скачать книгу бесплатно
Из динамика донеслись сдавленные звуки и Эйдан понял, что мужчина плачет. От смертельной обречённости в голосе взрослого человека, да ещё и военного, от его отчаянных слёз, он почувствовал, как защемило сердце.
– Но они не простят! – заговорил снова пилот с болью в голосе. – Пресвятая Дева Мария, помоги моей жене, моим детям, защити их! Защити!.. Я обращаюсь к тем, кто будет слушать мои слова: я спрятал письмо для своей семьи в отсек для оружия. Это на случай, если с моим телом, что-нибудь случится… – мужчина замолчал и после непродолжительной паузы снова заговорил, тяжело роняя слова: – Девятого числа мы получили приказ вылететь в девяносто второй сектор и забрать раненых с военно-исследовательского судна «Тохинор» – корабля класса «Призрак», с которым была полностью потеряна связь. Взяв на борт несколько военных, мы совершили взлёт с Военно-морской базы Адамсбэй и взяли курс на северо-восток. Ещё на подлёте к сектору мы стали испытывать серьёзнейшие проблемы со связью и навигацией. Аномалия в виде мощнейшего северного сияния устроила глухую блокаду практически всем спутниковым и навигационным приборам – мы держали курс по заранее проложенному маршруту, а также ориентировались по инерциальному навигатору и физическим картам. Мы намеренно сменили эшелон и летели ниже десяти тысяч футов. Вскоре мы заметили зажатый льдами «Тохинор» и совершили посадку на лёд. В спешке началась перегрузка раненых моряков с судна. На борту самолёта был организован экстренный госпиталь, – все очень спешили! Джозеф Олдбор – капитан самолёта, и Курт Мельтцер – наш бортмеханик, отправились на «Тохинор», но дальше палубы их не пустили и велели возвращаться на борт. Мы неоднократно пытались выйти на связь с Адамсбэй, но безрезультатно. Я пытался разговорить военных, занимавшихся транспортировкой больных, но все оказались замкнуты и напуганы. Со мной никто не разговаривал. К вечеру на наш борт переместили семерых моряков в тяжёлом состоянии, а также два странных на вид контейнера с телами погибших. Нам сказали, что люди погибли от утечки аммиака. Это были металлические саркофаги с узкими стёклами, в которых были видны лица погибших людей. Джозеф сразу обратил внимание на неприспособленность контейнеров к перевозке тел, а также герметичность изоляционных коконов с семью отравившимися… Он предположил, что дело вовсе не в аммиаке, а в биологическом заражении. Так же на борт поднялись три фельдшера и два военных в штатском. Следуя лётному плану, мы должны были доставить пассажиров и больных на дрейфующую станцию «Арктика 9», а затем вернуться на авиабазу Туле. Такой крюк нам предстояло сделать не случайно: согласно расчётным данным, весь полёт мы совершали по периметру зоны блокады, углубляясь в неё не более чем на пятьдесят миль. Как нам ранее сообщило руководство: «Полёты над непосредственной зоной блокады чреваты отказом техники и всей бортовой электроники». Мы совершили непростой взлёт с льдины и набрали эшелон; расчётное время полёта составляло один час пятьдесят минут. Примерно через сорок минут полёта к нам в кабину ворвался один из военных (сержант) и стал кричать, чтобы мы снижались. Он был напуган и что-то нёс про давление в контейнерах, про утечку газа, напирал на меня с командиром, но был оттеснён в салон Куртом Мельтцером. Джозеф приказал военному покинуть кабину и начал снижение в допустимых пределах. Он так же велел мне и Мельтцеру разобраться в чём дело…
Рассказчик умолк экономя силы. В сухой громкой трансляции слышалось его тяжёлое обрывочное дыхание, на фоне которого отчётливо различался треск костра в кабине самолёта – такого же обречённого сгинуть в снегах, как и человека, которого он согревал.
– Я… я завесил окна одеялами, – вновь заговорил раненый, дрожащим голосом, – иначе ночью мертвецы видят свет моего костра и приходят к самолёту. Они пытаются вскрыть дверь… и тогда я включаю громкую связь. Я кричу в микрофон… Это выманивает их под кабину, и они через какое-то время уходят. – Слушая пропавшего пилота, Эйдан почувствовал, как под шапкой пришли в движение волосы. – Это проклятие, но я не знаю, что заставило мертвецов ожить! Потом я снова развожу огонь… Мне с трудом удаётся ползать по кабине – у меня сломаны ноги, я колю себе обезболивающие. Боюсь, что Господь не примет мою душу и я очнусь после того, как умру! У меня есть все основания так полагать… – пилот тяжело захрипел, но взял себя в руки и продолжил: – Когда мы с Куртом появились в грузовом отсеке, там царила паника и хаос. Стояла удушающая газовая завеса – все кашляли! Тот самый сержант прокричал нам, что из-за разницы давления из контейнеров происходит утечка газа и нам необходимо снижаться. Едва он успел это договорить, как крышка одного из контейнеров полетела в сторону и из гроба, – а это был, мать его, герметичный гроб! – выскочил человек и растаял в клубах газа. Тогда я думал, что это был человек… Не зная с чем, мы имеем дело я прижал кислородную маску к лицу и кинулся задраивать крышку контейнера. Курт бросился раздавать дыхательное снаряжение остальным. А потом на меня напал… Мертвец… Его чёрное лицо, втиснутое в шейный корсет… он напал внезапно! Выпрыгнул из газового тумана, явно метил мне в шею, но так как рукой я придерживал маску, зубами он ударился именно в руку. Мгновенно я лишился двух пальце – он отгрыз мне пальцы! Всё произошло стремительно, я помню пронзительную боль от макушки до пяток! Я содрогнулся, закричал! Я упал! Сразу началась паника… паника и крики! Меня оттащили к кабине, и тут кто-то начал стрелять. Один из военных в штатском стал кричать, чтобы стрельбу прекратили, но пальба только усиливалась. Очевидно, пули попали во второй контейнер – я так предполагаю, потому что произошёл несильный хлопок… С петель чёртового саркофага так же сорвало крышку и тут кто-то бросил гранату! От взрыва, в хвостовой части образовалась рваная дыра, корпус треснул, и за секунду самолёт лишился хвоста – мы стали падать! Я едва успел пристегнуть себя ремнём к шпангоуту и увидел, как ветер срывает обшивку со стрингеров по правому борту! Лист за листом! Очевидно, Джозеф до последнего пытался удержать тангаж, но нас стало закручивать в пологий штопор.
Раненый пилот взял вынужденный перерыв, оповещая окрестности хриплым дыханием из громкоговорителя. Эйдан сунул в зубы сигарету, но так и не подкурил, осматривая хмурым взглядом заиндевевшие приборы и потолок.
– Очнулся я уже на земле. Мельтцер накладывал шины на мои ноги, рядом крутился один из военных, кажется его фамилия Фоулэм… Он спросил, что случилось с моей рукой – и я соврал, что её покалечило при падении. Я не знаю почему я соврал, наверно почувствовал, что скажи я правду, – и от меня избавятся, как от бешеной собаки. Этот Фоулэм, он так внимательно смотрел на меня, на мою изуродованную руку… В его глазах я не видел сострадания, он просто выслушал, дал указания Курту и отошёл. Последнее, что я помнил при крушении, это рёв ветра при падении, исчезающие в дыре фюзеляжа контейнера и коконы с больными моряками… Они пропадали в ней один за другим, один за другим! Курт вколол мне морфий и отволок наверх в кабину. Он рассказал, что при крушении в живых осталось лишь пятеро, что Джозеф погиб до последнего пытаясь посадить самолёт. При падении, он сломал шею и Курт с остальными вынесли его из кабины. Мельтцер спешил, но я не сразу понял, что он собирается меня оставить… Он сказал, что фиксаторы смогли удержать лишь один снегоход, – другой разбился, и что он с выжившими военными собирается отправиться за помощью на ближайшую базу. Я умолял его остаться, говорил, что не выживу без его помощи, но он твердил, что вернётся! Что приведёт помощь!.. Повторял, что снегоход слишком мал даже для троих… Курт шепнул, что теперь командует этот военный в штатском – Фоулэм. Перед уходом он наскоро забинтовал мне искалеченную кисть, снёс мне все одеяла, а также весь запас еды и лекарств. Сказал, чтобы я запер дверь и не открывал её, кого бы я не увидел за ней. Он был напуган и не хотел пояснять свои слова, лишь твердил, что приведёт помощь. Обещал привести помощь… Я не виню его – нет. Наверно, я поступил бы так же…
Последние слова Реймонду Дадсу дались особенно тяжело. В них слышалась фальшь и внутреннее противоречие. Эйдан наконец-то достал спички и закурил, блуждая мрачным взглядом по мёртвому выбеленному пейзажу за окном кабины. Слушая голос пропавшего пилота, он всё отчётливее представлял масштаб трагедии, раковой опухолью пожиравшей льды Арктики. Следуя за словами лётчика, полярник подобно пилоту, находившемуся высоко в небе, видел перед своими глазами бескрайние белые равнины, среди снегов которых не способен пробиться ни один радиосигнал и пасует любой прибор навигации…
– Я остался один, – слова из громкоговорителя звучали подобно набату, от звуков которого становилось страшно. – А ночью к самолёту пришли мертвецы. Это были те самые полураздетые моряки, которых выбросило из самолёта при падении. Они… Они выглядели, как… Они!.. Сплющенные падением… скрученные высотой… изуродованная смертью плоть, которая… которая, пришла, приползла к самолёту… – мужчина запнулся, явно попав в плен жутких воспоминаний, но отдышавшись, продолжил: – Один с оторванной рукой и без рёбер… другой всё ещё волочил за собой капельницу, третий замотанный в обрывки кокона, словно в плащ… Разорванный падением надвое мертвец – он всё равно приполз на руках вслед за остальными. Был и тот мертвец, который на меня напал – с чёрным лицом и шейным корсетом! Они столпились за дверью, стали её рвать и толкать, биться в дверь снова и снова! Снова и снова!.. Сначала я кричал, потом думал, что схожу с ума… Затем снова кричал и думал, что точно сошёл с ума! Перед рассветом они ушли, но вернулись через пару дней, или несколько дней – я точно не знаю – и их мёртвые бледные лица чернели от чьей-то крови! Они снова стали вскрывать мою дверь, а я снова стал кричать, но уже в микрофон наружного оповещения… Я потерял счёт времени и веру в своё спасение. Вчера я снял бинты, чтобы сделать себе перевязку и увидел… увидел… – мужчина не смог совладать со своими эмоциями и стал заикаться. Чуть погодя, приступ отчаяния и взявшее за горло удушье отступили: – Она чёрная. Вся моя рука до самого плеча чёрная и она… воняет! Боюсь, что это некроз… О, Господи! Этот чёртов нелюдь, откусивший мне пальцы, заразил меня… Я не знаю, я так думаю! Я хотел отрезать руку… Но, но… не смог! Я чувствую, что со мной что-то происходит, чувствую, что превращаюсь в чудовище! Мой разум меркнет, я теряю рассудок и подолгу нахожусь без сознания, а очнувшись я чувствую страшный голод и невыносимую боль в ногах, как будто я расхаживал по кабине, пока был без сознания. Моё тело покрыто струпьями, я ногтями раздираю себе живот, грудь и шею; голод сводит меня с ума! У меня падает температура и я знаю, что умираю. А ещё я знаю, что мне стоит умереть прежде, чем я обращусь в одного из этих… Да примет Господь мою душу и, да защитит он живых! Силы… мои силы на исходе… обезболивающие ослабевает, – а значит я снова впаду в забытьё. Хватит ли у меня сил очнуться человеком? Даже если и так, – что меня ждёт? Отсрочка?.. Просто отсрочка…
Реймонд Дадс замолчал, тяжело дыша в микрофон, а Эйдан выдохнул облаком табачного дыма в почерневший от сажи потолок кабины. На фоне меркнувшего дыхания пилота, хрипа его лёгких, загнанных холодом и страданиями, а также постоянной болью, – он слышал безучастный треск разведённого Дадсом огня, а ныне, взирал на пепел сгоревшей надежды чудом выжившего в авиакатастрофе человека.
– Я знаю выход, – уронил лётчик отрывисто, со свистом в дыхании. – У меня есть пистолет! К самолёту пришли не все… а значит были и погибшие люди. Умершие так, как это положено… Задумано Создателем и заложено природой! То, что пожирает мою руку, пожирает меня изнутри – не должно успеть прикончить меня! Я молюсь! Молюсь, чтобы Господь даровал мне силы сделать то, что я должен сделать! Эта тьма… Снова наползает эта тьма! Меня зовут Реймонд Дадс – я первый помощник разбившегося самолёта ВВС США с бортовым номером «23112». Прощайте! И да поможет вам Бог!
Эйдан, переполненный драматизмом последних слов пилота, ожидал услышать выстрел, но вместо этого раздался щелчок отключенного микрофона, который финальной точкой укатился в снега. Помимо раздирающего вопроса: «Что произошло с Дадсом?», в голове металась ещё одна назойливая мысль, которую Эйдан никак не мог уловить. Реймонд Дадс, где-то в начале своего повествования сказал нечто такое, что заставило сердце полярника биться быстрее, но разум, поглощённый прощальным повествованием выжившего человека, отодвинул смысл сказанного на потом.
Кое-как запустив запись заново, Эйдан принялся рыться в ящиках и отсеках кабины, внимательно следя за повествованием. Второй раз слушать прощальную речь было не так горестно, к тому же, промёрзшая электроника стала сбоить, раз за разом теряя обрывки слов и невпопад растягивая слова. Складывалось впечатление, что рассказчик вещает с диска старой потёртой пластинки – и Эйдан надеялся, что в бортовой цепи хватит энергии закончить монолог пилота.
Внезапно, его словно ударило током, – он как раз заглянул в подпольный отсек, да так и остался стоять на полу с вытаращенными глазами.
– Он сказал «инерциальный навигатор»! – выпалил он, повторив только что прозвучавшие слова пилота. – Вот оно – инерциальный навигатор!
Эйдан бросился стаскивать ворох одежды с приборных панелей и срывать с занавешенных окон одеяла. В кабине сразу стало светлее, обнажились и вывернулись наружу тёмные недра, демонстрируя полярнику быт выжившего пилота более детально. То тут, то там Эйдану стали попадаться выцарапанные на обшивке отрывки из молитв, начертанные сажей кресты на дверях и стенах кабины, а сразу над спальным местом, прямо на охваченной светом стене, полярник заметил грубо нарисованное распятие. Последнее пристанище Реймонда Дадса презрительно «разглядывало» непрошеного гостя каждым выстраданным дюймом своего пространства с одним единственным немым вопросом: «А смог бы выжить ты?»
Взгляд скользнул к изголовью спального места, где за ворохом белья и грудой одеял Эйдан разглядел нечто такое, отчего похолодела спина. Полярник отбросил в сторону неряшливые пожитки и увидел на стене невнятный и, тем не менее узнаваемый рисунок, виденный в комнате Корхарта. Под определённым углом на глянцевой обшивке были заметны царапины в виде уже знакомых окружностей, формировавших определённый узор. Складывалось впечатление, что кто-то пытался царапать обшивку отвёрткой в настойчивой попытке оставить изображение. «Рон? Неужели это он? – подумал Эйдан со страхом, изучая рисунок. – Неужели он добрался сюда и выследил самолёт?» На секунду парень представил, как среди мёртвых лиц, толпящихся у кабины самолёта, мелькает знакомое лицо Корхарта… Исследуя невероятную находку, Эйдан с недоверием подошёл ближе и провёл пальцами по холодной стене.
– Или ты пришёл, когда здесь уже никого не было?.. – прошептал он, вопрошая у загадочного рисунка. – Для чего?
Искомое устройство оказалось тяжёлым небольшим боксом с откидной крышкой под которой находился скромного размера монитор. Ликующий Эйдан поставил навигатор на спальник и включил питание. Несмотря на то, что ранее ему не приходилось работать с подобной моделью, за десять минут полярник (лоцман в недалёком прошлом) разобрался в установке и прокладке координат, тем более что все точки и привязки уже имелись в базе прибора. Текущее положение навигатор определил, как семьдесят одна миля к северо-востоку от Коргпоинт.
Чтобы не разряжать аккумулятор, Эйдан отключил питание и с трудом отнёс тяжёлый ящик в вездеход. Травмированная рука вновь дала о себе знать, распространяя жгучую боль до самого подбородка. Снаружи, надломленный голос пилота звучал ещё громче, чем в кабине, рассеиваясь ветром по белой пустыне. Эйдан воровато глотнул водки и опять закурил, вслушиваясь в прощальные слова незнакомого ему человека. «…Джозеф погиб, до последнего пытаясь посадить самолёт», – неслось по заснеженному безмолвию. Ридз хмуро разглядывал искалеченный самолёт, который стал для раненого пилота и прибежищем, и тюрьмой. Перед глазами всё ещё стояло грубо выполненное распятие над спальным местом: дилетантская попытка повторить фигуру Спасителя; неумелая мазня пальцами, отчаянная, скорая и от того такая пугающая, – а ниже, зловещий необъяснимый символ смерти, как чёрная метка, прикопанная в одеялах.
Полярник повернул ключ зажигания, но машина никак не отреагировала. Эйдан выругался и, памятуя о плавающей неисправности, о которой упоминал Корхарт, пошевелил ключ в замке зажигания. Снова попытка – безрезультатно. Ещё раз – никакого эффекта!
– Да заводись же ты, сука! – процедил он сквозь зубы, снова и снова поворачивая ключ в замке.
Эйдан занервничал. Взгляд невольно стёк на колени, где покоился тяжёлый карабин, воронёной сталью провожая блики уходящего дня. В голове появилась нехорошая мысль, что гиблое место не отпускает, что случайный путник, как и погибшие здесь люди – обречён. Неожиданно Эйдан встрепенулся: «Нужно хоть что-то сделать для Дадса, чёрт возьми! Письмо, о котором он говорил, надо найти письмо для его семьи! В оружейном отсеке!»
Выскочив наружу и со злостью хлопнув дверцей, он снова направился в кабину самолёта, но едва поднявшись по ступенькам, замер как вкопанный. Сквозь прихваченное инеем стекло, полярник заметил какую-то движущуюся тёмную точку на белой вековой скатерти вдали. Чувствуя накатывающую тревогу, он бросился к ветровому окну и прильнул к замёрзшему стеклу. Сомнений быть не могло: вдалеке, навстречу разбившемуся самолёту шёл человек, однако расстояние оказалось слишком велико, чтобы разглядеть детали.
Грохнув прикладом по приборной панели, Эйдан оборвал громогласную трансляцию, мысленно ругая себя за прежнюю неосмотрительность… Первым порывом было броситься к вездеходу, но обездвиженная машина тут же приняла образ ловушки! Эйдан взлетел на спальник и отщёлкнув замки, высадил эвакуационный люк на крыше. Высунувшись по пояс, навалившись грудью на глянцевый фюзеляж, парень положил перед собой карабин и глянул в линзу прицела. Несомненно, к самолёту приближался пилот: на его голове тускло поблёскивал лётный шлем, закрывавший тонированными очками большую часть лица, а из-под накинутого на плечи одеяла выглядывала лётная куртка. В руке он держал пистолет и спускался с небольшого пригорка неуверенными шагами, то и дело увязая в глубоком снегу.
«Живой, сукин сын! – застучало в висках. – Дадс, сумел выжить!»
– Сюда! – заорал Эйдан во всё горло. Он выпрямился в люке по пояс и замах рукой. – Я здесь, сюда! – не в силах сдержать улыбку, он снова прильнул к прицелу и тихо добавил: – Как же ты здесь выжил, чертяка?
Его улыбка моментально угасла, так как позади пилота на небольшом удалении, он заметил полуобнажённую фигуру человека, бредущего следом… Эйдан похолодел! Он слегка двинул карабином и случайно поймал в фокус оптики только что поднявшегося из сугроба мертвеца, который сидел в снегу и смотрел в сторону самолёта. Рядом, буквально выдирая вмёрзшее тело из занесённого снегом тороса, шевелился ещё один мертвец, устремив к самолёту синее лицо.
– Оглянись! – завопил Эйдан, снова махая пилоту рукой. – Да оглянись же ты, твою мать! Беги! Беги сюда! Шевели ногами…
«Сломанными», – едва не добавил он и осёкся. Прижавшись щекой к наглазнику прицела, полярник взял на мушку приближавшегося пилота. Сократившееся расстояние позволило Эйдану разглядеть сжатый в кулаке пистолет, который оказался примотан к руке грязным бинтом, а также неестественно гнувшиеся при ходьбе ноги. Из-под огромных тёмных очков лётного шлема выглядывал высохший оскаленный рот и синий острый подбородок…
От открывшихся деталей, от шока, Эйдан выстрелил не раздумывая. Страх сдавил всё его существо внезапной судорогой, скрючив разом онемевшие пальцы – это он дёрнул за спусковой крючок, сумев утопить в адреналине резкую боль в плече. Мёртвый пилот на мгновение замер, словно прислушавшись к звуку выстрела, а потом бросился вперёд, нелепо выбрасывая перед собой сломанные ноги.
Вернулось нечеловеческое ощущение опасности, а вместе с ним и слабая моторика. Корчась от боли в плече, Эйдан снова приник к оптическому прицелу, в отчаянии захватывая страшную цель. Поток мыслей со скоростью барабанной дроби запульсировал в голове: «Они очнулись от звука! Звук трансляции! Они пришли на звук! Это те раненые моряки с „Тохинора“! Что я наделал, мне их не одолеть! Сколько их здесь под снегом? Вездеход!.. Нужно завести вездеход!.. А что потом? Не дать себя заблокировать в самолёте! Реймонд Дадс… был ближе всех к самолёту – он очнулся первым! Надо бежать! Надо бежать – уноси ноги!»
– Ты… ты не выстрелил… – шептали губы полярника вразрез паническим мыслям в голове. Взгляд прищуренных глаз неотрывно следил за очнувшимся пилотом, ловя в перекрестие двигавшуюся скачкообразно фигуру. – Ты… так… и не… выстрелил в себя! Ну, почему же ты не выстрелил?! Ты ведь даже примотал пистолет к руке!.. Этим… этим пистолетом ты нарисовал круги на стене перед смертью, ведь так?..
Короткая очередь срезала мертвеца, но и вырвала карабин из ослабевших рук полярника! Застонав от боли, сжав зубы, Эйдан с отчаянием заметил, как ружьё сползло с покатого фюзеляжа и пропало за его краем.
Даже без оптики Эйдан увидел, как скошенный пулями пилот поднялся и ринулся вперёд… а за его спиной уже близились те, в ком не так давно теплилась жизнь! Эйдан скатился по узким ступенькам и кинулся прочь из лайнера. Он едва успел подобрать карабин и укрыться в кабине вездехода, как у носовой лыжни самолёта вынырнул мёртвый пилот. Покойник на мгновение задержался у шасси, сверкнул в направлении вездехода стёклами шлема и бросился к машине. Эйдан взвыл от ужаса и с силой повернул ключ зажигания. Одновременно с рёвом ожившего двигателя в переднюю часть машины врезался пилот, с головы которого от удара слетел шлем. В ту же секунду Эйдан нажал газ, однако мертвец успел взобраться на капот машины и прильнуть к лобовому стеклу. С криком ужаса Эйдан вжался в сидение набиравшей скорость машины. Не замечая перед собой ничего кроме перекошенного мёртвого лица в лётном подшлемнике, полярник в страхе выкрутил руль и снова ударил по акселератору, надеясь сбросить нежить… Вездеход едва не завалился набок и с грохотом врезался в борт самолёта. Ударом мёртвого пилота скинуло с капота и отбросило под фюзеляж; водительская дверь вездехода распахнулась и Эйдан едва не выпал. Машина заглохла. Ридз бросил карабин себе на колени и повернул ключ зажигания.
– Господи помоги! Господи помоги! – тараторил полярник, петляя взглядом по ближайшим наледям. – Господи помоги!
Двигатель натужно застонал, но ожил, выдохнув из-под смятого капота струю пара. Эйдан стал резко сдавать назад, в последний момент заметив мелькнувшее полуобнажённое тело в проёме распахнутой двери – смертельно голодная свора уже была здесь! Ридз успел лишь зажмуриться и втянуть голову. Мертвец едва не допрыгнул, и был резко отброшен в сторону движущимся рифлёным траком, на который он и прыгнул неудачно.
Полярник ударил по тормозам и положил палец на курок – перед собой он видел, как из-под самолёта выбирается пилот, а рядом на ноги уже встаёт босоногий, голый по торсу мертвец, которого только что отшвырнуло траком вездехода. На нём болтались грязные светлые штаны, а на шее всё ещё держался шейный корсет, напоминавший широченный ошейник. Чёрно-синий высохший торс топорщился в нескольких местах сломанными костями и зиял открытыми ранами; затянутые посмертными бельмами глаза на свинцовом лице смотрели ужасающе слепо и пристально, а сломанные в нескольких местах руки беспрестанно двигались у груди. Он напоминал оглушённого веником ядовитого паука – скрученного и смятого, сжавшегося перед схваткой, но всё ещё смертельно опасного! Немного левее и позади, к вездеходу направлялось ещё несколько фигур, однако Эйдан боялся отвести взгляд от ближайшей парочки, словно потеря визуального контакта послужит сигналом к нападению.
Резко и неожиданно из-за гусеницы вынырнул мертвец и в броске дотянулся до куртки Эйдана, сжав карман костистыми пальцами. Ридз вскрикнул и нажал на курок. Инстинктивно. Лежавший на коленях карабин замотало и затрясло, неистово ударяя под локоть левой руки…
Время почти остановилось… скорее оно стало напоминать кисель. Как в тумане Эйдан видел, что напавшего мертвеца отбросило от вездехода, как от него брызгами отлетает заиндевевшая на морозе плоть. В сторону так же летит отстрелянная нижняя челюсть нелюдя, лоскуты его скудной одежды. Как тот барахтается в снегу, пытаясь встать, затем неуклюже перекатывается на грудь, демонстрируя из-под тряпиц позвоночник, который заканчивается… ничем. «Приполз на руках вслед за остальными», – галопируют слова Дадса, пересекая сознание. Время всё ещё представляет из себя тягучую массу, в которой разорванное авиакатастрофой существо, бросает взгляд из-за синего оголённого плеча, пожирая полярника белыми, как снег мёртвыми глазами… Кисель, в котором к вездеходу, как по команде срываются те, что попрали все законы мироздания обманув саму смерть!
Захлопнувшаяся дверь вездехода, словно вернула времени привычный ритм и реальность понеслась с ужасающей быстротой: истошный крик Эйдана, с силой давившего педаль газа; карабкавшиеся на капот мёртвый пилот и разинутая чёрная пасть мертвеца в корсете; перемолотые словно в мясорубке тела под днищем тяжёлой машины, которые тут же воскрешались из снега и бросались вдогонку… Сквозь собственный крик отчаяния, задворками сознания Эйдан понимал – этой схватки ему не выиграть! Помятая, парующая машина тяжело набирала скорость, содрогалась всем корпусом, клевала носом, приостанавливалась против воли полярника, и грозилась вот-вот заглохнуть. Несмотря на это, Эйдан пытался оторваться, направив вездеход прочь от самолёта и держа курс на торчавший вдалеке, как одинокий маяк, красный хвост лайнера. Не зная усталости, преследователи быстро настигали машину и пытались проникнуть в кабину, бились об стёкла и кусали дверные ручки. Полярник снова начинал истошно орать и хватался то за карабин, то за ручку водительской двери – тянул на себя, что есть силы – и в отчаянных криках вспоминал молитву. Он выкручивал руль и начинал кружить, пытаясь сбросить мертвецов с вездехода, а когда это удавалось, с обезумевшими от страха глазами давил закостенелые тела гусеницами, будто это имело хоть какой-то смысл!
…И эта кровь на штанах – липкая, хоть и успевшая немного остыть. Накачанный адреналином мозг какое-то время напрочь отказывался замечать рану, а когда заметил, то с ужасом решил, что мертвец, всё же, смог дотянуться до ноги! Однако присмотревшись к обожжённой дыре на ткани, полярник с облегчением догадался, что слегка зацепил мышцу бедра, когда палил из карабина, лежавшего на коленях.
Минуя оторванное крыло самолёта, Эйдан почувствовал, как перегруженное страхом сердце замерло, наполнившись неясной надеждой. Объезжая уже знакомое ему место, он лихорадочно осматривал пропитанный авиационным керосином периметр вокруг искорёженного крыла и двигателя. Сорвав шарф с манекена, полярник вывернул отяжелевший руль и накрепко стянул узлом с водительской дверцей. Вездеход двинулся по кругу небольшого радиуса, постепенно увлекая за собой преследователей… Нажатый круиз-контроль не давал машине остановиться и Эйдан лихорадочно поменял в карабине магазин. Кое-как вытащив из-за сидений канистру с топливом, Эйдан перелез на пассажирское место и, потеснив тряпичный манекен, приоткрыл дверцу. Не теряя ни секунды, он стал лить топливо прямо на движущийся трак вездехода, а когда канистра опустела, выбросил её на снег. Внезапно, едва не заглохшая машина, снова дала нежити шанс взобраться на капот и крышу, но полярник вовремя кинулся за руль и нажал газ. «Только бы не заглохнуть! Только бы не заглохнуть!»
Эйдан с силой сдавил раненое бедро, стиснув зубы от боли. Стараясь не упускать из виду наседавшую свору, он принялся быстро обмазывать кровью тряпичную куклу, отвешивая по нарисованному лицу кровавые оплеухи.
– Для тебя есть работёнка, Куп! Да-да, задание, агент Купер! – приговаривал он, озираясь по окнам обезумевшим взглядом. – Мне жаль, что нам придётся попрощаться, но мне не выйти из этого чёртового вигвама без твоей помощи! Что? Не-е-е-т, это даже не Чёрный вигвам с БОБом! Этим тварям не нужен ни твой разум, ни твоя душа! Этих ничего не интересует кроме плоти!
Сотрясаясь от страха, изрядно перемазанный кровью, Эйдан вырвал манекен из цепких объятий ремня безопасности. Кое-как впихнув тряпичную куклу между собой и водительской дверью, он вытряхнул из ящика над головой ракетницу, затем пристегнулся ремнём сам. Сорвав шарф с рулевого колеса, полярник направил вездеход как можно ближе к разбитому крылу самолёта, рассчитывая проскочить у самой топливной гондолы. Помятую машину здорово тряхнуло, и она встала на дыбы, наскочив на оторванный элерон под снегом.
От неожиданности Эйдан ударился о руль подбородком, на мгновение потеряв контроль над происходящим – этого хватило, чтобы обездвиженный вездеход стал лёгкой добычей для мертвецов! Водительская дверь со скрежетом распахнулась, – едва ли не совранная с петель, – и к человеку потянулись сразу две пары синих оголённых рук. От ужаса Эйдан выстрелил из ракетницы в открытый проём не метясь. Один из мертвецов молниеносно вырвал из кабины тряпичного «пассажира» и исчез из вида, скрывшись за траком; второй, не имея возможности дотянуться до человека, висел на руках, вцепившись в куртку и ремень безопасности. Эйдан нащупал заднюю передачу и вдавил педаль газа, не сводя полных ужаса глаз с чёрного лица. Пришедшее в движение полотно гусеницы мигом разорвала смертельные объятия покойника, подмяв его тело под днище. Ослепительно полыхнула заря – выпущенный ракетницей сигнальный заряд прожёг снег, и пропитанный керосином периметр вспыхнул, поглотив огненной стеной и живых и мёртвых.
Упорно вращая горящими траками, вездеход сдавал задним ходом, объятый гудящим пламенем, расползавшимся чадом. Отстегнувшись, и едва не вывалившись из кресла, Эйдан с трудом смог захлопнуть дверцу и за неимоверно долгую минуту покинуть пределы огненного периметра. Едкий дым, набившийся в кабину, выцарапывал глаза и лез в горло. Не в силах более дышать угарным смрадом, Ридз остановил машину и распахнул дверь. Его нещадно рвало, обожжённое лицо нестерпимо жгло, а от опаленной бороды с волосами струился едкий дым. Сдирая пальцами слёзы, полярник попытался осмотреться, щуря красные глаза, на которых не осталось ресниц, впрочем, как и бровей на лице. Рифлёные траки машины кипели паром да копотью, но открытого пламени уже не было. От окутанного заревом периметра к вездеходу тянулась огненная колея, истончаясь ближе к машине, – и вовсе прерываясь за пару десятков футов. Бушующее, футах в трёхстах, пламя начинало осаживаться, миновав свой максимальный порог. В начавшее уже темнеть небо вздымалась витая колонна чёрного дыма, объятая сизым паром растопленного снега. Хлопья сажи вместе с искрами все ещё танцевали в огненной короне, сквозь узор которой, Эйдан видел двигавшиеся тела. Охваченные пламенем, горящие и почерневшие, они сгрудились в центре пожарища – и было похоже, что в аду вершится страшный обряд! Полярник догадывался, что именно собрало мертвецов вместе, хотя всё, что произошло минуту назад, всё пошло не по плану!
Падая на снег, с трудом поднимаясь и вновь падая, из огненной западни показалась горящая фигура. Она с трудом брела по направлению к вездеходу, развивая за собой чёрное знамя пожарища, роняя на снег горящие куски кожи и жира. Вслед за ней, из пламени выполз тот самый мёртвый моряк с широким корсетом на шее, который ныне расплавился от температуры и растёкся по чёрному обожжённому телу. Он кое-как поднялся на ноги и, продолжая полыхать, направился в сторону Эйдана. Медленно, под аккомпанемент ревущего пожарища, на снег стали выходить остальные… Чёрные горящие факелы, льющие на снег расплавленную плоть, шли медленной процессией, движимые неведомой силой.
Эйдан со стоном прижал снег к пылавшему лицу и вернулся за руль. Не сводя с мертвецов тяжёлого взгляда, он захлопнул дверцу и вездеход медленно двинулся задним ходом. Внезапно раздался выстрел, затем ещё один и ещё. У первого из покинувших пламя мертвецов оторвало кисть, разбрызгав по снегу горящие точки.
– Раньше надо было стрелять, приятель, – прокомментировал угрюмо Эйдан. Сквозь закопчённое стекло, он хмуро разглядывал горящего Реймонда Дадса, у которого в руке только что взорвался раскалённый пистолет.
Милю, не меньше, – именно столько полярник сдавал назад, прежде чем перед машиной остался один единственный силуэт, бредущий следом. За чёрными плечами мёртвого пилота, – а это именно он остался на ногах, – посреди снега темнели несколько сожжённых тел, замерших и неподвижных, дымной цепочкой растянувшись вдоль колеи вездехода.
Какое-то время полярник надеялся, что и обгоревший пилот упадёт и больше не поднимется, но тот упорно брёл следом за машиной. Эйдан пару раз вскидывал карабин, примерялся к дистанции, но со стоном и гримасой боли откладывал выстрел.
Наконец решившись, он ударил по тормозам и, переключив скорость, послал машину вперёд. Смяв пилота сильнейшим ударом, Ридз заставил вездеход крутиться на месте, слыша, как под дном машины хрустят кости. Эйдан сдал назад… Мёртвый Реймонд Дадс поднимался из-под снега, словно за шею мертвеца тащил шлейф пара и чёрного дыма. Опустошённый Эйдан закричал от бессилия и снова бросил тяжёлую машину вперёд. И вновь глухие удары под сидением оповестили полярника о, казалось бы, неминуемой расправе. Ридзу показалось, что его вот-вот стошнит от звука лопающихся костей и он протяжно заорал, лишь бы не слышать глухого треска. В боковое зеркало полярник увидел, как чёрная фигура встаёт из снега и бредёт следом за удалявшейся машиной.
Вездеход остановился. Эйдан ткнулся обожженным лбом в руль, на секунду закрыв глаза. «Я приведу его на базу… он выследит меня!»
– Не ходи за мной! – заорал он себе в колени. – Почему ты не можешь сгореть, как остальные?!
«Да потому что его голова всё ещё в подшлемнике! – вспоминая страшное обожжённое лицо, завопило сознание. – Его мозг уцелел!»
Действуя как во сне, Эйдан переключил передачу и покатился назад. Вездеход на полном ходу подмял под себя мёртвого пилота и резко остановился.
– «Мама сними этот жетон с меня»! – орал во всё горло полярник, лишь бы заглушить звуки мясорубки под днищем вездехода. Ему казалось, что он слышит треск костей даже в работающем двигателе… – «Мне не нужен он больше. Становится темно, слишком темно, чтобы видеть».
Эйдан спрыгнул на снег и взял карабин наизготовку. Его губы продолжали беззвучно двигаться, повторяя слова песни, полные ужаса глаза смотрели на застрявшего под гусеницами мертвеца. Увидев человека вблизи, пилот ощерился, чёрная полопавшаяся кожа на лице разошлась ещё больше. Он стал стучать зубами и пытаться выбраться из-под тяжёлой машины, однако не смог высвободить даже руки. Съеденные огнём веки превратили взгляд мертвеца в гримасу удивления и гротеска – оскаленный безгубый рот и даже «оскаленные» глаза, неотрывно преследовали двигавшегося рядом человека. Эйдан перестал напевать и навис над обезображенной огнём маской смерти. Чувствуя галоп собственного сердца, ужас от близости к необъяснимому и смертельно опасному созданию, полярник вскинул карабин и направил оружие в лицо давно умершего человека.
– П-п-покойся с… с миром! – прошептал Эйдан, стуча зубами. – Д-д-для всех, Р… Реймонд Д-д-дадс, ты умер человеком! К… как ты и х-х-хотел!
***
Терпкий, если не сказать горький, обжигающий чай; трескотня Грудастой Молли в углу, с энтузиазмом пожирающей половицы; остатки консервированных бобов да чёрствый хлеб с тонким слоем арахисового масла – всё это показались Эйдану раем, после двух суток обратного пути. Практически бессонного, раздирающе голодного и пронизывающе холодного пути… После того, как полярник расправился с пилотом (Эйдан не хотел возвращаться к этому моменту в памяти, всячески гнал от себя финальные мгновения расстрела), беглый осмотр вездехода выявил лишь незначительные повреждения в системе охлаждения. Кое-как подлатав потрёпанные патрубки тряпками и полиэтиленом, полярник двинулся в обратный путь то и дело сверяясь с найденным устройством позиционирования. Холод и голод сводили с ума, и чтобы хоть как-то отвлечься, Эйдан стал составлять в уме план для броска на станцию норвежцев. Всю дорогу он вёл с собой диалог, то и дело посматривая на пустое пассажирское место и уже к утру решил, что по приезду «воскресит» агента Купера.
«Лучше, чем прежде, – заверял он себя тогда, слепо глядя в рассвет за окном вездехода. Сжатые пальцы, стискивавшие руль, вдруг разжались и забарабанили по оплётке. – Да-да! Лучше, чем прежде! Если у куртки Корхарта оторвать капюшон и срезать мех, она будет вполне похожа на пиджак! И лицо… Можно же сделать стоп-кадр! Я смогу перерисовать лицо с экрана! Смогу перерисовать твоё лицо! – повторял он, радуясь собственной идее. – Купер, дружище! Я, именно я вытащу тебя из этого чёртового вигвама! Нам предстоит не близкий путь и мне снова может понадобиться твоя помощь!»
Тяжело поднявшись, Эйдан сходил в ванную комнату и вернулся с небольшим с мылом, бритвой и небольшим зеркалом. В тусклом свете электрической лампы в треснувшее стекло вглядывался измождённый неряшливый старик, чьё худое лицо оказалось покрыто ранами и ожогами. Седые клочья и в волосах, и в бороде добавили облику полярника лет двадцать, ещё десятку накинул усталый потухший взгляд. То и дело пересекаясь с отражением взглядом, Эйдан принялся осторожно бриться, вздрагивая от боли при каждом прикосновении лезвия. Внезапно его стал разбирать смех – тонкий мышиный смешок с каждой секундой набиравший силу, с оттяжкой на выдохе, оттого не позволявший сделать и вдоха, – в итоге переросший в истерический хохот. Жгучие слёзы и летящая сквозь зубы слюна; грязные ладони, синхронно нахлопывавшие бёдра и раскачивавшийся вперёд-назад торс. Спустя пару минут смех иссяк, а слёзы ещё долго катились по красному истерзанному огнём лицу – он вернулся, он остался жив!
Все последующие дни ушли на подготовку к решающему броску. Полярник отремонтировал вездеход, насколько смог проверил работоспособность всех узлов машины, и даже, сделал небольшой конспект в дорогу, старательно переписав в тетрадь часть инструкции, найденной на компьютере Ломака. Разметил на карте проложенный навигатором маршрут к базе Каадегарда и заранее убрал упакованные в целлофан листки в кабину. Лишённую антенны крышу вездехода теперь венчали тюки с тёплой одеждой и стопки досок, три пары лыж, ящик с инструментом и ключами. Предчувствуя скорый отъезд, Эйдан не особо заботился об оставшихся запасах горючего максимально загружая печь, так как знал, что обратно уже не вернётся. В жарком, протопленном помещении он ходил голышом, тщательно бреясь почти каждое утро. С недавних пор ему стал нравится свой новый образ: гладко выбритое лицо и абсолютно лысая голова (синюшная на затылке со следами порезов). Эйдану казалось, что в ту ночь по возвращению, когда он сгорбленный и обожженный сидел перед зеркалом, вместе с волосами с опухшего красного лица он счищал весь тот мрак, всю ту копоть и вонь горящих тел; весь тот обморочный ступор пребывания в одиночестве на Коргпоинт. Эйдан помнил, как в тот момент ему чудилось, что измождённый старик в зеркале – это вовсе не он! Это незнакомый ему человек, с которым случилось нечто страшное, изуродовавшее его лицо, изуродовавшее его взгляд, искалечившее всё его человеческое существо! Что если прогнать незнакомца, – вместе с ним уйдёт и то страшное, что сделало человека таким… Под бритвенным станком Эйдана сначала обнажились впалые щёки, покусанные огнём, затем ожесточённо сжатые губы и бледный подбородок, – ну, а после, под лезвие попали и отросшие неряшливые пряди волос, которые, как ему тогда показалось, слишком сильно воняли пожарищем и горевшей мертвечиной…
Сны. Они были тёмными и тяжёлыми. Накатывали подобно волнам из чёрного мрамора с прожилками из пены, больше похожей на паутину. Эйдан частенько видел такие волны из капитанской рубки «Совершенства», – и они, порой, представлялись ему надгробиями, которые океан воздвигает над сгинувшими судами. Каждый раз предшествуя такой волне, – воздвигнутый безымянный курган, – океан разевал пасть у его подножия, давая кораблю опуститься в пучину, а затем смыкался с небом, проглатывая обречённое судно. Каждый раз Эйдан вскрикивал и просыпался с чувством, что его проглотила чья-то пасть, в которой паук сплёл паутину. Полярник хватался за карабин и наставлял оружие на дверь, сидел привалившись к тёплой стене, слушал гул огня в железной утробе печи пока не проваливался в сон. Воспоминания или сон? Окрики по ночам, топкие болотистые размышления в темноте, путанные разговоры с самим собой наяву; воспоминания всё больше и больше походили на конфабуляции – они с пугающей частотой стали посещать одинокого человека на станции. Эйдан почти перестал спать, всё чаще впадая в короткие обмороки.
Более не в силах бороться с коварной бессонницей, противостоять продолжительной гипотимии, с приближением очередной ночи, Эйдан вернулся в дом громыхая цепями, волоча за собой с дюжину капканов. Заблокировав ловушками входы в своё убежище, рассовав по тёмным углам и коридорам зубастые механизмы, полярник впервые за несколько дней проспал до самого обеда без видений. Больше не было обгоревших тел, застывших за окнами станции чёрными уродливыми столбами, которые только и ждали, пока «этот сумасшедший» выйдет за порог… «Да-да – он рано или поздно выйдет! Обязательно выйдет! Он не сможет долго находиться в одной комнате с… лицом Ломака». (Вернее, только с его левой уцелевшей частью, лежащей на столе подобно сброшенной маске). Последний образ особенно пугал полярника и частенько именно он заставлял просыпаться: половина лица, пристальный взгляд единственного глаза, часть носа и перекошенный рот, который что-то кричит, кричит, кричит…
Удивительно, но чем ближе становился намеченный день отъезда, тем неохотнее полярник думал о предстоящей сборке нового «Купера». Он всячески выдумывал для себя отсрочку, хватался за любой предлог, лишь бы не касаться этой темы. В глубине души он знал причину такого бездействия – тот «Купер» погиб! – и вместе с ним погибло всё его ФБРовское недоверие, всё его подозрение относительно существования мертвецов, а так же относительно сумасшествия Эйдана. Теперь, Эйдан Ридз знал точно – он не сумасшедший, произошло нечто намного ужасней – мёртвые ожили! Своей жертвой, прежний «Купер» расписался в этом знании, поставил в спорах точку. Новый же, не заслуживает тех откровений и эмоций, которые связывали «друзей» когда-то. Посматривая же на манекен шерифа, – так и оставшегося сидеть за столом ещё до отъезда, – Эйдан мог бы поклясться, что его намалёванные глаза смотрят с укором, преследуют человека, куда бы он не двинулся. С «Трумэном» диалога не получалось – Эйдан пробовал. Быть может из-за того, что шериф его призирал, а быть может из-за того, что из поездки вернулся совсем другой человек, да ещё и один! Была, правда, ещё одна причина… однако полярник не хотел признаваться в ней даже самому себе: все его диалоги в голове, теперь адресовались человеку, которого Эйдан никогда не видел, но слышал, пускай хоть и несколько секунд… За то мгновение, которое длился сеанс связи, тревожный женский голос обрёл манящий образ живого человека, который находился далее чем за триста миль. Такого же живого, как и сам Эйдан! Думала ли она о нём после того, как услышала его голос? Услышала ли она его? В отпущенном на свободу воображении, полярник рисовал себе встречу на норвежской стороне, представлял себе удивление и радость в глазах незнакомки. Непроизвольно Эйдан начинал краснеть и чувствовал возбуждение. Он продолжал думать об этом голосе, о том, что им обладает молодая женщина с тёплыми мягкими руками и трепещущими ресницами, горячим дыханием, слабо пахнущим губной помадой… Одиночество сводило с ума.
По утрам, Эйдан подолгу оставался в ложе из нескольких подушек и одеял, сваленных у печи, слушал, как за окном ветер тихонько напевает грустную песню. Парень невольно размышлял о том, что сказал Реймонд Дадс перед смертью, представлял – какого это остаться раненным без помощи, да ещё и в окружении мертвецов. Память несла воображение по мрачным волнам прощальных слов пилота; в мыслях возникали образы погрузки заражённых моряков на борт самолёта, затем следовала сцена разыгравшейся трагедии в небе, стрельба, падение… Каждое утро Эйдан открывал глаза, и при свете тусклой лампы (по возвращению, он не мог себя заставить спать в темноте), разглядывал сквозь узкие щели печи танцующий огонь, задавал себе множество вопросов и пытался на них ответить.
– Это эпидемия? – спрашивал он себя вслух.
– Возможно… – отвечал Эйдан задумчиво, мысленно формируя уже следующий вопрос. Тон его голоса неуловимо менялся, и со страны могло показаться, что вслух рассуждали два человека.
– Неудачный эксперимент, как считал Дадс?
– Судя по тому, что он рассказал о своём последнем рейсе, «Тохинор» перевозил инфицированных, а это свидетельствует, что правительство в курсе происходящего.
– Да, но откуда тогда мёртвый моряк с пропавшего судна «Креспаль Меддинна»? – вновь этот яркий луч прожектора в памяти и неподвижная фигура мертвеца в нём.
– Вполне вероятно, что два судна между собой связаны, несмотря на разницу во времени.
– Район оцеплен и находится под карантином?
– Скорее, в район невозможно попасть.
– Поэтому помощи нет? – в голосе звучит надежда, хотя и фальшивая.
– Пожалуй…
– Или все мертвы по ту сторону периметра и некому спасать?
– Я бы не хотел так думать.
– Или они считают, что некого спасать внутри периметра?
– Они бы не бросили здесь людей! – снова фальшь… Простительно, ведь никто другой её не услышит.
– Эвакуация с норвежской станции?
– Да, я думаю они нашли выход!
День клонился к вечеру, быстро кутаясь в тёмную мантию, расшитую серебром звёзд. Эйдан как раз закончил сборы оставшихся на станции консервов и сухарей, отнеся тощую сумку в стоявший на площадке вездеход. Вернувшись в дом, он запер дверь на тяжёлый засов и стал неторопливо раздеваться. Блуждавший по стенам комнаты взгляд упал на ожидавшие у двери карабины (все три), смотанные полиэтиленом пачки с патронами, несколько наиболее длинных ножей… «Забрать всё!» – дало установку чувство жадности пару дней назад.
…И Эйдан забирал «всё»! Он чувствовал себя одиноким космонавтом, покидавшим погибающую космическую станцию. Топливо, кислородные баллоны, скафандр – всё стащить на спускаемый модуль, задраить люки, пристегнуть ремни и отправиться в путь! Без единого шанса вернуться обратно!
Полярник прошёл за стол и устало навалился локтями, грубо сдвинув грязные тарелки. Долгое время сидел, сцепив руки в замок, слушал звуки капели в оттаивавшей понемногу генераторной. Взгляд запрыгал по убористым строкам объёмной записки, в которой он весьма сумбурно описывал произошедшее с ним за последнее время, а также делился планами относительно перехода через Арктику – на случай, если помощь, всё же, придёт. Рядом со строками теснилась подробная карта с планом маршрута и описанием контрольных точек – спасибо найденному в кабине самолёта навигатору, – ныне он лежал у двери в обнимку с аккумулятором в ожидании своего часа. Эйдан снова и снова вгрызался взглядом в строки, озвучивал губами написанное и никак не мог отделаться от мысли, что читает собственный некролог с дурацким рисунком вместо фотографии… Минувшей ночью, в тёмной комнате Корхарта, сидя на полу напротив стены с загадочным рисунком над кроватью, молодой полярник пытался проникнуть в чужую тайну, к которой оказался причастен. Эйдан нажимал кнопку фонаря – и тот ярким лучом охватывал потускневшее изображение, которое и без того было знакомо ему наизусть. Эйдан бродил взглядом в незатейливом лабиринте из кругов, однако выпутаться из него получалось только тогда, когда гас свет; затем новая вспышка озаряла стену и изображение поглощало человека, затягивая в свою тайну. Мысли ввинчивались в непостижимый предсмертный акт, оставляемый умирающими людьми у последней черты – после увиденного в кабине самолёта, Эйдан не сомневался в правильности собственных рассуждений. «Перед смертью, те кому суждено очнуться рисуют эти жуткие круги!»
Эйдан нехотя закурил, в надежде избавиться от ноющей, как зубная боль, мысли: «Послезавтра в утро… уходить буду послезавтра ранним утром». Парень случайно заприметил в соседствующем зеркале собственное лицо – обнажённое, разбитое и чужое. Да, именно чужое. Несмотря на все старания избавиться от облика обгоревшего старика, «новое» лицо родным так и не стало.
Чуть позже, завернувшись в одеяло и уткнувшись лицом в подушку, пахнувшую потом и дымом, он никак не мог уснуть: рассудок оказался не на шутку пленён думами об отъезде. Мозг зациклился на смазанном образе, в котором Эйдан заколачивает входную дверь, как покидает станцию, которая стала ему домом… Домом. Домом?.. Да, домом! Домом, из окон которого вдалеке виден старый раскидистый клён у амбара мистера Камдэрта, на пересечении Мэри Лейн и Хэйн-стрит. Когда-то в дерево ударила молния и расколола ствол почти надвое, оставив на теле гиганта жуткий чёрный шрам, который так толком и не затянулся. Окрестные жители называли клён «Тони-ярд», в честь Энтони Феррисса – местного почтальона, погибшего в тот же день от удара молнии всего в паре кварталов. Своё прозвище «Ярд», Энтони заработал ещё подростком из-за отвратительного запаха гнилых зубов, которые никогда не встречались с инструментами дантиста. Энтони буквально вырастил в себе панический страх получить ранение в кресле стоматолога… Да-да, именно ранение, и именно смертельное! Дело в том, что как-то раз Энтони услышал байку о том, что оторвавшееся сверло бормашины некоему пациенту пробило нёбо и попало в мозг, вызвав кровотечение и скорейшую смерть… Бред? Только не для Тони, обходившего с тех пор кабинеты стоматологов стороной! Ярд – именно такое минимальное расстояние требовалось собеседнику, чтобы иметь возможность поддерживать с Ферриссом разговор, хотя многие и вовсе предпочитали делать это через забор или закрытую дверь. Трагедия с ударом молнии случилась в начале июля… года, а уже спустя неделю, обожжённый клён обрёл имя. Тони частенько останавливался под деревом и наводил порядок в своей казённой сумке почтальона, а бывало, даже, оставлял велосипед и обходил ближайшие дома пешком. И тем удивительнее (и трагичнее) выглядела история с ударами молний практически в одно и то же время, да ещё и неподалёку друг от друга. На похоронах Энтони Феррисса, мистер Экклройд – пастор местной баптисткой церкви, – сказал, что теперь Господь позаботится о светлой душе Тони, а пятилетний Мэтт О‘Келли взял да и ляпнул, что неплохо бы Господу забрать на небеса и мистера Бенедетто (стоматолога), чтобы тот «починил» рот дяде почтальону… Летом, особенно по вечерам, когда закатное солнце путалось в двухголовой кроне покалеченного клёна, Мэри Лейн принаряжалась золотом и багрянцем, кокетливо маскируя трещины и ухабы в асфальте. Именно в такой вечер Эйдан, будучи совсем мальчишкой нёсся по улице на велосипеде, с которого и упал, – да так неудачно, что слетел с дороги и угодил спиной на обнажённые корни Тони-ярда… Время остановилось. Нет, оно застряло где-то между лопаток и лёгкими мальчишки; окрасилось в нестерпимо-белый, застилавший сознание цвет, который следовал за взглядом, куда бы юный лихач не таращил глаза. Совсем как снежная пустошь здесь – в Арктике ясным высоким днём. Такое же отсутствие возможности свободно смотреть, такое же отсутствие свободно дышать… «А может её и нет? Нет Арктики с её снегами и резью в глазах! Кто сказал, что это реальность? Кто сказал, что именно эта реальность – моя реальность? А что, если я всё ещё лежу на корнях клёна и не могу открыть глаз… Да, чёрт возьми, меня бы устроил этот вариант!.. Я всё ещё способен сделать свой выбор и пожелать другой путь подальше от этих снегов! Стоит открыть глаза, и вместо стен собственной тюряги я увижу сказочный газон миссис Хортс и её кукольный домик; увижу приоткрытый гараж мистера Баттарда и его самого с насосом от надувной лодки в руках; братьев Клэпп, сидящих на крыше сарая с пивом в руках в тени развивающегося флага… Нужно просто захотеть не открывать глаза среди этих чёртовых снегов! Зажмурится – и открыть глаза в другом месте. Но как мне зажмуриться, когда глаза, итак, закрыты? Их нужно открыть, немедленно открыть!»
Уставившись в полумрак низкого потолка, Эйдан стал дико вращать глазами. Обманутый дрёмой мозг раскидал по качавшимся стенам белые пятна однообразных домов Мэри Лейн, с их уютными придомовыми цветниками и садиками; исказил трескучий звук горящих дров звуками радио (что-то из детства, но что именно мозг воссоздать не мог, поэтому нагло заменил пространным «что-то из детства»), ленивым гудком товарняка и далёким детским смехом. И тут неожиданно память вытолкнула из своих недр мотив популярной, в то время песни, звучавшей из каждого радиоприёмника; пряный аромат автомобильного освежителя воздуха смешанного с запахом кожаного сидения отцовской машины. Ощущение движения автомобиля и слабую негу неглубокого сна… «Куда мы едем? Ах, да, отец по субботам возит меня в бассейн, а значит ещё нет и восьми! Как же хочется спать!» – «Эйдан, – мягко и с такой любовью зовёт отец. Он прикасается к руке задремавшего в машине сына и мнёт сжатый кулачок. – Эйдан, просыпайся».
Эйдан резко сел на постели, вскрикнув от услышанного во сне голоса отца. Как только осознание реальности заполнило голову, парень сокрушённо застонал и снова упал на подушку. Какое-то время он лежал с открытыми глазами, смотрел бессмысленным взглядом в створ двери, слушал крадущуюся снаружи вьюгу. Ветер издевается? «Нет, правда? Он думает, что я не узнаю эту мелодию? Её все знают, и я сейчас вспомню…» Эйдан встряхнул память и неожиданно заметил невдалеке знакомую фигуру отца. Он стоял в тени Тони-ярда и, казалось, ожидал кого-то. Эйдан помахал отцу рукой, и ринулся было навстречу, но вместо скорого бега ноги предательски налились безволием. «Я сейчас, я сейчас, – бормочет он растерянно, махая отцу рукой. – Подожди меня, папа, я сейчас!» Совсем уж неожиданно обнажённые корни дерева рождают зыбкую детскую фигуру и очертания велосипеда подле ребёнка… Райан Ридз кладёт руку на плечо Лжеэйдана и разворачивается, чтобы уйти с фантомом. «Папа, постой! – кричит Эйдан в отчаянии, кричит настоящий Эйдан, взрослый Эйдан. – Это не я! Я здесь, папа! Рядом с тобой кто-то другой!» – «Я знаю», – доносится из далека печальный голос отца, от которого полярник вновь возвращается в реальность. Последние слова отца приобретают наяву иной смысл нежели могло показаться во сне. Эйдан догадывается, что отец и впрямь знает о том, что под деревом рядом с ним стоит совсем не его сын… Почему? «Да потому что они оба мертвы!» Кто это сказал, кто?!
Эйдан сонно замотал головой, силясь получить ответ от сдавивших сознание стен, но в итоге сунул голову под подушку. «Не нужно туда лезть!» – наказывает он сам себе, скользя по струнам других реальностей. Ему мерещится не то дверца в сад, не то калитка, которую не стоит открывать… В том саду живёт «Он». Кто – «Он»?.. «Пусть всё остаётся так как есть!» – Эйдан чуть ли не насильно заставляет себя не копаться в собственном детстве, и заглянуть в недавнее прошлое. Снова играет музыка, но уже громко и совсем другая. Носа касается тонкий аромат духов, добротного пряного табака и разомлевших тел… в ушах рассыпается гвалт голосов, призывный звон бокалов и хмельные окрики. Жарко… Голова кружится от выпитого, и ожидания тусовки. «Откуда ты знаешь Майка? – звучит в ушах женский голос, но Эйдан не спешит поворачиваться. – К нему не так-то легко попасть без приглашения!» Эйдан рассеянно смотрит через плечо и видит обворожительную улыбку незнакомки, огромные тёмные глаза, в которых тонет шумный вечер. Всё его лицо обдаёт теплом, кажется оно волной исходит от девушки и ложится на щёки, накрывает лоб пряным ароматом её духов, целует в губы. «Я не знаю о ком ты говоришь! – бросает в ответ Эйдан, экстренно выдумывая шутку. – Я здесь под прикрытием! Только никому не говори!» Девушка принуждённо улыбается и Эйдан чувствует себя идиотом. Он понимает, что она вот-вот уйдёт. «Я думала, ты не из тусовки, – говорит незнакомка разочарованным голосом. – Думала, ты новенький». – «Так я и есть новенький! – торопится он и протягивает руку. – Я не из тусовки, я сам по себе… Я, Эйдан Ридз». Девушка задерживает пальцы в его ладони и мимолётно улыбается – она восхитительна! «„Морячок“? – спрашивает она кокетливо. – Майк как-то говорил, что у него появился знакомый „морячок“. Так это ты?» – «Если Майк ничего от меня не скрывает и у него на стороне нет никаких других друзей-морячков, то наверняка – это я». Есть! Эйдан видит заинтересованность в глазах незнакомки! Майк, ах, Майк! Ты ещё и рекламируешь меня за моей спиной? «И где же ты плаваешь, моряк?» – улыбается красавица и осторожно высвобождает пальцы. «Моряки ходят в плавание, – объясняет самодовольно Эйдан. – Ходят по морю… А плавает мусор, знаешь-ли». Девушка согласно кивает головой: «Ух, какой ранимый! И где же ты в последнее время ходил, морячок?» – «В основном в Европу через Атлантику – айсберги, льды, огни Святого Эльма – романтика! Шотландия, Исландия, Норвегия… Много, где был! Я, лоцман на корабле». Незнакомка склоняет голову набок и мечтательно хлопает ресницами: «Никогда не была в Европе. Была в Бразилии и Никарагуа и, раз уж ты начал хвастаться снегами, то я две недели провела в Аспене». Теперь она уже протягивает руку: «Паула», – с улыбкой говорит красавица, а Эйдан вслух и со стоном повторяет её имя сквозь сон… Не лучшая компания на ночь, но полярник готов окунуться в прошлое даже с этой сукой, лишь бы не оставаться наедине с той чёртовой калиткой в сад!
Проснулся Эйдан резко. Явь встретила неуютной пронзительной прохладой – оттого, полярник кутался в ворохе одеял укрывшись по самый нос, похоронив лысую голову в складках подушки. Поймав в фокус сонных глаз тусклую лампочку, Эйдан лежал неподвижно, пытаясь идентифицировать тихий неясный звук, который прокрался в жилое помещение. На фоне потрескивания дерева в печи, неопознанный звук напоминал работу кого-то механизма: звук бегущих шестерёнок, работавших с полминуты, затем небольшая пауза и снова постукивающие дробный звуки… Разбуженный Эйдан, отметил, что отчётливо слышит капель из комнаты генераторной и, возможно, механический звук связан именно с этим. Недовольный тем, что не может вспомнить запирал ли он дверь, отворявшую техническое крыло, парень перевёл сонный взгляд в коридор, и стал всматриваться в темноту за пределами ореола тусклого света.
Спустя минуту, Эйдан знал, что в проходе кто-то стоит. Не в силах сделать и вдоха, полярник в ужасе лежал у печи, погребённый под ворохом вещей и подушек. Сквозь небольшую складку одеяла были видны лишь его глаза, остекленевшие от немого ступора. Словно при раковой опухоли, по сознанию отравленными метастазами расползлась мысль: звуки капающей воды столь явственны и близки оттого, что их принёс с собой тот, чей силуэт оказался окутан тьмой. Вода капала именно с незнакомца, подстёгивая и без того душивший Эйдана ужас.
Не шевелясь и не дыша, затаившийся Эйдан увидел, как под чахлый свет лампы шагнул Корхарт. Парень не сразу узнал в безбородом высохшем лице черты своего коллеги, а когда узнал, сердце едва не разорвалось от страха! Эйдан до последнего надеялся, что Рон (живой или мёртвый) ушёл в снега и он его никогда не встретит… Острый синий подбородок мертвеца ходил ходуном, а оскаленные чёрные зубы отбивали тот самый звук, который полярник принял за работу шестерёнок. Часть его головы, а также плеча и руки всё ещё сковывал лёд, с которого капала вода. От всей зловещей фигуры обёрнутой и саваном, и льдом, распространялся едва заметный пар.
Чуть дыша, Эйдан скосил глаза в сторону от мертвеца и нашёл взглядом приготовленный и такой недосягаемый арсенал. Мысленно проклиная себя за неосмотрительность, он перевёл взгляд вправо – где-то здесь под рукой должен быть топор, которым Эйдан рубил доски накануне. Мертвец сделал пару крадущихся шагов и вытянул шею, осматривая помещение блёклыми глазами. С его тощего предплечья оборвался крупный кусок льда и с грохотом упал на пол, оголив намотанную вокруг руки и плеча проволоку. На другом её конце болталась человеческая кисть, всё ещё заключённая в призму льда, внутри которой тускло светился металл обручального кольца.
«Оттаял!» – ахнул Эйдан. Картина произошедшего молниеносно сформировалась в его сознании, явив образ напавшего на Ломака мертвеца, запутавшегося в проволоке и вмёрзшего в лёд неподалёку от своей жертвы. Если бы можно было себя мысленно избить до полусмерти, Эйдан сделал бы это незамедлительно – не обследовать техническое помещение целиком было так безответственно и неосмотрительно с его стороны! И ведь всё это время Корхарт ждал! Оттаивал и ждал!
Затянутые белёсой поволокой глаза остановились на груде вещей, в которой прятался полярник, и стали пристально изучать завал. Эйдану показалось, что мертвец вот-вот услышит бешеный галоп напуганного человеческого сердца, что оледенелые глаза встретятся взглядом с глазами живого человека… Шаг вперёд – на промёрзшей и твёрдой, как камень, лодыжке сомкнул стальную челюсть капкан! Лязг сработавшей пружины подействовал на полярника, как удар хлыста – он мгновенно оказался на ногах и схватил топор. Надеясь, что остался не замеченным, Эйдан отпрянул к стене, прячась за печь.
Громыхая тяжёлым капканом, мертвец врезался в Молли с такой силой, что сорвал ножки с места и опрокинул печь набок. Из распахнутого сопла полетели раскалённые угли, сноп искр и полыхавшие деревяшки; в лицо Эйдану ударил едкий дым нарушенного дымохода, а сам он едва увернулся от углей и пламени, отскочив назад. Промёрзшее тело мертвеца шипело и паровало, пока тот неуклюже сползал с раскалённой покатой печи. Казалось, он прилип к железу, словно бекон к сковороде, сверлил полярника мёртвым жадным взглядом. Эйдан же будто прибывал под гипнозом – оказался не в силах оторвать глаз от поднимавшегося Корхарта. Он не видел ни вспыхнувшей горы вещей под ногами, ни сизую тучу дыма под потолком; не чувствовал ни топора в руке, ни своего тела. Глаза застилал ледяной пот и страх, выбивший из лёгких весь воздух.
