скачать книгу бесплатно
– А! Лесная охрана! Я уже наслышан. Наловили жуликов!
– Не жуликов, товарищ подполковник. Жуликов вы пасёте. А я задержал вооружённых браконьеров, доставил их, орудия браконьерства и продукцию в РОВД. Принимайте.
– Да, да, Алексеевич. А где протоколы?
– У меня!
– Ну, давай, и можешь ехать! Быстрее!
– Сейчас. Сниму копии и отдам.
– Нафига мне копии, оставь их себе, мне в дело нужны оригиналы.
– Нет, оригиналы я отдаю в прокуратуру.
– А причём прокуратура?
– Очень крупный, особо крупный ущерб. А они уже пусть решают: самим раскручивать их или вам сюда отдать.
– Не, послушай, что творит! Если ты из области приехал, ты не наводи здесь свои порядки, у меня. Ко мне привёз нарушителей – будь добр, все бумаги мне на стол. Нет? Увози их отсюда. У меня и без вас делов выше крыши…
Алексей поморщился, как от зубной боли:
– Мне позвонить нужно в область, в УВД? Пойдёмте, позвоним из Вашего кабинета.
– Дежурный! Что стоишь? Принимай браконьеров и сети и отправляй этих натуралистов отсюда. Позвонить идите к себе на работу, у меня не узел связи.
До обеда Алексей оформил бумаги, заехал в прокуратуру, к себе на работу, откуда всё же позвонил своему старому знакомому – заместителю начальника УВД, которому подробно рассказал о произошедших за сутки событиях. Тот пообещал на днях заехать и лично поставить начальника РОВД на место.
Солнце по-летнему щедро палило воздух. Ноги в резиновых сапогах уже горели огнём. Глаза стали слипаться. Алексей чувствовал, что устал, но ехать домой не хотелось. Позвонил Тане на работу. Вытянул из неё понемногу о детях, выслушал упрёки, что о детях вспоминал раз в месяц, а о их поездке к нему сейчас нет и речи. Если только к концу июня, после школьной практики.
– А ты не хочешь приехать на недельку хотя бы?
– Нет. Ни на недельку, ни на денёк. Не хо-чу, Лёша, быть кому-то помехой.
– Ладно, Таня, пока. Не хочешь, как знаешь. Захочешь – позвони.
– А что, просто без звонков приехать уже и нельзя?
– Нет, Таня, без звонка лучше не приезжать.
– Почему? Мешаю?
– Думай, что хочешь. Я сказал всё, почти всё. Поговорить надо, пришло время. Ты будь готова к серьёзному разговору. Я сам приеду за детьми.
– Ты, Лёша, что, пугаешь?
– Тебя? Нет. Я думаю, что ты не боишься меня? Ну и хорошо. Пока…
Не дослушав её, он положил трубку. Тело, искусанное комарами, подстывшее в росистой траве за ночь, просило, требовало ванной. Горячей ванной и в постель.
Но как не хочется ехать в пустой дом. Может напиться? Вспомнил, что дома стоит водка, вино. Вспомнил, а точнее поймал себя на мысли, что постоянно думает о Лене. Как неудобно получилось. А может, всё к лучшему? К чёрту все эти мысли, надо ехать, напиться и уснуть. На сутки. Хотя знает, что четыре-пять часов, и он уже на ногах.
В кабинет вошёл Антонович.
– Алексеевич, машину заправил, вымыл. Сами поедете, или я поведу?
– Иди, Антонович, домой. Поеду по-тиху домой сам. Что-то устал я. Как конь. Четыре года без отпуска, Валентин. Может, и вправду уйти в отпуск?
– А Вы уже третий год собираетесь, а толку? Вон, в профкоме путёвки есть на курорты. Поехали бы, Алексеевич: море, вино, женщины. Вам надо бабу хорошую, иначе пропадёте тут у нас в глухомани. Хотите, познакомлю с соседкой. Разведена. Пятый размер…
– Не надо мне, Антонович, пятый размер. Ты езжай, я ещё посижу с бумагами и поеду. До завтра, жди меня часам к десяти здесь. Если что-нибудь, позвоню – будь готов. Пока!
Водитель ушёл, Алексей закопался в бумагах, потом бросил их в сейф, захватил в рюкзак и пошёл к машине.
У машины топчутся двое неизвестных мужиков.
– Здрасьте, – щурясь на солнце произнёс один, – Вы – Алексей Алексеевич?
– Я, слушаю.
– Вам просили передать, чтобы Вы уезжали отсюда. В течениие этого месяца. Иначе будет плохо. Совсем плохо.
– Кто просил?
– Они дали нам бутылку водки и сказали, чтоб мы не говорили. А если Вы дадите бутылку, мы скажем номер машины.
Алексей достал деньги, сунул в протянутую руку:
– Ну?
– Это иномарка, джип. Вот номер, – он протянул кусок газеты, на которой коряво нацарапан ручкой номер машины, задержанной им сегодня на озере. Усмехнувшись, он достал ещё одну бумажку:
– А это на пирожок к пузырю. Благодарю, мужики!
– А Вы – егерь?
– Да, мужики. Я – егерь.
– Давите их, гадов, Алексеевич. Давите этих барыг. Ну, а за пузырь и пирожок – спасибо. Мы не ждали халявы, но выпить уж очень нужно. Ну, и за Ваше здоровье выпьем, чтобы побольше таких смелых мужиков было. Мы за Вас слышали – правильный Вы мужик, без понтов.
– Ну и добро. Поехал я, бывайте, мужики.
Он выехал на центральную улицу, машин почти нет. Усмехнулся, вспомнив движение у себя дома.
…Хм, дома. А где он, этот мой дом? Родители умерли, и в том доме хозяйка – его сестра. В другой квартире – жена и дети, но и это не его дом. Здесь двухэтажный пустой дом. Его дом? Наверное. Но разве таким должен быть родной дом? Разве не должно туда тянуть? Разве не должны ждать там родные люди его возвращения? Разве должны раздаваться глухие одинокие шаги под звук круглосуточно работающего радио? Разве должен сидеть на диване плюшевый мишка: месяц, два, никем не тронутый? Разве это дело опять что-то готовить, стирать, ползать с пылесосом? Или вообще переехать жить на базу в маленькую комнатку? Вообще, эта навязчивая идея давно вертится в голове. Но далековато от города, жалко топливо жечь.
А может, начать возить проституток? Опять же водка-селёдка, уборки. Гонорея и прочие гадости. Разговоры соседей. Эх, Лена, Лена! Как я облажался! Столько раз думал пригласить. Пригласил. Зачем? Обидел. Как обычно. Сколько женщин он обидел, бросил в жизни. Десять? Ну да, около того, не считая студенческие годы. Да, в общем-то, и позже… Были разные истории. А сейчас вот – один, совсем один… Повернул на свою улицу. Магазин. Заехать? Надо, хоть и не хочется встречаться с глазами Лены, но не прятаться же? Что поделать, если у него работа такая? Чтобы сегодня они без него сделали? Конечно, Болохин попробовал бы поднять шум. Но браконьеров-то восемь, и они с Мишей вдвоём. И они нашли его; не милицию, а его, потому что верят ему, доверяют. И он не мог их подвести, не мог вот так просто бросить их, кинуть. Рассказать об этом ей? Да она просто не будет слушать, отмахнётся. Но зайти всё равно нужно. Ведь он мужчина!
Остановив машину у крыльца. Увядший букет так и лежит на подоконнике. «Куда смотрят уборщицы?» – пробормотал сквозь зубы, взял букет и бросил в стоящую у крыльца урну. Потянул дверь – закрыто. «Обед», – с облегчением вернулся к машине, сел и, не оглядываясь, поехал к дому. Загнал машину во двор, закрыл ворота, закинув рюкзак за спину, поднялся по ступенькам к двери и остановился… В дверях стоит и улыбается Лена:
– Не ожидал? А я с работы позвонила в лесхоз, у меня там в бухгалтерии подруга. Говорит, что ты банду изловил какую-то крутую. И жив, и здоров, и уже в кабинете, а машинка чистенькая под окном, значит, домой собираешься. А у нас обед. Вот я и решила тебе ключ отдать лично, Лёша.
– Ключ? А я, дурак, думал, что… Ну, ладно, хорошо. Ключ, так ключ. У меня ж запасной есть. Отдала бы потом…
Он поднял на неё глаза – она улыбается. Открыто, искренне, честно. Улыбается ему.
– Лена! Ты меня извиняешь?
Она молча вышла на крыльцо, обняла его, прижалась к его щеке своей щекой.
– Я так переживала. А ещё я нашла твою кровать!
– По рубашке?
– Дурачок. По подушке!
– Как по подушке?
– Она тобой пахнет. Я её обняла, так и уснула с твоим запахом, как с тобой.
– Ты здесь ночевала?
– А где же? Я тебя честно ждала до утра, как обещала. Вечером позвонила с твоего телефона домой. Мама ругается, а я все равно осталась. Я знала, что ты надолго уедешь, но не ожидала, что так буду переживать… Мне на работу пора. Все продукты в холодильнике; мясо, что ты приготовил, я попробовала, как в ресторане. Можно я тебя сейчас покормлю? Мне так хочется посмотреть, как ты будешь есть.
– Ничего себе. Серьёзно? – он засмеялся. – Я что, на тигра похож?
– Чего на тигра? Ты – сильный, красивый. Ты – мужчина. И ничего здесь нет смешного, пошли в дом, а?
– Конечно, пошли. Только обедать будем вместе, а я буду смотреть на тебя.
– Ещё чего. Тогда я есть не буду.
Они прошли на кухню, Алексей обнял Лену за плечи:
– А почему я на тебя не могу смотреть, а ты можешь?
– Эх ты, зверобой. Я же женщина. На меня надо любоваться, а не смотреть, как я ем.
– Ну, а я?
– Всё, ты абсолютно одичал, Лёша. Как всё запущено. Хоть раздевайся, хоть умывайся: через двадцать минут к столу. Я подогрею пока, ладно?
– Нет. Двадцать минут – это много, давай прямо сейчас.
– Ну и хорошо, иди, мой руки.
Алексей сбросил камуфляж, сполоснулся под душем и вышел к столу запросто, в спортивном костюме. Лена хлопочет на кухне в невесть откуда взявшемся переднике. «Наверное, с работы захватила», – удовлетворённо заметил про себя Алексей и остановился в пороге.
– Ну вот. Всё готово. Ты ешь, а я побежала на работу. Может, тебе налить чего покрепче?
– Ох, нет. Я и так уже отрубаюсь. Присядь, пожалуйста.
Лена сняла передник, села напротив. Глаза их встретились.
– Ты после работы сегодня придёшь сама ко мне?
– Ты думаешь, это нормально. Можно разве?
– Я думаю, что это не только нормально, но и нужно! Я собирался с тобой провести ужин, а не получилось. Вот и повод есть у нас. У обоих, правда?
– А вдруг опять что-нибудь?
Алексей опустил глаза, глухо сказал:
– Может быть и такое. Значит, не судьба. Давай загадаем?
– Давай. Я постараюсь прийти, а ты ложись отдыхать. Хорошо? И отключи телефон. Он у тебя звонит через каждые пять минут.
Он принялся за еду, а она так и сидела, подперев подбородок руками, и молча смотрела на него задумчивыми глазами. Спохватившись, засобиралась на работу. Стремительно подошла к нему, ничего не говоря, поцеловала в висок и так же стремительно ушла.
Алексей, не убирая посуду со стола, еле доплёлся до спальни и, не раздеваясь, бухнулся в кровать. Сразу же и уснул.
* * *
Поросята растут быстро, молока на такую ораву, с учётом приблудившихся поросят, стало не хватать, и свинья в поисках хорошей кормовой базы увела стадо ещё дальше от болота, поближе к сельхозполям и людям. Посетив ночью еще молочной спелости овсяно-гороховые поля, она уводила стадо на водопой и на лёжку оставляла стадо тут же, у водопоя. В грязи дикие кабаны спасались от кровососов, защищались засохшей грязью на коже от паразитов. Холодная грязь приносит и блаженную прохладу в жаркие летние дни. Людей здесь почти не было. Лишь редкие грибники иногда проходили, громко окликая друг дружку. Их кабаны не боялись. Запах грибников – это запах различной парфюмерии, табака, вина и дома, человеческого жилья, кабаны отличали от запаха охотника: убийственного запаха ружейной смазки, пороха, обувного крема. Волки сюда не добирались, жили где-то там, на болоте, и свиноматка иногда слышала вой возвращающейся с охоты к логову волчицы. Настороженно и испуганно вскакивали дикие кабаны, хрипел и клацал клыками в чащобе секач, забивались под брюхо матери испуганные поросята. Затихал вой, успокаивалось стадо. Кормов хватало, и свиньи выходили на поле уже не так осторожно, как в первые дни. Свиноматка, метаясь по опушке, фыркала, рычала, но маленькие поросята: и свои, и чужие, не слушались старшей свиньи, шустро выскакивали на поле, жадно поедая незрелые колосья овса и зелёные стручки гороха. Совы бесшумно зависают над стадом, в поисках спугнутых кабанами мышей. Где-то на краю поля затявкала лисица, а ей в ответ с лесной делянки отозвался самец косули. У них скоро гон, и самец грозным полурёвом, полурыком обозначает свою территорию, привлекает самочек. Свинье знакомы все эти звуки, запахи, шорохи. Она спокойно жуёт колосья, зорко наблюдая за поросятами, за другими дикими кабанами и прислушиваясь к дальним, далёким шумам.
Свет фар появился совсем неожиданно и двигался вдоль опушки леса. Самой машины из-за света кабаны не видели, поэтому замерли в ожидании, пока это явление, тихое и на вид не опасное, пройдёт мимо них. Неожиданно свет встрепенулся и пополз по полю, прямо к настороженным кабанам. Когда луч света выхватил в овсе первых кабанов, источник света замер на месте, луч метнулся влево, вправо и вновь остановился на молодой свиноматке, впервые явившей на свет семь полосатеньких своих чад. Предупреждающе ухнув, она собрала поросяток у себя под животом и, ослеплённая, недоумённо и слепо уставилась на прожектор. Другие кабаны бесшумно стали углубляться в поле, подальше от непонятного светила. Молодая свиноматка почувствовала, как кто-то из поросят тянет её зубами за пустой сосок. Задней ногой она толкнула его легонько, отгоняя от потрескавшихся, едва налитых молоком сосков и вновь уставилась на фару, настороженно водя ушами. Что-то подозрительное щёлкнуло, и свинья уже собралась сорваться с места, но… резкий удар, жгучая боль. Ноги подкосились. Последнее, что успела заметить, – высокое звёздное небо над нависшими колосьями. Жизнь оборвалась. Гулкое эхо ночного выстрела покатилось по ночному лесу. Ничего не понимающие поросята жмутся к ещё горячему животу: им из-за высоких стеблей не видно, как уносятся в лес их собратья – дикие кабаны, напуганные до безумия выстрелом. Они ждут свою мамку, которая несколько раз забилась в страшных конвульсиях, едва не покалечив попавшего под копыта одного из них, и затихла. В свете фар замелькали длинные тени, – поросята услышали приближающиеся шаги, увидели мелькающие в свете прожектора тени и, не выдержав, бросились врассыпную, прячась в овсе.
Люди подошли к свинке, полоснули ножом по горлу, обескровливая добытую дичь. Повернув свинку на спину, разрезали ножом кожу по животу. Вдруг скрипучий приглушённый голос прохрипел:
– Вот, черт. Свинка подсосная – молоко с кровью брызнуло. Где-то «полосатики» будут рядом. Может, собак из машины выпустить? Пусть подавят молодняк – все равно волкам достанутся.
– Не надо! Срочно смываемся. Выбрасывай потроха, и потащили, – второй охотник махнул рукой: свет погас, он достал фонарик, посветил.
– И вправду подсосная. Я, когда стрелял, поросят не видел в траве. Грех взял на душу, мамку положил.
– Да ладно тебе, Костя. Сколько ты уже нагрешил, давно на сковороде тебе место приготовлено. Пошевеливаемся, да поедем печёнку жарить, свежевать. У деда самогон хороший! Попируем сегодня…
Они быстро выпотрошили добытую свинью, волоком подтащили к машине, и вскоре на поле наступила поистине мёртвая тишина.
До рассвета перепуганные поросята прятались в траве, однако страх, холод заставил их начать поиски матери. Там, где они расстались, две лисицы, злобно фырча и оскаля кровавые зубы друг на друга, растаскивали останки выпотрошенной их матери. Облезлые, ещё не вылинявшие, они было бросились к оторопевшим поросятам, и наверняка хоть одного их них растерзали бы, но набитые их желудки не позволили им гнаться за убегающим лакомством. Так мать сослужила последнюю службу своим чадам, оставшимся один на один с этим грозным миром. Сбившись в стайку, во главе которой стал самый большой среди них хрячок, они наконец выбрались в лес, где ещё держался еле уловимый для их пятачков запах ушедшего стада. Подняв хвостик торчком, хрячок повёл своих братьев и сестёр по следам стада, вздрагивая и шарахаясь от любого треска, шума. Лишь на рассвете они нашли стадо, залёгшее на днёвку. И здесь их постигло новое несчастье. Завидев лежащих в грязи и просто на мху кабанов, поросята бросились в стадо в поисках матери, в поисках тепла и приюта. Однако, нарвались сразу на молодую свиноматку, у которой её девять поросят уже изрядно потрепали, погрызли до крови соски. Чужие поросята, почуяв запах тепла и завидев мирно спящих полосатых малых сородичей, бросились было к дремавшей свиноматке. Та, всполошенная таким наглым и нахальным поведением чужих поросят, за которыми почему-то не доглядела мать, не раздумывая, перехватила поперёк туловища первого попавшегося чужого поросёнка. Тот завизжал, задёргался. Свинья сжала челюсти, раскусив поросёнка, мотнула головой, разбрызгивая кровавые пятна вокруг, и бросила под ноги то, что только что было поросёнком. Ещё раз схватила и, дико вращая глазами, бросила ошмётки в сторону и потопталась по ним копытами. Её родные поросята, сбившись друг к дружке, застыли от ужаса, а пришлые – чужие в панике разбежались по стаду, шарахаясь от любого движения грозных сородичей. Без мамки любой из них мог повторить то же самое с ними. Они остались абсолютно беззащитными сиротами даже в своём родном стаде. Беспомощно метаясь, они не знали, куда им уйти из стада, которое они нашли с таким трудом…
Заслышав визг поросёнка, хозяйка стада, матка-вожак, вскочила, насторожилась. По предсмертному хрипу поняла, что поросёнка убили свои и уже собиралась лечь обратно на бок к своим поросятам, когда заметила мечущихся чужих поросяток. Она сразу узнала их. Это поросята молодой свинки из её стада. Именно она, эта молодая мамка сегодня не вернулась с поля после выстрела. Значит, это её поросята сами пришли сюда в стадо по их следам и тут же поплатились за свою доверчивость. Матка сделала несколько шагов из-под ёлки, где она лежала. Шесть поросят остановились перед ней, уставившись чёрными испуганными глазками на большую, с виду очень грозную и страшную свинью, готовые в любую минуту сорваться с места и спрятаться в густых зарослях малинника.
Свинья тихо заурчала, несколько раз хрюкнув, копнула рылом мох, в поисках молодого корешка или червяка. Ещё раз хрюкнула, приглашая поросят порыть мох вместе с ней. Маленький хрячок опасливо сделал несколько шажков к ней, остановился. Свинья подошла ближе и вдруг легла набок животом к поросятам. Те, почувствовав запах тепла и тёплого молока, такого родного, как у мамки, не раздумывая, бросились к соскам. Свинья терпела их жадные покусывания. Молока было мало, но её родные и «приблудные» поросята уже умело добывали себе подножный корм: грибы, ягоды, коренья, улиток. А эти поменьше и совсем тощие. Она закрыла глаза – поросята уже большие, пусть остаются с ней; она их будет охранять, учить, воспитывать, и к зиме они уже будут самостоятельными членами её стада, продолжателями их рода. Сегодня она стадо не поведёт на поля. Стало опасно, придётся несколько дней питаться в лесу, благо, кормов летом достаточно. А когда исчезнет с неба луна, она опять поведёт кабанов из леса на поля: там столько всего вкусного и для взрослых, и для маленьких членов её стада. Только нужно быть очень осторожным, и она это прекрасно знает. Самые голодные, самые неосторожные, самые дерзкие погибают первыми. Своих же поросят она будет учить осторожности в любой ситуации: на лёжке, в пути, на кормёжке. И они вырастут все, больше никто из них не должен погибнуть, она за это в ответе перед самой природой.
* * *
