скачать книгу бесплатно
– Мне нынче нужно, Игнат… пожалуйста… Что тебе, сложно?
– Да не сложно! В бешеном доме тебе место… Из-за блажи так карьерой рисковать. Ведь засекут – в матросы спишут…
Но взглянув в запавшие, тоскливые, как у больной собаки глаза, Игнатий болезненно сморщился и сквозь зубы процедил:
– Неистовец полоумный…
И Алексей понял, что уговорил.
******
За час до поединка
На туалетном столике в беспорядке громоздились мушечницы, баночки для румян, душистая французская пудра, искрами мерцавшая на волосах. Лежали раскрытый веер и футляр с ожерельем. За спиной в безропотном ожидании замерла фигура горничной.
Женщина сидела перед зеркалом, и могло показаться, что она придирчиво рассматривает своё отражение. Но это было не так…
Глаза глядели в пустоту – туда, в дымчатое зазеркалье, где память являла совсем другие картины. Там барышня с застывшим от отчаяния лицом говорила своему собеседнику жестокие слова. Уста произносили, а умоляющие глаза твердили: «Не верь! Посмотри на меня! Услышь то, чего я сказать не могу!»
Не услышал.
Зажатое в ладони тоненькое колечко холодило руку. Тогда, много лет назад, все сокровища Алмазной палаты не стоили этой вещицы…
Женщина резко выпрямилась. Хватит! Сегодня день окончательного расчёта. Наконец, она станет свободна!
Дрогнувшие пальцы потянули золочёную ручку. В ящичке орехового секретера лежал целый ворох бумаг. Но это письмо она могла бы найти на ощупь – оно обжигало пальцы.
Как получилось, что любовь, широкая и солнечная, будто июльское небо, обратилась в бездонную и тёмную, словно колодец, ненависть? Впрочем, неважно…
Много лет назад этот клочок бумаги нанёс ей смертельную рану. Сегодня он послужит орудием возмездия…
*******
Пять часов спустя…
– Он мёртв. – Мужчина пристально смотрел в глаза собеседницы, готовясь заметить малейшее изменение в точёных чертах её лица.
Но нет, ни боли, ни тоски лицо не отразило. Не дрогнуло пышное опахало страусовых перьев, судорожно сжатое побелевшими пальцами, не приподнялись от тяжёлого вздоха обнажённые плечи в ореоле дорогих кружев. Всё тем же победительным самовлюблённым блеском полыхали в свете жирандолей[8 - Род подсвечников с расположенными по кругу свечами. Часто украшался подвесками из хрусталя.] бриллианты на нежной шее.
Из-за прикрытой двери библиотеки неслись визгливые звуки виол. Отчего-то они раздражали, как комариный надоедливый писк над самым ухом.
– Бедный мальчик… Он сильно мучился? – В голосе печаль и ничего большего.
Мужчина беззвучно выдохнул, разжав судорожно сжатые в кулаки пальцы.
– Нет. Всё случилось мгновенно. Когда я подошёл к нему, он уже не дышал.
– Нелепая судьба…
– Вам его жалко?
– Конечно, ведь молоденький совсем, дурачок… И потом, во всём случившемся есть и моя вина – если бы я не пригласила его танцевать, он не возомнил бы невесть чего, не стал бы преследовать меня, писать послания, следить…
– Он свою нелепую судьбу сам нашёл. Я не мог оставить его так: он видел слишком много, а если бы болтать начал?
– Теперь он болтать не станет. – Она вздохнула устало.
– Не станет. И нам ничего больше не угрожает. Вы же понимаете, что так гораздо лучше?
Женщина повернулась к окну, опять хищно полыхнули бриллианты, переливчатая волна прошла по высокой груди, и он невольно залюбовался тонким изящным профилем. Как всегда, когда смотрел на неё, слишком рьяное воображение отмело всё лишнее и дорисовало недостающее. В голову ударила тёмная жаркая волна, и сбилось дыхание.
– Беда в том, что теперь нам грозит опасность во сто крат серьёзнее.
– Что вы имеете в виду? – На него словно вылился ушат холодной воды, он даже головой потряс.
– Ко мне приходил отец мальчика. И угрожал…
– Объяснитесь, сударыня! Я что-то утерял суть гиштории: при чём здесь кадетов отец, с какой стати и чем он вам угрожал? – Мужчина нахмурился, взгляд вновь потяжелел.
– Это давняя история, барон. Когда-то этот человек был в меня влюблён, а я предпочла другого.
– Даже так? Занятно. То есть кадет испытывал к вам потомственное влечение? Унаследовал от батюшки? Род семейного безумия?
– Ваше зубоскальство неуместно, сударь! – Кажется, он задел её – щёки вдруг залились румянцем, а глаза метнули молнию. – Откуда-то Фёдор узнал, что сын преследует меня своим вниманием, явился и потребовал, чтобы я пресекла ухаживания. Кажется, он следил за мной и узнал про нашу с вами связь.
Отчего-то слово «связь» покоробило мужчину, и он перебил язвительно:
– Как?! И этот тоже? Тоже за вами следил? Сударыня, вы просто героиня романа – все за вами следят!
– Вы зря тешитесь, сударь! Этот человек грозился рассказать про нас мужу. Он много лет мечтал отомстить и теперь легко может это сделать.
«Есть такие женщины, – мельком подумалось мужчине, – которые смотрятся тем более невинными, чем более они порочны…»
– Сдаётся, сударыня, вы поёте мне завиральные баллады! С чего бы папаше полошиться, если это юнец был влюблён в вас, а не наоборот? Признайтесь, вы сами щенку авансы раздавали?!
– Я? – Она рассмеялась безо всякой натянутости. – Помилуйте, на что мне мальчишка?
Он сказал на что и даже дополнил слова жестами для большей ясности. От таких объяснений покраснела бы и полковая маркитантка, но дама и бровью не повела, лишь поморщилась слегка:
– Оставьте вашу мавританскую ревность, сударь, лучше поразмыслите, что теперь делать. Когда Фёдор узнает о смерти сына, он тут же поймёт, что виной тому именно я, и отомстит.
– Вы предлагаете и его вызвать на дуэль?
– Нет, конечно. – Она подарила мужчине нежную улыбку. – Но однажды, ещё в Митаве, вы избавились от некого опасного господина лишь посредством бумаги и пера…
Мужчина отступил, глядя почти со страхом.
– Откуда вы знаете?
– Это неважно, мой милый Густав. – Она вновь улыбнулась, на сей раз насмешливо. – У нас, женщин, своя политика, свои конфиденты и своё оружие. Поверьте, сударь, я знаю о вас гораздо больше, нежели вы полагаете.
Он помолчал, глядя мимо. Иногда он жалел, что повстречал её, яркую, роскошную, страстную. Порочную и невинную одновременно. Должно быть, такой была Ева…
– Хорошо. Я сделаю, как вы хотите.
Книга первая. Грехи отцов
Глава 1. Встреча
Через грязное оконце кареты едва проникал свет. В сером сумраке пахло плесенью, пылью и ещё почему-то мышами. Филиппу казалось, что на душе у него так же – сумрачно, пыльно и душно. Напряжение, нараставшее всю долгую дорогу по мере приближения к дому, на последних верстах стало почти невыносимым, и от него тоненько звенело в ушах.
Эх, скакать бы сейчас по лесу, вдыхая вкусный, прохладный весенний воздух, приправленный острым запахом конского пота, чувствовать под коленями живое тепло крутых лошадиных боков, тогда и дорога не была бы такой мучительной и долгой. Зря он не настоял на том, чтобы ехать верхом.
Карету очередной раз тряхнуло. Дорога на всём пути из Лейдена была отвратительной, но после того как съехали с Нарвского тракта, стала просто ужасной. Местами, в низинках, весенняя распутица превратила её грязное кочковатое месиво, в котором колёса вязли на треть высоты, и Данила на козлах вздыхал и охал, понукая уставших лошадей. Впрочем, там, где снег уже стаял, и дорога просохла, её тоже нельзя было назвать ни хорошей, ни даже сносной – кочки и ямы, чередовавшиеся друг за другом, делали просёлок похожим на ребристую доску, о которую бабы трут при стирке бельё.
Обычно, чтобы не сидеть в духоте и одиночестве, Филипп забирался на козлы рядом с Данилой, и путешествие становилось гораздо приятнее. Положение мужика при Филиппе называлось «дядька[9 - Крепостной слуга при мальчике в дворянских семьях.]», сам себя тщеславный Данила именовал камердинером, а по сути был един во множестве лиц – и камердинер, и кучер, и лакей, а порой и повар. Человека ближе у Филиппа не было.
Но сейчас он не мог видеть даже Данилу, а обычное ворчание вместо улыбки вызывало лишь нараставшее с каждым часом раздражение.
Внезапно экипаж тряхнуло так, что Филипп ударился головой о потолок. Раздался противный скрежет, карета накренилась вправо и остановилась. Снаружи послышалось невнятное бормотание.
– Ну что там ещё?! – Шишка на макушке настроения не улучшила, зато дала, наконец, повод выплеснуть накопившееся раздражение.
Бормотание усилилось, перейдя в причитания. Перечисление святых угодников стало напоминать цитату из церковного служебника. Очевидно, по-мужицки основательный Данила решил заручиться содействием как можно большего числа небесных помощников. Филипп с некоторым усилием распахнул норовившую захлопнуться дверцу и выбрался наружу.
Разминая затёкшие от долгого «комфорта» руки и ноги, он с наслаждением потянулся и двинулся вокруг экипажа. Данила, обнаружился через несколько секунд. Он скорбно взирал на перекошенную карету и лежавшее рядом колесо.
– Что тут у тебя за катастрофия? – Филипп зябко поёжился – весенний ветер оказался слишком свеж – и с удовольствием вдохнул полной грудью пахнущий лесом воздух.
– Ось поломалась, – деловито пояснил Данила, прекративший по пустякам беспокоить святых отцов. – Приехали, барин…
Он попинал сапогом обломок оси и уныло махнул рукой.
– И что делать станем? – Филипп тоже попинал несчастную карету.
– А что поделаешь? – философски пожал плечами дядька. – Сейчас выпрягу коней, багажею соберу и дале поедем, а колымагу тут бросим. Только б в сторонку её своло?чь, чтоб не мешала никому.
С большим трудом путешественники откатили на обочину повреждённый экипаж и выпрягли лошадей. Споро навьючивая на коней немудрящие Филипповы пожитки, Данила продолжал сетовать:
– Вот уж напасть! Вёрст двадцать всего не доехали до дома-то. Сколь времени потеряли… Уже б подъезжали. Теперь засветло не управимся…
Рассеянно слушавший его бормотание Филипп только вздохнул. Он был бы не прочь дальше идти пешком и задержаться не на пару часов, а на пару дней. Да и вообще заблудиться в лесу…
Наконец всё было готово к дальнейшему путешествию. Филипп вскочил в седло. С колдобистого проезжего тракта, встреча с которым оказалась для бывалой, заслуженной кареты роковой, он следом за Данилой свернул на узкую тропу между деревьев.
После сумрака и духоты свежий воздух пьянил, и Филипп, всегда любивший быструю езду, нёсся по лесу так, что дядька сзади лишь охал да творил крестное знаменье.
Вылетев галопом на небольшую полянку, Филипп резко натянул поводья – шагах в десяти на земле неподвижно лежал человек. Филипп соскочил с лошади.
– Данила!
– Еду, барин, – послышалось из-за кустов.
Не дожидаясь слугу, он бросился к лежащему, осторожно перевернул. Человек был без сознания, но дышал. Вся одежда с левой стороны под рёбрами намокла и потемнела от крови, лицо же было бледным до прозрачности и оттого казалось совсем юным.
– Ох ты, господи… – сдавленно охнул сзади Данила. Бормотание из растерянного стало испуганным.
– Надо кровь остановить, – Филипп поднялся с колен, его подташнивало. – Достань рубашку, раздери на полосы и перевяжи его.
Он огляделся. В полусажени от незнакомца валялась шпага, Филипп подобрал её. Чуть дальше на траве лежали кафтан, епанча и треуголка.
– Пособите-ка, барин, один не управлюсь, – позвал Данила.
Кое-как вдвоём они приподняли тяжёлое неподатливое тело, разрезали камзол, рубаху и как смогли перетянули рану полосами разорванной Филипповой сорочки. Раненый дёрнулся, застонал и приоткрыл затянутые мутной пеленой глаза.
– Что с вами стряслось, сударь? – Филипп склонился к его лицу, ловя ускользающий взгляд.
– Я должен вернуться… – прошелестел тот. Кажется, Филиппа он не видел. – До тапты…
Глаза незнакомца закрылись, он вновь провалился в беспамятство.
Филипп растерянно взглянул на слугу:
– Что с ним делать-то? Надо же как-то довезти его хоть до батюшкиного дома.
Он окинул взглядом коней, что мирно щипали едва проклюнувшуюся траву, покачал головой – нет, на лошадь не усадить, даже пытаться не стоит… Не кулём же поперёк седла его громоздить, этак точно живым не довезёшь…
Филипп вздохнул.
– Эх, кабы не колесо… Ну хоть телегу надо… Ты же здесь всё знаешь. Давай, поезжай за подмогой.
Данила вскинулся:
– Да как же я вас одного в лесу-то брошу?!
– Ну, стало быть, я поеду. Рассказывай, как до ближайшей деревни добраться.
Дядька всполошился окончательно, даже руками заплескал:
– Куда вы, со?кол мой? А ну как и на вас лиходейцы наскочут? Не пущу!
Филипп рассердился:
– Данила! Не дури! Мы время теряем! Пока ты рядишься, он душу богу вернёт! Решай, кто едет.
Данила заметался, круглое бородатое лицо вытянулось и сделалось жалобным. Но выхода никакого не было. Наконец, решив, должно быть, что ехать менее опасно, чем оставаться на поляне, где за каждым кустом могут таиться неведомые душегубцы, он начал объяснять, как добраться до ближайшей деревни.
Филипп вскочил в седло и мельком улыбнулся быстро перекрестившему его Даниле.
