скачать книгу бесплатно
«…И делал это по-своему. Да, это был мо-о-ой пу-у-у-уть», – едва дождавшись финальных слов песни, ветер с силой захлопнул дверь в помещение. Ему не хватило смелости вновь заглянуть во влажную липкую темноту, ставшую для Ивлина Ломака смертельной западнёй.
***
Пожалуй, самым страшным оказались даже не очертания безжизненной станции, с тёмными провалами окон-глазниц, – и не распахнутая настежь дверь, уже порядком обросшая снегом – самым страшным оказалась тишина, с которой станция встретила Эйдана. Безмолвие и заброшенность, лишь жалобный стон призрачного ветрогенератора всё ещё выполнявшего свою обязанность, но уже явно проигравшего беспощадному холоду. Зацепив ещё поутру слабый радиосигнал, Эйдан поначалу подумал, что злая судьба издевается над ним и дразнит, давая мнимую надежду на спасение, однако вычислив источник, он понял, что судьба предлагает честную сделку. На остатках топлива (как говорил отец – «на выжимках») Эйдану практически удалось дотянуть до источника сигнала, а точнее, как показали расчёты, машина заглохла где-то совсем рядом. Этого оказалось достаточно, чтобы сквозь линзы бинокля он мог различить в вечернем небе очертания «Высоты двести шесть».
Покинув «загнанный» вездеход, предварительно съев все запасы еды, – пригоршню крекеров и оставшийся кусочек чудом найденой в снегу куропатки, – Эйдан встал на лыжи и двинулся к возвышенности. Несмотря на слабость, двигаться становилось всё легче и легче, а когда ледяная гора и вовсе нависла над человеком, указывая своим вытянутым основанием в сторону базы, – окрылённый близким спасением, Ридз понёсся по заснеженному полотну, по которому совсем недавно Ломак двигался навстречу своей смерти.
Чуть более часа понадобилось Эйдану, чтобы полному надежд, да ещё и налегке, добраться до полярной станции, и менее нескольких секунд, чтобы понять всю чудовищность открывшейся перед ним картины.
– Что же это такое… как это понимать? – тараторил он, съезжая на лыжах с пригорка. Цепкий тревожный взгляд шнырял между тёмных окон корпуса станции, осматривал похороненные в снегу сваи и искал хоть малейшие признаки жизни на безжизненной «планете» Коргпоинт.
Встав напротив распахнутых дверей и даже не успев отдышаться, молодой полярник с отчаянием позвал Ломака. С грохочущим сердцем и горящими лёгкими, Ридз взял карабин на изготовку. Предчувствуя самое страшное, Эйдан сошёл с лыж и переведя оружие в режим стрельбы очередями, вошёл в помещение жилого модуля.
Внутри хозяйничал ветер, рассовывая по углам снежные намёты. В столовой царил мрак, однако Эйдан сумел разглядеть на столе разорванные морозом чашки, а в углу присыпанную снегом печь. Где-то внутри комплекса слабо хлопала дверь, растревоженная заплутавшим сквозняком, скрипела на промёрзших петлях – хотела напугать и без того потрясённого человека. Отворив осторожно шкаф, Эйдан нащупал фонарик. Луч света оказался слабым и сонным, таким же продрогшим, как и всё вокруг.
Комната Корхарта оказалась пустой, она встретила молодого полярника неуловимым запахом горя и необъяснимым роем птичьих перьев из-под ног. Ещё был нелепый рисунок ржавого цвета над кроватью, который на минуту приковал взгляд Эйдана. Нечёткие лини на покрытой инеем стене несли в себе угрозу и предостережение. Следуя взглядом за линиями, а также, беря в расчёт соседство с кроватью Корхарта, Эйдан ни на минуту не усомнился в авторстве жутковатого послания. Дверь в комнату начальника станции поддалась с трудом: примёрзшие петли крепко охраняли тайну последних дней станции. Заметив на кровати Ломака ворох оставленной верхней одежды, сердце Эйдана оборвалось – с начальником случилась беда! «Он сбежал, он меня бросил, их сняли со станции? – ощущение катастрофы и грядущего одиночества сметало мусорные мысли в один совок не давая сосредоточиться и взять себя в руки. – Он подумал, что я погиб? За ним пришли? Куда он делся?» Попытка проникнуть в помещение генераторной через соединительный коридор ни к чему не привела, и Эйдан поспешил на улицу. Огибая строения, он заметил открытую настежь дверь сарая, но не придал этому значения, поглощённый тяжёлыми тревожными думами.
Одного взгляда на умолкшие двигатели генераторов было достаточно, чтобы понять – произошла непоправимая катастрофа! Замёрзшие фонтаны эмульсии, застывшее кристаллизованное масло, разорванные радиаторы и ледяной каток в пару футов толщиной на полу. Не в силах сдержать поток брани, Эйдан стал обходить помещение инспектируя лучом фонаря порванные трубы с замёрзшим маслом, обросшие инеем бесполезные батареи… Осторожно переступая по зеркальному скользкому полу, полярник с отчаянием фиксировал факты, приведшие к непоправимой трагедии, и никак не мог отыскать причину произошедшей катастрофы. Случайно подо льдом, в зыбком луче света, он заметил вмёрзший в толщу фонарик и ледоруб, а рядом нечто напоминавшее перекрученный шарф, вытянутый в одном направлении. Парень по инерции шагнул в сторону своей находки, отслеживая лучом фонаря, – и внезапно увидел страшное изуродованное лицо, застывшее в прозрачном льду!
Эйдан вскрикнул и резко отшатнулся, упав на скользком полу. С минуту он сидел, вжавшись в стену, выставив в дрожавшей руке фонарик – слабый луч света плясал на искрившемся льду. Тяжело уняв сбитое дыхание, Эйдан поднялся и, едва преодолевая истерику, шагнул к страшной находке. Несомненно, он нашёл мёртвого Ломака. Вмёрзшее в лёд тело оказалось сильно изувечено, особенно лицо, от мягких тканей которого, ничего не осталось. Эйдан зажмурился и принялся стучать ладонью по лбу, пытаясь вытрусить из головы жуткие пустые глазницы, оскал обглоданной безносой маски подо льдом. «Не смотри! Больше не смотри ему в лицо!» Потупив взгляд, он увидел задранный к шее свитер погибшего, оголённый и разорванный живот из чрева которого вилась требуха, которую Эйдан принял за шарф…
Выскочив на улицу, он согнулся в спазме боли и рвоты, но отощавший, за время скитаний и недоедания, желудок, не хотел расставаться с едой. Ридз стоял на коленях, и согнувшись, отплёвывал горькую слюну да утирал слёзы; волком выл на высокие звёзды, в бессилии запрокинув голову. Отчаяние, захватившее все мысли полярника, припёрло к стенке и, взяв за горло, спрашивало голосом Ломака: «Что же ты будешь теперь делать, салага?»
Воздвигнутая, незадолго до гибели, начальником станции печь шумно и жадно ревела, пожирая в своей раскалённой утробе доски, некогда являвшиеся частью дивана. Мысль о том, чтобы спать на месте, где раненый Корхарт истекал кровью, казалась Эйдану отвратительной и пугающей. «Дышать тяжело, мне дышать тяжело!», – звучал испуганный голос Рона в ушах, пока молодой полярник с остервенением срезал обивку и брезгливо косился на тёмные бурые пятна. После, Ридз долго сидел у нагретого железного бока Грудастой Молли, смотрел в блики пламени на дощатом полу и пил чай. Время от времени, он подымал глаза и осматривал запертую изнутри входную дверь. Отчаяние уже не хватало за горло и не пыталось говорить голосом мёртвого начальника, но в каждом тёмном углу помещения, – куда бы Эйдан не повернул голову, – он видел облик Ломака, с тоской смотревшего из темноты. С вопросом на живом (слава богу!) лице: «Знаешь, как это случилось?», уже мёртвый начальник станции растворялся во мраке, будто тонул в чёрной воде. Эйдан угрюмо кивал в знак согласия и запивал кивок чаем. Воображение рисовало жуткую развязку в техническом помещении и каждый раз добавляло всё новые и новые детали (детали, сука!) среди которых одна, всё же, оставалась неизменной – мертвец, нападающий на человека! Необъяснимое и, тем не менее, жгучее чувство вины давило где-то внутри, мешало дышать и обдумывать дальнейшие планы. «А ведь ты догадывался… догадывался, – шептал внутренний голос осуждающе. – Ты никогда не мог отстоять свою точку зрения! Ты же чувствовал, что с Корхартом что-то не так, что он не просто умирает, а увядает, сражённый тем, чем его заразила псина! Старина Ломак был слеп, – он слишком дорожил своим другом, чтобы увидеть очевидное, – но ты, ты-то не слепой!»
Эйдан придвинул к себе карабин и погладил холодную воронёную сталь.
– Выходит, что слепой, – произнёс он тихо, мрачно вспоминая, как ещё вчера обследовал все закоулки станции в поисках тела Корхарта, но так его и не нашёл.
Проснулся Эйдан от холода. Парень тяжело отходил ото сна, мотал головой и бессмысленным взглядом осматривал сумрачное помещение, таращился в подостывшую печь у которой и уснул пару часов назад. Медленно восстанавливая в голове цепочку событий, полярник сидел на скамье с опущенной головой, наматывая на грязный палец длинный клок бороды. По иронии судьбы, чем длиннее отрастали волосы на лице молодого полярника, тем чаще и гуще они приобретали рыжеватый оттенок… С силой дёрнув за бороду, Эйдан угрюмо рассматривал зажатые между пальцев рыжеватые волоски, от вида которых парню стало не по себе.
– Салага… – протянул он, имитируя голос погибшего начальника, и едва не заплакал.
«А что, если ты и есть Ивлин Ломак, застрявший на полярной станции? Ты просто сошёл с ума и выдумал Эйдана Ридза, которого никогда не существовало? Ты его выдумал, чтобы убедить себя в том, что не сошёл с ума! Что не ты убил Рона Корхарта и не закопал его где-нибудь в снегу, а теперь твой мозг отказывается принимать реальность!»
Эйдан схватил со стола уцелевший термос и с тревогой вгляделся в искажённое зеркальное отражение; нервно запустил пятерню в волосы, ощупал лицо.
– Я, Эйдан! – произнёс он уверенно. – Эйдан Ридз!
Подбросив в топку побольше дров и кое-как позавтракав, – не делить провиант с товарищами оказалось ещё страшнее, чем необходимость его делить, – полярник засобирался в путь. Облачившись в двойной комплект белья, скрипя сердцем сунув за пазуху фляжку с бурбоном Ломака, Эйдан вышел в утреннюю вьюгу.
Обжигающий холод отрезвлял, щипал щёки и заставлял действовать. Возвращаться в замёрзшую генераторную с телом начальника подо льдом вовсе не хотелось, но Ридз взял себя в руки и, встав на лыжи, подкатил к двери. Стараясь не смотреть в сторону дальней стены, Эйдан в спешке отыскал в полумраке небольшую канистру топлива и выволок прочь на мороз. Ещё две канистры побольше полярник с трудом разместил на санях, накрепко привязав. Сложив из верёвок импровизированные ремни, Эйдан встал на лыжи и, сжав зубы, закинул меньшую канистру за спину; нагруженные тяжёлые сани нехотя двинулись за своим хозяином, утопая в кристальном снегу.
Запоздалые, едва заметные звёзды, мерцали и перемигивались, провожая человека насмешливыми взглядами, однако Эйдан этого не видел, склонённый весом своей ноши. С ностальгией и грустью он вспоминал, как по прибытию на полярную станцию радовался своей сумасшедшей езде на снегоходе, с какой радостью выкручивал ручку газа и хватал ртом колючий воздух. Обхватив бёдрами широкое сидение и сжимая в руках тугие рукоятки быстрой машины, заснеженные и выбеленные мили вокруг не казались таким уж бескрайними, а Арктика такой уж опасной, как о ней все говорили… Вскоре, оба снегохода сломались один за другим, да так, что их не смог починить ни Ломак, ни Корхарт. «Докатался!» – ворчал последний, метая в Эйдана колючие взгляды. – «Ты ломаешь всё, к чему прикасается твоя задница, салага!» – удивлялся добродушно Ломак, но потом хлопал по плечу и тихо добавлял, что снегоходы капризничали ещё с прошлой зимовки. Поначалу Эйдан частенько задавал вопросы полярникам относительно прошлого станции, самого пребывания на Коргпоинт двух друзей, – и не всегда получал ответы. Особенно это касалось крайней экспедиции. Нехотя отвечая на невинные расспросы Ридза, мужчины переглядывались, тянули с ответами и уводили тему в сторону, как могли. Эйдан был заинтригован и даже пытался проникнуть в тайну столь странного поведения коллег, но потом случился «Большой молчок», – как назвал потерю связи Ломак, – и жизнь на станции круто изменилась…
Завидев брошенный вездеход ещё издали, Эйдан почувствовал облегчение и прибавил в темпе. Переход к машине дался тяжело, неожиданно тяжело, для молодого человека. Многочисленные долгие привалы, прикладывание к фляжке и мрачные мысли об одиноком и зыбком существовании, не способствовали скорому прибытию, на которое рассчитывал Эйдан. Время тянулось и тянулось, забирая у человека силы, – и довольно незаметно, если не сказать подло, – стало укрывать небосвод тёмным покрывалом с ярким узором из звёзд. В нелёгком походе короткий арктический день пролетел незаметно, стёртый из сознания мрачными мыслями и расстоянием. Эйдану казалось, что за спиной он тянет вовсе не топливо для вездехода, а неподъёмную ношу одиночества и осознания опасности, притаившейся где-то в бескрайних снегах в виде очертаний человеческой фигуры. Мозг всё ещё отказывался верить в произошедшее, однако врезавшийся в память облик оборванного мертвеца в свете прожекторов посреди ночи, будто давал пощёчину и требовал собраться. «Можешь, так же, сходить в компрессорную, – говорил полярник сам себе, – и заглянуть под лёд!»
С облегчением и стоном освободившись от тяжёлой ноши, Эйдан пару минут охая да гримасничая разминал окаменевшую спину, затем полез в кабину. Спустя полчаса, заведя машину и усевшись за руль вездехода, Ридз с минуту разглядывал в дали остроконечную макушку «Высоты двести шесть» на фоне угасающего горизонта. Карабкаясь взглядом на льдистую гору, парень размышлял о том, что, разместив на верхушке ледника радиомаяк, Ломак спас его от неминуемой смерти. «Глыба, – вспоминал он о начальнике, посылая вездеход вперёд по собственной лыжне. – Человеческая глыба – вот кем он был! Такой же несгибаемый и высоченный посреди Арктики, как и эта ледяная гора. Настоящий мужик, который всю жизнь провёл на войне с Севером – и на этой же войне и остался!»
Заключительная мысль далась особенно трудно – перед глазами возникло видение, в котором во мраке подо льдом застыло нечто, даже отдалённо не напоминавшее лицо начальника. Эйдан вспомнил фразу, которую Ломак любил приговаривать, попивая чай: «Запомни, салага: здесь убивает не холод, а страх перед ним. Страх убивает твой мозг, лишает возможности здраво мыслить и оставаться человеком, а холод лишь держит… Держит, чтобы ты отсюда никогда не ушёл!»
– Но тебя-то убил не холод… – произнёс вслух Эйдан, обращаясь к погибшему начальнику, высматривая в потяжелевшем тёмном небе яркие созвездия. И вдруг, неожиданно даже для самого себя, не щадя ни связок, ни натянутых нервов, заорал во всё горло, неистово сжимая руль: – Тебя убил не холод! Тебя убил не холод! Тебя убил страх! Страх принять очевидное! Принять! Принять! Принять всё это!.. Тебя убил страх, ты меня слышишь? Ломак, твою мать! Как ты мог? Я же салага, я не выживу здесь один, твою мать! Ты понимаешь, – не выживу! Неужели ты не видел в кого он превращается? Как ты мог так обмануться? Что я буду делать, что я теперь буду делать один?!
Истерика молодого полярника закончилась через несколько минут так же внезапно, как и началась. Эйдан истуканом сидел за рулём, слепо уставившись перед собой и, казалось, вездеход едет сам по себе никем не управляемый, подминая под траки свежий след лыжни. Не чувствуя ни боли в натруженной спине, ни горячих слёз, запутавшихся в бороде, Ридз медленно катил к полярной станции, на которой его никто не ждал.
– БОБ! Какой к чёрту БОБ? – вопрошал Эйдан, разведя руки в стороны, сидя за общим столом.
Его неряшливая косматая голова была полна хлебных крошек и обрывков салфеток, которые, даже, путались в отросшей и слегка порыжевшей бороде; серое помятое лицо пьяницы, грязный пятнистый свитер и сальные пальцы с чёрными ободами ногтей… Разнузданный вид полярника, стойкий запах немытого тела, а так же тяжёлый муар натопленной печи – всё, ровным счётом всё говорило о том, что Коргпоинт более необитаема, а горевший в углу очаг и слабое человеческое бормотание – ни что иное, как недоразумение.
Напротив Эйдана виднелось нарисованное на засаленной подушке мужское лицо, грубо выполненное обуглившейся деревяшкой, именно ему полярник адресовал своё удивление. Подушка держалась на собранном из брусков каркасе, упакованном в штаны и свитер, под которым имелся ворох тряпок. Вся эта гротескная (и пугающая) конструкция восседала за столом на стуле, имитируя человека. Рядом «сидело» похожее чучело, однако нарисованное лицо выглядело по-другому: кудрявые волосы походили на горстку червей, которую придавила ковбойская шляпа, – автору она удалась особенно плохо и смахивала на обгоревший дом с проваленной крышей. Однако для Эйдана всё это казалось не важным. Он прекрасно знал кто перед ним и в корне был не согласен с концепцией сериала, который он закончил смотреть на служебном компьютере Ломака. Получаемой энергии от израненного, но всё-таки работавшего ветрогенератора, с трудом хватало на запитку радиостанции, пары ламп освещения и компьютера, однако и этого было достаточно, чтобы Эйдан чувствовал себя не так скверно, как в первые дни страшного одиночества на станции. Случайно обнаруженный заряд, – казалось бы, в разряженных батареях, – вселил надежду в полярника, а загоревшаяся мягким ровным светом лампочка и вовсе показалась каким-то чудом! После нехитрых манипуляций с проводами и клеммами, а также после отключения всех фильтров, обхода всевозможных нагрузок и подключения аппаратуры напрямую к накопителю, Эйдану удалось добиться постоянной работы лампочек и единственной радиостанции. Отключая освещение днём и накапливая электроэнергию в батареях, уже вечером, он мог недолго пользоваться компьютером, на котором и был случайно обнаружен архив с видео. Время потекло быстрее, и вскоре перестало измеряться только светлой частью суток, а приобрело вид градуированной шкалы прибора заряда и цифровой панели, показывающей накопленный ампераж батарей.
– Давай, между нами, – продолжал Эйдан, понизив голос и наклонившись вперёд, – тебе не кажется, что вся эта история с БОБом притянута за уши и похожа на латание дыр в сценарии? Иными словами, агент Купер, у меня создаётся впечатление, что вас кто-то слил! Подтверждение? Серьёзно? Вы правда хотите это услышать? – парень оценивающе посмотрел на пару подушек перед собой, словно раздумывая – достойны ли они ответа, – и выдал: – Если ты не обладаешь «безупречной храбростью», какого хрена соваться в Чёрный Вигвам? Даже если этого не знать, то сам факт того, что ты в него вошёл говорит о том, что ты ею обладаешь, и тогда, ты не можешь быть пойман в ловушку Вигвама! И потом, всё время мы наблюдаем за высокоморальным агентом ФБР, за его борьбой, за его духовным ростом, а также блистательным интеллектом… и что в итоге? Имеем придурковатого и поверженного БОБом человека перед зеркалом с дебильной рожей, который спрашивает, где Энни?
Эйдан, с раздутой грудью и удивлённо приподнятыми бровями сверлил подушку пристальным взглядом, затем, не сводя глаз с нарисованного лица, прикурил.
– Вас, – он обвёл «собеседников» грязным пальцем, – отдали на заклание рейтингу, и виноваты в этом дерьмовые сценаристы! Маркетологи, аналитики и прочие пиявки, которым кроме денег ничего от вас не надо: либо с тебя можно доить и на тебя идёт зритель, либо с тобой надо побыстрее заканчивать, пока зритель ещё не ушёл. «Кто убил Лору Палмер?», – повысил он голос. – Следовало бы поставить другой вопрос: «Кто убил Дейла Купера»? А вам, мистер Труман, – Эйдан ткнул пальцем в подушку с нарисованными кудрями и «сгоревшим домом» сверху, – следовало бы это выяснить. И, да, Гарри, ты же шериф! Какого хера ты не понял, что Купера подменили? Возьми, к примеру, меня: я сразу догадался, что Корхарт заражён, но не смог этого доказать! Не смог, но ведь догадался, чёрт возьми! Или, вот, возьми другой пример: я сразу сопоставил, что псину убил выстрел в голову, поэтому и бил «морячку» прямо в глаз… Как только увидел того «босоногого» и понял, кто передо мной в темноте… Начал стрелять, когда…
Замолчав, Эйдан вновь через силу вернулся в памяти к той ночи, когда ему пришлось встретиться с мертвецом. По шее пробежал знакомый озноб, как только перед глазами возникла искалеченная тощая фигура посреди снегов. Эйдан неоднократно вспоминал леденящие детали встречи, нехотя разглядывал жуткий непостижимый образ на свету прожектора, и каждый раз подобные «вылазки» в «Ночь Креспаль» – полярник так обозначил страшное событие в своей жизни, – заканчивались вопросами без ответов, депрессией и оглушительной дозой спиртного. Мысль о том, что где-то, возможно даже неподалёку, бродит мертвец-Корхарт, пугала и заставляла парня от каждого шороха за стеной хвататься за оружие. Памятуя о жуткой встрече с «босоногим», Эйдан с дрожью вспоминал истерзанные тела белых медведей, до мельчайших подробностей помнил раны на высушенном морозом теле моряка. С кривой усмешкой, больше похожей на спазм, он думал о том, что мертвец ловил медведей «на живца». «Оксиморон, которым пошутил сам Господь», – Эйдан представлял агонию непобедимого животного, которое начинало метаться в смертельных объятиях, понимая, что угодило в нечто пострашнее капкана…
– Ваш вишнёвый пирог, мистер Купер, – Эйдан придвинул к разрисованной подушке упаковку с горсткой печенья, и поднялся.
Разместившись в кресле комнаты связи и водрузив на голову наушники, он долгое время слушал однообразный сигнал в эфире. За время, проведённое в одиночестве на Коргпоинт, Эйдан уже привык к этому жутковатому стону, затерянному на просторах безлюдных радиоволн. За последние дни, а именно когда скупая видеотека Ломака была отсмотрена, Эйдан озадачился раскрытием тайны происхождения помехи. Два дня назад он сделал открытие – сигнал, всё же, повторялся! Сравнив поступавшую информацию, и отобрав файл с определённой частотой, Эйдан отыскал такой же сигнал в архиве, который составлял ещё начальник станции. Такое неожиданное открытие позволило Эйдану сделать вывод, что сигнал, всё же, является посланием, а не помехой, как настаивал Корхарт. В поисках цикличности, два последних вечера он провёл в кресле связиста с наушниками на голове и бутылкой спиртного на столе. Под тихий заунывный сигнал, Эйдан придавался воспоминаниям, а когда водка обволакивала сознание и мысли, следом накатывала жалость к самому себе, и Ридз горько плакал, погружённый в собственное одиночество.
Полдень следующего дня выдался ясным и морозным. Высоченное пустое небо опиралось на горизонт всей тяжестью своего бездонного существования, сфокусировавшись на крохотном человечке посреди белой скатерти, словно гигантское увеличительное стекло. Смотрел ли кто-то через стекло на него, Эйдан не знал и даже не думал об этом, обходя на лыжах расставленные накануне силки. Чертыхаясь и матерясь, то и дело прилипая глазом к оптическому прицелу, он с надеждой покрывал милю за милей в поисках пленённых животных.
С самого утра, – а если быть точным, с того момента как ему пришлось побывать в помещении генераторной, – его не оставлял пугающий образ вмёрзшего в лёд Ломака. Нет, он вовсе не искал встречи с покойником у дальней стены, просто чёртова капель с утра в тёмном помещении напугала человека и заставила вспомнить безгубый оскал страшного слепого лица. «Дом постепенно прогревается, – размышлял Эйдан, разглядывая вдалеке едва заметный дымок, – и оттаивает. Тёплый воздух распространяется под потолком, ползёт по системе вентиляции и размораживает трубы. Масло экраны нагреваются медленнее, но и температуру держат лучше. Если так дело пойдёт и дальше, то Ломак оттает, и мне придётся его хоронить!»
Слово «хоронить» в голове звучало надтреснуто и фальшиво. Для того чтобы похоронить человека среди вечных льдов и снегов существовало не так уж и много способов, но внегласно, Эйдана устраивал только один… Перетянуть тело в сарай и оставить там – он не мог. Не представляя механизма «пробуждения» мертвецов, Эйдан до ужаса боялся встретиться лицом к лицу (нет у него лица, нет!) с очнувшимся начальником станции. Никакие уговоры самого себя о том, что убитые белые медведи оставались мёртвыми, не могли заставить Эйдана согласиться с вариантом оставить тело в сарае. Была ещё мысль заранее прострелить покойнику голову, но здравый смысл, который ждал спасения в лице экспедиции, запротестовал и резонно заметил, что потом слишком сложно будет объяснить такой характер ранения. Оставался один способ обезопасить себя, но и его Эйдан страшился, всячески уповая на то, что до этого не дойдёт. В памяти родилось воспоминание о том дне, когда два человека стояли на фоне высокого дымного пламени; ноздрей словно коснулся отвратительный запаха горелой плоти и шерсти, а под ногами полярник явственно увидел выскользнувшее из пламени бедро и хвост собаки.
Эйдан затряс головой, прогоняя образ и, нацепив солнечные очки, больше напоминавшие маску, двинулся в сторону полярной станции. Весь оставшийся путь его мучила неясная назойливая мысль, на которой Эйдан никак не мог сосредоточиться. Похожая на постоянно ускользавшую мелодию в голове, мысль билась о стенки сознания подобно накрытому банкой мотыльку. Какого-то чёрта перед глазами снова и снова маячил образ оборванного и выцветшего спасательного жилета в руках, с истлевшим названием судна. Эйдан ускорил темп, повинуясь нечёткому, но настойчивому ритму в голове: «Крес-паль», «Крес-паль», «Крес-паль»!
Едва не валясь с ног и задыхаясь от бешеного рывка, он взлетел на снежный пригорок, с которого открылся вид на занесённые сугробами строения базы. Впившись взглядом в усталый ветрогенератор, отплёвывая сухую слюну, Эйдан захрипел:
– «Креспаль Меддинна»! Я знаю, я уже видел!
Едва не сорвав входную дверь с петель, Эйдан вломился в помещение радиосвязи и не раздеваясь принялся копаться в стопках бумаг на столе. Тетради, листы с отчётами, журналы протоколов, блокноты – весь ворох полетел в стороны, палыми осенними листьями застилая пол. Обладая отменной зрительной памятью, полярник (в тот момент – моряк!), искал изображение корабля-призрака и в бумагах, и в собственной памяти.
– Ну, мне же не приснилось… – бормотал он, в отчаянии швыряя листы в стороны. – Рангоут… такой нелепый рангоут и куцая сигнальная мачта… заваленный ахтерпик!
Отчаявшись в поисках, Эйдан взял паузу и лихорадочными глазами обвёл помещение. Его вытянутое лицо и приоткрытый рот напоминали глуповатую морду молодого сеттера, которого первый раз взяли на тетерева. Громыхая тяжёлыми заснеженными ботинками по дощатому полу, «сеттер» пробежал в свою комнату и в впотьмах нырнул в прикроватную тумбу. Вернувшись в комнату связи и встав под тусклой лампой, парень принялся энергично перелистывать тетрадь с собственными зарисовками.
– Вот он! – воскликнул Эйдан, потрясая перед лицом разворотом тетради. – Вот он! Это китобой! Я видел его на фото… видел уже здесь!
На странице имелась беглая зарисовка однотрубного судна архаичной компоновки с двумя жирно намалёванными буквами «К» и «М». Полярник швырнул тетрадь в кресло и вонзил взгляд в длинную полку над столом. В сторону полетела стопка журналов «Playboy», следом на пол посыпались отчёты о сеансах связи и наблюдениями за погодой. Неожиданно, Эйдан увидел то, что искал: оклеенная старыми газетными вырезками картонка небольшого формата. Среди нескольких пожелтевших клочков с текстом, в нижнем левом углу он увидел фотографию судна у пристани. На корме судна значилось название корабля, а то, что Эйдан ране принял за мачту оказалось грузовой стрелой.
– «Креспаль Меддинна», китобойное судно, – начал читать он вслух, встав ближе к свету, – одна тысяча девятьсот… года постройки и командой из двадцати семи человек. Числится пропавшим у восточного берега Гренландии с шестнадцатого ноября… года. Все члены команды считаются погибшими.
Эйдан ещё раз перечитал скупую заметку и пробежал взглядом по оставшимся вырезкам. На листе картона имелось ещё несколько фотографий с короткими пояснениями к ним – все они касались пропавших когда-либо кораблей в акватории Гренландии. Потратив на поиски, хоть сколь значимой, информации ещё час, полярник, наконец, сдался, и стоял посреди комнаты рассматривая разочарованным взглядом оставленный после себя погром. «Этого слишком мало!» – размышлял он, жадно обшаривая глазами опустевшие полки и раскрытые шкафы.
Выйдя в столовую, Эйдан какое-то время ходил вдоль стола, обдумывая обнаруженную скудную информацию. Остановившись напротив восседающих за столом подушек, он с силой припечатал найденную картонку о столешницу.
– Джентльмены, это зацепка! – провозгласил он, указывая взглядом на газетную вырезку. – Судя по всему, этот «некролог» с пропавшими судами составлял кто-то из предыдущих обитателей нашего закрытого клуба, – Эйдан обвёл рукой помещение, и слегка поклонился сидевшим за столом «джентльменам», – и на какой чёрт ему это понадобилось, нам неизвестно! Однако, мы имеем ожившего мертвеца с пропавшего хрен знает когда судна – вот задачка-то, Куп, что скажешь? Это тебе не грязное бельишко блядоватой девицы перебирать – это настоящее дело! Тебе не кажется, что стоит сделать запись, что-то вроде: «Дайана, я в тупике! Я не знаю, что происходит, но мне до усерачки страшно!»
Нервно закурив сигарету, Эйдан двинулся вокруг стола:
– Мертвец с пропавшего корабля ходит по Арктике, – размышлял он вслух. – Бухта, дело было в бухте! Итак, пропавший корабль, мертвец, который бродит в бухте… Стоп, собака! Сперва была собака! Она заразила Корхарта, который расправился с Ломаком и исчез, нарисовав послание на стене… Когда он его нарисовал? Судя по тому что оно на стене у кровати, я думаю Корхарт нарисовал его ещё при жизни… – он остановился и внимательно осмотрел окна заколоченные досками изнутри, затем продолжил: – Хотя, рисунок мог оставить Ломак после смерти Корхарта – может у них было так заведено или обычай какой-нибудь у полярников – чёрт его знает! Но мы отклонились от темы, это всё гипотезы, господа! Я не знаю так ли оно было на самом деле. Если мертвецы нападают на живых, значит они осознают это. Сохранился ли у них разум после смерти? Что ими движет – инстинкт?
Непринуждённую паузу бурного монолога нарушил неопределённый звук снаружи. Эйдан замер на полуслове, застыв в нелепой позе с печатью страха на лице. Звук походил на слабый короткий вой, брошенный ветром к порогу входной двери. Опрокинув стул, Ридз кинулся к печи, рядом с которой имелся ворох наваленных прямо на пол матрасов, свитеров, а также верхней одежды. В спешке откопав в неряшливом ложе карабин, Эйдан застыл, прислушиваясь. Пнув ногой провода тянувшиеся от аккумуляторов, полярник разорвал цепь, мгновенно погрузив свою «крепость» во тьму. Прижавшись щекой к доскам, Эйдан отодвинул край одеяла, драпировавшего окно и выглянул в ночь. Согнутый страхом, он простоял у окна несколько минут, едва дыша и боясь пошевелиться. Снова пристально осмотрев периметр перед домом, полярник накинул клемму на батарею, стоявшую особняком у двери. За промёрзшим стеклом тускло зажглась лампа, сонно шатаясь на слабом ветру и едва освещая пространство перед домом.
– Дайана, запиши, – зашептал парень не своим голосом. – «Эйдан Ридз, очевидно, сошёл с ума! Ему мерещатся мертвецы и он, уверяет, что одного даже убил! Не смейся, Дайана, он настаивает именно на этой терминологии, хотя и понимает всю глупость своего высказывания. Позавчера ночью он просыпался попить воды, и я видел, как он пересчитывал оставшиеся патроны в карабине, а также нюхал ствол – очевидно, он не совсем доверяет своему разуму и сомневается в том, что схватка с мертвецом имела место!»
Завесив окно одеялом, отсоединив от батареи провод, Эйдан покосился на одну из едва различимых в темноте подушек за столом.
– Пошёл ты, Купер! – бросил он с обидой в голосе. – И ты, шериф, иди на хрен! Я не сумасшедший!
Интонация его голоса снова поменялась и стала более вкрадчивой:
– Ну, как же так? Разве вас не посещают мысли о нереальности происходящего? Прошлой ночью вы, мистер Ридз, вспоминали, как ещё ребёнком прыгали с моста в реку. Как под давлением мальчишек прыгнули в воду и едва не утонули… Вспомнили? Вы же сами, мистер Ридз, ночью не могли заснуть и думали о том, что, быть может, вы всё же утонули тогда, в детстве. Ведь думали?
Эйдан подлетел к столу и навис над двумя «джентльменами».
– Думал, и что из этого? – зашипел он, брызжа слюной. – Не смейте лезть в мои мысли, вам понятно?!
– Бросьте, мистер Ридз, – вновь «заговорил» агент ФБР. – Вы только что караулили у окна ветер, который тронул лопасти ветрогенератора. Вы ведь заметили их лёгкое движение? Может быть их надо было пристрелить? Например, как вы пристрелили Корхарта…
– Что-о-о-о?! – задохнулся от возмущения Эйдан, делая от стола шаг назад.
– Ну, вы ведь думали об этом? – гнул своё «Купер», голосом Эйдана. – Вы утверждаете, что в кого-то стреляли и даже убили. Но в кого? Тело Рона Корхарта мы так и не нашли, а тело Ивлина Ломака, по вашим словам, находится в помещении генераторной, и оно…
– Да ты мне не веришь, сука?! – взревел Эйдан и перемахнув через стол, сгрёб со стула тряпичную куклу. – Я тебе докажу, ублюдок! Пойдём со мной! Пойдём, я сказал!
Волоча за собой человеческий муляж из чужих вещей и подушки, Эйдан настойчиво пробирался через узкие тёмные коридоры к помещению генераторной. Выкрикивая ругательства, то и дело расшвыривая ногами доски частично разобранного пола, картонные коробки и горы тряпья, – он яростно махал фонариком, словно отбивался от мрака мечом.
– Я тебе докажу, докажу, засранец! – кричал он громко, сбивая ногой с двери самодельный массивный запор.
Помещение генераторной встретило ленивым звуком капели, прохладным влажным дыханием и тьмой. Эйдан настороженно втянул носом воздух, боясь в нём уловить запах разложения. Звук оттаивающей воды в темноте пугал, нёс необъяснимую угрозу. Вступив на изрядно покрытый водой лёд, Эйдан двинулся вдоль стены, отыскивая лучом фонаря вмёрзшее тело начальника станции. На мгновение в голове мелькнула шальная мысль о том, что никакого тела и впрямь нет, что он – и есть Ломак, который сошёл с ума! Снова эта навязчивая идея…
Эйдан замотал головой, сильнее стиснул фонарик и посветил себе под ноги. Растаявший лёд имелся не по всему периметру помещения, а только там, где его толща примыкала к двум нагретым стенам. В углу и у потолка комнаты собрался тяжёлый туман, запертый в тёмной ловушке. К своему ужасу, спустя десять секунд, в луче света Эйдан заметил лоскут оттаявшего свитера и копну рыжих волос, лежавшую на поверхности воды. Остальная часть тела всё ещё оказалась вморожена в лёд. «Это ненадолго», – с содроганием скосив глаза к утопленнику, подумал парень.
– Теперь вы мне верите, мистер Купер? – прошептал Эйдан сокрушённо, приподымая «агента» за шиворот. – Видите – я не сошёл с ума! Я не сошёл с ума, я не Ивлин Ломак, и я не сошёл с ума…
Попятившись из сырого тёмного помещения, полярник едва не упал, запнувшись об порог. Поспешив захлопнуть дверь, он направился в столовую имея в душе стойкое желание выпить, дабы унять дрожь в руках. Усадив объёмную куклу на своё место, Эйдан сел напротив и поставил перед собой закрытую бутылку водки. Рядом на стол упала пачка сигарет и потрёпанные игральные карты – полярника ждала очередная ночь, которая обычно заканчивалась оглушительным пьяным обмороком.
– Есть идея связаться с норвежцами! – перекрикивал работающий двигатель вездехода Эйдан, и указывал рукой на северо-восток. – Попытаться, я это имел ввиду!
Он усадил тряпичную куклу на пассажирское сиденье машины, и заботливо расправил смятую подушку, так, что нарисованное лицо агента Купера разгладилось и приняло нужную форму. Эйдан улыбнулся, удовлетворённый своей заботой. Покрытые инеем борода, лицо и ресницы полярника казались нарисованными мелом на тёмном фоне капюшона.
– И мне может понадобиться твоя помощь, Куп! – выкрикнул он, балансируя на обледенелой гусенице вездехода. – Я не шучу! Гарри мы оставим присмотреть за Молли, а сами рванём на «Косточку» и попробуем выйти на связь с базой Каадегарда.
Эйдан застегнул ремни безопасности, пригвоздив податливый манекен к сидению.
– Вот, так… хорошо! – пробормотал он довольный собой, роняя плотные клубы пара. Полярник заглянул за сидения, и покосился на манекен: – Ты про канистры? Зачем нам так много топлива? Я и сам не знаю… Наверно пытаюсь перестраховаться. Да-да, не смейся! Я и еды с собой набрал – видишь сумку за креслом? Выгреб почти всё, что осталось на Коргпоинт! Какой в этом смысл?..
Окинув белые холмы болезненным взглядом отчаявшегося человека, устремив глаза в убегавшую синюю даль небосвода, Эйдан пожал плечами и громко произнёс:
– Это всё иллюзия! Иллюзия спокойствия, понимаешь? Как фокус с луной – чем ближе она к горизонту, тем кажется крупнее, хотя таковой её делает сам горизонт. Ломак говорил, что стоит опасаться не холода, а страха перед ним. Так вот я не хочу встретить по дороге Корхарта или стаю дохлых собак, и случайно привести их на базу… При такой встрече нам придётся петлять, агент Купер. Стрелять и петлять! А этот чёртов босоногий моряк с судна? Меня до сих пор бросает в дрожь и трясёт… да что я тебе говорю, – мы же вместе напиваемся по вечерам! А если он был не один, ты думал об этом? Что если в этой ледяной пустыне бродит вся команда пропавшего «Летучего Голландца»?
Спрыгнув с широкого трака машины, Эйдан посмотрел в сторону ветрогенератора, прикрывая от ветра воспалённые бессонницей глаза. С запада, извиваясь подобно огромной змее, мела позёмка, наискосок сползая со снежного пригорка; бросала в лицо колючий снег, кружила в воздухе белые вуали. Анемометр на крыше вездехода энергично вращался, подхваченный упругим порывом ветра, который предрекал грядущую бурю.
Эйдан вернулся взглядом к распахнутой кабине и, угрюмо осмотрев подушку с нарисованным лицом, выкрикнул:
– Сон мне приснился: будто решил заправить я вездеход, а канистру в руку взять не могу – горячая сильно. А мне, как назло, нельзя никак дать заглохнуть двигателю! Представляешь? Так я кинулся тряпку искать, – ну, чтобы ручку канистры обмотать, – а найти ничего не могу. Вдруг, вижу – виднеется что-то пёстрое из-под снега. Потянул, а это оказался свитер Ломака…
Полярник сокрушённо махнул рукой, взлетел на трак, и заботливо повязал вокруг «лица» Купера шарф, сорванный с собственной шеи. Захлопнув дверцу машины, Эйдан с минуту стоял подле, подставив лицо колючему снегу и ветру. Проваливаясь в сугробы, он неуклюже зашагал к дому. Спустя пять минут Эйдан вновь появился на улице, и закрыл дверь на засов вдобавок продев через увесистую доску железный лом.
– Человек, и тот не сразу сообразит, – пояснил он шумно, садясь в вездеход и кивая в сторону дома, – а зверь и подавно! Что «они»? О чём ты? Ах, ты о мертвецах! Ты же сам недавно не верил в них! Меня ещё в чём-то подозревал – теряете хватку, агент Купер!
Вездеход дёрнулся и, взревев двигателем, начал набирать скорость. Эйдан бросил взгляд на удалявшуюся полярную станцию через боковое зеркало – сердце его сжалось от тревоги и тоски. Парень попытался прикинуть: сколько же времени он провёл на базе в одиночестве, однако сознание запротестовало и захлопнуло дверь в память, боясь, что вскроется нечто такое, что обнажит возможное помешательство одинокого и покинутого всеми человека. «Возможное, твою мать!» Одиночество вообще затеяло с разумом полярника опасную игру – и Эйдан чувствовал, что проигрывает… Накануне ему стали мерещиться странные звуки, расползавшиеся по станции. Редкие, тихие, но в тоже время новые и зловещие. Как-то раз, Эйдану удалось, – как ему казалось, – идентифицировать всплеск воды в генераторной. От ужаса и догадок он не решался до самого вечера войти в помещение, проведя у запертой двери (той, которая соединяла короткий переход и генераторную внутри станции) пол дня в обнимку с ружьём и бутылкой водки. Напряжённо прислушиваясь и, то и дело, прикладываясь к спиртному, он набирался бутафорской храбрости, вызывал в себе героизм, взывал к смелости. Кончилось всё тем, что бравый и пьяный Эйдан сорвал тяжёлый засов, распахнул дверь, и с матами в адрес Ломака, расстрелял в темноту обойму патронов. Темнота ответила стрелку звонким эхом и тихим всплеском упавшей в воду наледи с потолка. Бормоча проклятия, грозясь сжечь тело Ломака, если тот – «…Надумаешь ожить, сука! Только попробуй!», – Эйдан запер дверь на засов и, немного не дойдя до своей лежанки у тёплой печи, рухнул спать посреди коридора.
Проехав в полном молчании какое-то время, полярник с надеждой посмотрел на магнитофон, который не работал в машине ещё по прилёту Эйдана на станцию. «Кто-то залил панель кофе и там застрял диск, – объяснил тогда Ломак, глядя как молодой полярник безуспешно нажимает кнопки. – Давно не работает». На вопрос, кто это был, начальник нервно дёрнул плечами и, спрятав глаза, неуклюже сменил тему… Эйдан хорошо помнил, что тогда, он впервые остро почувствовал себя чужим среди бескрайних снежных полей, и этих двух матёрых полярников, которые что-то утаивают.
Дотянувшись до вещевого ящика в поисках карты, парень нажал кнопку замка и едва успел поймать плоскую тяжёлую флягу, упавшую из ниши в руку. Эйдан удивлённо крякнул и, поднеся неожиданную находку к лицу, стал задумчиво осматривать потёртые кожаные бока фляги – он не помнил, чтобы прятал чужую флягу в бардачок. «Ты сходишь с ума, – хохотнул голос в голове. – Бьюсь об заклад, что это ты припрятал её накануне отбытия, а теперь попытаешься свалить всё на…».
– Это Ломак! – отрезал полярник уверенно, покосившись на подушку по соседству, – Он делал заначки повсюду!.. Ты видел шкаф в его комнате? Он напоминает бар, правда дешёвый и дрянной бар! Что значит «раньше фляги здесь не было»? По-твоему, я её сюда положил? Да ты с ума сошёл, я, итак, спиваюсь там в одиночестве!.. – выкрикнул Эйдан порыве откровения, и впрямь начиная сомневаться в происхождении спиртного в вездеходе. Чтобы убедить Купера, – а ещё больше себя, – он заключил высоким голосом: – Да не клал я её сюда, не клал! За тюленями я поехал с другой картой, сюда я не заглядывал! Сюда полез по инерции!
В подтверждении своих слов, полярник жестом фокусника выхватил сложенную бумагу из-за пазухи и потрусил перед подушкой. Сунув фляжку между сидениями, Эйдан развернул карту в руках и долго ехал, изучая пейзаж за окном. «Какого хрена ты туда полез? – думал он, искоса поглядывая то на фляжку, то на «Купера». – У тебя же и правда карта была в куртке! Теперь ты знаешь, что в вездеходе есть выпивка и снова нажрёшься, как свинья! Ты же так хотел этого избежать! Ты превращаешься в алкаша, твою мать, Ридз! А что, если он прав и это ты подсунул себе виски?.. А, откуда ты, сукин сын, знаешь, что там виски? Брось, это же фляга Ломака! Что в ней может находится, кроме дешёвого пойла? Это случайность – ты просто спешил и не осмотрел этот чёртов ящик! Просто спешил!.. Спешил…». В голове Эйдана засела мысль, что спонтанная вылазка за пределы станции напоминает бегство от самого себя, что опасное путешествие без навигации попросту должно вдохнуть в него кипучее желание бороться за свою жизнь, – а не размышлять о противоположном! Размышлять всё чаще и чаще…
– Смотри, – парень ткнул в карту пальцем и повернулся к «попутчику», – Ломак выезжал вот сюда и говорил, что связь была отвратительная. Я же хочу сперва попробовать выйти в эфир с «Косточки», а потом подняться севернее на десяток миль подальше от ледника. Подняться на плато. Быть может ледник блокирует сигнал, я не уверен… Скажем так – уйти на север, насколько этого позволит погода и видимость самого плато как ориентира. Как тебе мой план? Что ты заладил «топливо, топливо»! Хватит его, говорю тебе – хва-тит! Вспомни: его Корхарт и в прошлый раз с запасом считал…
Он осёкся и хмуро глянул на безучастное лицо, грубо нарисованное на подушке. Стиснув руль Эйдан отвернулся и горестно вздохнул:
– «Тряпичная башка»… не выводи меня!
Неожиданно, от подзабытого прозвища ему стало смешно и тепло на душе – полярник отстранённо улыбнулся и даже прикрыл глаза. Повеяло домашним уютом, потянуло запахом выпечки, ванилью, пряностями, послышался гомон приглушённых голосов, а перед глазами заплясали пёстрые огни рождественских гирлянд… Удивительно, но как всего лишь одна фраза, бессознательно выдернутая из памяти, в той же памяти воскрешает давно ушедшие, казалось бы, на покой воспоминания из детства. Накрытый праздничный стол в гостиной, немногочисленные родственники в торжественно украшенном зале, и отец с бокалом в руке и неизменной историей из своего детства. «…Элизабет, Дженнифер, – Эйдан явственно помнил, как отец начал тот рождественский вечер с лёгким поклонам своим сёстрам и застенчивой улыбкой на улице. – Вы не раз рассказывали истории о том, что на нашей ферме жил домовой, – и это могли подтвердить даже наши родители, упокой Господь их светлые души. Ведь все слышали о проделках домового, не так ли? Сено под нашими простынями, камушки в ботинках, после, разумеется, бессонной ночи со светом; таинственные узелки из осоки на пороге нашей комнаты, и вечно пропадавшие нитки с катушек. Вот, – отец указывает на грузного престарелого джентльмена, сидящего в кресле и снисходительно кивающего в такт звучавшим словам, – мистер Талли, не раз был свидетелем рассказов о той неразберихи, которая творилась у нас в доме». Мистер Талли приподнимает пухлый палец и потрясает им в воздухе: «Ещё мой отец был жив и Лора, а эти две щебетухи, – он указывает двойным подбородком на тёток Эйдана, – уже забрасывали меня с сестрой рассказами про домового! Да и ты сам, Райан, ещё костлявый юнец, бегал за ними и поддакивал старшим сёстрам!» – «Но ведь это правда! – перебивая друг друга звонко голосят тётки Эйдана. – Ты нам не веришь, дядя Бенджамин? Был домовой! Его даже наш папа видел! Это он его называл „Тряпичная голова“, потому что тот портил заправленные одеяла и подушки по всему дому. Домовой оставлял на них щипки и завитки в форме разных животных! – возбуждённые и раззадоренные, они оборачиваются к отцу и требуют поддержки: – Райан, ну ты то, чего молчишь? Ведь ты сам видел „Тряпичную голову“ на чердаке – он тебя даже за это ударил лыжной палкой, чтобы ты не подсматривал!» Отец усмехается и трёт лоб, будто удар палкой получил только что. «Верно, верно, – говорит он. – А помните нашу соседку миссис Паркер и её мужа Лесли? После того, как на нашей ферме прекратились странности, эти самые странности перекочевали на их ферму». – «Да-да! – соглашаются наперебой тётки Эйдана, а также некоторые гости, и начинают вспоминать: – Сплетённые аркой стебли кукурузы, таинственные следы в клумбе и завязанные узлом вещи на бельевой верёвке… „Тряпичная голова“ оставил нас в покое и перебрался к Паркерам», – резюмируют Дженнифер, Элизабет и гости. Отец улыбается и приобнимает каждую из своих сестёр. «Вовсе нет, – говорит он. – Просто вы выросли и ему пришлось сбежать к доверчивому Лесли и его легковерной жене. Ведь нашему отцу с каждым годом становилось всё тяжелее убеждать своих дочерей в существовании шкодливого домового и не оставлять при этом следов». А потом, глядя в распахнутые глаза сестёр, отец с улыбкой и нежностью в голосе стал рассказывать собравшимся, как будучи младшим ребёнком в семье, – где царил непререкаемый матриархат и где любая разбившаяся чашка автоматически записывалась на счёт непоседливого мальчишки, – он принимает предложение своего отца «завести» домового. Как орудуя в тандеме с дедом Эйдана, они ловко и остроумно в течении многих лет дурачат домашних, а когда те выносят слухи о «Тряпичной голове» за пределы фермы, решают их не развеивать. Когда шквал удивления и недоверчивых вопросов стихает, и кто-то из присутствующих спрашивает почему «домовой» вскоре пропадает и с фермы Паркеров, Райан Ридз с грустью говорит, что отец уже тогда мучился со слабым сердцем и поддерживать миф о домовом становилось всё трудней… «У тебя был замечательный дед, – частенько повторял отец Эйдану с грустной улыбкой, голосом, в котором слышалась скрытая тоска. – Жаль он тебя не дождался – вы бы с Найджелом стали лучшими друзьями!»
– Мы и с тобой были лучшими друзьями, пап… – произнёс тихо Эйдан с болью в голосе.
Добрался до назначенной точки полярник за полночь, когда яркие созвездия россыпью бриллиантов украсили глубокий бархат ночного неба, а Арктур сияла подобно «Куллинану» в Британской короне. Невообразимым сказочным маяком в ночном небе пылал Млечный путь, восстав из-за тёмного скалистого горизонта. Полярная звезда, занявшая зенит много столетий назад, властно улыбалась своей соседке Кохаб, у которой не так давно отобрала звание главной путеводной звезды человечества. Пока Эйдан ставил мачту-антенну и разглядывал ночное небо, ему вспомнился миф о Киносуре и медведях, о их несуществующих хвостах…
Долго провозившись с установкой громоздкой антенны на крыше вездехода, замёрзший и злой полярник несколько раз прерывал работу и вручную включал прожектора. С тревогой освещая периметр вокруг машины, Эйдан всматривался сквозь тьму и расхаживал по обледеневшей крыше с прожектором в руках. Одолевал и холод, и страх. Оказавшись вне стен собственного жилища, ночью за много миль от станции, Эйдан на собственной шкуре ощутил всю ничтожность и слабость своего нынешнего положения.
Уже сидя в кабине, настраивая передатчик на искомую частоту, Эйдан заметил, как горизонт на северо-востоке зарделся узкой полоской зелёного пламени – там, вдали, полыхало северное сияние.
– Это плохо, – констатировал он угрюмо и, бросив взгляд на тряпичный манекен, пояснил: – Это только выглядит красиво, а вот сигнал блокирует и искажает будь здоров!
Внезапно налетел ветер и ударил в кабину с такой силой, что машина зашаталась.
– Всё-таки догнала нас! – воскликнул он, заглядывая в боковые стёкла. – Нас накроет бурей, Куп, теперь уже точно!
