скачать книгу бесплатно
– «Сэр, не волнуйтесь, пожалуйста. Я тут немного занята. Постараюсь вернуться к двенадцати. Мне можно потом зайти к Вам? Я должна показать Вам что-то. Это безотлагательно…»
– «Жду. Давай не задерживайся».
Ответив ей таким образом, Эртебран попрощался с Джиной, вздохнувшей с большим облегчением, и отправился в свою комнату, думая над вопросом, как Верона в ночное время могла оказаться с Лиргертом за пределами Академии: «У них, насколько я знаю, нет точек соприкосновения. Либо их что-то связывает, о чем она мне не рассказывала. Могли они где-то сталкиваться? – перед глазами Лээста всплыл снимок с пятью отпечатками. – Понятно. Лаборатория, исходя из увеличения… Значит, Верона с Джиной могли обратиться за помощью… – Лээст достал деквиантер и просмотрел информацию по опытам в лаборатории во время его отсутствия. – Это не то, и не это… это всё – семикурсники… Ах вот! Элементный анализ… я помню эти песчинки… они были в пакете для сэндвичей… рений… рений… теперь проясняется… у Лиргерта – братья-физики… Он, видимо, сообщил им… Они попросили рений, но не один арвеартец не стал бы встречаться с девушкой в такое позднее время ради вопросов физики. Подобное исключается. Если мы предположим, что рений уже был передан этим братьям заранее, возможно, они что-то выяснили… что-то предельно важное… и это – вторая встреча. Её хотят информировать…» Размышляя в подобном роде, Лээст дошёл до комнаты и вывел большую проекцию с общедоступными сведениями на сотрудников института, где работали братья Лиргерта. Лица обоих братьев показались ему знакомыми. Эртебран прошептал:
– Понятно… Они были в «Серебряном Якоре» и они меня там с ней видели…
Придя к подобному выводу, он отошёл от проекции, прошёлся по кабинету, потирая лоб двумя пальцами и пытаясь себе представить, что могли сообщить Вероне заметившие их вместе физики-арвеартцы: «Сказать о кератомии, как последствии нашей связи? Никак не в одиннадцать вечера. Это и так известно. Здесь что-то другое, думаю… Сценарий возможен следующий. Кто-то из этих братьев мог приехать вчера в Академию за образцами рения. Он узнаёт Верону, затем размышляет сутки и назначает встречу – именно в это время… чем позднее, тем лучше, естественно. И теперь – позиция физиков… Осуждения на их лицах я в „Якоре“ не увидел. Было скорей понимание. Понимание и сочувствие. Значит исходим из этого. Парни хотят помочь нам. А поскольку в этом семействе все они изобретатели, причём – высочайшего уровня, то речь идёт, по всей видимости, о важном изобретении, которое, по их мнению, необходимо нам жизненно… которое может спасти меня…»
Тем временем Джина Уайтстоун с трудом дождалась проверки – в беспрерывном процессе курения, и как только проверка закончилась, отправилась в душевую, где занялась своей внешностью с невообразимой тщательностью, намылившись разными гелями раза на три как минимум. Затем она смыла пену, затем удалила волосы – там, где в её понимании они представлялись лишними, затем обработала пятки при помощи пемзы с щёточкой, затем она снова вымылась, затем она вымыла голову, затем нанесла на волосы кондиционер – ванильный, затем он его смыла и нанесла на корни средство для укрепления, затем почистила зубы, затем нанесла на тело масло для увлажнения, затем подпилила ногти и – между делом – разглядывая своё тело в огромном зеркале, думала: «Что он нашёл во мне?! Я – страшная… просто уродливая…»
Все эти процедуры заняли час по времени. Наконец, почти закругляясь – так как делать уже было нечего, Джина подумала с ужасом: «А вдруг это все – напрасно?! Вдруг его там не будет?! Вдруг это было суггестией?!» – и покинула душевую – прекрасная, благоухающая, но абсолютно расстроенная собственными идеями. Постояв у двери с минуту, она, с замирающим сердцем, вошла к себе и зажмурилась. В следующую секунду Эрвеартвеарон Терстдаран схватил её, поднял на руки и понёс на кровать, выговаривая:
– Нет ничего ужаснее, чем ждать, когда глупая девушка придёт наконец из душа! Поверь мне – это мучение! Это просто пытка какая-то!
* * *
Эртебран отключил проекцию, налил себе виски – три унции, и выкурил три сигареты, сидя на подоконнике. Стук в дверь – осторожный – робкий – застал его на четвертой, от которой он тут же избавился и, прошептав: «Наконец-то…» – впустил к себе дочь – продрогшую и сказавшую со смущением:
– Я принесла картину… хотя это не самое главное…
Картина явила следующее – в очень нежной и мягкой тональности: сам он, в футболке, в джинсах, и Верона – на вид – лет двенадцати, сидят на скамейке в парке; Верона что-то рассказывает, а он, улыбаясь, слушает. Эртебран рассмотрел творение, пока ещё не покрытое тонким слоем фиксатора, затем отложил с осторожностью – чтобы пастель не осыпалась, и спросил приглушенным голосом:
– Значит – вот эта сцена, не имевшая места в реальности, и есть твоё самое лучшее воспоминание детства? Самое дорогое тебе?
– Да, – подтвердила Верона. – Нам приснилось тогда. Вы помните?
– Ты знаешь, – сказал проректор, – помнить о том, чего не было, но что могло бы случиться при иных обстоятельствах, возможно, самое главное. Мы дорожим не событиями. Мы дорожим идеями.
В следующую секунду он уже обнимал её – на пределе своей любви к ней, впрочем, как и она его – минуту-другую-третью… наслаждаясь каждым мгновением, просто осознавая, что отдаёт себя полностью – просто в нём растворяется.
«Вы – океан, я – море…»
Она подняла к нему голову. Лээст какое-то время смотрел сверху вниз – в глаза её, проникаясь её состоянием, после чего – по очереди – поцеловал их с нежностью и предложил внезапно:
– Давай слетаем куда-нибудь. В Игеварт, в «Акцетар», на сутки. Это такая гостиница. Я там встречался с сенатором. Она на море, на острове. Там есть парк с развлечениями. Тебе там должно понравиться.
– Да, – согласилась Верона, – мы слетаем, куда пожелаете, только можно сперва рассказать вам? Мне кажется, это важно… это может иметь значение…
– Можно, – ответил Лээст, после этого взял её за руку, подвёл за собой к камину, кивнул на ковёр перед креслами и произнёс: – Садись-ка. Тебе надо погреться у пламени. А я подогрею кофе. Предчувствие мне подсказывает, что ночь впереди у нас долгая.
Кофе – горячий, крепкий, и жар от камина – газового, согрели её так быстро, что она не успела даже приступить к своему изложению. Лээст, присевший рядом, тоже не торопил её и просто гладил ей волосы, мягко сминая их пальцами – лаская их – насыщаясь – её рядом с ним присутствием.
– Экдор, – спросила Верона, отставляя чашечку в сторону, – вы ведь, наверное, знаете, что у Лиргерта Свардагерна есть старшие братья-физики?
– Да, детка, конечно, знаю.
– Ну вот… – сказала Верона. – И на днях я встретила среднего. Когда мы в лаборатории делали с Джиной анализы… простите, что не сказала вам… это были песчинки с парео… я была в нём во сне, на свидании. И Лиргерт помог с настройками и с элементным анализом, и в песчинках был рений, оказывается, и он позвонил тогда Акерту… это один из братьев… и тот попросил для исследований несколько этих песчинок и приехал за ними вечером. А сегодня, после футбола, Лиргерт опять подошёл ко мне и сказал, что этому Акерту нужно срочно со мною встретиться в конфиденциальных условиях…
– Продолжай, – попросил проректор, когда она замолчала и, склонившись к его ладони, приникла к ней с поцелуями.
– Да, мой экдор, простите… И я только что с ним встретилась. Он передал мне кое-что. У них есть лаборатория, где ставят всякие опыты по проблемам теории поля. И год назад или около в этой лаборатории разработали квердератор. Он выполнен как украшение и блокирует микрочипы. Блокирует их излучение.
Лээст, давно узревший браслет на её запястье – широкий и серебристый, невольно спросил:
– Вот этот?
– Да, – подтвердила Верона. – Образцов они сделали мало и дали этому Акерту то ли два, то ли три браслета, за помощь в изобретении. Он выполнил сплав металла. Это его специфика.
– Так, понимаю. Дальше.
– Произошла утечка. Кто-то проинформировал соответствующий Департамент. Физиков арестовали. Но не экдор Трартесверн, а кто-то из Игеварта. Все образцы изъяли, кроме тех, что имелись у Свардагерна. Его имени не было в списках. Он помогал им тайно и об его участии знал только начальник группы. Всем этим изобретателям сделали кератомию на минус четыре года и дисквалифицировали.
– Ты знаешь, как он работает?
– Активируется биотоками… теми, что на запястье. Когда вы его надеваете, излучение перекрывается.
– Ясно, – сказал проректор. – Дай мне его, пожалуйста.
Браслет скреплялся магнитами. Раскрыв его половинки, Верона сняла квердератор и передала проректору. Он взвесил его на ладони, рассмотрел внимательным образом и произнёс с улыбкой:
– Не слетать ли нам в Дублин, Kiddy? С «Акцетаром» ещё успеется.
– Экдор, – прошептала Верона, – скажите, что вы не шутите…
– А когда сигнал прерывается, система не реагирует?
– Они это все продумали. Сбоя не происходит. Система вас просто не считывает, как будто вы в ней остаётесь, но вы в ней не существуете.
– То есть если мы вдруг, к примеру, действительно им воспользуемся и полетим сейчас в Дублин, то это не зафиксируется?
– Нет, – подтвердила Верона. – Эти ребята – гении.
Лээст встал, прошёлся по комнате и сказал: «У меня, между прочим, есть паспорт… настоящий… британский, действующий. Недавно переоформленный. Это мать моя постаралась, через каких-то родственников. Так что летим, дорогая. Оно того стоит, по-моему…»
* * *
Отправив Верону в «третью», Эртебран утеплился свитером, взял спортивную сумку, засунул в неё ветровку, шапку, очки с перчатками, достал берсеконы из сейфа – пять пачек – в каждой – по тысяче, допил свой остывший кофе и уже через полминуты стучался в комнату к Хогарту – сообщить, что вернётся с Вероной не раньше обеда по времени. Затем он отправил Лиргерту короткое сообщение: «Завтра меня не будет. Замещаешь меня на занятиях», – и вскоре уже направлялся – подземельем – к гроту за «Ястребом». Что до самой Вероны, она, добежав до комнаты, оделась в отцовском стиле – джинсы, рубашка, свитер; достала из чемодана тёплую зимнюю курточку и белую шапку с помпонами, затолкала в рюкзак, вместе с варежками, и, сознавая, что в Дублине будет дневное время, взяла кое-что из косметики. Когда всё уже было собрано, она повернулась к Джону – к портрету его – прекрасному, и произнесла: «Спасибо!» В следующую секунду Джон визуализировался – непосредственно рядом с возлюбленной, ахнувшей от неожиданности и с улыбкой сказал: «Принимается!»
– Экдор! – взмолилась Верона. – Я просила вас не встречаться со мной! Папа от этого нервничает!..
– Малышка, поверь, так надо. Я не могу встречаться с ним до двадцать девятого августа. Это в его интересах. И в твоих, и в моих, соответственно. Прошу тебя, не сердись на меня.
Верона только вздохнула, вспомнив слова проректора: «Если он хочет быть с тобой, нам придётся смириться, мне кажется». Джон, осторожным движением, чуть приподнял её голову – под подбородок – пальцами – для нежного поцелуя, уже почувствовав главное – что прощён за своё появление.
– Экдор, – прошептала Верона, когда поцелуй закончился, – он меня ждёт, вы же знаете…
– Пять минут, Малышка, пожалуйста! Я по тебе соскучился! И вот тебе новый «Ангел» и кое-какие мелочи…
На одной из стеллажных полок возникли духи в коробочках – и Angel, и Minotaure, и, кроме того, наборы с декоративной косметикой, а также большая шкатулка, по виду – тоже хрустальная, как ваза и чайник с кофейником. Согласие было получено. Поцелуи были продолжены. Через пару минут примерно, избавив себя от фреззда – привычным ментальным усилием, Джон произнёс с улыбкой: «Не торопись, любимая. Ты знаешь, чего мне хочется. Если ты будешь опаздывать, я просто верну тебя в прошлое… на столько, на сколько понадобится…»
Таким образом, в час пятнадцать, согласно договорённости, Верона вышла на пристань в смешанном состоянии – глубокой вины и восторженности. Мысли её разлетались, но чувство – самое главное – чувство любви к Эртебрану – пронзительной и отчаянной, напротив, так сконцентрировалось, что даже мешало дыханию. С комом, застрявшим в горле, она подошла к бордюру, наклонилась над чёрными водами и прошептала:
– Боже мой… я просто творю преступление… я не должна любить его… любить его до беспамятства… любить его, как сумасшедшая… И он же всё это видит… и Эркадор тем более… и они ничего не делают…
Лээст, тоже испытывая восторженное состояние, порождённое в нём свободой – дарованной им свободой, освободил свой разум от гнёта мыслей о будущем и жил в тот момент настоящим – прекрасным, ему отпущенным – богом ли, Эркадором – над этим он не задумывался. Спикировав на террасу, он крикнул Вероне: «Сударыня, ваша карета подана!» – и как только она приблизилась, сперва поклонился низко, затем протянул ей руку и сразу сказал: «Утепляемся!» Детская шапка с помпонами, что она надела на голову, умилила его настолько, что он сам застегнул ей куртку – на молнию и две пуговички. Такое же умиление у Лээста вызвали варежки. Пока она надевала их, он натянул свою шапку – чёрного цвета, вязанную, следом надел ветровку, достал из сумки перчатки, за ними – очки – спортивные, и спрятал рюкзак и сумку в большом треугольном ящике.
– Ну всё, – произнёс он, – устраиваемся, и теперь уже не на лавочке. Проходи на корму, пожалуйста.
На корме они сели рядом. Лээст надел перчатки и произнёс с улыбкой: «Скорость будет большая. Придётся лечь, моё солнышко». Верона только кивнула и сменила своё положение. Эртебран опустился рядом и шепнул, беря её за руку: «Так ты ещё не летала. Приготовься, моя хорошая». В следующую секунду «Ястреб» взлетел над пристанью, набрал высоту – предельную, развернулся в нужную сторону, застыл на одно мгновение и рванулся вперёд – с такой скоростью, с какой не летал до этого. Разрываемый лодкой воздух засвистел ультразвуком – вибрирующим. Верона, сперва почувствовав, как тело её вдавило, ощутила слабость – безмерную, и тут же головокружение, сменившееся внезапно пустотой в голове – пульсирующей, что означало единственное – скорость стабилизирована.
* * *
На полёт до портала на «Ястребе» у Лээста и Вероны ушло полчаса по времени. Ощутив, что пора замедляться, проректор убавил скорость, осмотрелся, сориентировался и сказал: «Ну всё. Приземляемся». Верона села со стоном, сжала виски ладонями и спросила осевшим голосом:
– Экдор, вы всегда так летаете?
Глазам её в эти секунды уже представали скалы – заострённые и высокие, над ними – густое небо, украшенное созвездиями, и перед скалами – море, так же глухо рокочущее, как море у стен Коаскиерса. Лээст пожал плечами:
– Не всегда, но бывает, Kiddy. Ты тоже будешь когда-нибудь.
Широкий уступ приблизился. Лодка коснулась поверхности. Верона, сняв с себя шапочку и сдвинув очки на голову, посмотрела на звёзды – сияющие, и тут же следом услышала, как отец говорит ей:
– Медведица… Ursa Major – Большая Медведица. Альфа – Дубхе. Мерак и Фекда, Мегрец, Алиот с Мицаром, и Алькаид – последняя. Ты видишь Алькор?
– Конечно! «Алькор» по-арабски – «Забытая». Они там в одной системе. Два Алькора, четыре Мицара.
– Да! – рассмеялся Лээст. – Мне и учить тебя нечему! Ты сама уже всё это выучила!
Верона шмыгнула носом, уже не справляясь с эмоциями, а он, приобняв её плечи, прошептал:
– Ничего, не страшно. Слышишь, Kiddy? Не страшно, что выучила. Повторение не возбраняется… особенно в нашем случае…
Верона, услышав это, заплакала в голос, не сдерживаясь, и когда он спросил: «Ну что ты?! Kiddy, не надо расстраиваться!» – прорыдала:
– Экдор, п-простите меня… но вчера я это подслушала!.. как вы говорили с родителями!.. я теперь знаю, кто вы!.. и Эркадор сказал мне!.. он сказал, что я буду помнить… буду помнить по вторник… включительно!.. он с-сказал – у вас есть причина, по которой вы это скрываете, но д-двадцать девятого августа вы сами мне всё расскажете!.. и я ему обещала… он просил, чтобы вы не догадывались!.. но я не могу так больше!.. я не могу вас обманывать!.. я не могу говорить вам «экдор Эртебран», понимаете?!!
Лээст, дрожащими пальцами, достал зажигалку и Marlboro, закурил, отвернулся в сторону и глухо сказал: «Прости меня».
Так протекла минута. Верона горестно плакала. Эртебран курил, успокаиваясь. «Пусть, – думал он. – Все правильно. Нельзя лишать её права… права быть моей дочерью. Он знал, что она не выдержит. Он знал, что она признается мне. Он дал нам эту возможность… и у нас ещё столько времени… Великий Экдор, спасибо вам… примите мою признательность…» Кинув окурок в сторону, он встал, наклонился к дочери, помог ей подняться на ноги и произнёс:
– Послушай. У нас ничего не меняется. Не меняется, кроме единственного. Твоего ко мне обращения.
XXVIII
На портале всё было по-прежнему, с одной существенной разницей, что теперь возле бара присутствовали эртаоны второго уровня – двое – в кофейных фрезздах, встретивших Лээста с дочерью почтительными поклонами. Верона присела в книксене. Лээст встал на колени и сразу услышал приветствие: «Экдор Эртебран, Дэара, мы счастливы лицезреть вас! Пожалуйста, проходите! Валюта уже обменяна!»
– Спасибо, – сказал проректор и повёл Верону – смущённую – к двери с резными узорами.
Переход сквозь пространство и время был недолог – в их восприятии. Коридор с кирпичными стенами, лазуритовое свечение, та же дверь – чуть-чуть приоткрытая, но теперь в ином измерении. Паб был пуст – эртаоны отсутствовали, зато на старинной стойке, рядом с высоким подсвечником, стояли две чашки кофе и блюдце с коричными плюшками.
– Смотри-ка! – воскликнул Лээст. – Вот это кстати, по-моему! Давай-ка садись! Подкрепимся! Я, если честно, голоден. После футбола особенно. И что ты скажешь про Девидсона? И что у него с Геретой? У них – серьёзно, мне кажется?
Пока Лээст пил кофе с дочерью, обсуждая ардора Девидсона, к порталу, на средней скорости, направлялся на «Ястребе» Джошуа, решивший после проверки немного развеяться в Дублине. Так он, во всяком случае, сообщил профессору Джонсону, но на деле в планы астролога входило нечто существенное – наведаться в дом в Лисканноре и познакомится с матерью, согласно идее Хогарта, своей ученицы из Гамлета. Ответственность за занятия Джош возложил на Марвенсена.
После кофе и свежих булочек, Верона пошла в туалетную, причесалась, слегка накрасилась и обрызгала себя «Ангелом», а экдор Эртебран тем временем, посещая соседнюю комнату, скурил одну сигарету, пригладил ладонью волосы и сказал себе, глядя в зеркало: «Вот так это всё начиналось и вот так это всё закончилось…»
Покинув Nook at O’Connell, они с минуту осматривались. Проректор, слегка прищурившись, вбирал в себя всё увиденное – дома, витрины и вывески, машины, тумбу с афишами, фонари и лица прохожих, облака, плывущие по небу. Вдали проехал автобус, пальнув выхлопными газами. «Ну вот! – Эртебран рассмеялся. – Я смотрю, в отношении транспорта у вас ничего не меняется!»
– Не совсем! – возразила Верона. – У нас появились машины, заряжаемые электричеством. Двести миль на одном заряде. Подзарядка – час или около. Это – прогресс, по-моему!
Лээст поцеловал её, согласившись: «Прогресс, разумеется!» – и сразу спросил:
– Что делаем? Пройдёмся по магазинам? Или сперва пообедаем? Я знаю один ресторанчик. Он в паре миль отсюда, но качество там отменное. Было, во всяком случае.
– В ресторан! – поддержала Верона. – Мы точно с вами голодные!
Такси, что они поймали, повезло их в южную сторону, а минуту спустя примерно к неприметной двери портала, либо лучше сказать – приметной, для имеющих право доступа, подошла с саквояжем Режина – взволнованная, встревоженная и предельно обеспокоенная.
– Ну вот я и здесь, – прошептала она.
Затем, потянув за ручку, она отворила створку и вошла, опасаясь худшего – что сейчас её кто-нибудь выставит, но внутри оказалось пусто, хотя ощущались запахи – и кофе – недавно сваренного, и едва уловимого «Ангела». Осмотревшись – на стены с каминами, на горящие ярко факелы, на столы с большими столешницами, Режина подумала: «Странно. Где-то я уже всё это видела…» – и, приблизившись к барной стойке, осторожно сказала:
– Здравствуйте…
Ответом было молчание.
Верона и Лээст тем временем ехали к Rustic Stone. Водитель – морщинистый, рыжий, по возрасту – лет пятидесяти, и, видимо, разговорчивый, спросил у них первым делом:
– А вы – туристы, наверное?! У нас здесь полно туристов! Каждый второй приблизительно!
– Да, – подтвердил проректор.
Водитель не успокаивался:
– А откуда? Видать, из Англии?
– Да, – сказал Лээст, – из Лондона.
Таксист с минуту помалкивал, а затем, посмотрев на проректора – на его отражение в достаточно мутном зеркале, вдруг поинтересовался:
– А ты в актёрах, наверное? Или на телевидении?
– Нет, я – химик. Профессор в колледже.
Таксист помолчал немного, обрабатывая информацию. Его взгляд перешёл на Верону:
– А дочурка, наверное, учится?
