Совершенство

скачать книгу бесплатно


– Кивитоки, – подсказал тот негромко в бороду.

– Точно! Кивитоки! Датчанин говорил, что местные их очень бояться.

– Ты же не местный, да, и, это всего лишь животное, – начальник указал глазами на полыхавшее тело собаки. – Инуиты слишком суеверны, – добавил он угрюмо.

– Быть может им есть чего бояться?

Ломак нехотя высвободил рыжую бороду из высокого шарфа и презрительно объявил:

– У них до сих пор есть обычай собираться всем островом раз в году в тёмной палатке и трахаться с кем попало!

Немного подумав, Эйдан пожал плечами и натянуто улыбнулся:

– Ну, и что? Мой знакомый фотограф устраивает такие же вечеринки. Только без палаток. Могу подкинуть ему идею с Кивитоки в качестве разогрева…

– Салага, ты понял о чём я говорю, – оборвал начальник грубо. – В вечер нападения ты был пьян и тебя понесло. Сегодня тебе хочется поговорить о местном фольклоре? Я, итак, пошёл у тебя на поводу и вместо того, чтобы заниматься делами, занимаюсь сожжением старой дохлой псины. Давай больше не будем спорить на тему того, чего не может быть даже в твоём больном воображении. И если ты думаешь, что я разоткровенничался и рассказав про свою семью стал тебе ближе, то ты ошибаешься, ибо я уже успел пожалеть об этом! Хватит, закрыли тему!

Уязвлённый Эйдан закусил губу и спрятал подбородок в воротнике. Его взгляд вскарабкался по столбу чёрного дыма, осмотрел грязную пелену над головой и устремился на восток, преследуя зыбкие облака у горизонта.

– Никогда бы не подумал, что так буду скучать по солнцу, – прокомментировал он сокрушённо серое пустое небо. – Имею ввиду – именно этот раскалённый блин над головой, на который больно смотреть, и который воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Забыл, каково это ощущать его лучи на коже… его тепло. У него особенное тепло, по крайней мере я так помню.

– Ты же рыбаком был – не насмотрелся в море? Там кроме воды и солнца нет вообще ни хрена.

Устало вздохнув, Ридз поправил:

– Моряком был. Лоцманом, если быть точным, – Эйдан спустился взглядом по столбу дыма и посмотрел на начальника станции. – Я водил корабли северными путями, где солнце тоже редкость. Да и в море его отсутствие ощущается не так остро. Не знаю почему.

Начальник пожал массивными плечами:

– Быть может в море ты не чувствуешь себя в такой ловушке, как здесь и всегда можешь вернуться домой? Попытаться, хотя бы. – Он осмотрел серое небо, скользнул глазами к горизонту. – Месяца через полтора появится, если я точно помню какой сегодня день. В календарь уже не заглядывал пару недель, а может и больше.

Соглашаясь, Эйдан закивал головой:

– Тоже не вижу в этом смысла… – он помолчал и вздохнул: – Воспоминания, просто воспоминания о солнце!.. Я только помню, что оно есть и не помню насколько восхитительно подставлять лицо его лучам, – видя, что начальник суров и мрачен, что погружён в свои мысли и вновь загипнотизирован огнём, Эйдан сменил тему: – Как Рон?

«Умирает, мой друг умирает!» – хотело сорваться с языка начальника, однако Ломак покосился на жилой комплекс за спиной и ответил:

– Не очень. Он потерял много крови, да и раны ты сам видел. К тому же, обострились лёгочные спазмы, и я даю ему ингалятор по несколько раз на день, вернее, он сам просит… Ему врач нужен, а не бинты и промывание…

Эйдан слушал начальника станции прищурившись, по самые глаза зарывшись в цветастый ворот. Он не хуже Ломака знал, что Корхарту становится только хуже. Редкие часы, когда полярник возвращался из забытья, его нещадно рвало и он, то и дело просил пить. Белый как снег, исхудавший и кое-как заштопанный Ломаком, он лежал в своей кровати погребённый под ворохом одеял и одежды. За последние двое суток его температура несколько раз опускалась ниже всех допустимых пределов и тогда, не взирая на раны, мужчины принимались растирать водкой искусанное похудевшее тело товарища; отчаянно споря и истерически перечитывая аннотации к препаратам, полярники обкалывали несчастного практически всем, что находили в аптечках. После, снова принимались за растирание, не взирая на плохо заживавшие раны… Видимо от боли, – а может от потери сил, – Корхарт, стойко переносивший своё тяжёлое состояние, не выдерживал и снова проваливался в забытьё. Мужчины, пряча друг от друга глаза, пользовались моментом и старались быстрее закончить начатое, дабы не слушать стоны раненого. Оба устали, и тая друг от друга мысли, ждали скорого исхода. В такие минуты Эйдан ловил на себе странный взгляд начальника станции, от которого по спине расползались мурашки и расшифровке которого парень посвятил пару последних бессонных ночей. «Смотрит так, словно я виноват в нападении собаки! – жаловался он сам себе мысленно. – Хотя, понять его можно: умирает лучший друг, а помочь нечем!»

– Ты не передумал ехать сам? – спросил Ломак голосом, в котором слышалась надежда на смену решения.

– Нет, я поеду! У нас скоро закончатся продукты!

– Можем поехать вместе, после… – Ломак резко осёкся и бросил взгляд на Эйдана.

– После чего? – Ридз сделал вид, что не понял.

Несмотря на предвечернее, ещё светлое небо, языки пламени окрасили рыжую бороду начальника станции в алый камуфляж и было похоже, что в его глазах горит приговор Корхарту.

Ломак пожал плечами и фальшиво ответил:

– Пока Рону не станет получше, и мы сможем оставить его одного.

– Мы рискуем остаться без запасов к этому времени, – отрезал Эйдан, чувствуя, что Ивлин сказал не то, что думает. – Я набью тюленей и вернусь через пару дней.

Согласно кивнув и сняв перчатку, Ломак устало растёр глаза.

– Поставь оптику на карабин, – дал он совет. – Кинь в машину пару дополнительных батарей – Рон говорил, что зажигание барахлит, а я не уверен, что проблема в зажигании. К месту лёжки ближе, чем на три мили не подъезжай: тюлени учуют выхлоп вездехода и уйдут с пляжа. Там всегда юго-западная низовка задувает, поэтому будь готов весь отрезок идти на лыжах. В ближних к воде не стреляй, в крайних тоже – раненые до воды доберутся и потонут по чём зря. Бей в середину – свои же потопчут да уйти не дадут. Следи за тюленями – если заметишь волнение, будь осторожен! Вполне вероятно они испугались не тебя, а медведя! Как отстреляешься, подгони вездеход к пляжу и затяни туши лебёдкой…

Предрассветное небо окрепло светом у самого горизонта, хотя купол небосвода оставался чёрен, словно гигантский бездонный колодец. Яркие, крупные звёзды и разлитые краски созвездий расцвечивали первобытную палитру непостижимым узором, которым когда-то любовался сам Творец. Вездеход упорно полз вперёд с опаской ныряя в глубокие тенистые провалы, затем с трудом вбираясь на крутые наносы; зарываясь в глубокий снег по дверцы кабины и раскидывая широкими траками спрессованные комья. Его одинокий луч прожектора то выныривал из застывших когда-то торосов, то напрочь пропадал среди бескрайней ледяной пустыни.

Эйдан бросил взгляд на соседнее кресло, на котором помимо объёмной сумки с вещами и провиантом лежал притороченный ремнём полуавтоматический карабин. Вид грозного заряженного оружия вселял уверенность, будоражил первобытные инстинкты охотника и заставлял мозг работать особенно остро. Полярник с холодной улыбкой пробежал взглядом по воронёному стволу и матовому корпусу оптики, с уважением оглядел массивный рифлёный приклад. Он припомнил, когда ему последний раз доводилось стрелять из оружия, – и удивлённо тряхнул головой. Получалось, что крайний раз он палил из карабина ещё на своём судне, когда «Совершенство» довольно удачно разошлось в Гренландском море с огромным айсбергом и Роберт Холланд – капитан корабля, – предложил отметить удачный «проскок» шампанским и стрельбой по мишеням. Как же давно это было… Чувство было такое, что-то была чья-то жизнь: сытая и довольная жизнь самоуверенного в себе человека.

Эйдан оторвал хмурый взгляд от оружия и стиснув зубы уставился вперёд. Не сказать, что он был в восторге от предстоящей охоты на беззащитных тюленей, но, вот, возможная, хотя и маловероятная, встреча с белым медведем заставляла сердце биться быстрее – это был бы грозный соперник, не то, что дохлая псина!

Громко выругавшись, Эйдан сжал руль. В который раз он снова и снова мысленно возвращался к убитой собаке. Его категорически не устраивала версия Ломака о старом бешеном псе, с не пойми откуда взявшимся ранением. «Ломак-нигилист» ему нравился куда меньше Ломака, который говорил о своей сестре и Судном дне… Говорил искренне, постепенно погружаясь в болото тяжёлых воспоминаний и уже оттуда, не найдя объяснения произошедшему, тянул руку ища опору и помощь.

Судя по положению звёзд, отклонению стрелок наручных часов и карте, до назначенного квадрата оставалось несколько миль. Эйдан окинул взглядом серый однообразный пейзаж через боковое оконце машины и внезапно вспомнил своё бегство от цивилизации на край земли. Удивленное лицо матери, когда он сказал, что его перебрасывают на Север работать под началом военных, но так как этот проект не подлежит огласке, связи с ним не будет полгода. Заметив в её глазах гордость за сына, Эйдан почувствовал такой стыд, что сделал вид будто подавился и закашлялся, иначе на объяснение покрасневшего лица потребовалась бы новая ложь. Ложь, ложь, всё ложь! Дома ложь, на предыдущей работе ложь – и теперь ложь! «Я сообщу Тейлор, что ты уезжаешь. Уверена, что сестра примчится проводить тебя, – мать направляется к двери, но немного не дойдя оборачивается и роняет дрожащими губами: – Отец бы тобой гордился! Он так тебя любил!»

Чертовски хотелось есть, однако Эйдан в воспитательных целях решил пообедать только после выполнения ответственной миссии, ибо по дороге в бухту практически полностью опустошил запас еды. «Слабохарактерный! – отругал себя он, с сожалением осмотрев похудевший свёрток с остатками провианта. – Ты всегда любил пожрать!»

Пустив машину на малой скорости, Эйдан плеснул себе из термоса всё ещё тёплого кофе и мысленно пожалел, что не захватил с собой сигарет, хотя Ломак и предлагал. Ломак… Он изменялся. Последние два месяца сильно измотали полярника и сломали, превратив начальника станции в рядового члена экспедиции. Эйдан больше не видел перед собой огромного прямого мужика средних лет с мощным подбородком, которым можно было ломать лёд в заливе, и взглядом от которого этот лёд бы таял. «Итак, что же ты забыл в заднице у Санта Клауса, салага?» – кажется такими были первые слова Ломака по прибытию на Коргпоинт, когда все трое уселись за стол и за окном смолк шум лопастей вертолёта. По прошествии первого месяца на станции, Эйдан успел привыкнуть к армейским шуточкам начальника и даже научился отвечать так, что всё чаще и чаще видел в отрастающих усах здоровяка улыбку, а во взгляде огонёк задора. Но потом наступили два месяца мёртвой тишины всех каналов связи и задор в глазах Ломака стал угасать с каждым днём, хотя тот и пытался держаться; все пытались держаться как могли. У Корхарта держаться получалось хуже… Он всё чаще уходил под любым предлогом в генераторную, либо резко вставал и, наскоро накинув одежду, выходил за порог. Мужчина обходил здание с той стороны, где не было окон и отсутствовал минут пятнадцать, потом возвращался с красным лицом и говорил, что чувствует астматические приступы, поэтому выходит на воздух и растирает лицо снегом. И это при его-то болезни! Все те пятнадцать минут пока полярникам приходилось оставаться в помещении вдвоём, мужчины не разговаривали, а после того, как однажды ветер донёс обрывок истеричного крика, Ломак и вовсе стал вытаскивать из передатчика штекер наушников, заставляя треск помехи разрывать динамики. Сам же начальник становился с каждым днём и мрачнее, и тяжелее характером. Его конопатое заросшее лицо осунулось и высохло, на нём всё чаще мелькало выражение растерянности; некогда могучие плечи опустились и весь облик начальника поник, приняв вид расшаркивающегося увальня с непомерной ношей на плечах. Ноша и впрямь казалось непомерной: Эйдан чувствовал её и на своих плечах тоже. Порой, он подолгу не мог заснуть в своей кровати и борясь с накатившим страхом, слушал как за стенами плачет метель. С каждым днём в голову заползали мысли одна мрачнее другой, особенно в те дни, когда приходилось считать оставшийся провиант и запасы топлива… После нападения на Корхарта, всё стало ещё хуже. В протопленном и тяжёлом воздухе жилого модуля чувствовался запах притаившейся смерти, которая всё ближе и ближе подсаживалась к раненому на постель. Мысли о том, что Корхарт умирает не от полученных ран, а от инфекции не раз посещали Эйдана, но обосновать их, либо, тем более доказать, он не мог. Ему никогда раньше не приходилось иметь дело с подобными ранениями и видеть такой кровопотери, но он прекрасно помнил, как несколько лет назад проходя стажировку на торговом судне, стал свидетелем заражения одного из матросов лихорадкой Марбург, от которой тот едва не погиб. Судовой врач поспешил изолировать моряка от остальных, однако Эйдан наблюдал за больным через иллюминатор и видел его страдания.

Заглушив двигатель, Эйдан ещё пару минут сидел неподвижно, погружённый в воспоминания. Горизонт уже полностью затопило прозрачным светом, который напористо стирал с бледного небосвода звёзды – нужно было спешить! Проверив бленду на оптическом прицеле, надев на карабин белый чехол, Эйдан отворил дверцу кабины и втянул носом морозный колючий воздух. Аккуратно спустившись, он проворно облачился в белую накидку и надвинул на голову капюшон сливаясь с горбатыми мучнистыми сугробами. Установив на дымовой шашке таймер, примяв в нескольких футах от машины снег, Эйдан слегка прикопал тяжёлый цилиндр в центре воронки. Зная о возможной миграции тюленей по многокилометровому пляжу, он не был уверен, что вернётся назад по своим же следам. «Лишь бы не поднялся ветер», – подумал Эйдан, осматривая чистое небо.

После долгих часов, проведённых в тесной кабине машины, скользить на лыжах оказалось легко и радостно. Движение и простор опаивали чувством свободы и придавали сил; казалось, даже заплечный рюкзак и тяжёлый карабин стали невесомы. Нетронутый жемчужный снег звонко скрипел, рассекаемый быстрыми лыжами Эйдана. Бросив торопливый взгляд за спину, полярник запечатлел в памяти яркую машину в снегах и набухающий столб оранжевого дыма, лениво взбиравшегося в чистое рассветное небо. По его прикидкам, сигнальная шашка должна ещё долго дымить, даже по возвращению – полярник собирался действовать быстро и решительно.

Через какое-то время Эйдан остановился и тревожно осмотрел горизонт: за пологим срезом высокого берега виднелось разбитое зеркало океана, голубыми осколками раскиданного среди белых льдов. Вскинув карабин и прижавшись лицом к холодному наглазнику оптического прицела, он ахнул: вместо ожидаемой картины с затянутой льдом бухтой и широкой не замерзающей полыньёй, Эйдан увидел практически свободную ото льда воду и обглоданный слабыми волнами скалистый пляж у восточного выступа! За бухтой, на сколько хватало взгляда и до самого горизонта, тянулись неряшливые льды, разорванные водой. Не такой он запомнил бухту, побывав здесь вместе с Ломаком в первый месяц своей командировки.

– Что за чёрт?! – воскликнул он, разглядывая в прицел заполонившие бухту подтопленные бочки.

Первая мысль была о том, что в акваторию по какой-то невероятной причине зашло судно и потерпело крушение. Эйдан вновь и вновь вглядывался в бурые холмики, покачивавшиеся на тёмной воде, однако расстояние оказалось ещё слишком велико, к тому же гористый край высокого берега срезал практически весь вид на бухту.

Закинув карабин за спину, Эйдан бросился вперёд, распарывая лыжами белоснежную целину. Спустя трудные минуты отчаянного броска, он достиг пляжа порядком уставший, и запыхавшись, повалился в снег. Осторожно выглянув из-за заснеженных скал, он увидел невероятного вида нагромождение льда, образовавшего затор в западной части бухты. Ошарашенный Эйдан перевёл взгляд на обнажённый скалистый склон, с которого, по всей видимости, сошёл ледник и практически закупорил выход из акватории. Грязная, тяжёлая лавина льда и камней съехав вниз, взломала своим весом заснеженную вековую толщу, оставив разбитые плиты голубого льда смотреть в небо; несколько высоченных ропаков высилось ближе к узкому выходу из бухты. Эйдан окинул взглядом опустевший пляж, от которого вовсе ничего не осталось: подскочивший уровень воды поднялся до самых чёрных скал. Многоэтажный ледяной горб тянулся за каменистую гору и своим костлявым угловатым телом указывал направление откуда он пришёл – северо-восток. Вновь прильнув к оптическому прицелу, Эйдан ужаснулся: то, что он принял ранее за плавающие бочки, на деле оказалось телами погибших тюленей, заполонивших собой воды акватории.

Закинув лыжи на плечо, Эйдан оглянулся и с тоской посмотрел на свои следы, словно не веря, что весь пройденный путь оказался напрасным. Спускаясь вниз к остаткам пляжа, он мрачно вслушивался в тишину гиблого места, в котором совсем недавно произошла трагедия. Кроме ленивых всплесков воды и редкого да звонкого треска льда слышно ничего не было. Ни тревожных криков пугливых тюленей, ни резких окриков скандальных чаек…

Уже находясь на берегу, Эйдан с надеждой осмотрел узкую береговую линию, которую местами поглотила поднявшаяся вода – никакого движения! Кое-где, тревожимые прибрежной водой, колыхались мёртвые тела животных, основная же их часть покоилась в воде являя собой печальное зрелище. Большинство тел животных выглядели изуродованными и разорванными, что свидетельствовало о гибели тюленей в воде в тот момент, когда сошёл ледник. Нелепая случайность! Одного Эйдан никак не мог понять: почему катастрофа настигла всех несчастных животных в воде? Отчего практически все тюлени погибли погребённые страшной лавиной и перемолотые в жуткой ледяной мясорубке. Пройдя чуть дальше по пляжу и рассматривая очередное изуродованное тело, Эйдан нашёл ответ на свой вопрос: в воду тюленей загнал страх! Практически рядом на берегу лежало два разорванных животных, а, вернее то, что от них осталось. Рядом на кровавом снегу виднелись следы медвежьих лап, бурой цепочкой ускользавших за каменистый пригорок.

– Так вот кто загнал вас в воду! – воскликнул Эйдан, беря карабин на изготовку. Его глаза пристально осмотрели скалистый берег и заснеженный пологий спуск в бухту.

«Неужели грохот лавины не испугал медведя, – размышлял полярник, настороженно шагая вдоль воды, – и он всё это время оставался на берегу? Навряд ли! И не думаю, что обезумевшая от страха колония тюленей испугается одного хищника, караулящего их на суше… Да они его смели бы к чертям с пляжа! Скорее всего медведь пришёл сюда после схода ледника привлечённый звуком и стал добивать раненых. Но это не отвечает на вопрос: что загнало животных в воду? Разумеется, не все погибли от схода ледника – многие погибли уже после, погибли от голода. Образовалась искусственная плотина, которая закупорила бухту и лишила тюленей еды. Так ли это?»

Внезапно в лицо ударил порыв пронизывающего ветра, выдернув человека из плена тягостных размышлений. Эйдан взглянул на часы и бросил тревожный взгляд в чистое небо: нужно было покинуть бухту и подняться на пригорок, чтобы увидеть дым сигнальной шашки. Оглянувшись назад, Эйдан отметил, что довольно далеко прошёл по мёртвому пляжу. Пребывая на ледяном ветру, Эйдан размышлял о трагической случайности, произошедшей здесь недавно, и своём проигрышном положении. Наконец, он всё же решил вернуться в бухту на машине и погрузить несколько уцелевших туш – это было лучше, чем возвращаться на станцию с пустыми руками.

Эйдан снова приник к оптическому прицелу, и стал обшаривать роковой пляж внимательным взглядом в поисках уцелевших тел. Как назло, берег оказался пустым и лишь у дальней скалы среди торчавших из-под воды камней скопилось несколько туш, покачивавшихся на воде. Продвигаясь вперёд, Эйдан внимательно следил за высоким берегом, местами сливавшимся с небом. Гибель животных породила внутри чувство утраты и пустоты, фатальной невезучести и злобы одновременно. В голове затаилась мысль, что ему придётся в лагерь привезти не трофеи после охоты, а мертвечину, которую ему ещё предстоит выловить из воды. Именно поэтому, пристально разглядывая плавные заснеженные линии берега, Эйдан скорее желал увидеть медведя, нежели страшился этого. Он был готов к этому, как и его карабин с заранее установленным автоматическим режимом стрельбы.

Пройдя немногим более мили, Эйдан остановился. Впереди, неподалёку от воды, он увидел вытоптанный рыжий снег со следами крови. Подойдя поближе, полярник не сразу заметил припорошённую снегом тушу белого медведя, которую он принял за сугроб и потому не обратил внимания. Раскрыв от удивления рот, и даже не заметив, как с плеча соскользнули лыжи, он потрясённо смотрел на поверженного хозяина Арктики, а вернее на его останки. Голова животного оказалась изуродована сильнее всего – мягкие ткани отсутствовали практически полностью; отсутствовали глаза, а также оскаленная пасть демонстрировала оторванный язык. У медведя оказалось разорвано брюхо из которого вывалился ливер, кем-то разбросанный по снегу. Рядом лежала часть недоеденного лёгкого и вырванный из тела животного кусок мяса с кожей и шерстью.

Ошарашенный Эйдан с ужасом взирал на место расправы в поисках следов убийцы, но недавняя метель постаралась уничтожить улики. Чувствуя закипающий ужас внутри, полярник наклонился над обезображенным телом медведя в поисках пулевых ранений, но таковых не нашёл. «Косатка! – смекнул Эйдан, чувствуя, как от догадки и облегчения обдало жаром. – Медведь утонул и тело потрепала косатка. Затем его вынесло на берег и здесь его пытались растащить песцы!»

Ругая себя за малодушие в первые минуты, Эйдан поднял лыжи и побрёл вперёд. Осматривая тёмную воду бухты, он без особой надежды рыскал взглядом среди льдин высматривая чёрно-белые разводы кита. Вскоре, у ближней гряды скал, он увидел несколько целых туш тюленей, покоящихся в воде у самого берега. Используя лыжные палки, ему удалось вытащить на снег две неповреждённые, на вид, тюленьи туши, после чего Эйдан их придирчиво осмотрел. Стоило поторапливаться, так как небо набрало в контрасте, а это значило, что через час-другой оно расцветёт звёздами и окажется во власти темноты.

Поднявшись на пригорок, Эйдан оглянулся на зловещую бухту, заполненную чёрной водой. Взгляд словно нарочно возвращался к мёртвым животным и сошедшему леднику – гигантской солонке, которую случайно опрокинул великан. «Локальное потепление, – подумал полярник, и вспомнил с какой беспечностью от показаний приборов отмахнулся Корхарт. – Это всё из-за потепления!»

Раздражённый и взволнованный тем, что не видит в небе дыма сигнальной шашки, Эйдан встал на лыжи. Закинув за спину карабин, поправив на лице очки, он двинулся по белоснежному полотну, размашисто орудуя лыжными палками. Обогнув небольшую острозубую скалу, Эйдан едва не налетел на неестественного вида сугроб, торчавший посреди снежной равнины. Медленно подкатывая ближе, он всё отчётливее слышал грохот собственного сердца, лоб под шапкой мгновенно стал мокрым: из-под снега отчётливо виднелась потускневшая шерсть мёртвого медведя. Весь снег вокруг тела выглядел ухабистым и неровным, рябым от пятен запорошённой крови; был взрыт неопределёнными и уже занесёнными следами. Медведь оказался обглодан сильнее чем тот, которого Эйдан видел на пляже и, судя по слабо заметённой туше, расправа состоялась совсем недавно. Версия с плавающей в бухте косаткой летела ко всем чертям – и от осознания её провальности становилось жутко!

Эйдан подавленно огляделся и приблизился к мёртвому животному. Изучая следы, он надеялся обнаружить хоть какую-нибудь улику, которая укажет на убийц самого свирепого животного Арктики. Чем дольше он рассматривал истоптанный снег, чем пристальнее он вглядывался в бурые пятна и многочисленные ямки, – нечёткие следы, во множестве разбросанные вокруг, – тем больше он убеждал себя, что убийца был человеком, либо людей было несколько. Животное отчаянно боролось и потеряло много крови, об этом говорили обильные багряные следы, проступавшие из-под снега.

Заприметив под лапой медведя нечто тёмное и стараясь не смотреть на обезображенную голову медведя, Эйдан присел рядом с телом. Он попытался отодвинуть огромную лапу лыжной палкой, но заиндевевшее тело оказалось каменным. Отсоединив замки, Эйдан сошёл с лыж и с опаской поглядывая по сторонам присел на корточки рядом с убитым животным. Потянув за видневшийся кусок плотной ткани, – а это оказалась именно она, – ему кое-как, ему удалось вырвать вмёрзший в снег ботинок. Находка оказалась столь неожиданной, что стоявший на коленях Эйдан с минуту вертел в руках престарелый рыбацкий ботинок, таращась на него остановившимся взглядом. «Кто, кто оставит в Арктике обувь в лапах уже поверженного зверя? Это же неминуемая смерть! Убийца ушёл в одном ботинке?.. Бред! Была ещё обувь, сменная? Но кто носит с собой сменную пару ботинок?» Всей шеей ощущая заползающий под пуховик ужас, Эйдан поднялся и снова осмотрелся. Он был свидетелем чего-то иррационального и жуткого, чего-то, что ускользало от понимания. Нелепо погибшие тюлени, убитые и изувеченные полярные медведи, и оставленный посреди Арктики ботинок…

Из оцепенения вывел ледяной ветер, бросивший в лицо жёсткий бисер льдистой крупы. Эйдан проследил заторможенным взглядом стелющуюся позёмку и поднял взгляд к изрядно потемневшему небу. «Бежать! Бежать из этого гиблого места! Бежать, пока не наступила темнота! Бежать, пока не объявился хозяин этого чёртового ботинка, кем бы он не был!»

Обратный путь к вездеходу не был столь лёгкой и приятной прогулкой, какая выдалась с утра. Спазм удушливого страха сдавил лёгкие, оттого идти на лыжах оказалось тяжело, к тому же Эйдан не видел в небе и намёка на оранжевый столб дыма сигнальной шашки. Вновь сверившись по карте и часам, он пустился вперёд с опаской поглядывая на густеющее небо, в котором просыпались первые звёзды. «Заблудился!» – оборвалось где-то в животе и Эйдан отчаянно выругался. Ещё одна остановка и сверка по часам; испуганный взгляд мечется среди однообразного ландшафта в надежде зацепиться за нечто, хотя бы отдалённо напоминающее дым. Горизонт пуст! Нарастающий ужас перед неминуемой гибелью снова проводит удушающий приём и Эйдан долго стоит, хватая ртом обжигающий воздух. Он срывает с лица очки, словно это они мешают разглядеть столб дыма, и с надеждой осматривает бесконечные снега. Новый марш-бросок, напоминающий побег в никуда, новая остановка и сверка с часами. Полярник выбивает из нагрудного кармана небольшой компас и с надеждой смотрит на безжизненную стрелку. Остервенело трясёт бесполезное устройство в руках, мнёт в пальцах и снова смотрит на стрелку…

– Сука! Сука! Сука! – кажется, что губы не шепчут, а бьются в конвульсиях от страха и холода. – Надо было по следам возвращаться! Обратно по следам! Идиот!

Мысль о том, чтобы вернуться по своим следам к пляжу и уже там отыскать лыжную колею к вездеходу заполоняет собой всю голову, но здравый смысл говорит о том, что поднимается ветер, который подло стирает все следы и у человека попросту может не хватить времени… Времени и сил!

Взобравшись на высокий торос, прильнув в отчаянии к оптическому прицелу, Эйдан в который раз с надеждой осматривал застывшие горы снега. Набиравший силу ветер бил в грудь и лицо, пробуя опрокинуть и без того отчаявшегося человека. Неожиданно среди посиневшего предзакатного снега он заметил мелькнувший оранжевый лоскут! Едва не потеряв равновесие от волнения и не упав вниз, Эйдан затаил дыхание и впился взглядом вдаль. Ему снова удалось поймать в объектив небольшую часть машины: оранжевую крышу и часть кабины. Скатившись вниз, едва не свернув себе шею, Эйдан взлетел на лыжи и, щёлкнув замками, бросился в направлении потерянного вездехода. Спустя десять минут петляний среди торосов и заструг, отчаяние и надежда вытолкнули полярника к вездеходу. Парень едва не расплакался при виде широкой дружелюбной «морды» машины.

Оказавшись в кабине, Эйдан испытал неимоверное облегчение, а также нестерпимый голод и усталость. Не снимая промасленных перчаток, роняя изо рта крошки прямо себе на грудь, он несколько минут давился сухим бутербродом с консервой, жадно рыча. Эйдан поймал себя на мысли, что ведёт себя подобно зверю, растеряв бутафорский налёт цивилизованности. Парень жадно сверкал глазами, словно кто-то мог отобрать пищу.

«Фрейд только с голодом и угадал!» – мыслил он отстранённо, наспех запивая еду остывшим кофе. Неуклюже действуя замёрзшими пальцами, он пробовал включить зажигание. Эйдан неожиданно вспомнил, как в далёком детстве играя с соседскими детьми на старой мукомольне, – на которой играть им было категорически запрещено, – те заперли его в тёмном подвале, да так и позабыли про узника в пылу игры. Только на следующее утро кто-то из друзей проговорился старшим, что Плаксу-Ридза, – а именно такое прозвище дали Эйдану в тот вечер, – заперли в подвале, но его должен был выпустить Эдди Толлрой… который сказал, что все опять всё перепутали и освободить Плаксу должен был Рыжий Клив Парсон, и так далее по цепочке. Взволнованные голоса взрослых в телефонной трубке; насмерть перепуганные отсутствием сына родители и щебет ребячьих голосов, наперебой обвинявших друг друга – именно так виделось Эйдану это происшествие со стороны через года. С первыми лучами солнца к заброшенному зданию мукомольни подлетел полицейский кортеж и обезумевшие, со следами бессонной ночи на бледных лицах, родители узника. Ах, каким же упоительным и резким до боли в глазах может быть дневной свет, каким сладким голос возбуждённой матери; вой полицейских сирен напоминает музыку, а белое тревожное лицо отца источает и заботу, и невероятное облегчение – то утро выдалось восхитительным! Даже лучше того дня рождения, когда родители подарили Локхилл Зеро – чёрный с фиолетовым отливом велосипед, который так нравился Эйдану, и каждое утро дразнил через витринное стекло детского магазина.

«К чёрту власть и секс! Миром правит голод и страх – вот та монета, которую каждый получает при рождении. Если Бог и существует, то он вдоволь навеселился „награждая“ нас таким приданным! Наделив клыками и инстинктами животных, этот шутник позаботился о них куда больше, чем о своих „детях“!»

Смахнув с клочкастой бороды крошки, Эйдан посмотрел в опустившуюся темноту за стеклом и снова попробовал завести двигатель. Вспомнив изувеченные тела медведей, он содрогнулся. «К тому же об одном из своих созданий Он позаботился куда лучше остальных, – мрачные измышления не отпускали. – Видимо, тюлени не выходили на пляж боясь вовсе не медведей… Теперь я не уверен, что все они погибли в воде, их так же мог поджидать этот „босой“! Но что же мне делать дальше? Может стоит заночевать здесь, а когда рассветёт поехать на пляж? Уж в любом случае ночью я туда не сунусь! И зажигание, это чёртово зажигание! Корхарт! Будь ты неладен с таким ремонтом!»

Эйдан надвинул на глаза капюшон и поправил шарф – как бы он не хотел, но требовалось идти наружу и менять подсевший батарейный блок. Многочисленные попытки завести вездеход разрядили батареи машины, о чём явно свидетельствовал характерный звук стартера и тусклая подсветка приборной панели.

Наскоро заменив аккумуляторы под ударами ветра и вернувшись в кабину, полярник вновь попробовал завести машину. На этот раз это удалось с первой попытки. Эйдан издал вопль ликования и включил наружное освещение. Вспомнив о недолго проработавшей дымовой шашке, он проворно перелез на пассажирское сидение и распахнул дверцу ища в темноте оранжевую капсулу сигнального устройства. То, что он увидел снаружи, потрясло парня – Эйдан резко захлопнул дверцу и заблокировал замок! Место установки шашки оказалось изрыто чьими-то следами, а сам контейнер был перевёрнут и вдавлен в снег.

Ошарашенный увиденным, Эйдан развернул вездеход так, чтобы лучи прожектора осветили исхоженную площадку. Судя по всему, сигнальная шашка работала штатно, но некто перевернул её через какое-то время – об этом красноречиво говорил окрашенный оранжевым пигментом снег вокруг цилиндра. Эйдан осмотрел пятно света перед машиной и почувствовал, что его бьёт озноб: упавший взгляд на оставленную утром лыжню, выцелил неглубокую цепь следов, уходивших в темноту вслед за ней. «Кто-то увидел дым, – размышлял он, – и пришёл к машине. Потушил шашку и поплёлся вслед за мной!»

От осознания того, что ему чудом удалось разминуться с недоброжелателем, – а в том, что это был именно недоброжелатель, Эйдан не сомневался, – полярник ощутил ужас! Тот факт, что преследователь не тронул ничего в машине и не стал дожидаться хозяина, говорил о том, что он жаждет догнать Эйдана, а не дождаться, – и самое страшное, что в этой долбанной ледяной пустыне его не интересует вездеход, – его интересует сам человек! «К чёрту тюленей! К чёрту пляж! Не поеду! Не поеду!.. Скажу, что ледником всех размазало, берег совсем пустой… Надо возвращаться на базу! А если здесь орудует шайка одичавших свихнувшихся инуитов, которые не прочь отведать не только медвежатины?»

Эйдана затрясло от мысли что кто-то устроил за ним охоту, что преследователей может оказаться несколько и они могут наблюдать за ним из темноты. Спохватившись, полярник выключил наружное освещение и с колотящимся сердцем прильнул к стеклу. Света ярких и многочисленных звёзд едва хватало, чтобы различать призрачные очертания снежных гор, с которых ветер то и дело срывал кружевные вуали. Эйдан торопливо вырвал из-под сидения оставленное Ломаком полотенце (что-то звякнуло о метал под креслом), свернул ткань и накрыл ею приборную панель, полностью растворившись в темноте кабины. Под трескучее урчание двигателя, он обдумывал своё положение, как вдруг, где-то далеко впереди, на долю секунды, мелькнул слабый красный огонёк.

От неожиданности Эйдан вскрикнул, и рывком притянул к себе карабин. Сердце бешено колотилось, разгоняя застывшую кровь. Осмотр заснеженного пейзажа через оптический прицел ничего не дал, а уже через пару минут Эйдан не был уверен, что ему не померещилось. Немного успокоившись и убирая винтовку, он вновь боковым зрением заметил слабый далёкий всполох света. И опять прильнув к прицелу карабина, он затаил дыхание, вглядываясь в темноту. И снова ничего кроме синих да седых загривков на фоне угасающего горизонта видно не было. Эйдан положил карабин себе на колени и тронул переключатель передач. Настораживало то, что виденные им блики появлялись в том же направлении, куда он уходил утром на лыжах, и куда вела цепь следов таинственного преследователя.

Проверив запертые изнутри двери, Эйдан пустил вездеход по своей же лыжне. На секунду приподняв полотенце и взглянув на расходомер, он прикинул остаток топлива в баке – боковой ветер тут же накинулся на вездеход, словно пытаясь развернуть человека и машину обратно. Передвигаться без включённых прожекторов оказалось неудобно, и, хотя в свете далёких звёзд канувшие в темноту следы всё ещё виднелись, – их усердно и быстро стирал ветер.

Перевалив за пологий подъём, Эйдан остановил машину и несколько минут осматривал местность пользуясь высотой. Ожидания не оправдались и на этот раз: никаких блуждающих огней он не заметил. Пустив машину вперёд, Эйдан съехал с высокой заструги и по своим же, едва различимым следам, покатил вперёд. Он миновал высокий ропак в виде трезубца и сразу узнал место, которое оставил позади днём. Впереди, как он помнил, его ожидала гряда торосов, которую он обходил с севера…

Прямо по курсу в темноте коротко вздрогнул слабый огонёк! Это было так неожиданно, что Эйдан со всей силы вдавил педаль тормоза. Вездеход клюнул носом и замер. Перед машиной кто-то находился, не далее, чем в ста футах. Очертания кособокой человеческой фигуры явственно проступали на фоне бледных снегов. Незнакомец не двигался, стоя как раз на проложенной ещё утром лыжне. Всей грудью ощущая колотящееся сердце, Эйдан сжал рукой карабин и медленно потянулся к тумблеру наружного освещения.

В ярком свете прожектора стоял мертвец! То, что перед собой полярник видит мёртвого человека, Эйдан нисколько не сомневался – и от этого осознания становилось только страшнее. Ветер трепал обрывки тряпья, прикрывавшего иссушенное выбеленное (в свете прожекторов) тело, покрытое страшными глубокими ранами, в которых без труда угадывались медвежьи когти и зубы. Большая часть шеи мертвеца, его подбородок и правая щека лишились кожи и демонстрировали обнажённые сухожилия, связки, а также страшный оскал сомкнутых зубов. Левая нога покойника выглядела изуродованной особенно сильно, и от бедра книзу почти не имела плоти – она то и оказалась босой. На плечах, подобно ободранному воротнику виднелись остатки оранжевой ткани, и когда в её складках коротко вздрогнул едва заметный огонёк, Эйдан понял, что это светоотражающий маячок спасательного жилета, а он видит перед собой утонувшего моряка.

Оцепенение не отпустило даже тогда, когда мертвец двинулся навстречу. Страх оказался настолько всепоглощающим, что Эйдан не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. С распахнутыми глазами он следил, как утопленник приближается, как вертит истерзанной головой, словно принюхивается, и разевает дырявый рот. Лишённые пальцев кисти обоих рук двигаются перед мёртвым лицом словно пытаются загородить глаза от прожектора. На свету стала видна разорванная кожа на голове мертвеца, ломтями свисавшая вместе с волосами, а также затянутые бельмами страшные глаза, невыносимый взгляд которых остановился на тёмной кабине вездехода.

Именно этот «взгляд» вымерзших глаз вывел Эйдана из коматозного состояния – полярник нечеловечески закричал и резко вдавил педаль газа. Машина рванулась вперёд, подмяла под себя утопленника и с лёгкостью его переехала.

Эйдан убрал ногу с педали лишь спустя минуту; он всё ещё сжимал руль и смотрел перед собой. В ушах стоял глухой звук ударов о плоское днище вездехода, а перед глазами всё ещё мелькал исчезающий под коротким капотом скальп мертвеца.

– Не бывает! Не бывает! Не бывает!.. – твердил Эйдан исступленно, таращась в тёмное лобовое стекло. Насмерть перепуганное сознание безрезультатно стучало в дверь напрочь забаррикадировавшейся памяти в попытке вспомнить местное название бродивших в округе мертвецов из фольклора инуитов. – Не бывает! Такого же не бывает!.. Так сказал Ломак! Он так сказал!

Словно спиной чувствуя угрозу, полярник развернул вездеход кругом, и подвывая, впился глазами за пределы прожектора: там, за стеной света, находилось то, во что отказывался верить разум человека! Разогнанное увиденным воображение, рисовало жуткий образ утопленника, который заживо поедает белого медведя пока тот беспомощно рвёт мёртвую плоть, в попытке выйти из схватки победителем… Это именно «босоногий» так напугал и согнал с пляжа тюленей, это он ходил и разрывал раненных животных на берегу, а позже, когда на пляж пришли привлечённые грохотом ледника и запахом крови медведи, расправился и сними! Это он бродит в округе в поисках новой добычи и ему всё равно сколь силён противник!

На широкий укатанный след вездехода в свет прожекторов вышел мертвец. Двигался он небыстро и в раскачку, однако всё проворнее с каждым шагом. Сломанная тяжёлой машиной нога застревала в примятом снегу и резко разворачивала мёртвого моряка; он взмахивал рукой, вскидывал израненную голову в направлении полярника и с каждым разом проделывал всё это быстрей и быстрей. Из его грудины торчало несколько сломанных рёбер, а подёрнутые посмертной плёнкой глаза смотрели в яркие огни прожектора, за которым прятался живой человек…

Грохот одиночного выстрела резко пронзил ночную стужу. В оптический прицел Эйдан видел, как пуля вышибает из искалеченной груди часть замёрзшей плоти, оставляя дыру в костях. На долю секунды мертвец споткнулся и осел в снег, однако тут же поднялся и бросился к машине с ужасающим проворством. Эйдан дал затяжную очередь от плеча не целясь, успев заметить сквозь пороховое облако срезанного очередью мёртвого моряка.

– Не бывает!.. – потрясённый шёпот полярника утонул в дробном эхе выстрелов. – Не бывает! Не бывает!

Нечто немыслимое и непостижимое восстало из снега и кинулось к вездеходу, не издав ни звука… Вскинув прицел, Эйдан едва успел поймать цель, и вне себя от ужаса, прижал пальцем спусковой крючок. Сквозь увеличительные стёкла он увидел, как от головы утопленника отлетает часть черепа и волос, как мертвец теряет опору под ногами, делает по инерции несколько шагов и падает ничком в снег.

Эйдан стоял на широком траке вездехода, всё ещё прижимая карабин к плечу, и потрясённо таращился в линзу прицела. Его прыгавшие губы повторяли пустые слова, будто они были в силах что-либо изменить: «Не бывает! Не бывает! Не бывает!» Сквозь пороховой муар и запотевшую линзу, он с замершим сердцем смотрел на неподвижно лежавшее тело. Отрывисто глотая холодный воздух, не в силах унять дрожь в руках, Эйдан на секунду зажмурился, а когда открыл глаза снова с силой натянул пальцем спусковой крючок – и держал его до тех пор, пока карабин не перестал содрогаться от выстрелов, пока не зашёлся сухим стрекотом опустевшего магазина!

Сев в кабину машины, оглушённый Эйдан положил оружие на колени – горячий ствол карабина ощущался даже через плотную ткань. Невнятно шепча, полярник сжал дрожавшими пальцами руль. Эйдан покатил вперёд на малой скорости, неотрывно следя за грудой изрешечённой плоти.

Подъехав к утопленнику на близкое расстояние, парень приподнялся и уткнулся лицом в лобовое стекло. Тело мертвеца лежало ничком, демонстрируя размётанные осколки черепа, волос и оставшейся одежды. Вокруг раздробленной и почти оторванной головы снег окрасился чем-то чёрным, превратившись в безобразную кляксу на фоне синей ночной скатерти. В свете прожекторов, клякса слабо мерцала слабыми электрическими всполохами – так казалось со стороны.

Эйдан рухнул в водительское кресло и попытался спрятать в карманы трясущиеся руки.

– Разрушение мозга… – прошептал он потрясённо, с трудом выговаривая слова. – Оно его остановило! Как и собаку!.. Ломак ранил… он тогда только ранил, а Корхарт убил! Ломак ранил, только ранил! Корхарт попал в голову!.. – Эйдан с вытаращенными глазами, сидел в кресле и раскачивался в такт собственным противоречивым мыслям. – Это всё на самом деле! Это происходит – он ожил! Мертвец ожил! Но как же это, как это может быть? Что я им скажу, мне же не поверят! Ломак не поверит!.. Он сказал, что не может быть!.. К-к-кивит-т-токи… мать твою! Это всё суеверия… суеверия, просто суеверия, он сказал!..

С трудом справившись с истерикой, полярник несколько минут сидел не сводя глаз с нелепой кучи одежды из которой торчали сломанные рёбра, руки и ноги. Ридз ловил сбившееся дыхание, отгонял чувство тошноты и несколько раз клал трясущиеся руки на руль. Наконец, тронув переключатель передач, Эйдан направил машину вперёд, опасливо огибая мертвеца, провожая тело взглядом через боковое окно. Спустя пару минут, прямо по курсу между широких следов гусениц, он увидел присыпанную снегом оранжевую ткань. Спрыгнув на снег и боязливо озираясь, Эйдан поднял остатки спасательного жилета с частью уцелевшего световозвращателя. Развернув побуревшую от старой крови ткань (медвежьей крови, мать твою!) и сделав шаг под свет прожекторов, он увидел едва сохранившееся название судна «Креспаль Меддинна».

***

Чайки. Они кричат как малые дети – очень похожий крик. К нему привыкаешь и перестаёшь обращать внимание. Праздно провожаешь взглядом очередную птицу над водой, орущую и скользящую в невидимом потоке воздуха. Чайки топчутся у самой кромки волн, – то рыщут в морской пене, то тревожно взлетают с коротким подскоком; висят неподвижно у края пристани широко расставив крылья и вертят головами. Они скучны и шумны. Вдруг, совершенно случайно ты замечаешь в пролетающей птице нечто необычное, но повернув голову ей в след, не можешь сосредоточится и понять, что именно привлекло твоё внимание. Ты теряешь чайку из вида, как только она смешивается в воздухе с сородичами – ты и интерес к ней теряешь. Идёшь дальше. Спустя пару минут очередная птица проплывает мимо и на грани периферии ты понимаешь, что это именно та птица, которую ты пытался отследить взглядом ранее. Фокус: глаза цепляются за беглянку, а мозг с неимоверной быстротой сопоставляет объект преследования на предмет отличий от других птиц. Вот оно – у чайки всего одна лапа! Она нелепо отвисла вниз, безвольно раскачивается в такт взмахам крыльев и портит законченный облик птицы в полёте. Ты выцеливаешь покалеченную чайку сколько можешь, однако она снова мешается со своими родственниками, парящими над водой. Продолжаешь свой путь, однако ненароком провожаешь каждую пролетающей мимо птицу. Раз, другой… Вот она!.. Качает крыльями удаляясь, а под тельцем болтается одна единственная лапка, которая напоминает веточку. Следишь за птицей пристально, не спуская глаз; отмечаешь её витиеватый полёт, пологий и короткий разворот и пролёт мимо… В этот момент в голову приходит мысль о том, что птица с таким увечьем не может сесть ни на воду, ни на песок – она обречена летать по кругу, чему, собственно, ты и являешься свидетелем. Что ж, тебе пора уходить – в залив наталкиваются тяжёлые грозовые горы, застилают небо над головой и вот-вот скроют солнце, – а ты всё ещё ходишь вдоль берега и прыгаешь взглядом от птицы к птице. Ищешь глазами ту самую чайку, которая вынуждена описывать круги над водой, на которую она никогда не сможет сесть – во всяком случае ты так думаешь. Ты об этом думаешь, покидая пристань. Ты об этом думаешь спустя годы, оказавшись снова у моря. Ты снова ищешь глазами ту самую чайку…

Возвышаясь среди потрёпанной мебели тесной комнаты Эйдана Ридза, начальник станции чувствовал себя неуютно, неуклюже топтался у двери, воровато осматривал стены и углы. Наконец решившись, Ломак шагнул к кровати и, припав на колено, заглянул под свисавшее одеяло. Кроме пары скомканных носков, промасленных почерневших перчаток, покосившейся стопки книг и высохшего дезодоранта, мужчина ничего не нашёл. Зато под матрасом обнаружился помятый журнал с порнографическими снимками, от вида которого, Ломак залился краской, но вовсе не от содержания страниц – Ивлину стало стыдно за свой обыск. Обнаружив у молодого полярника припрятанный журнал, начальник на мгновение ощутил себя дрянным отцом, рыскавшем в вещах сына-подростка. Просто подождал, когда мальчишки не будет дома и учинил досмотр! Сбагрил или дал возможность уйти… От чего? От чего уйти? Ломак не хотел этих расспросов, он боялся отвечать на них; боялся вступать в дискуссию с самим собой и ненавидел того урода, который поселился в голове относительно недавно, который проклинал Ивлина за отпущенного в одиночестве Ридза. «Ты дал уйти ему, старый поц! – негодовал мерзкий голос из темноты собственных помыслов. – Ты снова хочешь всё испортить? Ты думаешь, что даришь им шанс? Ты правда не понимаешь, что лишаешь шанса себя? Шанса остаться в живых и вернуться домой! Идиот, какой же ты идиот! Мне снова всё исправлять – за тобой исправлять! Иди в комнату салаги и поищи что-нибудь, что может тебя скомпрометировать, поможет в чём-нибудь заподозрить или разоблачить… Если парнишка не врёт и действительно собирает материал для романа – он должен делать какие-то пометки и записи – необходимо их отыскать!»

В выдвижном ящике стола нашлась компактная записная книжка с номерами телефонов, а также с многочисленными и неумелыми, хотя и точными, зарисовками различных кораблей на фоне очертаний скалистых берегов. «Айсберги», – догадался начальник, так как практически у каждого из изображений имелась подпись с именем «ледяного скитальца» – кстати, это прозвище так же числилось среди рисунков. Имелась ещё обветшалого вида тетрадь, в которую молодой полярник так же делал не связанные с реальностью зарисовки, отображавшие то чьи-то неузнаваемые искажённые лица, то комичные и гротескные сцены расправы над какими-то людьми, среди которых была даже обнажённая женщина. Так же имелись разрозненные записи с датами их написания, в которых, в основном, кроме таявшего в последние месяцы веса молодого полярника и неказистых рифм грубых стихов, ничего не было. Салага изнывал от ожидания и неопределённости, впрочем, как и все заложники ситуации – Ломак словно физически чувствовал тоску молодого человека, его уныние. Быстро пролистав тетрадь до конца, Ивлин задержался взглядом на коротких строках, пронизанных отчаянием и записанных беглым почерком, очевидно, незадолго до отбытия Эйдана в бухту Макаллена:

«Мы хлеб воруем друг у друга,

В глаза не смотрим – смотрим в спину,

Луны дождёмся полной круга…

Ты превратишься в крысу, а я в псину».

Ломак несколько раз перечитал острые, как бритва, строки и встретился с собственным отражением в зеркале – отвратительная ритуальная маска палача, уже взошедшего на эшафот.