение, в котором нашлось место не только ей, спросила наша героиня.
– О, да. Замираю. Когда перо в руках у вашего знакомого. В благоговении. Со страхом за результат.
– Знакомого?
– Пустое. – Он отмахнулся и указал на рукав: – Взгляните на эту паутину, я ждал вас почти весь тринадцатый месяц… в котором не бывает листопада. В своем. Только здесь мы можем говорить на равных. Но он заканчивается.
Полина покачала головой: – Помню… вы сказали… да разве ж может быть всё в порядке.
– Значит, бульвар Гагарина все-таки то место. – Мужчина улыбнулся. – А теперь… мы пойдем искать особые розы, которые распускаются без шипов.
– Да кто же вы?! – глаза женщины светились нечаянной радостью.
– А другие слова… помните? «Это не самое худшее в жизни». Согласно им – для того я и здесь, – ласково глядя, ответил незнакомец. – А кто… – мужчина загадочно улыбнулся. – Безвременно исполняющий роль мужа. – и, видя удивление, поправился: – не вашего. Я тот, которому пока можно всё и который «там», – он кивнул назад, – всегда находится в зале ожидания. Самом удивительном под небом зале… рядом с набережной.
Он встал и поднял локоть.
– Руку, мадам.
Пара медленно вышла из театра.
Пустынная улица обдала прохладой и тишиной. Вечер угасал. Унылый свет рекламы, редкие огни окон, мигающий вдали светофор – вот и всё, чем встретило их странное безлюдие тишины.
С минуту оба шли молча. Ощущение какой-то незавершенности, незаконченности картины вокруг, подступило к Полине легким недоумением. И тут нашу героиню осенило: город не наполняла жизнь. Он застыл. Ничего не двигалось, не проезжало, не слышались голоса. Нигде. Будто всё однажды умолкло, а немые вскрикивания светофора – лишь стоны сочувствия ей. Будто светофору знаком этот путь, как и люди, познавшие его.
– Где мы? – тихо спросила она.
– В городе Ноль.
– Город Ноль?! Что это?
– Город героев. Ими здесь становятся.
– Каких героев?
– Удивительных, необычных героев. Одного романа. Неподвластных закону жанра.
– Удивительных? Жанра?
– Который выдумали сами люди. Исключительности некоторых наций и неразумности других. Ведь мы всегда были причастниками самой великой постановки мира. Где широкие, невероятно красочные мазки Автора, перемежаясь с нашими, еле заметными штрихами, создают ту великую путаницу, в которой одни народы, наблюдая за другими, полагают, что находятся в зрительном зале, откуда окриком или овациями можно править жизнь подмостков. В то время как другие – на сцене, готовы поклясться в том же. Понимание высокого равенства доступно не толпам, а лишь одному, но каждому. Стоит только захотеть. А площади не подозревают об этом и не устают искать в себе признаки первых. Легко меняя уговоры на окрик, орала – на мечи, а историю – на выдумки проходимцев. Забывая великую роль каждого этноса в ней. Но заставить дышать одних под счет других никому и никогда не удавалось. За осознание такой простой истины крикуны всех времен, став лидерами стран и народов, платили идолам баснословную цену. Миллионами жизней. И всякий раз у крикунов отказывала память.
– Постойте, но есть и другой жанр… – Полина осторожно прервала незнакомца. – Христианство говорит, что люди все одинаковы. И даже более того – у всех была одна мать… Ева.
– Неплохо. Для такого места и сразу лифтом. Но роль христианства другая. Оно известило о посещении земли Богом под именем Иисус Христос. Всего два тысячелетия назад вселенная заговорила с нами человеческим голосом. Поведав, что для неба родился каждый. И как изменив себя, может быть прощен и принят обратно. Даже в последние мгновения жизни.
– Да ведь советов как надо жить хоть отбавляй! И все убедительны.
– В христианстве – опора на великое милосердие, вложенное в человека при сотворении. Только оно призывает любить «врагов ваших». Просить за них небо. Ни в одном «совете» вы такого не найдете. Их цели другие – любыми способами ту опору подменить личным благополучием, якобы влекущим и благополучие остальных. Для того придуманы новые «заповеди», новая мораль и новая модель равенства. Полов, отношений и свобод. Но любви там места нет. Есть вожделение и страсти – зависть, ревность и поверженные грани разумности.
– Но… мне кажется, чего-чего, а любви-то в мире достаточно, – по-прежнему несмело возразила Полина.
– Припомни, когда ты готова была обнять, улыбнуться и помочь не близкому тебе человеку, не родной кровиночке – это делают и негодяи – а просто прохожему? Неказистому, нескладному, неопрятному. А сколько из них тебя вообще раздражало. Полагаю, и врагам своим, завистникам, ты не желала ничего хорошего? Или не прав?
– Ну… наверное так… – нехотя согласилась женщина.
– А на что была готова ради нищего? В лохмотьях и пьяного к тому же?
– Пьяного?
– Отталкивает? Уже? Ну, а ради насильника, убийцы?
– Это слишком…
– Так и советуют «новаторы», одобряя твою оценку несчастных. А люди, даже готовые помочь, не допускают и мысли об одинаковости изгоев и себя.
– Одинаковости?!
– Видишь, как легко перестать быть христианином – ты сделала это на раз, даже не заметив.
– Ну, да… я читала, вроде, в Библии, – слукавила Полина, лихорадочно вспоминая всё, что слышала от Андрея. – Если любишь родного и близкого, за что же тебе будет награда? Несложно любить того, кто хорошо относится к тебе.
– Одинаковость людей влечет любовь каждого ко всем и наоборот. Попробуй защитить хулигана от гнева толпы – и он будет обезоружен. Не правда ли, новый ракурс?
– Увы, – Полина вздохнула. – Сколько ни пробовала, не могу заставить себя любить всех.
– И не сможешь. Такая любовь обретается. Она не требует взаимности, как обычная, земная, которая без ответного чувства страдает. А страдания – черта любви покореженной страстью. Первая же – любит безответно! Вот прошение о ней и есть цель жизни. Когда стучишься и просишь. День и ночь. Смиряя в остальном себя. Прося подать тишину ума и молчания на обиду. Но можно не успеть.
– Но я видела влюбленных! Много раз! – женщина цеплялась за последнее. – А безумная!.. безумная любовь?! Я тоже видела! – Полина хотела добавить «испытала», вспомнив молодость, но осеклась.
Мужчина вздохнул.
– Не только ты. Когда-то видел и я. А через годы? В отношениях холод под минус сорок.
Полина поежилась.
– Или похуже – ненависть друг к другу? Неужто не смотрела телевизор? Только одна ненависть не устроит губителя душ – ему надо мертвить человека до конца и уже другими страстями, что следуют за первой по пятам. Месть, подлость, предательство. Коготок увяз… Безумие настигает их. Шоу об этом транслируют уже каждый день. «Затейники» действа и не догадываются, что сами вовлечены и погибают. Так что за любовь такая? Если до ненависти шаг? Можно ли так называть принятые отношения полов?
– Но были и другие! Счастливые!
– Многих знаешь? Или со слов? Мол, для всех они были прекрасной парой.
– Неужели ее нет?..
– Есть. Конечно, есть. – Незнакомец отвел взгляд и задумчиво погладил рукой подбородок. Он был явно удручен опережением событий. – Россыпи великой Любви доступны и двоим… и даже не по прошению. За другое, – он посмотрел на Полину так, что у нее пробежал мороз по коже.
– Ну… хорошо… хорошо, – пролепетала она, бодря себя торопливостью. – А… а любовь к музыке? Любовь единения с природой? А «дети цветов»? А Индия? Рерих? Кришна, наконец?
– Добавь его шестнадцать тысяч жен и забудь, что Будда не допускал в свой орден больных и калек. А потом и стариков, – перебил мужчина. – Что Кришна помогал царевичу Арджуне, который не хотел смерти родичей, обманом и подлостью расправиться с ними.
– ???
– Да, да. Но последователи будут упрямо называть учение любовью.
– А что же она тогда настоящая любовь, которая включает всё?!
– Один Святой, думаю, слышала о таких, взывал: «О, если бы я мог отдать свое тело прокаженному, а его плоть взять себе! Облегчив тяжкие страдания, разделив участь». Говорил искренне, понимая невозможность такого на земле – совершенной любви здесь нет. Тысячелетия отблески ее, зарницы, выхватывали в темноте вехи к ней. Пока не появилось христианство. И наша благотворительность, наша помощь, милостыня – только проба, попытка взять чью-то боль на себя. Маленький сполох, отблеск великой любви на тебе. Ведь мы помогаем, понимая и сочувствуя, но ни в коем случае не желая себе испытать те же страдания. Не допускаем мысли. Я помогу и облегчу – но не дай мне Бог такого же – вот мысли поврежденного разума человеческого. Как далеки они даже у честных и порядочных людей от вершины того великого чувства. Ведь и несчастные живут рядом только для нас. Для возможности лечить нам себя.
Мужчина тяжело вздохнул и покачал головой:
Полина, смущаясь, тихо прошептала: – Увы. Человек не любит сложного пути.
– Ревнители «свободы» заманили простотой – тремя словами: Успех в благополучии и в мире.
– Но… разве это плохо?
– Обманщики крепко постарались, чтобы ты так думала. Но люди смотрят ту же постановку, что и века назад – с «Перуном», «Зевсом» и «Атлантами». Телец из золота сменил Ковчег Завета – все стали Иудеями Синая. Втащили идолов «имен» на постамент. И нет на них сегодня Моисея. Более того, разбуженные идолы начали уже сами черкать страницы, противясь «новым» авторам, «нового» жанра. Они правят уже и новые «заповеди», растаскивая человека по частям. Обещая сласть потерянного Рая здесь и сегодня. Мир без нищих и больных. В свободе ото всего. Но сцены те – Перуны, а заповеди – ложь. Ведь пишущие сами прокаженные.
– Всё это неприятно… – Полина поморщилась. Она не понимала аллегорий. – А здесь?.. в вашем городе?.. герои чьи? Чего?
– Романа. Где можно повзрослеть. «На всякий жанр найдется свой отступник» мой девиз. И город – для таких!
Женщина, скрывая приятное изумление, отвернулась, будто разглядывая что-то в переулке. Лицо зарделось.
– О город! Мой фрегат! – мужчина вытянул руку вперед, не заметив смущения Полины. – Укрытие и гавань! Бегущих от людей… от низости высот. От путаных тирад, от холода объятий, от лозунгов, знамен и позолот. – Он вдруг улыбнулся. – Здесь можно изменить пролог и постановку. Исправить и помочь. Да что там!.. – излечиться!
