скачать книгу бесплатно
Эйдан витиевато выругался и снова включил наружное освещение. В свете прожекторов, хаос бешено летящего в стекло снега принимал вид упорядоченного движения вперёд. Сюрреалистичность ночного безжизненного ландшафта давала пищу воображению – и вот Эйдан уже летел над поверхностью неведомой планеты, сквозь бурю и чужеродную атмосферу. Ощущение полёта было столь сильным, а покачивания машины столь реальными, что полярнику пришлось опустить глаза и затрясти головой.
– У меня есть теория насчёт дежавю, – сказал он, прислушиваясь к шороху пустой трансляции. Его замёрзшие пальцы неумело перебирали кнопки и многочисленные гетеродины радиостанции. – Хочешь послушать? Я не претендую на первенство и всё такое, но мне хотелось бы думать, что я припёр, сам знаешь кого, к стенке, разгадав замысел сотворения всего сущего, – полярник выключил наружный свет и нервно подмигнул «агенту Куперу». – Все мы, живущие на этом пыльном шарике, несёмся хрен знает куда вместе с этим самым шариком, – а он, летит вместе с нашей солнечной системой, которая сквозь пространство вместе с миллионами других систем, так же куда-то летит! Целые рукава галактик, Млечный путь и так далее, – всё это несётся, закручивается, сжимается, расширяется, взрывается и прочее, прочее… Что-то постоянно происходит, что-то рождается и что-то становится пылью, из которой, вновь что-то рождается. Ничего просто так никуда не девается, ничего не исчезает. Перерождается – вот точное определение. И ещё есть время. Нет-нет, Куп, это не тот убогий циферблат со стрелками, который выдумали люди – это нечто непостижимое, что сотворил сам Бог, если он, конечно, есть. Если его нет – то это непостижимое само сотворило Бога. Видишь, я всё продумал!
Эйдан хмыкнул и подкурил сигарету. Он ткнул огоньком в лобовое стекло и склонился к «пассажиру».
– И вот на всей этой махине, под названием Вселенная, мы несёмся через это «непостижимое», закручиваемся в бездну небытия, чтобы рано или поздно сжаться до молекулы, а потом рвануть так, что вновь станем разлетаться и рассеиваться по этому «непостижимому», как разлетается краска на праздник Холи. Патетично? Соглашусь, пожалуй… И вот несясь через пространство, которое все мы ошибочно отслеживаем по циферблатам и называем временем, мы каждое мгновением оставляем в нём свой отпечаток: эдакий снимок вселенского масштаба. Мгновение – снимок! Снова миг – ещё один снимок и ещё… Секвенция! Секвенция – и есть наше движение! Высчитав скорость движения нашей планеты и отняв величину от текущего положения, можно узнать, где в пространстве Земля была на тот момент. И, если вернуться в те самые координаты, мы попадём в прошлое! Вуаля – я попутно изобрёл теорию путешествий во времени!
Эйдан усмехнулся довольный собой, но тут же закашлялся, отвыкший от крепкого табака. Борясь с ветром, он с трудом приоткрыл дверь и метнул окурок в ночь. Налив из термоса кофе, больше напоминавший грязную воду, Эйдан сделал глоток и с тоской в глазах пополоскал рот. За крепкий и сладкий кофе да хороший гамбургер он был готов на многое… Перед взглядом материализовалась картина из заставленных полок с припасами еды, боксами с крупами, консервами, а также картонные ряды полуфабрикатов; целая ниша, плотно набитая пакетами с чаем, а внизу – в тёмном углу сразу у входа – пузатый обрюзгший мешок с зёрнами кофе… «Как в трюмах у пиратов, – усмехался Ломак, показывая продовольственный склад Эйдану первый раз. – У тебя на корабле также было?» Спустя пару месяцев после той экскурсии, в примыкавшем к жилому блоку складе случился пожар и практически весь провиант сгорел, а через неделю пропала связь.
Слишком фрагментарно, чтобы картина казалась полной, перед взором явился погружённый во тьму продовольственный склад… Ещё Эйдан помнил чувство стыда, – оно то, как раз, фрагментарным не было, – оно было всецелым! В то злополучное тёмное утро оно даже притупило чувство голода, как только Эйдан украдкой зашёл на склад. Красть у своих товарищей Эйдану оказалось нестерпимо совестно, но и терпеть постоянное чувство недоедания становилось всё сложней! А ещё эти взгляды за обеденным столом!.. Эйдан не привык съедать так мало, – как вообще можно так мало есть в такой холод?! Даже Ломак, обладая своей комплекцией съедал в половину меньше Эйдана, не говоря о худощавом Корхарте, который только и делал, что провожал взглядом каждую отправленную в рот молодого полярника ложку… Сука! Корхарт – сука! И, да, он был прав – свечка всё-таки там была, но зажечь её Эйдан не успел, хотя и пытался! От зажжённой спички вспыхнула перчатка на руке (накануне молодой неопытный полярник неосторожно переливал топливо из канистр), которую парень поспешил струсить с ладони… Огонь поглотил стеллаж неожиданно и мгновенно, словно картонные коробки оказались в плену газового облака. Хотя… Хотя Эйдан видел это уже фрагментарно – быть может состояние ступора дало такой эффект и память сотворила дырявую нарезку из акта самого пожара, оставив в сознании чёткую картинку с нетронутыми полками продовольствия. Крупы, консервы, полуфабрикаты и плитки шоколада – так начиналось пребывание Эйдана на Коргпоинт, таким запомнился ему последний визит на склад.
После воспоминаний о сытом начале экспедиции, отощавший желудок дал сигнал мозгу, и тот попытался разделить количество некогда оставшейся еды для троих на одного человека – и тем самым высчитать проведённое в одиночестве время.
– Так о чём я? – Эйдан поспешил пресечь математический кульбит в своей голове. Он страшился этих расчётов, боялся получить на руки сухие цифры. Именно поэтому полярник не вёл календаря и подсчётов своему одиночеству – боялся… Боялся, что цифры лишь утвердят его подозрения о том, что по ту сторону льдов случилось нечто страшное и за ним никто не придёт. «Никто, кроме мертвецов!» – огрызнулось сознание, которому в очередной раз запретили считать.
– Итак, дежавю! – парировал Эйдан мгновенно, и затряс головой. – Дежавю, дежавю!.. Так как мы имеем бесконечные проекции самих себя в отдельно взятый миг, мы оставляем отпечаток своего разума во Вселенной – эдакую «вспышку сознания», – полярник повторил беззвучно последние слова несколько раз и повернул к манекену просиявшее лицо: – Слушай, а мне нравится этот термин! Нет, правда! Надумай я и впрямь писать книгу, я бы его использовал! Я сегодня просто в ударе, Куп! «Вспышка сознания»… Хм-м-м… Представляешь себе триллионы фотокарточек, выстроенных в ряд по пути движения планеты? В каждой находится такая «вспышка». В ней заключается одно мгновение, запечатлевшее всю Вселенную! Всё пространство вокруг забито этими карточками, но иногда, строй фотокарточек ломает нечто такое… Нечто такое, – нужно будет и для этого придумать термин, – нечто такое, что позволяет заглянуть в карточку со своим будущим событием. Случайно, заглянуть случайно… Что? Как такое может произойти? Откуда я знаю, Куп, эту часть теории я ещё не додумал. Не будь занудой! Так вот… Ты заглянул в такую карточку и память о ней у тебя осталась подсознательно. Поэтому, когда ты испытываешь дежавю, ты просто реальными событиями воскресаешь в памяти пережитые воспоминания. Ну, что, приятель, как тебе? Почему бред? Ты считаешь все современные…
Внезапно из динамика радиостанции обрушился громкий треск помехи, на фоне которого, слабо звучал женский голос. Эйдан подпрыгнул в кресле от неожиданности, ударившись о рулевое колесо коленями.
– Это плато Феертолл, полярная станция Коргпоинт! – заорал он в рацию, подстраивая ускользавшую частоту. – Вы меня слышите?! Говорит Эйдан Ридз! Вы меня слышите?!
Подобно песку из разбитой амфоры из динамика сыпались колючие слова неизвестного языка. Эйдан вдавил кнопку связи и затараторил, размахивая свободной рукой:
– Послушайте, послушайте! Говорит Эйдан Ридз! Это Коргпоинт! Мы испытываем проблемы со связью, ситуация экстренная! У нас заканчивается топливо и провизия, мы замерзаем! – взяв короткую паузу и вновь услышав монотонный поток непонятных слов, Эйдан закричал: – Свяжитесь с материком! Это станция Коргпоинт! У нас потеря связи, потеря связи! Дайте на Большую землю код: «Коргпоинт – двенадцать девятнадцать»! Код экстренной помощи! Станция терпит бедствие!
На другом конце трансляции словно и не замечали отчаянного призыва полярника. Спустя минуту возбуждённый Эйдан стал различать отдельные слова, которые как будто повторялись. Прислушиваясь к трансляции, он всё точнее и точнее в потоке незнакомых звуков улавливал слова, которые имели значение.
– Это послание… – прошептал он, пробуя триангулировать сигнал. – Они записали послание и постоянно его крутят!..
Язык без сомнения был норвежским, более того, в монотонной трансляции с ближайшей станции, Эйдан всё отчётливее различал слова «эвакуация» и «стоп», по крайней мере он думал, что слышит именно их. «Они и впрямь готовят эвакуацию! – пронеслась мысль в голове. – Как и говорил Ломак! А свою станцию позиционируют, как точку сбора! Но какого чёрта они транслируют это в эфир, да ещё и на норвежском? Где реальная помощь? Раз у них есть транспорт и связь, можно организовать облёт… Кажется Корхарт говорил, что у них нет вертолёта! Судно! Они готовят эвакуацию по воде, и собираются сделать рывок к побережью!»
Эйдан стал лихорадочно щёлкать переключателями радиостанции, пытаясь быстро отстроить частоту, с которой Ломак связывался с норвежской станцией. Наконец, закончив приготовления, он достал карандаш и блокнот. Нервно закурив, Эйдан бегло вспомнил кодировку знаков азбуки Морзе и нажимая кнопку связи отправил в эфир послание: «PSNR944», что в международной арктической классификации соответствовало каталожному номеру станции Каадегарда. Имея на руках название станции на норвежском языке, но не зная, как правильно отстучать его морзянкой английскими символами, он решил использовать международный индекс, тем самым призывая полярников выйти на связь.
– Надо было ещё тогда у Ломака спросить… – шептал он в темноте обозлённо, с надеждой вглядываясь в шкалу уровня сигнала. – Карайёль? Харайоль? Как, чёрт подери название станции будет по-английски?
Зелёные огни шкалы ожили, вторя грубому сигналу зажимаемой кнопки на том конце трансляции. Эйдан бросился записывать в блокнот поступающие символы. «PSNR944» расшифровал он сигнал через несколько секунд. Контакт состоялся – норвежская сторона ответила! Эйдан передал в эфир название своей станции и координаты, добавив, что нужна помощь. Довольно долгое время эфир оставался пуст, и Ридз не на шутку испугался, заподозрив потерю связи. Он даже выглянул наружу и проверил наличие антенны, испугавшись, что её сорвало бурей. Чтобы успокоиться, Эйдан отхлебнул бурбон из фляги Ломака и уже было убрал полегчавшую ёмкость во внутренний карман куртки, но порывисто открутил крышку и сделал затяжной глоток.
– Это… Это невозможно пить!.. – охнул он, хватая ртом воздух.
Контакт! Живые люди! Среди этих чёртовых льдов! Льдов и мертвецов! Эйдан едва не заплакал – то ли от нахлынувших чувств, то ли от крепкого алкоголя.
Шкала сигнала взволнованно запрыгала, а из динамика понеслись сухие щелчки нажатой за двести миль кнопки. Эйдан бросился записывать послание в блокнот. Через пять минут он с трудом расшифровал: «Осторожно. Мертвецы. Слушать сообщение». Дальше шли цифры, указывающие на какой именно частоте, следовало слушать сообщение, однако Эйдан лишь бросил мимолётный взгляд на цифры и передатчик.
– На хрена мне ваше послание, если я ни черта не понимаю?! – воскликнул он. – Я его уже слышал!
Эйдан стал быстро набрасывать в блокнот текст нового послания, однако эфир заволокло сильнейшими помехами и низкочастотным гулом. После десяти минут блужданий по безжизненному радиоэфиру, метаний по различным частотам, ему наконец удалось вновь поймать слабый сигнал. Спустя несколько минут в блокнот легла расшифрованная запись послания норвежцев: «Понятно? Английский ждать. „PSUS236“ ответьте. Изоляция».
– Да-да-да! «PSUS236» в полной заднице и изоляции! – застонал Эйдан, бегло перекодируя своё послание. – Что ждать? Чего ждать, мать вашу? «Английский ждать»… английский, английскую? Английскую флотилию? Английскую королеву? Что мне ждать, чёрт бы вас побрал!
Из динамика выкатился тоскливый вой затухающего сигнала и тут же звук стал гаснуть, просачиваясь между нервных пальцев полярника, в отчаянии накручивавшего ручки передатчика. Парень принялся громко ругаться и метаться по кнопкам радио модуля делая только хуже – всё дальше и дальше отдаляться от частоты, на которой произошёл контакт. В отчаянии Эйдан несколько раз ударил ладонью по приборной панели и влепил «Куперу» оплеуху, после чего снова принялся нажимать кнопки с надеждой всматриваясь в подрагивание приборных стрелок. Тщетно – по прошествии десяти минут радиоволна оставалась пустой и безлюдной.
– Коргпоинт, ответьте! – внезапно пробился в эфир женский голос.
От неожиданности, одичавший за столь долгий срок одиночества Эйдан несколько секунд сидел оглушённый, выпучив глаза в темноту за стеклом кабины.
– Коргпоинт, это Хара-Ой, ответьте! – повторил чёткий женский голос взволнованно. – «PSNR944» вызывает «PSUS236», ответьте! Очень важно… вы… поняли…
Низкочастотный гул помехи срезал фразу и полностью заткнул эфир. Уровень сигнала окрасился в красный цвет и лёг в зону перегрузки.
– Я здесь! Я здесь! – заорал запоздало в рацию Эйдан, привстав в кресле. – Коргпоинт! Это Коргпоинт!
Он принялся выкручивать точную подстройку частоты радиостанции, однако помеха шла массивным фронтом напрочь забивая все соседние частоты. Совершенно неожиданно на панели радиопередатчика вспыхнули сразу все индикаторы, а на цифровых указателях разом отобразились всевозможные комбинации чисел и символов, сделав их абсолютно нечитаемыми. В следующую секунду вся эта цветастая иллюминация погасла вместе с индикаторами приборной панели и бортовой сети.
– Нет… – прошептал Эйдан, потрясённо осматривая тёмные приборы. Он стал колотить по ослепшим панелям крича всё громче и громче: – Нет! Нет-нет-нет, твою мать, нет!
Над верхней гранью лобового стекла, даже несмотря на бурю, остервенело забрасывавшую машину снегом, разлилась зелёная река северного сияния. Сжав зубы, Эйдан лёг грудью на руль и заглянул вверх.
– Сука ты! – простонал он чуть не плача от бессилия, адресуя свою боль разыгравшейся буре. – Убирайся прочь! Прочь!
Полярник в сердцах повернул ключ зажигания, и машина ожила. Разом засветилась приборная панель и зарычал двигатель. «Надо обойти фронт! Проскочить его и забраться повыше! Нельзя упустить сеанс – норвежцы наверняка будут и дальше пытаться выйти на связь!»
Эйдан запахнул куртку и, затянув капюшон, выбрался наружу. Недосягаемый малахитовый мост, прокинутый через ночное небо, пурпурные башни сказочного замка у самого горизонта – вся эта призрачная красота наверху встретила человека ледяным дыханием бури у подножия. Полярник взобрался на крышу вездехода по короткой лесенке и, рискуя каждую секунду оказаться опрокинутым вниз, стал собирать антенну. Кое-как закрепив разобранные секции десятифутовой мачты в петли, Эйдан стал спускаться, но поскользнулся на обледеневшей ступеньке и едва не сорвался вниз, с трудом удержавшись за поручень. Острая боль в левом плече дёрнула с такой силой, что полярник вскрикнул и разжал руку. Словно безвольная кукла он упал на широкий трак машины и чуть было не свалился и с него.
Проклиная непогоду и всю Арктику, Эйдан с трудом вполз в кабину и захлопнул за собой дверцу здоровой рукой; левая висела вдоль тела как плеть и от самого плеча до кончиков пальцев горела так, словно в неё вставили раскалённый лом.
– Не стоит считать меня слабаком! – зло процедил парень, бросив взгляд на «пассажира» в соседнем кресле.
Корчась от боли, Эйдан приподнял правой рукой травмированную левую, и положил на колено. В пересохшем рту стоял отвратительный привкус крови; багряная слюна на ладони лишний раз послужила доказательством неудачного падения на гусеницы машины. Эйдан открутил крышку фляги и, собравшись с духом, сделал глоток.
– Ломак, чёрт бы тебя побрал! – произнёс он, едва ворочая прикушенным языком. Во рту бушевало пламя, словно Эйдан за щекой держал тлеющие угли. – Это же дрянь!.. Всё что ты пил – дрянь, сукин ты сын! Вот поэтому ты и жрал так мало – ты же алкаш!
Тем не менее, Эйдан был сильно напуган и даже потрясён; вся его тирада оказалась направлена лишь на отвлечение внимания от опасности всвязи с травмой руки. Мозг лихорадочно работал, пока окровавленные губы что-то говорили, а правая рука шарила в отделении под потолком в поисках аптечки. «Надо возвращаться! – внезапно завопил забившийся в угол сознания „Эйдан-трус“. – Остаться в этой пустыне с одной рукой – верная смерть! А если ты её сломал? Господи, как ты мог упасть, растяпа!» Как только нытик заткнулся, в голове зазвучал голос «Эйдана-растяпы» – чуть хмельной и возбуждённый: «Что ты стонешь? Ничего фатального не случилось. Вывих, не более того. Мы вышли на связь, – а это главное! Люди, там живые люди! Подумаешь, у нас есть тепло и транспорт!» – «Идиот! – перебил „Эйдан-трус“. – Любая внештатная ситуация превратит эту кучу железа в могилу и похоронит тебя! Если мы завязнем в снегу, как ты собираешься откапываться одной рукой?» – «Мне надо выпить! – потребовал твёрдо „Эйдан-алкоголик“. – Мне всё равно, что вы решите! Мне надо выпить!» Решительно и громко слово взял «Эйдан-прагматик», занудным голосом: «Никакого алкоголя! Нам нужен ясный ум, чтобы не заблудиться в этих чёртовы льдах!» – «Да уколи ты меня уже обезболивающим!» – рявкнул нетерпеливо из недр сознания давным-давно похороненный «Эйдан-наркоман».
Вытрусив содержимое аптечки себе на колени, полярник принялся перебирать ампулы и шприцы в поисках необходимого препарата. Его зубы отбивали дробь, а с губ текла кровяная слюна, густо окрашивая отросшую неряшливую бороду. С трудом оголив плечо, рыча и матерясь, Ридз кое-как сделал обезболивающий укол. Он поднёс инструкцию к глазам, надеясь в слабом свете салонной лампы найти сведения о быстродействие препарата.
– «Не мешать с алкоголем»! – прочёл он вслух, издав вымученный смешок. – Прямо, как инструкция к моей жизни!
Отбросив бумажку, полярник примерился к органам управления вездеходом одной рукой, и осторожно пошевелился в кресле.
– Нам надо выдвигаться в девятый квадрат, – сказал возбуждённо Эйдан, повернувшись к соседнему креслу. – Двадцать миль ходу, не больше! Что значит «зачем»? Куп, взгляни на карту! Посмотри, посмотри сам – ледник Аннараг, – он выше нас почти на сто футов! Пойми, я не могу упустить этот сеанс связи! Если норвежцы и впрямь готовят эвакуацию, то мне нужно с ними связаться! Иначе я даже не знаю… – полярник нервно отпил из фляги и скривился, но не от спиртного, а от нестерпимой боли в плече. – Иначе мы рискуем остаться в этой ледяной дыре навсегда!
Ехать сквозь бурю оказалось непросто. Вездеход кидало во все стороны и швыряло подобно лодчонке в шторм. Порой, плоская морда машины взмывала отвесно вверх, выкарабкиваясь из очередного ледяного колодца, затем резко заныривала всем корпусом вниз – и тогда, свет прожекторов едва успевал нащупать опору. Эйдан понимал, что рискует, двигаясь напролом ночью, да ещё и в такую непогоду, однако в голове всё ещё слышался женский голос, вызывавший его по рации. Голос! Женский голос, который его звал!
Эйдан почувствовал, что его сердце забилось быстрей; боль в руке пульсировала в унисон с грохотом в груди, несмотря на сделанный ранее укол болеутоляющего. Голос, женский голос! Он словно напомнил Эйдану, что тот ещё жив… Что на том конце радиоволны одиночество растает, стоит лишь протянуть руку! Протянуть и дотронуться до человеческого тела. Женского тела…
Эйдан сделал очередной глоток спиртного, – и гримаса боли вцепилась в лицо полярника – левая рука парня обездвиженная покоилась на коленях. Сломал? Эйдан протянул спиртное своему «соседу» и, когда тот не принял щедрого предложения, снова отхлебнул.
– Знаешь, я ведь ненавижу холод! Можно сказать, я ненавижу всё связанное с холодом и с Севером, а вот волею судьбы оказался в этой дыре… Что? А при чём здесь океан? Сравнил, тоже мне!.. Океан живой, он дышит, и он разговаривает – тебе никогда не бывает одиноко с ним, он бы никогда не дал сгинуть в собственном безумии… – Эйдан с трудом, но пошевелил пальцами травмированной руки, затем угрюмо всмотрелся в темноту за окном. – Океан всегда в движении, а здесь что? Здесь сплошные могилы, одна ниже, другая выше… и все безымянные! Мы и сейчас едем к одной такой. Мне остаётся подняться на высоту, остаться там ненадолго, затем умереть и всё – жертва готова! Жертва Северу – жуткому ледяному людоеду!.. «Капа коча» состоялась! Листьев коки у меня, конечно, нет, зато обезболивающего в крови хватает, – Эйдан хохотнул, довольный тем, что боль отступает, да и хмель в голове притуплял чувство опасности. – Север… Ломак восхищался им, говорил, что это спящее божество, укрытое ледяным покрывалом. Поэтично, чёрт возьми! Может оно и так, только посмотри, как всё для него закончилось. С другой стороны, у рыжебородого осталось четверо детей, представляешь! Учитывая сколько, он брал с собой на зимовку выпивки, предполагаю, что Ломак просто сбегал ото всех. Я сбежал от Испанца, Ломак – от жены и детей! А учитывая дрянное качество пойла, делаем выводы, что Луковая голова сгребал выпивку в спешке и по дешёвке. Что мы имеем в итоге? Тайна дерьмового бурбона раскрыта! Это же какой-то «дерьмобон»!
Машину сильно тряхнуло и Эйдан едва не выронил полупустую фляжку из руки. Он удивлённо глянул на тряпичный манекен:
– Прости, прости, дружище! Отличный виски! – громко сказал он, адресуя свои слова погибшему начальнику станции. Эйдан подмигнул «агенту Куперу» и развязано прижал палец к губам. – Четверо… – прошептал он, – четверо детей, понимаешь?
Эйдан глянул через боковое стекло вверх и окинул нетрезвым взглядом колышущееся в небе зарево, которое не только не уменьшилось, а даже расползлось ещё дальше. В изумрудном полотне аномалии появились синие и красные нити и, казалось, само неведомое божество, о котором говорил Ломак, ткёт невероятный саван, готовясь забрать в своё царство крохотного человечка.
– Вся эта толща только выглядит красиво, – зло процедил Эйдан, сопровождая взглядом высоченную цветную стену за окном. – Видишь красное свечение наверху? Оно как заря. Это значит, что такой «пирог» высотой в пару сотен миль! Радиосигналу не пробиться через него! – полярник положил фляжку себе на колени и неуклюже подкурил сигарету, действуя одной рукой. – Индейцы верили, что эти огни – души животных и людей. Если так, то где-то здесь блуждает душа Ломака, да и Корхарта тоже. Быть может уже вообще никого не осталось во всём мире и это души умерших по ту сторону льдов…
Эйдан зевнул и затряс головой. Ему чертовски хотелось спать. В затуманенном сознании мелькнула мысль, что, очевидно, не стоило мешать транквилизатор и алкоголь, однако на защиту такой комбинации встала мысль о том, что без подобного «коктейля» он навряд ли решился бы сделать подобный рывок.
– Погоди, Куп, ты считаешь, что это всё из-за бабы? – внезапно нашёл к чему зацепиться Эйдан и наставил на подушку сигарету. – Ты думаешь, что я еду в этот грёбаный девятый квадрат из-за её голоса? Приятель, поосторожнее с выводами! Это был просто бабский голос – он не стоит того! – полярник задумался и хмельно подмигнул «агенту». – Хотя, знаешь… На такое я бы решился ради Нэнси Бёрк. О, да! До сих пор помню запах, которым она благоухала, помню запах волос… Нет, описать не смогу, но уверен, что из всех запахов в мире я смогу узнать её аромат даже сейчас! – Эйдан нахмурился и покосился на «соседа», словно это именно он стёр блаженную улыбку с лица пьяного водителя. – А, что Паула? На хрена ты вспомнил эту суку? Да, красивая, ну и что? Конечно, помню, как она пахла… Дурак ты, Куп! С ней я спал, обладал ею, а Нэнси – она как мечта, а мечту не трахают! Так-то!
Довольный собственной философией, Эйдан по-приятельски похлопал «Купера» по плечу с видом старшего товарища. Осмотрев недокуренную сигарету, полярник не нашёл ничего лучше, чем попросту плюнуть на тлевший огонёк.
– Дай-ка вспомнить… Мне было лет тринадцать, когда Нэнси приехала на пару недель с родителями к нашим соседям – мистеру и миссис Онтинно. Кажется они были родственниками, а с Джеймсом – их сыном – я ещё и учился в одном классе. Нэнси тогда было восемнадцать или девятнадцать, и за те две недели пока она жила у Онтинно, я влюбился в неё по уши. Я доставал Джеймса каждые пять минут, лишь бы этот прыщавый мудак выдумал предлог, чтобы я мог провести время в доме его родителей. Господи, как же она была красива! Ты в курсе, что подростковая любовь отличается от любых других последующих влюблённостей, – что она не такая? Говорю тебе: в том возрасте всё совсем не так! Моими гормонами можно было начать третью мировую – и выиграть её – но понимаешь, когда тебе тринадцать, тебя не интересует размер груди, форма задницы или длина ног. Ты ничего этого не замечаешь! Тебе важны улыбка, глаза, изгиб шеи, голос, смех! Я до сих пор помню её смех и как она пила «Кока-Колу». Знаешь, перед тем, как обнять горлышко губами, она слегка высовывала кончик языка и на меня это действовало, как удар хлыста! Её волосы пахли ванилью, а кожа молоком… И когда Нэнси случайно меня касалась, мне казалось, что я готов сдохнуть от счастья!
Голос Эйдана становился всё тише и тише, отяжелевшие веки полярника открывались всё с большим интервалом лишь для того, чтобы опьяневшие глаза могли бросить нечёткий взгляд на однообразный ландшафт впереди.
– Перед её отъездом я здорово подрался с Джеймсом, – продолжил Эйдан, едва ворочая языком. – Несмотря на то, что этот бугай был меня немного старше и весьма крупнее, я его здорово поколотил. Почему? А он сказал, что подсматривал за Нэнси в душе и дрочил! А это всё равно, что с ней переспать – так он сказал! Я был в бешенстве! От обиды и от того, что на месте Джемса был не я… Что это не я подсматривал за ней в душе… Что?.. Ах, вот ты о чём! Да, брось! Все мальчишки это делают! Ты не такой? Ха-ха!.. Да если бы продюсеры надумали снять фильм о юности Дейла Бартоломью Купера, то половину фильма заняли сцены, где ты, тренируешь своего «индейца» собрав из одеяла вигвам! – Эйдан сонно улыбнулся и с трудом оторвал подбородок от груди. – Вот и тайна Чёрного вигвама раскрыта, Куп! – добавил он едва слышно, уже не открывая глаз.
Кроя траками нетронутую целину, разрезая бурю лучом прожектора и светом фар, вездеход упорно полз вперёд, практически никем не управляемый. Спустя двадцать минут, машина вскарабкалась на плоскую часть ледника, чудом избежав падения в глубокий обрыв, и устремилась на север. Откинувшись в кресле и всё ещё цепляясь безвольной рукой за неуправляемый руль, хмельной полярник дремал озаряемый с высоты ночного неба изумрудным северным сиянием…
Приходил в себя Эйдан тяжело. В голове стоял колокольный звон, а перед глазами плясали цветастые пятна. Кабину вездехода заливал яркий дневной свет, к тому же было чертовски холодно. Первым, что полярник увидел, открыв глаза, оказались тягучие клубы выдыхаемого пара, за которыми висело изображение американского флага на красном фоне. Эйдан с опаской затряс головой и зажмурился, однако это не помогло: прямо сквозь замёрзшее лобовое стекло в кабину заглядывали белые звёзды с синего крыжа.
Так и не пришедший в себя до конца Эйдан нащупал ручку и распахнул дверцу изрядно нывшей рукой. Неуклюже выбравшись на трак и едва устояв на затёкших ногах, он открыл рот от изумления разглядывая нависавший над собой хвост самолёта. Оторванная хвостовая часть фюзеляжа, – а это именно она высилась над вездеходом, – щеголяла ярко-красной краской, тогда как остальная часть уцелевшего корпуса была серой с сохранившемся чёрным бортовым номером.
Эйдан осмотрелся по сторонам, прикрывая глаза от слепящего снега, который, казалось, лежал чуть-ли не на расстоянии вытянутой руки. Сфокусировавшись, полярник понял, что комковатые сугробы и в самом деле совсем рядом, так как вездеход находится в неширокой рытвине, вспаханной разбившимся самолётом. Судя по отпечаткам гусениц, петлявших по дну глубокой рытвины, попавшая ночью в западню машина не смогла выбраться, и поползла внутри оставленной фюзеляжем канаве. Уткнувшись носом в наметённую стену снега у самого хвоста самолёта, вездеход заглох.
Стеная и охая от боли в плече, Эйдан кое-как вскарабкался на заснеженную крышу машины, однако даже с такой высоты ему не удалось заглянуть за высокие щербатые края рытвины. Осторожно спускаясь вниз, а именно, когда глаза поравнялись с крышей, он увидел пустые петлицы, в которые, ещё накануне крепил секции антенны.
Потрясённый Эйдан вернулся в кабину и с трудом завёл остывший двигатель, затем несколько минут сидел с закрытыми глазами. Изнутри полярника разъедала пустота, сил не осталось даже кричать. Мысль о том, что связи с норвежской базой он теперь точно лишился, ядом потекла по венам неся с собой смертельную апатию обречённого человека.
Потребовалось какое-то время, чтобы Эйдан начал двигаться и соображать. Пока подогревалась вода в чайнике, парень флегматично сжевал сухой исхудалый бутерброд (несколько тостов обнимают тонкий кусок сыра и крошки чипсов). После короткого чаепития и выкуренной сигареты, созерцая заснеженный хвоста самолёта сквозь оттаявшее стекло тёплой кабины, Эйдан почувствовал, как с плеч сползает нечто мрачное и тяжёлое, как в лёгкие набирается воздух, а мысли больше не тонут в депрессивном омуте. «Что за самолёт? – постепенно оживавшее сознание полярника проявляло любопытство. – Когда упал? Надо бы осмотреться».
– Разбудить не мог? – процедил Эйдан, обращаясь к притихшему «пассажиру», не отрывая взгляд от порядкового номера самолёта. – Чучело, бесполезное…
Пришлось пару сотен футов сдавать назад, чтобы найти место съезда в случайную западню. Осторожно, чтобы не перевернуть машину Эйдан заставил вездеход взобраться на крутой заснеженный вал, затем медленно покатил обратно к возвышавшемуся, словно красный ропак, хвосту самолёта. Примерно в миле на восток он увидел разбитый заснеженный фюзеляж и указывавшее в небо крыло с двумя турбовинтовыми двигателями. «Геркулес!» – идентифицировал Эйдан по облику военно-транспортную машину. Объехав оторванный хвост судна с другой стороны и внимательно осмотрев почти полностью занесённое снегом нутро хвостовой части, полярник направил вездеход вперёд, держа курс по целине к разбившемуся транспорту.
Пересекая заснеженную равнину, полярник мрачным взглядом провожал разбросанные на белой скатерти свидетельства катастрофы: разбитые при падении армейские ящики оказались и занесены снегом, и выпотрошенные ветром; мотки тканей, верёвки, стропы… Обрывки такелажных сетей едва угадывались в сугробах и, если бы не позёмка, трепавшая остатки ремней на поверхности, то вовсе скрылись бы из виду. Среди невысоких заструг виднелись разорванные части внутренней обшивки, целый ряд кресел, едва узнаваемый и искорёженный снегоход от которого практически ничего осталось. Чуть дальше из-под снега торчали выгнутые лопасти оторванного при падении двигателя и, казалось, подобно вытянутой из омута руке утопающего, взывали о помощи… Неподалёку виднелось второе крыло с уцелевшим двигателем, а рядом, обширное припорошенное снегом пятно керосина, вытекшего из расколотой гондолы запасного топливного бака. Ещё, на льду виднелись разбросанные тела… Вмёрзшие и занесённые неумолимым снегом тела людей.
Эйдан остановил вездеход неподалёку от страшной находки – он насчитал четыре тела. Озираясь по сторонам, полярник рыскал глазами среди заснеженных обломков, возвращался взглядом к покойникам и снова принимался обшаривать периметр. Не в силах перебороть страх и пересечь «ледяное кладбище», Ридз неловко сгрёб карабин одной рукой и, положив оружие на руль, стал разглядывать тела в оптический прицел. Страх вновь столкнуться с ожившим мертвецом заставлял человека действовать с опаской и осторожностью.
– Я бы выпил, – сказал он глухо, и вздрогнул от собственного голоса. Эйдан глянул на своего «попутчика» и облизнул губы. – Знаю: я просрал антенну, я заблудился… но я бы всё равно выпил! Взгляни сюда, Куп, как думаешь – они могут ожить? Или они уже своё отжили?.. Их тут четверо, Куп! Учитывая, что «морячок» был и мёртв, и весьма быстр, мне не справиться с четырьмя, приятель! Может стоит им всем заранее прострелить головы пока они вот так лежат смирно? Не знаешь? Вот и я не знаю… Выглядят они совсем тихими и не похоже, что собираются вставать…
Не сводя глаз с ближайшего к машине тела, Эйдан закурил и отвинтил крышку термоса. Отхлебнув остывшего чая, он глубоко затянулся, отметив, как сильно дрожат пальцы. Стрелять в погибших людей? Серьёзно? Вот так, – как в тире? Захватить в прицел цветастую куртку ближайшего покойника, определить, что именно из складок является капюшоном и открыть огонь?
Внезапно полярник сел прямо и отставил кружку на приборную панель. Ему показалось, что он нашёл выход из ситуации и даже знает, кого назначить виновным в надвигавшейся вспышке безумия.
– Что? О чём ты говоришь, чёрт возьми? – он повернул гневное лицо к манекену, едва не задохнувшись от ярости. – Ты хочешь сказать, что не было никакого мертвеца? Ты опять за своё? Ах, это ещё большой вопрос кого я пришил на том пляже! По-твоему, я схожу с ума?
Он привстал в кресле и схватил манекен за рукав:
– По-твоему и Ломака я убил?! – закричал Эйдан, брызжа слюной. – Значит теперь ты уже признаёшь, что Ломак лежит там подо льдом! Тогда, что я сделал с его лицом, агент Купер?! Я, может, и тронулся, раз разговариваю с дерьмовой куклой, но это только потому, что они, – он вытянул руку и указал на замёрзшие тела, – убивают живых!
Сняв карабин с предохранителя, Эйдан распахнул дверцу и вскинув оружие, нажал на курок. Раздалась короткая очередь, за которой последовал короткий стон самого стрелка. Вспышка боли в плече заставила опустить тяжёлое оружие, однако Эйдан тут же поднял карабин и закинул на распахнутую дверь. Беспорядочно отстреляв весь магазин по замёрзшим телам, он рухнул в кресло и захлопнул дверцу.
– Я должен был, должен был проверить! – шептал он, тяжело вдыхая пороховой смог в кабине. – Я должен был! Проверить должен был!
Эйдан съёжился на сидении, обхватив колени, руками. Он сидел и раскачивался какое-то время, шепча что-то нечленораздельное. Ему хотелось закричать и заплакать, но сил не осталось ни на что. Перед глазами стояли слабые всполохи снега, осыпавшегося с продрогших одёж погибших людей; фонтаны пуха, вырывавшиеся из пулевых отверстий. В ушах всё ещё стоял звук ложащихся в цель пуль – словно свинец прошивал высохшие на морозе доски.
Скрюченный Эйдан не сразу обратил внимание на торчавшее горлышко бутылки из-под водительского кресла. Он перестал раскачиваться и запустил под сидение руку.
– Спасибо, спасибо, спасибо, приятель! – затараторил он, благодаря Ломака за припрятанный некогда подарок.
Под сидением, сокрытая от глаз в складках обивки, лежала непочатая бутылка водки, а рядом с ней, будто венчая триумф от неожиданной находки, вплотную лежал шоколадный батончик с арахисом, подмигивая полярнику цветастой надписью на упаковке.
– И тебе спасибо! – откручивая пробку, Эйдан с благодарностью смотрел подушке «в лицо». – Правда, Куп, я рад что ты со мной!
Водка принесла огненную горечь и долгожданное чувство раскрепощения. Во рту и желудке бушевало пламя, в то время как до конечностей доходила лишь часть приятного тепла. Стало легче. Сквозь накатившие слёзы смотреть на мёртвые расстрелянные тела было не так страшно и горестно.
Вездеход медленно тронулся вперёд, по-кошачьи цепляясь за лёд резным протектором.
– Как думаешь, давно они здесь? – спросил тихо Эйдан у своего «попутчика», объезжая замёрзшие тела. Он направил машину к разорванному почти надвое остову самолёта. – Вот и я думаю, что недолго… Учитывая время года и ветер, тела замело совсем мало. Неделя, пара недель?
Чуть захмелевший Эйдан чертыхнулся, когда случайно выронил надкушенную шоколадку изо рта, и она, упав между сидением и консолью скрылась в тёмной нише.
– Сука! – прокомментировал он с горечью, запуская руку за сиденье и пытаясь нащупать потерю. Смакуя во рту уже подзабытый вкус шоколада, Эйдан вожделенно стонал и чавкал, безуспешно пытаясь нащупать пропавший батончик. – Ну, раз же откусил только, всего лишь раз!
«Военно-воздушные силы Соединённых Штатов» – значилось на фюзеляже рядом с кабиной. Предварительно объехав вокруг разбившегося самолёта и убедившись, что левый борт практически не имеет повреждений кроме оторванного крыла, Эйдан неторопливо вернулся к истерзанному правому борту. Какое-то время он пристально осматривал разбитый остов самолёта через лобовое стекло вездехода, в особенности тёмный разрыв ведущий внутрь воздушного судна. Несмотря на катастрофу, самолёт неплохо сохранился и высился над вездеходом Эйдана подобно стальному гиганту. Распростёртое в небо уцелевшее крыло лайнера словно призывало подойти поближе и обняться, прильнуть к изувеченному падением телу исполина, однако Эйдан не спешил идти в объятия погибшего самолёта. Вместо этого он навалился на приборную панель и сквозь лобовое стекло внимательно осматривал тёмные сохранившиеся ветровые стёкла кабины авиалайнера; изучал чудом уцелевший носовой амортизатор с лыжнёй, и глубокие рытвины во льду, оставленные тяжёлым судном. Слабый ветер легонько беспокоил большой лоскут оранжевой плёнки, фалдой свисавшего с пробоины в борту. «Словно ливер, – пронеслась мрачная ассоциация в голове. – Как у того медведя на пляже. Как в генераторной».
Эйдан развеял жуткий образ и, перезарядив карабин, робко открыл дверцу вездехода. Слуха сразу же коснулась тихая тоскливая песнь ветра, выпотрошившего внутренности павшего гиганта. Нагнетая похоронный мотив, «музыкант» двигал почти полностью оторванный закрылок, который утробно скрежетал, передавая звук всему надломленному крылу. С опаской спустившись с трака на снег и с трудом выставив перед собой карабин (всё же как следует держать оружие он не мог), Эйдан направился к разорванному брюху самолёта, отгоняя мысли о «возможно-невозможной» стрельбе.
– Из положения лёжа, – шептал он сосредоточенно, заглядывая внутрь. – Как учил отец… Падаем на спину, кладём ствол на колени – и стреляем одной рукой!
В грузовом отсеке царил полумрак, хаос и разруха. Закреплённые некогда контейнера сорвало с крепёжных замков и большинство из них оказались сваленными у левого борта, образовав труднопроходимую баррикаду. Уцелевшие такелажные сети зияли дырами и выглядели клочковатой осенней паутиной. Повсюду валялись разбитые боксы с вывернутым содержимым, мотки бинтов, склянки, несусветное количество разбитых и целых пробирок; с десяток ярких кислородных баллонов вперемешку с носилками и тюками термоткани…
Эйдан шагнул внутрь и успел сделать всего пару шагов по нанесённому внутрь снегу, как под ногами зазвенел метал. Наклонившись, полярник извлёк из-под снега стреляную гильзу, а внимательнее глянув под ноги, заметил ещё несколько таких же. Протиснувшись между контейнерами, он наткнулся на разбросанные по полу носилки и развешанные замёрзшие капельницы, пакеты которых висели прямо над иллюминаторами. По другую сторону борта, Эйдан увидел отсутствовавшие ряды кресел (он их встретил ранее снаружи, на подъезде к самолёту), разорванную внутреннюю обшивку, сквозь которую виднелся клочковатый утеплитель и рёбра шпангоутов; свисавшие вместе с кислородными масками плафоны освещения. Под ногами снова забряцал металл, но Эйдан даже не опустил глаза – он уже заметил следы пуль на уцелевшей облицовке салона и прекрасно знал, что именно под подошвой его ботинок.
Минуя оставшиеся ряды кресел, он направился к узкому проходу, за которым находилась кабина пилотов. Внезапно боковое зрение и натянутые нервы дали молниеносный сигнал опасности: Эйдан мгновенно повернулся и выстрелил, опрокидываясь на спину. Новая вспышка боли на секунду ослепила полярника и практически выбила оружие из рук. Эйдан, упавший между уцелевших кресел выстрелил снова, но с одной руки, дав короткую очередь, которая ушла в соседние кресла и потолок. За пороховым облаком он разглядел застывшего у иллюминатора человека в американской военной форме. Тот остался неподвижен, хотя и был сильно наклонён вперёд: его всё ещё удерживал пристёгнутый ремень безопасности. Человек оказался мёртв, причём ещё задолго до появления полярника, о чём говорила отсутствовавшая часть головы убитого и угольное лицо. Очевидно, когда в салоне началась перестрелка, – а Эйдан ни на секунду не сомневался, что самолёт потерпел крушение из-за неё, – пуля попала несчастному в голову.
– Что же вы тут не поделили, капрал? – спросил угрюмо парень, разглядев нашивки на форме. – Судя по вашей голове, вы то уж точно не оживёте…
Приоткрытая дверь в кабину пилотов имела повреждения и явные следы чьих-то намерений попасть внутрь. Встав на ступеньку лестницы, Эйдан с опаской заглянул в отсек управления. Несмотря на царивший внутри полумрак, он увидел на полу множество окровавленных бинтов, дюжину шприцов, пару пригоршен ампул и опустошенную аптечку. Большая часть окон оказалась завешана одеялами и верхней одеждой, а за креслом второго пилота просматривалась отвратительная куча замёрзших человеческих экскрементов. Прямо на столике штурмана покоилась гора пепла из которой торчали обожжённые куски пластика и проглядывалась обугленная ткань, а также наполнитель кресел.
Тихо присвистнув, Эйдан поднялся в кабину и прикрыл за собой дверь. «Здесь кто-то зимовал, – подумал он мрачно, осматривая почерневший потолок и закопчённую нишу, из которой некто соорудил камин. – Пытался зимовать, но потом ушёл! Ушёл, потому что выжил или потому что… умер?» Внимательно глядя себе под ноги, полярник шагнул на середину кабины и осмотрел покинутое кем-то убежище более детально. Его взгляд привлекла горстка одноразовых упаковок от печенья на спальном месте, а также несколько пустых бутылок сладкой воды. Эйдан потянулся к одной из них и случайно стянул с пульта управление наброшенное одеяло. К его удивлению, на электронном щитке приборов полярник обнаружил слабое свечение нескольких индикаторов. Бесцельно понажимав кнопки, тумблеры и переключатели, он случайно заставил светиться бортовой монитор тусклым светом. Сквозь иней, на небольшом экране среди надписей и цифр просматривалось предложение о воспроизведении последней бортовой записи. Стянув с руки перчатку и быстро разобравшись в диалоговом меню, Эйдану кое-как удалось прожать замёрзший сенсор экрана, оставив на стекле отпечаток пальца.
Тишину покинутого пристанища разорвал щелчок включенного микрофона и громогласный звук чьего-то тяжёлого дыхания, рвущего динамик внутри кабины. Эйдан в испуге не сразу сообразил, что помимо бортового динамика звук транслируется и в наружный громкоговоритель, упрятанный в гондолу переднего шасси самолёта. Полярник бросился колотить по замёрзшим кнопкам, но звук продолжал сотрясать тишину белых замёрзших холмов вокруг места падения. Казалось, что погибающий самолёт на последнем издыхании силится сказать своё предсмертное слово, захлёбываясь чрезмерной громкостью.
– Меня зовут Реймонд Дадс, – покатился по заснеженным просторам Арктики тоскливый обречённый голос, усиленный наружным громкоговорителем. – Я первый помощник потерпевшего крушения самолёта американских ВВС с бортовым номером «23112», – оставивший послание человек говорил с трудом, в его словах слышалось и отчаяние, и мука. – Очевидно, мне суждено совсем скоро погибнуть – данное обстоятельство вынуждает меня сделать запись… Помощи ждать мне уже не приходится, к тому же я ранен! Я заметил, что стал чаще терять сознание. Боюсь, что сил очнуться у меня уже не будет. – Пилот замолчал на какое-то время, а затем, совсем уж неожиданно коротко взвыл: – Человеком!.. Очнуться человеком! Это всё эти чёртовы эксперименты! Правительства, которые заигрывают с Богом… Бог, который позволяет над собой издеваться! Он терпел, – ибо терпение Его велико, но мы переполнили чашу терпения и теперь испьём сполна горя и отчаяния, и да простят нас мёртвые…
