скачать книгу бесплатно
– А я что, Алексеевич? Я всегда готов, да вот комары жару дают, грызут, противоядие надо бы! А до утра прочухается!
– Никаких сегодня «противоядий», – открыто оборвал охотовед, – завтра, другое дело, и то – будет видно. Поехали!
Пыля по песчаным дорогам, разбрызгивая невысохшие лужи, нагруженный УАЗ ползет к намеченной цели. Солнце уже начало скрываться за верхушками деревьев, когда бригада охотников прибыла на место. Дальше на машине уже не проехать, а время поджимает. Захватив с собой катушки с флажками, бригада двинулась вдоль болота. В одном месте лесник показал на кабаньи лежки недельной давности и место, где волки загрызли подсвинка. Об этом свидетельствовала только рассыпанная по изодранному мху рыжая и черная щетина кабана и недоеденный копыт.
Здесь Алексей достал свою карту, сориентировал ее по компасу, оглядываясь по сторонам, задумался на минуту, подошел к кромке болота и, постояв там в тишине и в одиночестве минут десять, вернулся к ожидающей его бригаде.
– Так, мужики, – полушепотом начал он инструктаж и указывая рукой точку на карте, – мы находимся вот здесь. Вон там, – он указал на островок деревьевв болоте – остров. За ним есть еще один. Я полагаю, что логово на втором острове. На первый остров пойдет самый опытный – Болохин Саша. Сядешь так, чтобы ветер был на тебя со второго острова и на болото не выходи из-за деревьев. Сидишь тихо до четырех утра. В четыре я буду вабить второй раз. Первый раз завою около полуночи. После четырех ты, Саша, в любом случае останешься на острове, но перекрой путь от леса ко второму острову. Если будут идти отсюда волки, они тебя не увидят, не учуют! С номера я тебя сниму лично около шести утра. Все включают радиостанцию только в пять утра ровно. Кто не включит, мы будем знать, что у него что-то на виду. Всем сидеть тихо, стрелять только в исключительном случае, на сто процентов добычи.
В полночь я буду вабить с поляны на Микитовом лугу. У меня ПНВ, если волк самец где-то будет близко, он обязательно придет на поляну меня прогнать. Там я его и замечу. Если выстрелю, волчица сразу уйдет на логово, она далеко сейчас не уходит. А в четыре я завою волком. Должна коротко отозваться волчица или волчата. Если никто из взрослых волков утром не отзовется, я дам вабу волчицей, тогда точно отзовутся щенки. Саша ты их обязательно услышишь. Вот и весь расклад. Сейчас ветер с болота на нас. Значит, волки на охоту пойдут на ветер, т. е. отсюда в сторону железной дороги и реки. А обратно кругом будут возвращаться здесь. И пойдут на «Сашин» остров или на Мишу, которого я усажу отсюда метрах в трехстах. Антонович сядет на перекрестке квартальных линий, где они отмечают свою границу. Тоже смотри ветер! А я и Дмитриевич пойдем по полукругу на поляну, Микитову, как ее здесь называют. Там их, волков, путь где-то в середине их маршрута, то есть они там будут около часу ночи. Флажки бросаем здесь. Рации давайте проверим. Патроны, документы, оружие…
Все молча и сосредоточенно выполнили указание. Проверили оружие, патроны, документы, фонари, рации. Всё, как всегда, в порядке. На месте остался один Болохин, все остальные бесшумной цепочкой скрылись в подлеске. Болохин, постояв несколько минут, откатал сапоги и по воде меж кочек пошел к первому острову, предварительно зарядив и поставив на предохранитель ружье. Вскоре вышел на край острова и по кромке обошел остров справа до выступа в болото, выбрался на сушу, осмотрелся. Второй остров находился в полукилометре и угадывался по верхушкам старых елей, торчащих над чахлым сосняком верхового мохового болота. Пройдя метров сто вглубь острова, наткнулся на старый волчий помет: черная, с шерстью косули, «метка» говорила о близости логова. Волки у логова не гадят, уходят на двести – триста метров. Болохин это отметил в уме, вернулся на свой клочок и приготовил место себе для засидки на всю ночь. Для этого пригодился старый пень с пышной моховой шубой, окруженный густыми зарослями папоротника. Убрав из-под ног сучки и шишки, достал бинокль, фонарь из рюкзака, глотнул крепкого кофе из термоса. Рюкзак поставил на пень. Сел, встал несколько раз, тихонечко сломал несколько стебельков рябины, мешавших обзору, особенно в сумерках. Решив кемарнуть, пока суть да дело, лег прямо на траву у пня, засунув руки в рукава бушлата и накинув наглухо капюшон на голову: до полуночи еще больше двух часов; ветер на второй остров от него – зверь не пойдет оттуда; а с леса не должен: там много следов и запахи еще от их присутствия остались. Можно смело поспать час-два, сбить сон на ночь. Вездесущие дрозды весело и задорно обозначили заход солнца, одинокий бекас «проблеял» несколько раз и стих. Что-то мелкое прошуршало совсем рядом – мыши обеспокоены появлением нежданного гостя. В полудреме Болохин жестко терся щеками о стенки капюшона: комаров он жестоко ненавидел, в отличии от последних, которые норовили пролезть в каждую щелку, чтоб не только укусить и насытиться его драгоценной кровью, но и хотя бы позлить его своим ужасным писком… Мазаться или опрыскиваться каким-либо репеллентом категорически запрещено. Где-то далеко громко треснула ветка. Наверное, лось мечется. Над головой просвистел крыльями селезень кряквы. Самке сейчас не до полетов – утята. Незаметно пролетело время, и Болохин сквозь щель капюшона заметил, что уже совсем стемнело – пора вставать. Тихонечко встал, всполошив дремавших на рябине пичуг. Огляделся в бинокль – все тихо. Снял с предохранителя ружье и затих. Сидеть придется долго. Очень долго: всю ночь до рассвета. Опять в лесу треснула ветка, а где-то совсем далеко раскатисто рявкнул самец косули. И вновь тишина. Совсем стемнело и уже в десяти шагах ничего не видно. Вдруг со стороны второго острова явно донеслось злобное тявканье-подвзвизг. Сначала подумал, что показалось, но снова явно и отчетливо послышалось повторное взвизгивание. В ночном лесу, среди болота, на острове! Сразу стало жарко, руки вспотели. Болохин ни разу не искал логова, не забирал волчат. А сейчас, дважды услышав тявканье и взвизг не-то собачат, не-то волчат, опешил. Тревога, волнение, мелкий озноб пронзили и тело, и мозг одновременно. Сон, как рукой, сняло. Ох, это таинство дикой природы! Где-то цивилизация, где-то войны, где-то свадьбы, любовь. А тут! А тут дикая жизнь: как была сотни тысяч лет, так и осталась. Волчата, оставшиеся без опеки родителей – голодные напуганные, холодные. И грызутся меж собой, кусаются и визжат. Вот они! Болохин в очередной раз удивился и порадовался прозорливости, интуиции, опыту и чутью охотоведа Алексея. Не ошибся, хотя здесь был, может, раз, может, и два. Вот молодчага. А раз волчата грызутся – они одни. Взрослых волков с ними нет. Они на охоте! И здесь не проходили. Пошли по кругу под ветер, как и предполагал Алексей. Значит, они где-то у реки по пути к Микитовой поляне, где сидит с карабином Алексеевич.
Вдруг ночную тишину леса пронзил далекий протяжный высокий вой. Так воет переярок: молодой одинокий и голодный волк. «Мурашки» побежали по телу у Болохина. Он знал, что это Алексеевич, но совсем оторопел от услышанного воя в ночном лесу. Спустя секунд десять, где-то в той же стороне завыл еще один волк, потом еще. Завыли, запищали, затявкали волчата. Болохин думает, что сердце сейчас выскочит из груди от этой ночной симфонии. Внезапно волчата смолкли, и до Болохина донесся низкий голос волка, резко оборвавшийся на подъеме. Все затихло в ночном лесу. Видимости – ноль даже в бинокль. Лягушки, и те затихли.
Выстрел заставил Болохина вздрогнуть. Хоть и ждал он его. Резкий, раскатистый, издалека отраженный эхом от тысяч деревьев, он показался оглушительным, хотя и прозвучал в нескольких километрах от охотника. И вновь тишина.
«Ну, Алексеевич! Начал!» – думал Болохин, не переставая дрожать от возбуждения и волнения. Через полчаса возобновили свою монотонную песнь лягушки, где-то ухнула сова, и вот явно Болохин услышал всплески на болоте. Всплески легкие, ночные, бесшумные приближались к острову со стороны леса. И дрожь, и учащенное сердцебиение, и дыхание: все исчезло, превратилось в слух. Тьма июньской ночи не позволяла видеть чуть дальше вытянутой руки. Шаги приближаются, и Болохин замер с ружьем у плеча, не зная, как быть. Светануть фонарем нет смысла, брать бинокль – тоже. Он замер, пропуская мимо себя буквально где-то в пятидесяти шагах осторожное и быстро передвигающееся животное. Он представляет, как волк или волчица прыгает с кочки на кочку, изредка попадая в воду, он сжимает ружье, но, сколько не вглядывается, ничего не видно; зверь уходит ко второму острову. В стволах картечь: сыпануть на звук, и все дела – зверь ляжет! Но нельзя. Табу стрельбы на звук уже в крови, при любой ситуации. Даже по неясно видимой цели Болохин стрелять не будет. Дисциплина и строгое выполнение инструктажа по техники безопасности побеждают азарт, волнение, охотничью страсть. Сердце вновь возвращается на место, появились пропавшие куда-то комары. Шаги, прыжки, плеск стихли. И вдруг ясно услышал с острова грызню волчат и одинокое тявканье; так же все и стихло. Болохин точно понял, это мимо прошла волчица. А, может, и волк. Он знал, что Алексеевич не промахнется из карабина с прицелом ночного видения. Сразу стала ломить спина, заболели ноги в резиновых сапогах, еще больше «загорелись» руки и лицо от укусов комаров. Но нужно сидеть до утра. Она, если это была именно волчица, может вернуться, может своим же следом повести волчат. А может, по ее или его следам пойдет еще один волк. И Болохин сидит, вглядываясь в непроглядную темень. И вот уже забрезжил рассвет, появились очертания деревьев на болоте, протянул вальдшнеп где-то на опушке леса. Наступило утро. Рацию не включил, знал, что где-то в пять утра будут вызывать, а раз он не отвечает, значит у него «что-то есть». А есть – еще как есть! Настроение улучшилось. Не отрывая глаз от болота, осторожно глотнул уже остывающий кофе. Все внимание сосредоточил на соседнем острове. Вот глухарь-одиночка мелькнул черной тенью среди деревьев острова, вот сойки затрещали на соседнем острове. Очень хочется включить рацию, послушать как там дела. Но сейчас ничем нельзя выдать свое присутствие. Вот бы догадался Алексеевич сразу с флажками прийти. Обтянули бы весь остров, а потом занялись бы поиском логова.
Словно откликом на его мысли, послышался всплеск шагов со стороны леса. И тут же он увидел цепочку охотников, быстрым шагом идущих к нему. Он встал на затекшие ноги, и охотники сразу заметили его издалека. Замыкающий колону егерь Пырков махнул ему шапкой, а вот у Алексея на шапке Саша разглядел еловую веточку: «Все-таки добыл Леша волка», – немного ревниво подумал, разглядывая его сосредоточенное лицо в бинокль. Где-то недовольно «зачуфыкал» самец тетерев, явно не одобряющий появление здесь, в его вотчине, людей. В лесу кукушка начала кому-то наивный отсчет чего-то.
– Ну что? Можно поздравить? – Болохин, протягивая руку, спросил у охотоведа.
– Да, Саша! Матерый есть. Волчица не показалась. Ты не видел?
– Слышал, Леша! Я тут такого наслушался, – и он подробно рассказал Алексею о проведенной ночи.
– Все почти ясно, – так же шепотом объявил собравшимся кругом охотникам Алексей. – Будем вслепую обкладывать флажками вон тот остров. Опять я с карабином останусь здесь. Мне будет удобно стрелять на открытом пространстве. А вы быстро обходите слева и справа остров и развешивайте флажки. Снега нет, потому высота нитки – пояс. Тяните больше по открытому, траву притаптывайте. Начинайте с торцов этих двух мысов, а проход ко мне загородите последним. Волчица напугана. Услышит вас – сразу уведет волчат. У нее два пути отхода: под ветер к реке и своим следом через меня. Сразу отрезайте ей от реки, если пойдут на меня, я их не пропущу; здесь как в тире. А когда обложим, я подойду, и все вместе будем решать, как брать логово. Всё мужики, время против нас. Вперед…
Охотники также максимально бесшумно направились к острову и, не дойдя метров сто до него, разделились и двумя парами, с катушками за плечами, стали обходить остров с разных сторон. Дойдя до острых углов острова стали растягивать флажки и скоро исчезли из вида. Алексей забрался на вывороченный корень старой ели и стал всматриваться в противоположный остров через увеличивающий прицел карабина. Пока все идет по плану. Волчица у логова с волчатами. Наступающий день на руку охотникам: она, в случае чего, неохотно будет срываться днем от логова. Через час охотники вернулись к началу размотанных флажков и затянули последнюю прореху. Оклад закрыт. Нужно идти.
Алексей слез с дерева и, не таясь уже, пошел к острову. Вспотевшие, явно уставшие охотники улеглись на сухом взгорке, пригрелись в лучах взошедшего солнца. Выглядят все уставшими, опухшими от укусов, разомлевшими. Лесник Дмитриевич вообще храпит и сопит во сне. Алексей подошел, улегся на траву. Тело действительно ноет от усталости. Рабочий день впереди. И до машины еще топать километров пять отсюда. Но… Надо вставать. Волчица уже точно ищет выход из флажков, волчата еще не боятся: просунуться под флажками, и ей ничего не останется делать, как, млея от страха, лезть под бесконечно страшные, смертельно опасные для ее сознания флажки, пахнущие человеком. Проверять, правильно ли егеря развесили флажки, уже нет ни сил, ни желания.
– Подъем, мужики, – негромко скомандовал Алексей. – Ну, что? Где у нас настойка допинга?
– Так, Алексеевич, в машине, я не брал своего рюкзака! – Дмитриевич, как и не спал, растерянно развел руками.
– Ну и ладно. Вот мой термос. Здесь чай с чабрецом и зверобоем. Давайте по глотку, а я пока подумаю, как лучше нам сработать…
Егеря по очереди хлебнули из крышки термоса горячего чая, и Алексей уже принял решение.
– Я и Болохин пойдем внутрь искать логово. Если найдем – потрубим в стволы, тогда всем включить рацию. Я скажу, что делать дальше. А пока, Антонович, расставьтесь на номера. Вы вдвоем с Мишей прикрывайте отход здесь у болота на первый остров, а Дмитриевич, знающий эти места, пусть идет в тыл и станет там где-нибудь на пути к реке, где волки шли сегодня, то есть вчера с вечера. Ясно? Оружие зарядить картечью. В первую очередь стрелять волчицу. Пошли, Петрович, лопатка у тебя с собой?
– Да, я всегда ее ношу.
– Ну и хорошо. Пошли.
Они углубились в островную чащу. Бурелом, ветровалы, непролазные заросли малинника, высокая трава с папоротником на более или менее открытых участках, по колено и даже выше кустики черничника, вперемежку с багульником: остров встретил их неприветливо. Кое-где все же опытный глаз следопыта находил примятую траву на тропе, кое-где своеобразный помет, кое-где конкретный отпечаток волчьей лапы. Вдруг раз за разом раздалось два выстрела в противоположной стороне острова и какой-то крик.
Алексей немедленно включил рацию:
– Я «Жасмин», я «Жасмин»! Кто слышит, ответьте!
– Алексеевич! Я «Жасмин-1», – он услышал взволнованный голос Антоновича. – Вы стреляли?
– Нет! Скорее всего, лесник. А кто кричал?
– Не знаю! Но где-то тоже в его стороне.
– Вот черт, – ругнулся вне радиоэфира Алексей, – Антонович! Снимайтесь с номеров и идите туда срочно. А мы отсюда, с центра, тоже идем к вам. Конец связи…
Они бросили поиски логова и напролом пошли на выстрелы. Вскоре, выйдя на край острова, заметили всех егерей что-то бурно обсуждающих и явно ругающихся. Алексей и Болохин подошли ближе.
– Ну, все, Алексеевич. Просрал лесник волчицу вместе с выводком. Заколдовала она его, мать его в душу! – Миша Пырков смачно выругался, показывая пальцем на смущенного лесника.
– Что здесь происходит? – Алексей строго уставился на всех охотников, – Дмитриевич, говори!
– А что говорить, Лексеич. Все равно никто не верит, – лесник в сердцах махнул рукой.
– Говори мне, Дмитрич. Я поверю.
– Ну так вот. Сижу я вот на том пне за флажками. Слышу, что-то сзади хрустнуло. Оглядываюсь – глаза! Не глаза, а глазища! Вот сейчас у меня перед глазами они стоят. Вот тебе крест, Алексеич, я всю жизнь охочусь, а такого не было! Вижу: в пяти шагах от меня глаза и зубы желтые. Меня и парализовало. И что ружье в руках – забыл! Все мышцы свело, волосы на голове дыбом стали. И эти глаза прямо меня жгут огнем. Сколько так было – не помню. А потом опомнился – нету глаз. Я шевелиться начал, а руки и ноги, как вата. Не слушаются. Тогда гляжу – по болоту волки идут. Далеко уже от меня, вон, около той коряги, – он махнул рукой в сторону коряги без коры, торчащей из болота более чем в ста – ста пятидесяти метрах от них, – так вот. Вижу: впереди шесть щенят прыгают по кочкам, за ними облезлая волчица, хвост меж ног. Прыгает и в мою сторону оглядывается и, вроде, как улыбается, скалится, значит. Вот я со злости и выстрелил по ней два раза. Да только картечь по воде секанула около них. Брызги полетели, видел сам. Заговоренная она, Алексеич, заколдованная… свят, свят, свят… – перекрестился он опять, – вот такие глазищи! А там, облезлая вся, невылинявшая. Вот такие дела, Алексеич. А они вон драться лезут, говорят, что с бодуна я. Я с вами уже второй день – и ни росинки, кроме чая. Чего они, Алексеич нападают?
– А и правда, мужики, чего напали на человека? Кто из вас видел вблизи волчьи глаза? Никто? А глаза волчицы? Тоже никто? И не дай вам Бог, хлопцы, увидеть глаза дикой волчицы ближе десяти метров!.. Я видел, поэтому и говорю. Помоложе я был. Тоже вот так, только зимой, оклад флажками поставили. Тоже вот так сидел, а волчица сзади подошла неслышно и стала. Пока я под ее гипнозом сидел, раненый волк и переярок ушли под флажки, а она у меня на глазах – за ними. И ружье заряженое у меня в руках, и спиртного, вы знаете, на охоте не беру. Только, когда следы по снегу опытные охотники увидели, то и подтвердили: загипнотизировала меня волчица.
– Алексеевич! Вы же биолог! Разве может животное человека загипнотизировать? – Миша Пырков не мог простить деду его оплошности.
– Может, Миша. Не любой зверь и не любого человека. Но страх за жизнь для всех одинаков. Волчица спасает свою семью и готова броситься на человека. А природа ей шепчет: «Человек. Нельзя. Табу». А человеку природа шепчет: «Замри, не шевелись. Иначе – смерть!» Ясно? Вижу, не понял ты, Миша? Инстинкт выживания заложен в мозгу у всех. И в данном случае – вам пример! Чтобы выжили волчата, волчица готова была пожертвовать собой, нарушить Закон неприкосновенности человека, данный ей Богом при сотворении. И жизнь её волчат ей дороже собственной жизни и дороже Закона Природы, то есть Закона Божьего. Ну а человек? Здесь сработал тот же закон сотворения. Хочешь жить – не дергайся. Это, мужики, свыше! Материнский инстинкт и инстинкт самосохранения. Кто говорит от Бога, кто – от Природы. Теперь ясно? Это одно и то же!
– Ясно-то, ясно, Алексеевич. А теперь из-за этого инстинкта и волков упустили, которые пол-леса сожрут, и флажки сматывать, до машины тащить, его еще в деревню везти. А сил уже нет!
– Всё у нас есть, Миша! А вот флажки сматывать не будем. Завтра я позвоню лесничему. Или сегодня. Он отправит сюда пару-тройку лесников во главе с Дмитричем. Они и флажки снимут, и логово отыщут. Нам это логово еще пригодиться в будущем. А пока пошли к машине, скоро уже и обед, и правда, пора домой.
Усталые, к обеду они добрались до машины. Болохин первым делом осмотрел матерого волка. Худой, невылинявший, с черным от запекшейся крови пятном на лопатке и вывалившимся сквозь желтые клыки языком, он и в таком виде вызывал уважение и поклонение перед своей мощью, хоть уже и бывшей. Петрович приоткрыл пасть волку:
– Ого, Алексеевич, трофей на серебро, сто процентов, тянет!
– Я смотрел, Саша. Да, на серебро точно, может, и на малую золотую. Завезем в город, я отдам одному человеку, он и займется трофеем.
– Алексеевич, это я не к тому!
– А что еще?
– А проставляться, кто будет за такую красоту?
– Куда я денусь, поехали до магазина.
– Поехали!
Они забросили тушу волка в «собачник» и тронулись в молчаливом, усталом и сонном встряхивании на бесконечных ямках, ухабах и выбоинах.
Домой Алексей приехал уже при свете фар. Антонович остановил машину у самой калитки.
– Все, Антонович. Устал, как конь. Завтра – день в конторе. Заедь за мной поутряне.
– До завтра, Алексеевич. Отдыхайте. Я буду, как всегда, в полседьмого.
– До завтра…
Устало добрел до двери. Ключ под ковриком. Не стал его доставать. Открыл дверь своим ключом, вошел в дом. Бросил в шкаф форму и в одних трусах прошел на кухню. На столе стоит в вазе букет цветов с его клумбы, на стульчике – стопка выглаженной одежды. Улыбнулся. На душе стало тепло и уютно. Включил колонку, долго отмокал в горячей ванне, и уже после контрастного душа усталость совсем исчезла. Легкость, тепло, уют, цветы на столе. Открыл холодильник, не разогревая, съел несколько кусочков мяса. Хлебнув холодной водки из кружки, потому что так вдруг захотелось именно из кружки, почувствовал, что сил осталось только подняться по лестнице до спальни. Медленно добрел до кровати, развернул одело и провалился в сон
* * *
Не дозвонившись домой Алексею, Сидорович позвонил в приемную лесхоза и попросил секретаршу о том, чтобы она, если появится охотовед, обязательно передала ему, чтобы тот срочно приехал к нему домой, т.к. в лесу завелись злодеи. Бросив трубку, постоял в раздумье, отвязал коня и, усевшись на возу, направил коня к магазину. Не доехав до магазина, все-таки свернул заглянуть: стоит ли браконьерский УАЗ? Ворота плотно закрыты, но во дворе слышен оживленный разговор. Остановив коня, Сидорович прислушался.
– Ну, прощаться не буду, – лесник узнал по голосу Костика Алексашкина – коммерсанта из города, которого недавно, как писали в газетах, судили за браконьерство. Много штрафа заплатил Костик, об этом долго судачили в деревне. И вот, похоже, вновь за свое взялся!
– Там заедь, Костя, в делянку возле маяка. Там лось, лосиха и два лосенка живут. С твоим винторезом ты легко их посчитаешь. Потом, если что, заедешь, я пособлю, – это уже говорит хозяин дома, узнал лесник, подойдя ближе к калитке.
– Открывай ворота, поехал я. Лосятины как раз не достает к свинине. Хороший фарш получится на колбасу! Надо бы вчера проехаться, да пропьянствовали здесь с тобой. Ладно, поехал я, открывай…
Не успел Сидорович отскочить – калитка распахнулась и в проеме показалась отекшая физиономия хозяина. Взглянув на лесника, сходу заорал:
– А ты что здесь пасешь, старая колода? Подслушивал? Костя, -окликнул он во двор, – иди, глянь на чудо! Общественный инспектор явился и ухо клеит!
На улицу вышел Алексашкин в камуфляже и незнакомый мужчина, тоже в камуфлированной форме.
– Вот тебе и раз! Сидорович! Какими судьбами? Может, зайти хочешь или сразу тебя здесь на улице загасить, старый черт. Ты что, опять стучишь своему охотоведу?
– Ничего и никому я не стучу, а ты аккуратней со старшими, пацан. Я тебе не то чтобы в батьки, в деды гожусь!
– А что ж ты, дед, под калиткой тусуешься? Что тебе здесь надо?
– Я ни у кого не спрашиваю, где мне ходить, ясно?
– Давай, дед, вали отсюда, пока я тебя и коня твоего в фарш не перекрутил, ясно?
– Как ту свинку, что вчерашней ночью на горохе убили. И поросяток без мамки оставили? Так?
Алексашкин оглянулся:
– Ты что несешь, гнида? Какую свинку?
– Такую! Я видел следы. Это твой УАЗ, что стоит вон там, в сарае, только вы никак нажраться не можете! Кишкоблуды! Хотите красть – крадите! Вам закон не писан, и я вам не указ. А чего в лес претесь? Лес – это общее. А кто из общего крадет – тот крыса. А вы хуже крысы. Матку подсосную убили и жрете. Как она вам в горле поперек не стала! Только что водкой запили, чтоб не подавиться, ироды. И не вылупливайся на меня. Будет и на вас управа! Мало заплатил? Так вообще в тюрьму сядешь, и там у тебя и спросят, что ты на воле делал, с чего жил, чем кормился? Будет тебе и там жизнь, увидишь!
– А ты меня жизни будешь учить, ты меня пугать вздумал, прихвостень лесхозовский? Ну-ка пошел вон, козел, пока тебе на месте голову твою дурную не открутил и собакам своим не скормил, – замахнулся на деда Алексашкин, но его удержал хозяин-пасечник…
– Подожди, Костя. Ну, мелет старый, пусть и мелет. Пусть брешет себе. Собака лает – караван идет. Не трогай его – сам скоро сдохнет где-нибудь в лесу. Или дерево на него упадет. Ехал бы ты домой, Костя!
Они вернулись во двор, затворили калитку. Сидорович постоял, сел на телегу и дернул вожжами, повернув коня к дому.
«Вот Леша приедет – все ему расскажу. Я вас, сволочей, начисто поставлю, я найду на вас управу!» – бормотал он, подгоняя коня. Сердце сильно защемило. Приехав домой, выпил валерианки, прилег. Хозяйки дома нет, с утра на велосипеде уехала к родственникам в соседнюю деревню. Проснулся от сигнала машины.
«Наверное, Леша приехал», – обрадовался старик.
Взяв на руки спавшего в ногах кота, вышел на улицу. У калитки стоит незнакомая машина – большая, черная иномарка.
«Что это еще за гости?» – тревожно мелькнуло в голове.
Вышел из калитки. Стекла в машине такие черные, как и сама машина. Вдруг двери распахнулись, и из машины выскочили шестеро молодых парней.
– Ты, дед, вчера на гороховом поле на коне ездил?
– Я ездил, а что?
– А то, дед, что у нас там пропала коза.
– Я не видел там никакой козы, о чем вы?
– А вот мы знаем, что козу нашу ты, старый пердун, стырил. А на других людей стрелки переводишь. Было такое?
И только тут Сидорович обратил внимание, что номерные знаки на машине обмотаны тряпкой.
«Костик бандюг подослал», – пронеслось в голове.
– Ты, дед, слишком много знаешь и слишком много болтаешь. А живешь на отшибе. Как ты думаешь, быстро твоя хата сгорит? Не знаешь, молчишь? А вот мы сейчас проверим…
Один из парней вытащил из машины канистру, пнул ногой калитку и вошел во двор, не обращая внимания на заходившихся в лае собак. Облил стены дома содержимым канистры, и до лесника донесся запах бензина.
– Что делаете, ироды. Я же вас сейчас перестреляю, сволочи. Отойди от хаты!
– Перестреляешь? Чем? – один из бандитов подошел к леснику. Схватил у него из рук кота и, зажав за задние лапы, ударил того головой о столб. Швырнул к забору мертвое тело с окровавленной головой.
– Ты хочешь, чтоб и тебе так сделали? – он подошел к деду, подставив ногу, ударил в грудь. Сидорович упал.
– Сегодня мы твою хату сжигать не будем, но если ты еще раз нашу козу тронешь… мы тебя, дед вместе с твоей бабкой в этой хате самих зажарим. Ты понял? Седи, старый, дома и наслаждайся жизнью. И не лазь по чужим дворам, и не вздумай жаловаться, а то… – он достал из кармана зажигалку, – чирк… и все, дед. Пожалей свою бабку. Еще раз «стуканешь» – пеняй на себя. Будет как этому коту… – они заржали, сели в машину и уехали.
Сидорович долго лежал у калитки, поднялся, вытер слезу, подошел к мертвому коту. По небритой щеке опять покатилась слеза.
«Скоро хозяйка твоя придет. Что я ей скажу?.. Скажу, что сошел в другую деревню? Скажу, что видел тебя там на ферме? Попереживает и успокоиться. Ничего ей рассказывать не буду», – решил дед, разговаривая над котом.
Взял во дворе лопату, поднял кота, ушел в дальний конец огорода и закопал у забора. Сравнял землю, чтоб не бросалось в глаза. Слез уже не было. Застыли они солью на морщинистом лице, застыли болью в выцветших глаза, застыли добавившейся сединой в путавшейся шевелюре…
Александровна приехала уже в сумерках.
– Дед, а что-то у нас во дворе бензином воняет?
– Это не бензин. Я хату обмазал маслом отработанным, чтоб шашень[1 - Шашень (белорусск.) – личинка короеда.] не грыз.
