скачать книгу бесплатно
– Надобно узнать, в чём его обвиняют, и дать показания, чтобы защитить его. Я должен выяснить…
– Давайте примем как безусловный постулат, что никуда ехать вы пока не в состоянии, – Филипп прошёлся по комнате. – Что мы можем сделать прямо теперь?
– Мы? – В голосе Ладыженского прозвучало такое изумление, что Филипп внимательно взглянул на него.
Гость смотрел недоверчиво, словно пытаясь понять, что за игру затеял его новый знакомый.
– Ну да, – просто пояснил Филипп, ему вдруг сделалось легко и спокойно, – я хочу вам помочь. Раз вы не можете сесть в седло, я поеду в Петербург вместо вас. У вас есть друзья или родственники, которым можно довериться?
Алексей надолго замолчал. На осунувшемся лице, словно в волшебном зеркале, отражались попеременно сомнение, недоверие, недоумение, растерянность.
– У меня нет друзей, – тихо сказал он, наконец. – В академии ко мне неплохо относились капитан нашей роты, господин фон Поленс, и мой однокашник, Игнатий Чихачов.
*******
Лиза задумчиво следила взглядом за скользящими по стеклу каплями – к ночи пошёл дождь. Зябко кутаясь в шаль, она стояла у окна, за которым ходили смутные тени от колеблемых ветром ветвей.
В доме было тихо. Давно спала Элен, клубочком свернувшись на постели. Шуршал за окном чуть зазеленевшими ветвями просыпающийся сад.
– Что же ты натворил, Алексей Ладыженский? – беззвучно шептала Лиза. – Почему тебя ищут? И где ты сейчас?
…Они появились после обеда, когда Лиза вместе с матушкой и воспитателем Петром Матвеевичем сидела в гостиной, а Элен за клавикордами играла новую, недавно разученную пьеску. Тонкие руки Элен легко порхали над клавишами. И погрузившаяся в вибрирующую, словно дрожащую, музыку Лиза заметила горничную Глашу и двух незнакомых мужчин за её спиной, только когда матушка резко поднялась.
– Вас просят, барыня, – испуганно пролепетала Глаша. – Я говорила, что вы не принимаете, но оне настаивают…
Один из посетителей бесцеремонно отодвинул Глашу в сторону и вошёл в комнату, второй остался в передней.
– Что вам угодно, господа? Кто вам позволил вторгаться в мой дом? – Тон у матери был такой, что Лиза невольно поёжилась.
На господ посетители походили мало. Тот, что стоял сейчас посреди гостиной и сжимал в здоровенной, похожей на клешню, руке треуголку с обтрёпанным галуном, быстро оглядел присутствующих. Смотрел он внимательно и цепко, и Лизе отчего-то сделалось очень неуютно.
– Нижайше прошу простить меня, ваше сиятельство. – Голос незнакомца был столь же неприятен, как и внешность – гнусавый и вместе с тем вкрадчивый. – Экспедитор Тайной канцелярии Малютин. Имею приказ его высокопревосходительства Андрея Ивановича Ушакова опросить всех проживающих в здешних местах. Дело срочное. Государево!
Он значительно оглядел присутствующих, и вновь, ощутив на себе пристальный взгляд покрытых красными прожилками глаз, Лиза зябко передёрнула плечами.
– Разыскивается мятежник, противу матушки государыни злоумышлявший. Ладыженский Алексей Фёдорович. Знаете такого?
– Ладыженский? – Матушка задумалась, лёд в её голосе чуть подтаял. – Фамилию слышать, кажется, приходилось… Нет, не припомню.
– Извольте взглянуть. – Неприятный человек достал из кармана изящную безделушку – медальон на ажурной золотой цепочке – раскрыл и протянул матушке.
Та взяла двумя пальцами, точно таракана, но посмотрела внимательно.
– Нет. Я не знаю этого человека.
– И не встречали его в течение последних двух-трех дней?
– Говорю же – нет. – В голосе матери вновь зашуршала позёмка.
– Я должен опросить и показать сию парсуну всем проживающим в доме.
Матушка так же брезгливо передала медальон Петру Матвеевичу.
– Боюсь, я мало чем смогу быть вам полезен. – Пётр Матвеевич улыбнулся фискалу, возвращая портрет. – Я почти не выезжаю из имения и уже много лет веду очень замкнутую жизнь.
– Припомните, может, вы встречали его в окрестностях?
– Нет, сударь. Посторонних здесь не бывает.
– Не думаю, что мы можем вам помочь чем-то ещё. – Матушка холодно пожала плечами.
Но неприятный господин не спешил откланяться.
– Мы опросим ваших дворовых и прислугу, но и барышням должно ответить, не встречался ли им этот человек.
– Мои дочери не бывают за пределами дома, они не могут знать вашего мятежника!
– Уверен, что так и есть, – улыбка у фискала была, пожалуй, даже более неприятной, чем всё остальное, – но приказ есть приказ. Его высокопревосходительству может показаться странным, если вы станете возражать, ваше сиятельство.
Лиза чувствовала волну отвращения, исходившую от матери, но та, чуть поколебавшись, вновь взяла медальон и повернулась к Элен.
– Елена, скажи господину, знаешь ли ты этого человека? Быть может, он встречался тебе где-то в последние дни?
Элен внимательно посмотрела на портрет.
– Нет, матушка. Какой милый юноша! – прибавила она и улыбнулась.
– Лиза, взгляни ты.
Лиза взяла протянутую ей изящную безделушку, и затейливая вещица едва не выскользнула из внезапно вспотевших пальцев.
С тонко написанного эмалевого портрета на неё смотрел давешний незнакомец. Обладатель холодных глаз и тёплой улыбки…
– Нет, матушка, я не знаю этого господина, – произнесли Лизины губы отдельно от неё.
…Босые ноги подмерзали на холодном полу. Вздохнув, Лиза скользнула в разобранную для сна кровать, под тёплую перину.
Однако сон ещё долго не шёл к ней. Точно наяву вставало перед мысленным взором лицо из медальона – насмешливо сомкнутые губы и внимательные тёмно-синие глаза.
Глава 2. Санкт-Петербург
.
Странно, но отец, кажется, обрадовался приезду Филиппа.
А вот Данила, узнав о желании питомца отправиться в столицу в одиночестве, устроил настоящий скандал. Он категорически отказывался отпускать его одного – просил, умолял, стенал, и Филипп, в конце концов, разозлился:
– Я что?, дитя малое, что без твоего пригляда и шагу ступить не могу? Ты остаёшься здесь, ходишь за господином Ладыженским и следишь, чтоб про него ни единая душа в доме не дозналась.
– И как вы сие мыслите? – Данила подбоченился. – Я должен в ваших комнатах денно сидеть и аки пёс цепной никого не пущать? Ни девок, чтоб прибрались, ни ключницу? Да кто я такой, чтоб этак себя держать?
– Скажешь, барин не желает, чтоб в его комнатах дворня шныряла. Я сам ключнице велю, чтоб у меня не прибирались, дескать, только своему человеку доверяю…
– И станет на вас весь дом волком глядеть…
– Да и чёрт с ними!
– Пусть так. А как будет выглядеть, когда я из ваших апартаментов с ворохом тряпок кровя?ных выйду? Али с горшком?
Филипп задумался. Данила был прав. Рана кровила, обрабатывать её и перевязывать недужного требовалось постоянно. И как бы ни сторожился дядька, в полном прислуги доме ему вряд ли удастся ухаживать за гостем так, чтобы никто этого не заметил. Тем более что интерес и к нему, и к молодому барину со стороны дворни был столь горячим, что хоть пирожки на нём выпекай.
Рассказать про Ладыженского ключнице? Нет, нельзя… Вчерашние визитёры опросили всех слуг и портрет показали. И даже если ключница не бросится доносить про гостя в Тайную канцелярию, то отцу уж доложит беспременно. По всему выходило, что уезжать из имения Филиппу нельзя. Ах, как неловко! Сам предложил помочь, а теперь что же, на попятный?
И тут его словно током ударило.
– Гошпиталь! Матушкин гошпиталь! Что там теперь?
И он выскочил из комнаты, провожаемый хмурым взглядом Данилы.
Небольшой флигель, расположенный на краю заднего двора, стоял заколоченным. Было видно, что им давно не пользовались. Филипп вздохнул. Интересно, помнит ещё кто-нибудь, что здесь было десять лет назад?
Он помнил. Матушку в светло-сером подряснике с косынкой на волосах, ласковую улыбку на рябом некрасивом лице, руки, ловко щипавшие корпию и сворачивавшие длинные полосы ткани для перевязок. От её ладоней всегда пахло лекарствами, и запах этот казался Филиппу лучшим запахом на свете…
Мать была святой. И теперь она возле Престола Господня. Филипп твёрдо знал это. Всю свою нерастраченную любовь, всю нежность она отдавала Филиппу, но их было так много, такой океан любви, нежности и доброты, что хватало всем, кто был вокруг. И мать устроила в своём имении больницу для крестьян. Наняла лекаря и сама помогала ему, ухаживала за страждущими, не гнушаясь грязной и тяжёлой работы. Соседи с недоумением пожимали плечами, за глаза называли её «блаженной», а на шалопая-отца поглядывали с сочувствием.
Когда мать умерла, «гошпиталь княгини Анны» вскоре перестал существовать.
– Помоги мне, матушка, – тихо попросил Филипп и погладил поточенную жучком бревенчатую стену.
Ключница Ефимия выслушала молодого барина почтительно и ни единым мускулом на лице не шевельнула, когда тот объявил, что желает в бывшем гошпитале устроить лабораториум для проведения химических опытов.
– Помогать мне будет мой камердинер, а прочие пусть туда не суются, – закончил Филипп. – Поскольку сие для не разумеющих химическую науку зело опасно – может содеяться взрыв.
Услышав про «лабораториум», Данила схватился за голову.
– Да как вам этакое в голову влезло! Вас же теперь колдуном почитать станут, да и меня заодно…
– И прекрасно! Пусть считают. Будут держаться от нас подальше, – отмахнулся Филипп.
Через два часа гошпиталь был готов для принятия нового пациента: заколоченные двери открыты, внутри всё выметено, дымоход прочищен, печь протоплена.
Поздно ночью Данила с Филиппом, вздрагивая и оглядываясь от каждого шороха, отвели Ладыженского во флигель. Тот с трудом держался на ногах и, едва его уложили в постель, заснул тяжёлым сном, больше похожим на забытье.
Однако, когда рано утром Филипп засобирался в столицу, Данила вновь встал на дыбы.
– Не дело вы затеяли, барин, – хмуро твердил он. – Вы этого молодчика и не знаете вовсе. А ежели он зловредец какой и не с дурна ума его ищут? Сказать-то, я чай, что угодно можно – с брехни акциз не берут… Ну а коли сыщут в вашем дому? Тогда что? Одумайтесь, Филипп Андреич, ведь и себе, и батюшке жизнь попортите!
Доводы милосердия, приводимые Филиппом, не произвели на дядьку никакого впечатления. До Ладыженского ему не было дела.
Кончилось тем, что Филипп приказал слуге подчиняться в весьма резкой форме, чего не делал ни разу в жизни. Садясь на коня, он старался не смотреть в тоскливые Данилины глаза и предпочёл не заметить, как тот украдкой перекрестил его.
Воспоминание тут же испортило настроение. Филипп подошёл к окну, приподнял тяжёлую бархатную портьеру. По улице вереницей двигались экипажи и верховые, прогуливались нарядно одетые господа. И он вновь подивился, какое оживлённое движение в Петербурге.
В дверь постучали.
– Входите, – пригласил Филипп.
В комнату заглянула Мария Платоновна. Он приехал поздно ночью и ещё не встречался с ней.
– Доброе утро, Филипп! Как вас устроили?
– Спасибо, всё замечательно.
Она придирчиво осмотрела богато и со вкусом убранную комнату, потом перевела взгляд на Филиппа.
– Андрей Львович велел передать вам, что завтра вечером мы едем слушать оперу, а на среду назначена охота.
Филипп молча склонил голову, давая понять, что новость принята к сведению, но мачеха не уходила.
– Вы позволите? – она подошла к шифоньеру с резными дубовыми дверцами.
Филипп не понял, что именно должен ей позволить, а княгиня, видимо, приняла его молчание за согласие. Открыв шкаф, она переворошила стопки камзолов и сорочек.
– Вам необходимо обновить гардероб, – сказала она деловито. – Я велю послать за портным.
Филипп вспыхнул:
– Не стоит, сударыня, у меня всего довольно.
Мария Платоновна мягко улыбнулась и подошла к нему:
– Мой мальчик, не обижайтесь, светская жизнь накладывает определённые обязательства. Одно из них – следить за модой. Ничего, скоро вы постигнете все эти премудрости. – Она ласково коснулась волос Филиппа, перебирая пальцами густые тёмные локоны. – Портной, куафёр[15 - Парикмахер, мастер по причёскам, изготовитель париков.] – и вы станете неотразимы, сударь, даже для избалованного блеском Петербурга.
Она вышла, а Филипп в смятении остался стоять посреди комнаты. Он привык считать мачеху своим главным врагом, виновницей смерти матушки, алчной хищницей, что женила на себе отца ради денег. И ненавидел просто потому, что она заняла место матери, и потому, что отец её любил. Ласковое обращение княгини смущало Филиппа, приводило в растерянность и недоумение.
Внезапно он подумал, что женщина эта похоронила четверых детей, и вдруг почувствовал к ней острую жалость.
Филипп никогда не сочувствовал отцу и мачехе. Нет, разумеется, он не испытывал злорадства, и ему было жаль сводных братьев, как всякого человека, скончавшегося в юном возрасте, а тем паче ребёнка. Но сейчас он вдруг вспомнил, как постарел за эти годы отец. Вспомнил, как сильно любила его матушка, и впервые задумался, каково это – когда умирают твои дети. Если бы умер он, матушка не вынесла бы такого горя.
Должно быть, толика нерастраченной нежности княгини невольно досталась Филиппу.
*******
До роскошного каменного дворца на набережной Васильевского острова, где располагался кадетский корпус, Филипп добрался быстро и без приключений. Но на том везение закончилось.
В бывшей кордегардии князя Меншикова он долго объяснял караульному офицеру, сидевшему за столом под сенью скрещенных бердышей, что хочет видеть капитана фон Поленса и юнкера Чихачова из второй роты. Тот слушал рассеянно, то и дело отвлекаясь на заходивших в караулку офицеров, а потом и вовсе досадливо махнул рукой.
Пробегавший мимо молодой человек в кадетском мундире покосился на Филиппа, и тот, переборов смущение, окликнул его:
