скачать книгу бесплатно
Вот и сейчас пары выстроились для менуэта, и Алексей уж было порадовался, что, похоже, все дамы при кавалерах, как заметил княжну Путятину, скромно жавшуюся в уголке. И вздохнул тяжко. Отлынить не удастся – вон, фон Раден уже смотрит сурово.
Алексей пересёк зал и поклонился княжне. Та покраснела. Она всегда краснела так мучительно, что изборождённое оспой лицо становилось бурым. Бедняжка была на редкость некрасива: длинный нос, узкое личико, близко посаженные глаза и большой тонкогубый рот. И оспа… Оспа, способная превратить в чудовище даже красавицу.
Алексей жалел её – не повезло бедняжке. Впрочем, танцевать с княжной ему даже нравилось: с ней не нужно было вести беседу – от волнения девица сильно заикалась и оттого расстраивалась до слёз. Но иногда во время танца, о чём-то задумавшись, она начинала двигаться свободно и грациозно, и танцевать с ней становилось даже приятно.
В соседней паре какой-то разодетый, как павлин, кавалер вёл незнакомую барышню. Видно, недавно выезжать начала – Алексей знал в лицо уже всех завсегдатаев. Недаром посещал эту каторгу по пяти раз в месяц.
Он взглянул снова: какая осанка, прямо королева! И движения мягкие, плавные… За эти два года он научился отличать врождённую грацию от механичной заученности.
Хорошо бы, у неё на следующий танец кавалера не оказалось. Алексей вновь взглянул на незнакомку. Глаза их встретились, и он чуть улыбнулся ей.
Проводив княжну Путятину назад в её уголок, Алексей вернулся на отведённое кадетам место возле музыкантов. Нашёл взглядом барышню с королевской осанкой – разумеется, она была приглашена. Он усмехнулся своему разочарованию – похоже, эта выставка любочестия начинает ему нравиться. Кто бы мог подумать!
Алексей заметил полную немолодую даму и уже собрался идти в её сторону, когда рядом прозвучал голос, от которого сердце провалилось вниз, и сбилось дыхание:
– Позволите пригласить вас?
В одно мгновение он забыл обо всём, и о скуке бала, и о суровом лице фон Радена, и о дурнушках, и о прелестницах. Она…
Поспешно, точно дама могла передумать, он схватил протянутую руку. Поклонился. Под тягучие, томные звуки изысканного менуэта Алексей пожирал её взглядом. Какое прекрасное, божественно прекрасное лицо! Кожа, словно атла?с, глаза огромные, глубокие, будто бурная океанская бездна, в которой он всякий раз терпел крушение; нежная гибкая шея, тонкая и хрупкая, и трогательная родинка над левой ключицей.
…Впервые Она пригласила его шесть недель назад на маскараде. Тогда Алексей не видел её лица, только стройный стан, прекрасные глаза в прорезях маски и дивную улыбку. Потом был бал у Оболенских, и Она вновь выбрала его из сотен кавалеров. С того дня «бальная повинность» перестала быть для Алексея наказанием…
– Отчего вы всегда так серьёзны, точно не танцуете, а сражаетесь? Вы не любите танцев?
От волнения у Алексея перехватило дыхание, сердце стукнуло почему-то в горле, и мгновенно пересохло во рту. Он был первым в кадетских науках, но искусство флирта не входило в учебную программу.
Алексей облизнул сухие губы, открыл и закрыл рот, беспомощно глядя на свою даму – в голове не было ни одной мысли. Ни единой.
Глаза незнакомки смеялись.
– Вы не знаете по-русски? Или вы меня боитесь? – От её голоса, глубокого, волнующего, вдоль позвоночника пробежала судорога, и на миг потемнело в глазах.
Молчать дальше было неприлично, и Алексей, как головой в невскую полынью бултыхнулся – заговорил быстро, страстно, на одном дыхании и не вполне понимая, что именно говорит:
– Боюсь… я боюсь, что больше вас не увижу! Я начинаю мечтать о встрече с вами, едва заканчивается бал… Я жду следующего бала и боюсь его! Боюсь, что вы не появитесь… боюсь, что пройдёте мимо, не взглянув… боюсь, что всё это только сон… Боюсь проснуться…
Слова, сумбурные, неловкие, закончились, и, осознав собственную дерзость, Алексей весь покрылся холодным по?том. Что он нагородил?.. Господи, какой ужас! Сжав в кулаки леденеющие ладони, он не смел посмотреть на Неё, боясь увидеть, как из глаз уходит теплота и каменеет прекрасное лицо. Тонкие пальцы на миг сжали его руку.
– Не бойтесь… – Алексей с изумлением увидел, что она улыбается. – Вам смелость к лицу. Храбрец – возлюбленник Фортуны.
Нечто странное вдруг прозвучало в Её голосе, словно сквозь лёгкий морской бриз вдруг донёсся не то шум далёкого сражения, не то пение сирены – что-то притягательное, волнующее… и опасное.
После танца он проводил даму туда, куда она указала, и вернулся к остальным, продолжая грезить наяву. Глаза выхватили тонкий стан, и сердце сжалось от острого и неприятного чувства, когда Она улыбнулась высокому красавцу Лопухину, пригласившему её на котильон.
– Очнитесь, Ладыженский! Сладкие сны будете смотреть в постели! Вон графиня Опраксина без кавалера. Займитесь делом!
Раздражённый голос капитана словно сверг с небес на землю, и Алексей даже оглянулся по сторонам, точно не сразу вспомнив, где находится.
– «Прелестных дев бегите, как цикуты!
Мужи служивые, увенчанные лавром!» —
То Олоферна[3 - Персонаж Ветхого завета – ассирийский полководец, командующий вторгшейся в Иудею армии. Был обманут, убит и обезглавлен иудейской красавицей Юдифью.] нам глава вещала,
Наивным опыт скорбный поверяя! —
нараспев продекламировал извечный Алексеев злопыхатель, Карл Шульц из третьей роты: – А повествует сия аллегория о том, что танцы с прелестницами погубительны для службы.
С первого дня пребывания в академии Алексей испытывал необъяснимую острую антипатию к этому манерному красавчику. Барон в долгу не оставался и отдавал его даже с прибытком.
Обычно Алексей не жаловал противника не то что бы словом, но даже и взглядом. Но стоящие рядом однокашники старательно прятали ухмылки, и промолчать значило потерпеть поражение. Он поднял глаза и уставился Шульцу между бровей.
Губы Карла кривились ядовитой змеиной усмешкой.
– Я наслышан, сударь, что виршеплетение – не самый сильный из ваших талантов. Но удручаться не стоит, вы определённо делаете успехи. После преизящной рифмы «пардон – афедрон[4 - Задний проход (ст. славянский)]» ваша нынешняя кармина[5 - Небольшое стихотворное произведение] сродни Гомеровой Илиаде.
Кадеты захохотали, Шульц позеленел.
История о том, как дремавший на занятиях изящной словесностью Шульц срифмовал спросонья с «пардоном» это не самое куртуазное слово, давно уже стала кадетским анекдотом.
Получив нагоняй от Радена, Алексей добросовестно отправился развлекать дурнушек, и вечер потёк своим чередом.
Разъезжались за полночь. Отчего-то после балов Алексей всегда чувствовал себя лошадью, что два часа упражнялась под упитанным всадником в полной экипировке – ноги заплетаются, бока в пене и нет сил заржать. И ни единой мысли в голове. Никакая муштра на плацу не давала такого эффекта.
На крыльце задержались, ожидая, пока граф Ростопчин с многочисленным семейством погрузится в экипаж. Сырой ветер бросил в лицо мелкий колючий снег.
Кто-то тронул Алексея за плечо. Обернувшись, он увидел лакея в богатой ливрее.
– Велено передать, – шепнул тот, и в ладони очутился клочок бумаги.
Прежде чем Алексей успел задать хоть один вопрос, слуга бесследно растворился в толпе.
С трудом сдерживая любопытство, Алексей сунул записку за обшлаг рукава. Привычная дорога до Васильевского острова показалась бесконечной, и, едва очутившись в своей комнате, где уже давно спали молодым, здоровым сном однокашники, Алексей дрожащими пальцами зажёг свечу и поднёс к ней записку.
«Завтра. В полночь. Дом на Нижней набережной, против лавки купца Смита. Записку возьмите с собой», – прочёл он в неровном, трепещущем свете, и сердце в который уже раз совершило кульбит и приземлилось не на месте.
*******
Игнатий Чихачов смотрел на него, вытаращив глаза и, похоже, напрочь утратив божественный словесный дар. Поскольку ответа так и не последовало, Алексей нетерпеливо повторил:
– Мне нужно уйти после ужина. Ты же знаешь, как это сделать, чтоб не заловили. Поможешь?
– Ну ты даёшь… – выдохнул, наконец, Игнатий и покрутил коротко стриженной белобрысой головой. – Я бы раньше поверил, что Фриц Тизенгаузен сжёг карты и засел за учебники, нежели что ты отправишься в самоволку!
Алексей хмуро смотрел на камрада[6 - Камрад – однополчанин, однокурсник в военном учебном заведении, товарищ по военной службе.].
Игнатий вздохнул.
– Хорошо. Пойдём, как сыграют отбой.
Вниз спустились по верёвке из окна второго этажа. После тапты – сигнала отбоя – выйти во двор можно было только с разрешения дежурного офицера и через главное крыльцо, что Алексею вовсе не улыбалось. Стараясь не пересекать открытое пространство и держаться поближе к стенам, они очутились на задворках. Зло и заливисто забрехал цепной кобель.
– Тише, Жук, не шуми! – Игнатий посвистал.
Лай прекратился, и под ноги им, звеня цепью, выкатился лохматый чёрный ком.
Игнатий вытащил из кармана заветренную серую горбушку и, сунув псу половину, повернулся к Алексею.
– Запомни, Ладыженский, это главный пособник любого самовольщика. С ним надобно дружить. – Он протянул Алексею второй кусок. – На, угости его.
Алексей скормил Жуку подношение, и мохнатый мздолюбец запрыгал вокруг, крутя хвостом и норовя поставить на него передние лапы.
К Неве пробирались задворками. Возле устоев наплавного Исаакиевского моста, несмотря на поздний час, ещё стояла пара извозчиков, поджидая седоков.
Игнатий обернулся.
– Удачи тебе в твоих авантюрствах. – В глазах его прыгали искорки. – Постарайся воротиться до побудки. На самый крайний случай – к семи часам. Если молитву пропустишь, ещё, может, и не заметят, но коли не явишься к началу занятий – точно засекут. Первым часом латынь. Иогашка Цетлер всегда списки фискальные составляет. Дотошный, немчура…
– Спасибо тебе. – Алексей неловко пожал ему руку и вскочил в розвальни.
Извозчик зацокал, погоняя коня, и сани заскользили по свежему снегу в сторону Нижней набережной.
*******
Домик на Нижней набережной против лавки английского купца встретил тёмными негостеприимными окнами. И Алексей почувствовал себя ребёнком, получившим в подарок вместо оловянных солдатиков пару стоптанных башмаков. Лишь где-то на самом донышке души шевельнулось едва ощутимое облегчение.
Он нерешительно поднялся на крыльцо и стукнул в дверь. Не надо было отпускать извозчика… Теперь придётся возвращаться пешком.
Створка отворилась бесшумно и раньше, чем он успел опустить руку, точно тот, кто её открыл, стоял там и ждал, и Алексей даже отступил от неожиданности. Перехватило горло, и он замер на пороге, не в силах произнести ни звука.
– Пожалуйте записку, – прошелестела тень, возникшая в дверях. Пальцы дрожали, никак не могли нащупать за обшлагом клочок бумаги, и он испугался, что потерял его. Наконец, записка была извлечена.
Тень с поклоном отступила внутрь, жестом предлагая войти, и Алексей шагнул в чернильную темноту таинственного дома.
Провожатый открыл перед ним ещё одну дверь, и Алексей очутился в комнате, тонувшей во мраке. Где-то в глубине тускло горела одинокая свеча, её слабый свет делал тьму вокруг ещё гуще. Но ничего рассмотреть он не успел.
Нежные руки обвили шею, и на Алексея обрушился шквал поцелуев и ласк. Последнее, что он видел, опускаясь за податливой тонкой фигуркой в густой мех разбросанных по полу звериных шкур, была матовая белизна совершенного, словно греческая статуя, тела. После чего тусклый огонёк мигнул и погас, и навалившаяся темнота целомудренно укрыла чёрным бархатом две сплетённые в объятии фигуры.
*******
За две недели до поединка…
– Что вам угодно? Вы явились меня оскорблять? – Она старалась смотреть холодно и спокойно, но чувствовала, что получается неважно.
– Я явился требовать, чтобы вы оставили в покое моего сына.
Когда-то взгляд этих глаз согревал её, ласкал, обливал нежностью… Теперь в нём искрились все льды Чукотского моря, открытого недавно Берингом.
– Требовать? Вы? У меня? – Она рассмеялась нервно. – Да кто вы такой, чтобы требовать?!
– Вы правы – никто. И блудни ваши мне безынтересны. Не льститесь, что мне есть до вас дело, – сказал, будто плюнул, и губы покривились презрительно. – Коли возжелаете, можете весь кадетский корпус поселить в своей спальне – воля ваша. Но если вы ещё хоть раз приблизитесь к Алексею, ваш муж узнает много интересного. Вся коллекция ваших амурных трофеев мне вряд ли ведома, но и тех непотребств, что знаю, включая рыжего курляндца, с коим вы путаетесь нынче, будет довольно.
Если бы взгляд мог убивать, этот человек, что стоял перед ней, заложив за спину руки, просы?пался бы на ковёр кучкой серого пепла. Жаль, что испепелить взглядом на самом деле нельзя – она с удовольствием посмотрела бы, как он корчится в огне. Видение было таким живым и ярким, что она даже улыбнулась.
– Вы меня поняли, сударыня? – Льды Арктики потушили инквизиторский костёр в её мечтах, вернув в гостиную, к человеку, стоявшему напротив.
Не мигая он глядел ей в глаза. Из всех мужчин, что были в её жизни, он один умел так смотреть – точно бабочку булавкой прикалывал.
– Вы поняли меня? – Он повторил почти по слогам.
– Я вас ненавижу!
– Это как вам будет угодно. – Он пожал плечами. – Прекратите морочить Алёшке голову и можете развлекаться дальше в своё полное удовольствие – боле меня не увидите. Вам всё ясно?
Не в силах извлечь из себя ни звука и прилагая все старания, чтобы удержать закипавшие в глазах слёзы ярости, она кивнула.
– Тогда не стану утомлять вас присутствием.
Он склонился галантно, будто на полонез приглашал, и, круто обернувшись на каблуках, вышел, почти не хромая.
Скулы горели, точно он надавал ей пощёчин. Пальцы сами схватили с конфетного столика изящную вазочку мейсенского фарфора. Прелестная вещица, словно живая, выпорхнула из рук и, пролетев через комнату, ударилась о дверь. Брызнула во все стороны сотней мелких осколков…
*******
Накануне поединка…
– Не дури! – Игнатий схватил его за локоть. – Куда ты пойдёшь? Будто не знаешь, что Раден по три раза за ночь в комнаты заглядывает.
– Мне очень надо, Игнат! – Алексей смотрел умоляюще. Кажется, когда-то он был гордым и независимым. И никогда никого ни о чём не просил. Кажется, да…
Уже две недели он не видел Её. Домик на Нижней набережной стоял закрытым, на письма она не отвечала…
– Куда надо-то? Нешто совсем головой оскорбел?!
Игнатий злился, белёсые брови сошлись над переносьем.
– В Летний сад. Там маскарад нынче.
– И как ты на тот берег переберёшься? С Ладоги льды идут, зажорины[7 - Скопление льда на реке во время ледохода.] кругом. Никто ночью даже за рубль не повезёт. Жизнь дороже…
Алексей заговорил быстрым горячечным полушёпотом, сердце трепыхалось, как пойманная кошкой мышь:
– Я там лодку присмотрел, сам управлюсь. Ничего… Ты только от Радена меня прикрой. А к утру я вернусь.
– Да как прикрыть-то, коли он ходит и проверяет?! – едва не заорал Игнатий, и пробегавший мимо кадет из третьей роты покосился на него с интересом.
– Скатай мою епанчу, на топчан брось и сверху одеялом прикрой – может, и не заметит ничего…
– Что за нужда тебе за три дня до экзамена так рисковать?! Аттестуешься и гуляй хоть целые сутки.
