скачать книгу бесплатно
– Коул, каково же твоё отношение к данной проблеме?
Я устало улыбаюсь.
Как же мне признаться в том, что я абсолютно в ней не разбираюсь?
– Коул должен сказать: «Это скользкая тема, я не собираюсь её обсуждать»[5 - «Южный парк» – популярный американский ситком, созданный Треем Паркером и Мэттом Стоуном. Цитата «Это скользкая тема, я не собираюсь её обсуждать» взята из данного ситкома (1 сезон, 6 эпизод).], – усмехается Джин, бросая на меня игривый взгляд.
С каждой её репликой в глазах Кита всё больше и больше удивления.
– Я что, – вкрадчиво произносит он. – Не один смотрю «Южный парк»?
У меня в голове не укладывается, как Джин и Дэниэл запросто перешли от острой социальной темы к обсуждению сортирного сериала.
Девчонка ухмыляется:
– Боже, Дэниэл, мы нашли друг друга.
B1(04;-29)
Урок социальных наук обычно заканчивался моим яростным желанием курить.
Приносив всем вокруг извинения, отдав честь, присягу и что угодно профессору Штенбергу, я буквально первый выбегал из дверей библиотеки и наведывался в сломанный туалет напротив, который с недавних пор стал моей личной «курилкой».
Если курить и одновременно пустить воду из крана, запах в коридоре никто не почует.
Жизненные советы от старшеклассников.
От накуренного аромата скрываться не удавалось – на меня часто оглядывались из-за него. Однажды профессор Уольтер сделал мне замечание перед уроком: в своём привычном забавном стиле он рассказал историю, как шёл позади меня до кабинета физики и почуял дурманящий шлейф сигаретного дыма, исходящий тогда от моей куртки. В качестве наказания я сидел остатки перемены у открытого окна, проветривая себя и свою дурную голову.
Уольтеру не страшно попадаться с грехами.
На это у нас были другие преподаватели.
Когда я шёл в следующий класс, до меня дошло осознание, что время на перекур было выбрано неудачное. После социальных наук следовала математика, а мой преподаватель, мадам Долан, хоть и имела свой специфический юмор, но снисходительностью к ученикам, как Уольтер, она не отличалась.
В классе все уже в привычном режиме собрались кучками у парт и что-то судорожно переписывали друг у друга, сопровождая свои действия нервными шутками и руганью. Преподавателя не было – наверное, мадам спряталась в маленькой комнатушке лаборантской, где она в привычном режиме проводила все перемены. Беззаботность царила только у парты Джин: она, с раскрытой книгой, полностью подготовленная к уроку, вела вполне себе культурный диалог с Виктором Полнаски.
Виктор говорит:
– Вообще, я тоже Паланика[6 - Чак Паланик – современный американский писатель, автор культового романа «Бойцовский клуб».] рано начал читать, – юноша задумчиво тупит взгляд. – Лет в четырнадцать. У друга в шкафу нашёл «Бойцовский клуб».
– Ты всё равно проиграл, – прыскает девчонка. – Я прочитала «Бойцовский» в двенадцать.
Полански оценивающе кивает, но не отрывает глаза от парты.
– Ну и как тебе?
– Преимущественно, мне понравился стиль, – мечтательно произносит Джин. – Сама история не особо. У него есть романы и получше.
Я подхожу ближе и замечаю в руках одноклассницы старый потрепанный экземпляр «Бойцовского клуба», и среди моих воспоминаний появляются затемненные кадры финчеровской экранизации, звонкий и жуткий смех Брэда Питта и идеальный сценарный ход, от которого моё сердце не стынет до сих пор.
Невольная улыбка всплывает на моём лице, но я замечаю кое-что ещё.
За тем самым романом и хорошим разговором об американской литературе скрыта домашка по тригонометрии, которую Виктор так незаметно списывает у своей подруги.
Парень на секунду отрывает голову и подмигивает мне.
Джин едва сдерживает смех.
– Кстати, раз уж речь зашла о стиле, – продолжает Полански. – Стиль Паланика интересный. Я начитался тогда, в свои четырнадцать, русской классики: Пушкина, Достоевского, Гоголя… В общем, фундамент своей культуры. А у них, сама знаешь, по десять страниц описания одного лишь пейзажа. Читать порой муторно. Не люблю я такое. Когда же я увидел «обрывочный» стиль Паланика, я был поражён. Не пусто, очень даже живо. Я тогда подумал – «неужели так можно было?».
Джин переводит взгляд на меня.
Мы оба поражаемся таланту Виктора скрывать преступления красноречием.
Неожиданно за моей спиной появляется фигура мадам Долан – я слышу звон её низких каблуков. Все присутствующие в классе замолкают, ручки перестают скрипеть по бумаге, и каждый с сочувствием переглядывается друг с другом. Джин нервно закусывает губу и тоже принимается молчать.
Не остановился только Виктор.
Он настолько увлекся разговором о Паланике, что не заметил прихода учителя.
Зато мадам Долан сразу же примечает его взглядом. Ехидная улыбка расплывается в её губах, в овальных очках мелькает блик солнца.
Красноречие Полански также удивило её.
– Что обсуждаете, юные математики? – женщина наигранно щурится.
Виктор резко отрывает голову и смотрит на неё.
Он проиграл.
– Современную литературу, мадам, – тут же вставляет Джин и пытается улыбнуться.
У неё буквально стучат зубы и дёргается глаз.
Долан удивлённо вскидывает брови.
– Правда? Неужели поэты начали сочинять оды на тригонометрическом языке?
Они проиграли.
Мадам Долан, прочувствовав собственную победу через наивные улыбки учеников, важно проходит к столу и продолжает:
– Надеюсь, вы хотя бы подготовились к сегодняшней контрольной, господин Полански. Потому что домашнюю работу я у вас аннулирую, – женщина подходит к стеллажам с книгами. – То же самое касается и вас, мисс Бэттерс.
Мой русский друг беззвучно вздыхает.
– А если я напишу контрольную на ноль по воле случая? – спрашивает он.
Долан даже бровью не ведёт:
– Тогда, по воле случая, вы придёте на пересдачу в среду или пятницу.
– Мадам Долан! – Джин моментально оживляется и врывается в дискуссию. Преподаватель смеряет её взглядом. – А с домашней что делать?
Женщина снова одаряет нас своей ехидной улыбкой – в её руках уже держится толстый потрепанный том, хранившийся на стеллажах этого класса. Издалека мы замечаем потёртую надпись на корешке: большая четырёхзначная цифра, напугавшая нас своим массивным видом, и маленькая, едва заметная подпись под ней же «…задач по тригонометрии».
Я замечаю сожалеющие взгляды студентов.
Я так же нервно жду вердикт.
– Вам с господином Полански, – Долан пролистывает хрупкие страницы сборника и внимательно просматривает их. – Я подарю возможность исправить ошибки юности. Сколько было примеров в домашней работе? Тридцать?..
Виктор нервно дёргает ногой.
Джин скрещивает руки на груди и тупит глаза в пол.
Спустя полминуты тревожного молчания в дуэте с шуршанием страниц Долан, прокашлявшись в кулак, провозглашает своё наказание. Она говорит:
– К пятнице, – женщина делает паузу, акцентируя внимание на сказанном. – Вы решите мне по шестьдесят задач с тридцать пятой по… сорок восьмую страницу, – учитель поднимает и вставляет: – Подите-ка сюда, грешники.
Джин и Виктор одновременно встают со своих мест и подходят к столу Долан.
Я стоял в двух метрах от места происшествия, но отчётливо слышал каждое слово, произнесённое преподавателем. Мадам Долан приподнимает хлипкий сборник и пальцем показывает раздел, задачи и их же содержание. Сквозь стёкла очков она вглядывается в пристыженные лица своих учеников, пытаясь среди их раздражения найти признаки совести.
Мадам Долан продолжает говорить:
– Всё с подробным решением и каждым расчётом, – тут она усмехается. – Учтите: господин Полански решает чётные номера, а мисс Бэттерс – нечётные. Я ясно выразилась?
Моему взору представлены лишь спины друзей, но я чувствую, как от них веет злостью.
Грешники синхронно произносят:
– Да, мадам.
Сборник переходит в руки юноши.
Они в тут же секунду разворачиваются и идут по разным углам кабинета: Виктор – подальше от Долан, к своему места у окна, а Джин – прямиком на меня.
Взгляд преподавателя резко останавливается на моем лице.
– Госопдин Прэзар, надеюсь, не соучастник? – спрашивает Долан.
Виктор, только услышав мою фамилию, сразу отвечает:
– Не трогайте Прэзара! – и добавляет: – Он вообще только из курилки.
У меня резко перехватывает дух.
Мадам Долан даже бровью не ведёт – всего лишь хмыкает.
Пронесло?
– Надеюсь, вы-то с домашней, господин Прэзар?
На её вопрос я удовлетворительно хмыкаю и готовлюсь сесть за парту с Виктором, но меня дёргают за рукав толстовки. Я смотрю на помрачневшее лицо своей подруги. От её немого предложения я не спешу отказываться – всё же, мой русский друг это поймёт и оценит. Рюкзак тут же приземляется на стул рядом с Джин; я медленно открываю его и беззаботно разыскиваю несколько листов, исписанных градусными мерами и тригонометрическими функциями.
Но его нет.
С моих уст, не слышимая никем, слетает ужасная и краткая ругань.
Девчонка ведёт бровью.
– Что, пропил свою домашку? – также неслышно интересуется она.
На моём лице расплывается привычная, ужасно тупая улыбка.
Чёртова математика.
– У нас ещё контрольная, – как бы невзначай бросает Джин.
Я чувствую, как моя улыбка тянется до ушей.
Чёртова математика.
Я безнадёжно смотрю на Джин.
Она усмехается.
Мы слышим звонок.
Мадам Долан тяжёлой, скособоченной походкой направляется по рядам и раздаёт задания контрольной. Я замечаю, как при виде заданий у моих одноклассников меняются лица: на них накатывает ужас, разочарование, печаль и злость.
– Вы прекрасно помните, что по завершению определённого раздела мы проводим контрольную работу, – вновь и вновь повторяет женщина. От её голоса по спине бегут мурашки. – Сегодняшняя контрольная – завершающая по тригонометрии. Здесь собрано всё, начиная со значений до построения графиков тригонометрических функций.
Лист с кучей толком несортированного материала оказывается и на нашем столе.
Я лишь взвываю от безысходности.
– Рано ноете, Прэзар, – бросает Долан. – У вас ещё аттестация в июне.
По классу слышатся хохотки.
Я расстроенно падаю на стол.
– У меня же только начало всё налаживаться, – бубню я себе под нос.
Я чувствую, как худые девичьи пальцы треплют мне волосы, и слабо улыбаюсь.
