Совершенство

скачать книгу бесплатно


– Да, стоит попробовать… Просчитать всё, так сказать, – промычал он тихо, и с жаром, боясь, что ему не дадут закончить мысль, повысил голос: – Я вот всё думаю об этих волках… Что-то странное в них было, понять всё не мог – что именно? Чёрт возьми, а вот только сейчас сообразил, что меня насторожило: они меня нисколько не боялись! Они никак не реагировали на выстрелы, а палил я много; их не пугали мои крики и рёв двигателя… Выстрелы, чёрт возьми! Где вы видели волков, которые не боятся ружейного грохота? Они всё так же продолжали преследовать вездеход в темноте. Я оторвался и, как я считал, прилично, учитывая глубочайший пухляк… но стоило мне вылезти наружу, чтобы проверить крепёж антенны, как в свете луны я снова увидел приближавшуюся стаю, – Ломак сделал глоток и тихо закончил: – Они просто кружили вокруг машины, как акулы вокруг подыхающего кита и старались держаться в тени прожекторов. В полной тишине! Ни воя, ни рычания. Даже когда я выстрелил и ранил одного – ни звука!

Начальник станции сокрушённо развёл руками и обвёл присутствующих измотанным взглядом.

– Откуда ты знаешь, что ранил волка? – спросил Эйдан тихо.

– Потому что выстрелом его откинуло на несколько футов, – Ломак махнул рукой за окно, и посмотрел в том же направлении, словно всё ещё видел раненое животное. – Однако, он тут же поднялся и кинулся к вездеходу! Я поспешил в кабину и на полной скорости рванул обратно… Всю дорогу сюда я не останавливался, сделал крюк с десяток миль и, разумеется, волки отстали.

Мужчина замолчал и нахмурился, вновь погрузившись в недавние переживания. Эйдан и Корхарт тоже сидели молча, представляя себе снующие тени вокруг машины посреди стужи и темноты.

Весь остаток вечера говорили мало, то и дело прислушиваясь к набиравшему силу ветру. Ближе к полуночи, после скорых подсчетов провизии и топлива, было решено начать подготовку к эвакуации на Хара-Ой – норвежскую станцию.

Лёжа в своей постели, погребённый под тяжеленным одеялом и мрачными мыслями, Эйдан со страхом представлял себе предстоящий переход через Арктику, холодел от мыслей о том, что трём отчаявшимся людям предстоит совершить рискованный поступок от которого будет зависеть дальнейшая судьба полярников. Словно чувствуя ужас напуганного человека, вьюга как нарочно затянула протяжную заупокойную, принялась рыдать под окном, скребясь в стекло острыми когтями.

Не в силах больше выслушивать стоны ветра, Эйдан выбрался из-под одеяла и быстро оделся. В общей столовой царил полумрак, сонную палитру которого осмелился разбавить лишь лунный свет – голубоватый узкий коврик, расстеленный от окна до противоположной стены. Тихая поступь настенных часов практически утонула в паническом вое ветра за стенами комплекса. Эйдан набрал в чайник воды и направился к столу, как вдруг заметил в призрачном свете луны чей-то силуэт у стены. Подавив в себе нервозность, парень щёлкнул переключателем настенного света.

Ломак скользнул отсутствующим взглядом по «новичку» и отвернулся к окну, не проронив ни слова. Так же не проронив ни слова, Эйдан сел напротив и уставился в свои руки. Мужчины долгое время сидели молча, изредка поглядывая друг на друга. Молчали, периодически подбрасывая подбородки к потолку с тревогой вслушиваясь в свирепеющий ветер.

– Мой кузен Оливер пишет романы, – неожиданно заговорил Ломак тихо, глядя в окно. – Во всяком случае он так говорит.

Не зная, как реагировать на слова начальника и боясь, что разговор на тему несуществующего произведения вновь приведёт к повторному витку лжи, Эйдан осторожно спросил:

– В каком смысле? Ты не доверяешь его словам?

– Ему никто не доверяет, – пробасил начальник, изучая узор замёрзшего стекла. – Он говорит, что издаёт свои романы под псевдонимом, который никому не раскрывает – это даёт этому засранцу право смотреть на нас с загадочностью и превосходством, когда мы все вместе собираемся на праздниках. Повторяет, как мантру, что своим творчеством не может угодить всем, зато может не угодить некоторым идиотам… То есть он заранее записал нас в число последних, так что ли?

– В каком-то смысле он прав… – заметив сверкнувшие злобой глаза начальника, молодой человек поспешил объясниться: – Я не про его слова об идиотах! Мой отец говорил, что любая популярность держится за счёт невежества большинства – толпе дешевле и проще рассказать, что такое искусство, чем пытаться научить хоть чему-либо.

Сложив руки на могучей груди, Ломак упрямо тряхнул рыжей гривой.

– Ещё один умник, как мой скрытный «безымянный» кузен? Что он ещё говорит?

Эйдан нахмурился и, чувствуя закипающую в душе злобу к великану-начальнику, ответил:

– Он умер.

Склонив голову набок (и это было похоже, как если бы Ломак принял к сведению какую-то незначительную информацию), начальник буднично сказал:

– Ты рассказывал, я вспомнил. Извини, салага. Инфаркт?

– Рак… желудка… – выдавил из себя Эйдан, со злобой глядя в ответ и именно за это самое «принял к сведению». – В прошлом году.

– Точно, теперь вспомнил! – Ивлин потрусил в воздухе пальцем. – Ты делился этим сразу после знакомства. Ты говорил, что в рейсе был и так и не смог с ним попрощаться. Он позвонил по телефону, но ты не ответил или как-то так.

Не желающий возвращаться в тягостные воспоминания Эйдан сухо поправил:

– Я не мог ответить – не было связи! Мы накануне покинули Лабрадорское море и были в Атлантике, когда это случилось – только спутниковая связь и то из-за шторма я был на вахте… – понимая, что собственные слова звучат, как оправдание, парень обозлился ещё больше. – Он умер в больнице, чёрт возьми! Его последние слова до сих пор хранятся в моём голосовом ящике автоответчика и… и я до сих пор не прослушал это сообщение!..

– Вот как? – Ломак удивлённо взглянул на коллегу. – Почему?

– Наверно потому, что боюсь услышать голос отца, который говорит, что любит меня, – с искренней болью в голосе объяснил Эйдан и отвёл взгляд. – А вот моих слов в ответ он уже не услышит. Просто боюсь выслушать и всё… Просто выслушать.

Оба надолго замолчали, дав возможность заунывному голосу ветра солировать за стеной. Чувствуя ответственность за драматическую паузу, руководитель экспедиции поёрзал в кресле и тихо спросил:

– Вы были в хороших отношениях?

– В самых лучших! – ответил парень с жаром, сгребая пальцами на груди свитер. – Мы были самыми лучшими друзьями! Самыми близкими людьми! Отправляясь в тот рейс, я думал, что у меня есть время, что у него есть время! Началась ремиссия и я понадеялся… мы все понадеялись, понимаешь? После дежурства, вернее к его завершению… в общем, когда мы проскочили шторм мне дозвонилась по спутнику мама и сказала, что отец умер в больнице… Не надо было уходить в тот долбанный рейс!.. – Эйдан с остервенением отёр ладонями почерневшее лицо и скороговоркой заговорил, лишь бы спрятать накатившие слёзы: – Я даже на похоронах не был! Атлантика, посреди Атлантики мы провели три недели, два дня стояли на бункеровке с танкером и только по прибытию в Абердин я смог вылететь домой… Мне потребовалась ещё неделя чтобы сходить на его могилу! Неделя и скотч, виски, водка и травка, которую я стащил из заначки бойфренда моей сестры. Потом как-то всё пошло наперекосяк, и я едва не потерял работу…

Эйдан замотал головой не желая продолжать рассказ и махнул рукой. Где-то в недрах его сознания хохотнула Паула и на мгновение в памяти взметнулся запах её тела, её духов. Ветер за окном вновь воспользовался тягостной паузой и набросился на сваи жилого модуля – комплекс едва заметно вздрогнул и ответил скрипом стылых досок и продрогших балок. Парень покосился на мрачного начальника и заметил, как тот с отсутствующим взглядом смотрит в окно и вращает на пальце обручальное кольцо.

– Ты постоянно его трогаешь, – прокомментировал увиденное Эйдан, лишь бы не слушать плач вьюги. – Проверяешь – не потерял ли?

Ломак отрицательно покачал головой и нехотя заговорил:

– Нет… Примерно за месяц до отлёта сюда на Коргпоинт, я внезапно проснулся под утро в своей постели… Знаешь, обычный такой ночной кошмар, который не можешь вспомнить, но который заставляет тебя резко встать и вытряхнуть из груди сердце. Джейн спала рядом, всё было тихо, однако у меня горело в глотке и лёгких… А ещё ныли пальцы на левой руке. Я испугался, что у меня сердечный приступ и даже хотел разбудить жену, но спустя минуту совладал с собой, поймал дыхание и меня, что называется, отпустило. Я пошёл вниз попить воды и на ходу принялся разминать нывшие пальцы, и вдруг почувствовал, острые края на кольце… – полярник приподнял руку и явил собеседнику гладкий метал на пальце. – Оно треснуло, салага! Кольцо треснуло во сне! Пока я спал, моё обручальное кольцо раскололось!..

– Как такое может быть? – удивился искренне Эйдан.

Пожав плечами, начальник сокрушённо продолжил:

– По чём мне знать? В то утро я больше не уснул, а когда на рассвете Джейн спустилась вниз и нашла меня на кухне, я ей ничего не сказал. Это же плохая примета, так? Когда обручальное кольцо лопается – это же плохая примета? Знаешь, это ведь даже не потерять его, чёрт возьми! В тот же день я отдал его в мастерскую на ремонт, а сам проходил несколько дней с бутафорским, купленным за пять баксов в отделе бижутерии. С тех пор, как мне вернули кольцо, я машинально проверяю его пальцами… не могу избавиться от этой привычки и ощущения той ночи, что снова нащупаю эту чёртову трещину! Я ведь и тогда подумал, что это знак, что это плохой знак и между мной и Джейн… моей семьёй может оказаться какая-то трещина!.. А сейчас понимаю, что эта трещина – вот она, за окном! На сотни миль вокруг! Молчаливая на всех частотах, ледяная и необъяснимая!.. – Ломак поднёс руку к глазам и принялся с остервенением крутить кольцо. – Всё бы отдал за возможность вернуться домой!.. – прошептал он зловеще. – Всё бы отдал! Только вот нет у меня ничего, ничего нет!

Начальник перевёл тяжёлый взгляд на молодого полярника и Эйдан почувствовал себя неуютно и тревожно. В глазах Ломака таилось одновременно так много пугающего и отчаянного, что Эйдан шеей и затылком почувствовал озноб. Ощущение было такое, что кто-то льёт на спину холодную воду. Не в силах более терпеть тяжёлый взгляд старшего коллеги, парень поспешил сменить тему:

– Кузен твой. Может он и правда ничего не пишет? – «как и ты» добавило сознание голосом начальника, и парень торопливо добавил: – Или у него есть причины скрывать это. Может какая-то застарелая обида?

Сработало. Ломак постепенно пришёл в себя и его взгляд лишился того звериного блеска, который читался в глазах ещё минуту назад. Мужчина заговорил хриплым отстранённым голосом:

– Оливер… он однажды здорово поссорился с моим отцом из-за моей покойной сестры, – в словах Ивлина слышалась горечь и нежелание что-либо уточнять, – и они какое-то время не общались. По прошествии пары лет напряжение, казалось бы, сошло на нет, да вот обмолвился Оливер как-то о том, что работает над своим первым в жизни романом. И дёрнул его чёрт ляпнуть, что за основу одного из персонажей он взял мою погибшую сестру… Что тут началось!..

– И как она погибла? – спросил Эйдан невпопад.

– Не важно! – ответил грубо начальник и тряхнул рыжей копной. – Погибла – и всё! – он какое-то время жевал губу, пристально следил за Ридзом и хмурился. – В общем наговорили они тогда друг другу такого, что Оливер Майкл Янг лет пять не общался с нами и даже успел пожить в Питтсбурге, и там же жениться – быть может это и повлияло на его возвращение и возобновление отношений.

«Почему он на меня так смотрит?» – подумал взволнованно Эйдан, кивая головой в такт словам начальника. Парню с трудом удавалась выдерживать взгляд старшего и изображать заинтересованность.

– Как-то раз мы были с ним на рыбалке, – продолжил Ломак монотонно, – и он спросил: не против ли я, если он кое-что из нашей беседы запишет на диктофон – Оливер пояснил, что это для нового романа. Я сказал, что не против и почти весь вечер мы вели непринуждённую беседу об Арктике, моих походах и экспедициях… Я как мог выпытывал у него, что именно он пишет, а также пытался выведать информацию о его авторстве, однако Олли – так его зовёт миссис Янг (его мать), – оказался чертовски крепким засранцем! Помню, что, сдавшись, я спросил – можно ли верить его книгам? Он уклончиво ответил: «Если ты хочешь, чтобы тебе поверили – обличи ложь в книгу. Если ты хочешь, чтобы поверили только тебе – назови её священной».

Начальник пригвоздил Эйдана взглядом к стене и негромко спросил:

– Насколько лжива будет твоя книга? Или ты хочешь, чтобы тебе поверили?

Эйдан был уверен, что последний вопрос начальника не имеет отношения к литературе.

– Ты забегаешь вперёд, Ив, в моей голове лишь наброски – ничего более. Пока я лишь собираю материал…

– И как ты это делаешь? – прозвучало зловеще от Ломака. – Старина Олли, например, записывал мои рассказы на диктофон.

– Старина Олли никогда не был севернее Питтсбурга в отличии от меня, – бросил уставший от допросов Эйдан. – Не удивительно, что он скрывает своё авторство! Мне не нужен диктофон, чтобы сохранить в памяти нашу глупую беседу…

Начальник станции всё ещё сверлил взглядом молодого полярника.

– Отчего же глупую? Насколько я понял Рона, сейчас ты беседуешь с одним из главных героев своего произведения, или ты передумал? Оливер говорил, что хорошая книга – это когда читатель хочет оказаться на месте главного героя, а лучшая книга, когда он рад тому, что никогда не окажется. Твой читатель чему будет рад?

– Если читатель вообще будет – это, кстати, тоже слова Рона…

– Ты темнишь, салага!

– Ты тоже!.. – парировал Эйдан запальчиво, намекая на нежелание начальника рассказывать о погибшей сестре, однако спохватился и мягко закончил: – У каждого в жизни есть такие моменты, о которых хочется знать только ему самому… Либо не знать вовсе.

Ломак какое-то время сидел, напряжённо держа спину прямо, затем поник и его лицо помрачнело.

– Ты прав, салага, чертовски прав: есть такие моменты… либо они будут… – начальник взял странную паузу и с минуту таращил слепой взгляд в темноту. – Накануне моего отъезда на Коргпоинт мы с семьёй были у моих родителей. Прощальный ужин? Да, теперь уже можно и так сказать… Зазвонил телефон, и моя мать позвала отца на кухню. Он долго с кем-то разговаривал, расхаживая вдоль стола, а когда я прошёл мимо, то понял, что на том конце провода мой кузен, что отец разговаривает с ним и они по-прежнему враждуют… Они откопали топор войны, который, по сути, никогда и не зарывали. «И что же ты написал? Если ты вообще что-то написал… – кричал мой отец в трубку перед тем, как её бросить. – А даже если и написал – зачем это скрывать? Я тебе не верю, тебе никто не верит! Человек берётся писать только тогда, когда чувствует себя одиноким, а писателем становится тогда, когда его одиночество меняет чью-то судьбу! Чью судьбу поменяли твои книги?» – Ломак прищурился и неожиданно спросил: – Твоя книга может поменять чью-то судьбу, салага?

– Надеюсь, что мою, – ответил тихо молодой человек, кутаясь в зябкий полумрак.

– Как же я замёрз! – воскликнул Эйдан, врываясь в натопленное помещение. От полярника валил пар: усы, брови и борода парня поседели от инея, а пунцовые щёки, с побелевшими пятаками у глаз, оказались на грани обморожения. Он стянул с рук перчатки и принялся дышать на покрасневшие кисти. – Чёртов ветер, всё из-за него! Такое впечатление, что навалился Питерак!

Ломак флегматично глянул через плечо на вошедшего и продолжил набивать сумку тёплыми вещами. Его мощная спина и покатые плечи двигались так, словно он кого-то крепко держал одной рукой и бил одновременно другой.

– Как дела с вездеходом? – спросил он не оборачиваясь. – Разобрались?

– Да, спальник уже демонтировали, как и батареи трансмиттера. Корхарт предлагает снять часть обшивки с потолка: галлонов десять топлива впихнуть ещё получится.

– Можно попробовать… – протянул Ломак как-то неуверенно. – Только осторожно, чтобы проводку не повредить. Нам понадобиться много топлива для ночёвок, к тому же придётся петлять по плато несколько суток точно.

Энергично кивая, Эйдан поёжился и потрогал пунцовый нос.

– Ещё он предлагает набрать досок для костра и сделать большую перевязку на крыше.

– Согласен, но не сильно много, – снова в голосе начальника запуталось сомнение. – Учитывая канистры с топливом, да ещё и доски – снегоход даст осадку и станет вязнуть даже в собственной колее. Пусть Рон прикинет вес… Кстати, где он?

– Остался возиться с машиной. Сказал, что подойдёт, как закончит снимать панель.

Эйдан прошёл к столу и налил кипяток в кружку с остатками чая. С удовольствием обняв горячую ёмкость озябшими ладонями, он с тоской посмотрел в водянистый напиток. Подсчёты провианта накануне дали неутешительный результат: припасов осталось на пару недель максимум и то, если мужчины станут жёстко экономить. С запасами топлива дела обстояли получше, однако перспектива стать жертвами голодной смерти гнала мужчин прочь с Коргпоинт. Обитателями станции было решено оставить на столе подробный план маршрута прорыва на базу Каадегарда – на случай возможного прибытия долгожданной экспедиции, а также не глушить генераторы, – на случай если по какой-либо причине придётся вернуться обратно.

– Послезавтра будем выдвигаться, – Ломак отставил сумку в сторону и развернулся.

Его всегда добродушное конопатое лицо теперь выглядело серьёзным и мрачным, однако, чем дольше он смотрел на подчинённого, тем отчётливей на нём читалось выражение неуверенности, растерянности и какой-то несобранности. Отчасти этому способствовали неряшливо подкатанный ворот водолазки и смятая набок шапка, однако Эйдан впервые увидел затравленное и испуганное выражение на лице начальника, за всё время пребывания на станции. Ломак старался не смотреть в глаза, рыскал по комнате взглядом и явно тяготился присутствием Эйдана; он не знал куда деть руки, от того беспрестанно мял пальцами скомканный шарф и переступал с ноги на ногу. Начальник станции выглядел так, словно только что сбил на машине человека – ошеломлённым, трусливым и загнанным в угол.

– Ты в порядке? – спросил Эйдан, чувствуя, как ком сдавил горло.

Авторитет Ломака, как руководителя экспедиции пошатнулся – Ридза чертовски напугал этот незнакомый ему человек, с опаской ожидавший предстоящий день. Ещё вчера, глядя на эту «рыжую скалу», он не сомневался, что переход к далёкой полярной станции норвежцев закончится удачей (за пару дней Эйдан породнился с этой мыслью, дал прорости и пустить корни), однако теперь смотрел в лицо человеку, который отводил взгляд.

– Что, если мы совершаем ошибку? – в глазах Ломака светилась просьба разделить муки его (начальника) решения, не остаться с ними наедине. В голосе чувствовалась неуверенность и жажда поддержки. – Ведь мы единодушно согласились с вариантом, что по определённым причинам можем вернуться назад. Что-то может заставить нас вернуться назад!

– О чём ты говоришь? – обомлел Эйдан.

Отбросив на кровать шарф, Ивлин порывисто сорвал с нечёсаной головы шапку. Смяв её в кулаке, он потрусил шапкой перед лицом Эйдана, подбирая нужные слова:

– Этот переход!.. Это билет в один конец! Мы либо доберёмся, либо погибнем! А это решение оставить здесь работающие генераторы – ни что иное, как боязнь подобного броска! – он сделал шаг вперёд и понизил голос: – Мы не хотим этого испытания – прислушайся к себе… Я так и сделал – и знаешь что? Что если я всё не так понял? Я совсем неправильно понял трансляцию норвежцев, я ошибся! Ошибся с решением пытаться прорваться к ним!.. Да мне вообще не стоило говорить о том, что я с ними связался… Я поселил в вас ложную надежду, дал Рону шанс верить в помощь медиков – и он за это уцепился, ты же видишь это сам! Здесь на Коргпоинт он чувствует себя в ловушке, но мы все это чувствуем! Запретим ему выходить на холод, я приволоку ему дровяную печку и поставлю впритык с кроватью… – Ломак почти умолял, хлопая ресницами бегающих глаз. – Куда мы собрались за двести миль?.. И ты прав: с учётом рельефа это расстояние может вырастет чуть ли не вдвое! Вдвое – на помирающем вездеходе, без навигации, связи и топлива! Только не говори, что его должно хватить! Пойми, что сидя здесь, мы крутим барабан пистолета, в котором одна пуля, понимаешь, всего одна! А как только тронемся в путь, всё станет наоборот: одной нету, а все остальные на месте! Ведь это не отъехать на пару десятков миль по карте, это не постоять на высоте с антенной – это в тысячу раз опаснее и страшнее… Мы можем не вернуться и замёрзнуть, и всё только из-за того, что я «что-то» понял из невнятной трансляции незнакомых нам людей за четыреста, мать его, миль от нас! Всё что у нас есть на руках – это факт того, что где-то там есть люди, а мы для себя уже придумали план спасения, стоит лишь добраться до них!

Сбитый с толку Эйдан тоже понизил голос и посмотрел за тёмное окно, словно за ним мог оказаться подслушивавший Корхарт:

– Что ты предлагаешь?

Ломак придвинулся ещё ближе и с надеждой посмотрел Ридзу в глаза:

– Нам нужно уговорить Рона остаться здесь! Нам нужно ждать… Нас спасут, нас обязательно спасут, нужно только подождать!

– Но ведь у него заканчивается лекарство, – напомнил Эйдан.

– Его не прибавится, даже если мы доберёмся до Хара-Ой! – Ломак отвёл глаза, но в ту же секунду его взгляд вернулся и стал пристальнее. – Мы рискуем разменять болезненное состояние одного из нас на три замёрзших тела! Его чёртова астма может стоить жизни всем нам!

– Но нам скоро нечего будет есть! Ты же сам подсчитывал…

– Ерунда! – перебил Ломак, хватая подчинённого за плечо. – Мы что-нибудь придумаем, обязательно… Мы организуем вылазку на вездеходе к бухте и добудем тюленей! – спохватился он и встряхнул парня за плечи. – Чёрт возьми, салага, мы так и сделаем! Набьём тюленей! Каких-то сорок миль… Еды хватит надолго!

Эйдан отстранился назад и снова возразил:

– А что делать с топливом для генераторов? Его ты откуда собрался брать?

– Посмотри сколько тут обшивки! – Ломак огляделся и снова стиснул плечо подчинённого. – Мы можем её сжигать в печи достаточно долго… К тому же у нас масса вещей – их можно пропитывать тюленьим жиром, и они будут отлично и долго гореть. Не стоит покидать нашу станцию! Находясь здесь, у нас есть шанс дождаться спасения; покинув станцию мы рискуем не добраться и погибнуть!

Эйдан напряжённо думал о словах полярника и понимал, что они не лишены смысла, однако полностью согласиться с ними, всё же, не получалось. Он с таким трудом убедил себя в том, что Ломак (ещё вчерашний Ломак) знает, что делает и переход через Арктику будет успешным, но теперь в обратном его пытается убедить совершенно незнакомый ему человек. Однако, в словах этого мудаковатого (господи, что с ним произошло?) незнакомца есть неприглядная правда – смертельный риск, или обмен на отсрочку и больные лёгкие Корхарта. Совершить бросок в несколько сот миль в тесном вездеходе без связи и без какой-либо надежды на помощь в случае отказа техники… Идея запастись тюленьими тушами, так и вовсе вспыхнула спасительным факелом в темноте, но Эйдан всё ещё прибывал в замешательстве разглядывая растерянное лицо начальника. «Он боится, что именно его решение может привести нас к гибели там – во льдах! – догадался парень. – Не отсутствие помощи, не холод и не голод, а именно его решение идти к норвежцам! Что с его согласия мы растаем в этих чёртовых льдах… Он боится, что чутьё его подведёт, что оно не сможет предотвратить риск, имея зыбкую надежду на выживание!»

– Что ты хочешь от меня? – спросил Эйдан тихо, но резко.

– Корхарт… – простонал Ломак и оглянулся на дверь. – Меня волнует он… Он возлагает на переход слишком большие надежды. Он наивно полагает, что, добравшись до станции Каадегарда он решит свои проблемы.

– В нём говорит страх перед очередным приступом, который нечем будет купировать.

– А чем он его будет купировать на базе Кнута?! – вскипел Ломак.

– Он рвётся к Каадегарду не за лекарством, а за шансом покинуть зону блокады!

– Каким образом? Ты же сам говорил, что им не дождаться самолёта!

– Норвежцы ближе к проливу и имеют больше шансов дождаться помощи по воде, понимаешь? Раз они ведут речь об эвакуации у них есть какой-то план!

Ломак отрицательно замотал головой и горячо зашептал:

– А сколько шансов имеем мы, заглохни у нас двигатель? Нисколько, понимаешь – ноль! На базе Кнута нас может ожидать то же самое, отчего мы пытаемся убежать, да вот только ртов будет побольше…

Последние слова Ломака прозвучали особенно зловеще. Их словно подхватил порыв налетевшего снаружи ветра и унёс в темноту. Эйдан наверняка знал продолжение мыслей Ломака, однако боялся пускать катастрофические идеи в свою голову. «Мы все пассажиры чёртового рейса пятьсот семьдесят один, который вот-вот разобьётся в Андах!»

Совершенно неожиданно среди людского молчания и стона ветра, в темноте за окном прозвучал выстрел! Мужчины пару секунд стояли молча с вытянутыми лицами и взирали друг на друга с немым вопросом: «Ты тоже это слышал?!», затем бросились к двери, на ходу сгребая и одежду, и стоявшие у двери карабины.

Корхарт сидел прикопанный в снегу, прислонившись спиной к траку вездехода. Ветер трепал его обнажённые спутанные волосы, швырял в лицо снегом. Капюшон его пуховика оказался практически оторван, развевался на ветру словно израненный в битве флаг; весь материал пуховика на груди и плечах оказался изодран в клочья, обнажив подкладку и наполнитель. Шапка мужчины валялась неподалёку вместе с разбитыми вдребезги прозрачными очками; руки, сложенные на животе, сжимали карабин.