скачать книгу бесплатно
– Медицинское отделение.
– Дочка одна?
– Угадали.
Таксист покивал с пониманием:
– Значит всегда в любимицах! А у меня их пятеро, – на этом он засмеялся. – Вот наплодил, называется! Колледж-то им не светит! Две уже при работе, одна дома сидит – беременная, с младшей пока что возится, той три недавно исполнилось, а ещё одна в пятом классе! У неё вон сейчас каникулы! Целый день пропадает с мальчишками! До ночи не появляется!
Рассказ его после этого сместился к проблеме заработка. Верона, почти не слушая, смотрела в окно – на улицы, заполненные прохожими, а Лээст держал её за руку и вставлял в монолог таксиста редкие комментарии. Наконец, возле Rustic Stone, машина остановилась. Получив от «туристов из Англии» щедрые чаевые, водитель извлёк из кармана самодельного вида карточку и вручил её в руки профессора:
– Это моя визитная! Эскрах! Эскрах Маккеон! Там телефон записан! Если чего, звоните! Можно в любое время! Я повожу вас со скидочкой!
– Непременно! – ответил Лээст и спрятал визитку Эскраха в своём арвеартском бумажнике.
* * *
Через сорок минут после этого Джошуа – озадаченный – приземлился бок о бок с тем «Ястребом», что тоже был из Коаскиерса – судя по ярким символам и тёмному цвету паруса, шагнул в него, осмотрелся, переступил через лавочки и, оказавшись у ящика, прошептал: «Я не верю. Не может быть…» – уже осознав, что на лодке прилетели Верона с проректором. Подтверждение было найдено – спортивная сумка Лээста, его свитер, его ветровка, его очки – горнолыжные, плюс девичья зимняя курточка, детская шапка с помпонами, ещё один свитер и варежки.
– Да-а… – сказал Джош в задумчивости. – Он что, получил разрешение? С помощью Трартесверна? Тот его отключил, получается? Вывел его из системы? И не просто так, по всей видимости. Вероятно, в обмен на лечение… Или даже на что-то большее…
Образ того, как Лаарт – в доме экдора Неварда – говорит Вероне у лестницы: «Нет. Вам стоит остаться здесь и поговорить с проректором…» – вспыхнул в его сознании с чувством вновь обострившейся ревности. Следом он тут же вспомнил танцы в «Серебряном Якоре». «Бог мой, – подумал он в ужасе, – а что, если Трартесверн собирается к ней посвататься?! В октябре будут перевыборы, он станет вице-сенатором, а затем, возможно, сенатором. Позиция очень внушительная… Внушительнее не придумаешь, и тем более он ей нравится… неотёсанный… примитивный… но в этом как раз заключается секрет его привлекательности…» С возросшей в душе решимостью опять внести изменения в существующую действительность, Маклохлан рванулся к двери и, оказавшись в пабе, сразу встал на колени, согласно известной традиции. Два эртаона за стойкой продержали его с минуту, после чего, поздоровавшись, разрешили проследовать далее. Джош прошёл коридором, залитым синим свечением, уткнулся в дверь со щеколдой и открыл эту дверь с той мыслью, что Верона могла специально пригласить Эртебрана в Ирландию, чтобы представить матери. «Проклятье!!! – подумал Джошуа. – Если мать её встретится с Лээстом, она к нему сразу проникнется… и тогда мне уже не удастся склонить её в оппозицию…» Мысли его оборвались. Он чуть не сказал: «Верона?!» – узрев курящую девушку – прекрасную, черноволосую – в свете свечей с подсвечника и ярко горящих факелов, но моментально осёкся, успев разглядеть различия. Незнакомка за барной стойкой была смуглее Вероны, глаза её были тёмными и смотрелась она чуть старше, но в целом общее сходство оставалось весьма значительным. При виде вошедшего Джошуа она поднялась со стула, затушила окурок Capri в красивой хрустальной пепельнице, поправила длинные волосы и чуть слышно сказала: «Здравствуйте» – выдавая своё смущение.
– Добрый день! – Поздоровался Джошуа. – Простите, а что вы здесь делаете?!
– Курю… то есть жду кого-нибудь…
Джош приблизился к ней – поражённый – поражённый её присутствием, её красотой – редчайшей, по силе своей – пронзительной, и больше всего поражённый её сходством с любимой им девушкой. Бровь его изогнулась:
– Не Верону Блэкуотер, случаем?! – спросил он в нервной тональности, думая: «Сестры, наверное. Кузины по меньше мере. Ей двадцать пять от силы. Жаль, не альтернативщица…»
В тёмных глазах незнакомки отразилось недоумение:
– Простите, а вы её знаете?
Маклохлан извлёк «Парламент», достал сигарету, помял её, закурил и ответил:
– Естественно!
– Значит, вы – из Коаскиерса?
– Мы тут все из Коаскиерса. Я – Джошуа Брен Маклохлан. Преподаю астрологию. Верона – моя студентка. Можно сказать, что лучшая. А вы с ней в каких отношениях? Не ошибусь, если в родственных?
Режина, подумав: «Ну надо же! Маклохлан своей персоной!» – ответила:
– Да, естественно. Я – Режина Авейро Ледо. Я снимаю ваш дом в Лисканноре.
– Как?! – поразился Джошуа. – Так вы – её мать, получается?!
Режина, достав сигарету, тоже её помяла, пока Джош извлекал зажигалку и нервно чиркал колёсиком, после чего прикурила и наконец ответила:
– Просто я выгляжу молодо. Не обращайте внимания и считайте, что мы познакомились.
– Считаю! – воскликнул Джошуа. – Вы выглядите потрясающе!
– Да уж, – сказала Режина.
Джошуа засмеялся, более чем обрадованный всей этой ситуацией и, возвращаясь к теме, снова спросил, присаживаясь:
– Так значит, вы её ждёте?
– Нет, – сказала Режина. – Просто нам надо увидеться, но я, если честно, не знаю, как я могу найти её.
Джош немного подумал, продолжая, невольным образом, любоваться и очаровываться:
– Значит, вы с ней не сговаривались, что встретитесь здесь, на Аби?.. И, значит, она не в курсе, что вы сейчас здесь находитесь?
– Нет, – подтвердила Режина. – Я только что с самолёта, первым рейсом, из Португалии. Пришла сюда по наитию. Ну вот, и не зря, получается.
– Так, – сказал Джош, – понятно. Тогда у меня предложение. У меня здесь квартира в центре. Предлагаю оставить вещи, потом пообедать где-нибудь и можно решить тем временем, как вам лучше связаться с ней.
– Окей, – согласилась Режина.
Джош загасил окурок, взял саквояж за ручку и произнёс:
– Пойдёмте. Портал – не такое место, где стоит долго рассиживаться. И мне есть о чём рассказать вам. Это как раз касается ситуации с вашей дочерью…
* * *
Забрав Режину из паба, он вышел на Abbey Street Lower – со словами: «Тут рядом в принципе, но на такси предпочтительнее», – и махнул проезжавшей машине – чёрной, с жёлтой полоской, что тут же притормозила и водитель – рыжий, морщинистый, произнёс с большим удивлением:
– Вот чудеса какие! Я час назад примерно с этого самого места уже забирал пассажиров! Это были туристы из Лондона! Девушка – ваша копия! Только глаза другие – какие-то светло-ореховые…
– Что?! – поразилась Режина.
«Проклятье!» – подумал Джошуа и поспешил вмешаться – с использованием суггестии:
– Вероятно, вам просто привиделось! Какие тут могут быть копии?! И вообще, поезжайте дальше! Мы никуда не едем! Мы уже передумали!
Водитель пожал плечами, не вполне поддаваясь суггестии, поскольку Джошуа – нервничая – не сумел до конца сконцентрироваться, и произнёс: «Как знаете, но мне ничего не привиделось. У меня, между прочим, на лица память очень хорошая. Девушке – лет восемнадцать, а отцу лет сорок, наверное. Хотя выглядит очень молодо, лет на десять моложе возраста. Он – химик, профессор в колледже. Очень такой выразительный. Я даже сперва подумал, что он – из артистов каких-нибудь. Очень такой заметный. Такие редко встречаются. А она – студентка, понятно? Медицинское отделение. Я с ними разговаривал. Я им даже дал свою карточку».
– Отцу? – прошептала Режина, хватаясь рукой за Маклохлана. – Вы сказали: «Отцу»?! Вы уверены?!
Джош едва не схватился за голову – в состоянии полной паники.
– Да, – подтвердил Маккеон. – Он даже сказал, между прочим, что дочь у него – единственная. Очень красивая девушка. И на вас она очень похожая. Я бы даже подумал – сестры. Но она и с отцом похожая. И манеры у них одинаковые.
– Мой бог… – простонал Маклохлан, наконец осознавший истину.
Режина, едва не падая, взмолилась: «Прошу вас, поехали!»
– Куда?! – вопросил Маккеон.
– Туда, где вы их оставили!
* * *
Верона, чьи ощущения менялись с каждым мгновением, осознала к тому моменту, когда выбрала сладкое – тирамису – классическое, что не помнит об Арвеарте и пребывание в Дублине вместе с отцом – счастливым, почти беспрерывно смеющимся, кажется ей естественным – словно так оно и должно быть. Коаскиерс, эртаоны, Эркадор, порталы и «Ястребы» – всё это вдруг осело на самое дно сознания и казалась ей сновидением – интригующим и возбуждающим, но только лишь сновидением, а не частью её реальности. Реальной была Ирландия, шумный солнечный Дублин, такси, что пропахло куревом, ржавопенный и горький «Гиннесс» и тарелка с тушёной бараниной. «Я не хочу возвращаться» – думала она с болью, порождённой тем осознанием, что судьбы не выбирают и что надо смириться с мыслью, что всё это прекратится, прекратится довольно скоро, и что счастье их – на исходе, и отец её снова станет всего лишь «экдором проректором», которого она любит, но любит не так, как ей следует, и что двадцать девятого августа случится что-то ужасное. Слова его – в том видении, когда он говорил ей, плача: «Детка моя, прости меня… Прости меня, моё солнышко…» – вернулись к ней – тем ощущением, что с ним вдруг случится что-то – что-то непоправимое, и что он это знает заранее.
– Давайте мы здесь останемся… – предложила она – еле сдерживаясь – от слёз, уже накопившихся.
Лээст взял её руку – взял за тонкие пальчики, прижал их к губам на мгновение и произнёс, отпуская: «Сколько мы шли с тобой к этому? Всю нашу жизнь, наверное?»
– К чему? – прошептала Верона.
В глазах его – просто бездонных – наконец проявилось отчаяние:
– Малышка моя, прости меня…
– За что? – прошептала Верона.
Эртебран, у которого в принципе на исходе была вся жизнь, и который – на этом исходе, хотел одного единственного – в чём теперь видел смысл – наполнить её ощущением, самым простым по сути – отцовства, хотя бы призрачного, нахмурился и ответил:
– За то, что не смог удержать её. Позволил вернуться в Америку.
Минута прошла в молчании. Наконец Верона спросила:
– Вы до сих пор её любите?
Лээст, не отвечая, закрыл пол-лица ладонью. Плечи его задрожали. Лондон, «Глобус», Режина – оступившаяся, побледневшая – теряющая сознание – от любви – безумной, обрушившейся – всё это кануло в прошлое – счастье его, мечты его, слова её: «Генри, любимый мой… единственный мой… прекрасный мой…»
– Нет, – прошептала Верона, – папа, не плачь, прошу тебя.
Лээст вытер глаза – покрасневшие, высморкался в салфетку и ответил:
– Любовь к твоей матери – это всё, что меня удерживало… не прекратить всё это… до твоего появления… Но это не то, разумеется. Не то, что ты хочешь услышать. Да, моя золотая, я до сих пор люблю её, люблю её больше жизни и буду любить до последнего.
* * *
В машине астролог – смятённый, принялся размышлять лихорадочно, обязан ли он в этом случае ставить Режину в известность, что отец Вероны «Блэкуотер» – Эртебран, проректор Коаскиерса. «Кошмар! – думал Джош. – Что делать?! Теперь понятно, естественно! Теперь-то она действительно – „достояние Арвеарта“! И Трартесверн – в курсе! А мы – дураки! „Племянник“! Мозгов у нас – на копеечку! Мы же прекрасно знали, что Лээст болтался в Лондоне лет двадцать назад или около! И не смогли додуматься! Нет, говорить не буду! В такое лучше не вмешиваться! Пусть разбираются сами! А то если я вдруг скажу ей, у неё случится истерика. Да и Лээст потом прибьёт меня. Сообщу ей про Наблюдателей. Можно как-нибудь выкрутиться. Насочинять ей что-нибудь…»
Что до самой Режины, то она, растеряв все мысли, просто шептала судорожно:
– Святая Дева Мария… Пресвятая Мать Богородица…
«Да уж, – думал Маккеон, – везёт мне на пассажиров! Ну и денёк сегодня! Просто кино какое-то!..»
В ресторане Режина бросилась к дежурному администратору и плача, уже не сдерживаясь, после того, как увидела, что дочь её в зале отсутствует, равно как Генри Блэкуотер, – из имеющихся посетителей, принялась у него расспрашивать:
– П-простите, сэр, вы их видели?! Д-девушка лет восемнадцати! Мы с ней п-похожи внешне! И м-мужчина – блондин, высокий! Скажите, они сидели тут?!
Администратор – опешивший, ответил: «Ну да, по-моему. Но они уже расплатились. Минут десять назад приблизительно. Позвать вам официанта? Я знаю, кто их обслуживал. Он мог бы сказать вам что-нибудь…»
Маклохлан, нервно подёргивающийся, вытащил пачку «Парламента», сказал: «Простите, пожалуйста, я покурю за дверью, пока вы с ним разговариваете», – вышел из ресторана и закурил – с той мыслью, что Лээст скрывает правду именно из-за Режины, поскольку расстался с ней в прошлом – просто бросил, по всей вероятности, а теперь боится, что дочь его не простит его за предательство.
Официант, подошедший и предупреждённый заранее, о ком его будут расспрашивать, сходу сказал, поздоровавшись: «Они здесь сидели, всё правильно. Она заказала баранину, а он взял рыбу с картофелем. И ещё они пили пиво. Сначала у них настроение было вроде нормальное, но он потом сильно расстроился. Даже заплакал, мне кажется. И она потом тоже заплакала. К десерту они не притронулись…
– А как она обращалась к нему? – спросила Режина. – Вы слышали?
Официант подумал: «Почему они все рыдают? Может быть, умер кто-нибудь?» – и ответил:
– Да как? Обычно. Как к отцу. То «папа», то «папочка», а он к ней всё время – «детка», и разок «Верона», по-моему. А вы сами кем им приходитесь?
– Кем? – повторила Режина. – Я не знаю… Никто не знает… – и, отвернувшись, вышла – покинула Rustic Stone, оставляя официанта, равно как администратора, в полном недоумении.
Оказавшись на улице с Джошуа, она закурила Capri и спросила с долей агрессии:
– Почему вы сказали водителю, что мы никуда не едем, и то, что ему показалось, что мы с ней являемся копиями?!
Джош затушил окурок в высокой уличной урне, предназначенной для курильщиков, вздохнул и ответил:
– Простите меня. Может, выпьем где-нибудь? Забросим ваш чемоданчик, как порешили до этого, а потом я скажу, что знаю. Новости не из лёгких, так что виски не помешало бы.
* * *
Долго, почти до заката, Лээст с Вероной – счастливые, просто бродили по городу. Бродили, не разговаривая. Слова потеряли смысл. Смысл был в единении. Верона, чьё ожидание, бесконечное ожидание почувствовать себя дочерью, сбывалось теперь таким образом – что отец её просто ходил с ней, просто держал её за руку – продолжала – с каждой секундой – ставить кресты на прошлом – на том, что разъединило их, а сам он – с каждой секундой – ставил кресты на будущем. Глядя в глаза его – синие, глядя на светлые волосы, теперь уже растрепавшиеся, на губы – слегка обветренные, на ворот его рубашки, на рукава – подвёрнутые, на руки с длинными пальцами, на джинсы его – заношенные, на обувь – почти армейскую – грубую и запылённую, любя его всем существом своим, всеми своими клеточками, она винила единственного – винила за это прошлое Аркеантеанона Первого.
На закате, багрово-красном, они вышли к морю – чернеющему, и долго шли вдоль по набережной – мимо портовых пирсов, мимо причалов с кранами. Баржи на горизонте, белые пароходики – пассажирские, грузовые – все это стало затягиваться – размытой туманной дымкой – тяжёлой и быстро сгущающейся. Когда темнота сгустилась, вперемежку с ветром и холодом, Лээст сказал: «Малышка, пора возвращаться, наверное».
– Нет, – возразила Верона. – Что, если мама приехала? Вдруг она уже в Дублине? Вдруг она в той же гостинице, в которой мы останавливались?
Лээст, не отвечая, махнул такси – проезжавшему, и уже оказавшись в машине – в теплом салоне с музыкой, сказал молодому водителю:
– «Грэшем Отель», пожалуйста, – а затем, повернувшись к Вероне, добавил: – Ты знаешь, я думаю, что если мы снова встретимся… если она приехала… это будет прямым вмешательством эртаона первого уровня…
Джош, отпустив Маккеона возле красивого здания – старинного, пятиэтажного, поднялся с новой знакомой по лестнице, устланной ковриками, до квартиры по левую сторону на предпоследнем уровне, и уже в прихожей – просторной – предложил: «Может, чаю? По чашечке…»
– Нет, – усмехнулась Режина, – лучше сразу бренди по рюмочке.
Джош посмотрел внимательно на то, как она разувается – снимает танкетки – плетёные – из каких-то простых верёвочек, затем посмотрел на лицо её – застывшее – напряжённое, и галантно сказал:
– Вы знаете, бренди не обещаю, но ирландский виски имеется, причём – превосходного качества.
На кухне – огромной – светлой, с дорогой итальянской техникой, Режина прошла к подоконнику с одиноко стоящей пепельницей, а Джош – из бара – настенного, извлёк драгоценный Midleton – двадцатиоднолетней выдержки, взял стаканы из ариса и спросил:
– Вам со льдом, наверное?
– Как себе, – попросила Режина. – В том, в чём я мало смыслю, я не страдаю взыскательностью.
