скачать книгу бесплатно
Охота пуще неволи
Николай Евгеньевич Близнец
Вторая книга об охотоведе Алексее Фомине.Продолжение истории о том, как преданные дикой природе люди не жалеют ни сил, ни здоровья, даже рискуя своей жизнью, отдают все свои силы и все свое время борьбе за ее сохранение.Новый охотовед района Алексей Фомин по просьбе друга приезжает в отдалённый от центра районный город, чтобы поднять «стоящее на коленях» хозяйство. Здесь он сталкивается с настоящей мафией, наживающейся на убийстве диких животных. Начинается беспощадная война с браконьерами…
Охота пуще неволи
Николай Евгеньевич Близнец
«…все звери земные, и все птицы небесные, все, что движется на земле, и все рыбы морские – в ваши руки отданы они…»
(Бытие, 9: 2—3)
© Николай Евгеньевич Близнец, 2023
ISBN 978-5-0059-6597-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ПРОЛОГ
Поговорку «Охота пуще неволи», как и поговорку «От тюрьмы да от сумы не зарекайся» знают все. Или почти все. Если значение второй поговорки люди понимают и воспринимают легко и однозначно, то значение первой обычно объясняют тем, что охота пленяет больше, чем тюрьма, неволя… Это действительно так – охота пленяет. Но есть в этих трех словах этой поговорки и более глубокий смысл.
Зарекаясь, пришлось мне на своей шкуре испытать и суму, и тюрьму. И уже в тюрьме я, охотник по призванию и в крови, охотник-профессионал, испытал и понял, что такое неволя и почему охота пуще этой неволи в самом прямом, в самом истинном смысле этих слов. Об этом, в том числе, и рассуждаю я в этой книге.
Есть ещё среди нас люди, которые лично знали мужиков-охотников, бравших медведей на рожон или добывавших их с рогатиной. Было время… Есть ещё среди нас и немало охотников, которые дорожат установившимися годами и даже веками охотничьими традициями, передаваемыми друг другу, от отца к сыну, из поколения в поколение. Но, к сожалению, очень большое количество охотников сегодня, особенно среди молодых или только начинающих охотиться, которые уже и не знают, что такое рожон или как изготовить рогатину, способную удержать тушу огромного и разъярённого зверя. Они не задумываются и о разнице между определениями «добыть» или «убить» дикого зверя. Зато они уверенно признают приоритет и мощь нарезного оружия, знают, что такое дальномер, лазерный целеуказатель, GPS-навигатор, прицел и прибор ночного видения и что такое экспансивная пуля. Увы, разработка новых и модификация имеющихся видов оружия и приспособлений для уничтожения людей не обошла стороной и оружие для охоты на диких животных. Хотя… охоты ли? Охотой по закону признается нахождение в охотничьих угодьях с оружием или охотничьими собаками, а также выслеживание или преследование с целью добычи диких зверей и птиц, и, соответственно, сама их добыча. Это понятно всем, и это Закон. Но скажем так: закон далеко не демократичный. Не для людей – тут все в полном порядке. А вот для диких зверей и птиц этот закон означает, что эти человеческие правила практически не учитывают их, диких зверей, право на возможность спасения от человека в своей среде обитания во время охоты на них.
В чём дело? Я не случайно выделил в своем прологе, что «было время…». Издревле и кое-где до настоящего времени охота является средством к существованию целых народов. Такая охота действительно приносит коренным народам в труднейших природно-климатических условиях жизни еду, одежду, кров и деньги на жизнь от реализации продукции охоты. Но так же издавна охота является и способом удовлетворения морально-эстетических потребностей людей в общении с дикой природой, в том числе и путём добычи диких зверей и птиц в так называемых «спортивных и любительских» интересах. В этом случае, как правило, охотник сможет добыть дичь только после длительного изучения повадок диких зверей и птиц, особенностей их жизни, зачастую специально для этого натаскивая охотничьих собак, изучая литературу, слушая и перенимая опыт именитых охотников. И эту охоту можно сравнить, ни много ни мало, с искусством добывания сильных, острожных, смелых, ловких и в то же время пугливых диких животных.
И еще… Люди, живущие свободно, часто ощущают себя в неволе, ограниченные своим мировоззрением или сами себя загнавшие в рамки кем-то придуманных условностей. Дикие звери этих условностей не знают. Они свободны. Охота приближает максимально к этой свободе. Она позволяет окунуться в эту свободу, позволяет физически ощутить первозданную, истинную свободу. Охота позволяет человеку хотя бы на время стать тем, кем он однажды был призван стать Создателем. Правда, после греха Адама, но до грехопадения большей части человечества. Поэтому охота и свобода очень близки по своему смыслу и своему значению, никак не сочетающиеся с неволей, пленом, заточением. И если неволя, плен – это мука, то охота – сладостная, страстная, добровольная мука. Поэтому-то охота и пуще неволи.
Все персонажи, действия, события, факты, имена в данной книге следует считать вымышленными. Совпадения, имеющие место, случайны.
2009—2012 г. Н. Е. Близнец
ГЛАВА 1
Стадо диких кабанов шумно приблизилось к разбросанным по лесной поляне остаткам вчерашней трапезы. Откуда в лесу взялись сочные вкусные корнеплоды, початки кукурузы, зерно – диким животным невдомек. Но, обнаруженные вчера ночью залежи корма для исхудавших, измученных затяжной холодной зимой диких животных, в еще холодном и заснеженном марте, явились важным, жизненно необходимым подспорьем. Шумно втягивая ноздрями морозный воздух, опережая друг друга, игнорируя возможную опасность, взрослые кабаны и уцелевшие за зиму подсвинки не обратили внимания на явно не лесной, явно человеческий приторный запах, принесенный легким ветерком с противоположной стороны поляны. Не обращая внимания на предостерегающее и грозное фырканье старой свиноматки, остановившейся на опушке и учуявшей опасность, дикие кабаны высыпали на открытую поляну, тускло освещенную молодым месяцем. Настороженно прислушиваясь и принюхиваясь, свиноматка стала медленно обходить поляну, пытаясь понять, откуда исходит ненавистный запах.
Это была последняя ее ночь в качестве вожака стада. У диких кабанов взрослые самцы-секачи обычно не живут в стаде, находясь где-то в стороне, в одиночестве. Все обязанности по организации стада, кормежке, безопасности и учебе молодняка возлагаются на самую сильную, самую опытную самку. Вот уже пятый сезон подряд эту сложную, тяжелую обязанность, от которой в прямом смысле зависела жизнь стада, несла на себе здоровая крепкая самка. Вот уже пятый сезон на исходе, наступила весна, и хозяйка стада в очередной раз готовилась оставить его, уйти вглубь болота, где на большом острове в густом еловом подлеске она соорудит уютное теплое гнездо из еловых веток и высохшего папоротника. Она уже побывала недавно на острове, наломала верхушек елочек, стащила их в нескольких местах под разлапистые ели, обкусала вокруг молодые побеги осин, березок: пусть нежданные гости знают, что здесь есть хозяин, а точнее – хозяйка. Сегодня под утро она уведет стадо на обычную днёвку, а сама тихо и незаметно уйдет на болото, на остров. За ней уйдет ее друг – огромный, уже с сединой в щетине, секач. Она не подпустит его к гнезду, не подпустит и к маленьким полосатым свои чадам, чьи робкие движения она уже чувствует у себя в чреве. Но он будет надежно охранять ее и их детишек на острове от волков, рыси и от любой другой опасности, которая может возникнуть для маленьких полосатых их детишек.
Самка чувствовала боль набухающих сосков от режущего их наста, но упрямо шла по целику вдоль опушки, пытаясь определить, откуда исходит запах человека.
Прошлой ночью, возвращаясь с кормежки, они вышли на пробитую в глубоком снегу колею. Кое-где на колее валялись клубни свеклы, початки кукурузы. Колея привела их на поляну, где двумя кучами свалены такие вкусные корма. До утра кабаны эти кучи разрыли и, насытившись вдоволь, уже с рассветом ушли на лежку. И сегодня, чуть сгустились сумерки, оголодавшие за зиму, исхудавшие, тощие дикие кабаны направились сразу к кормам, пренебрегая иерархией, пренебрегая грозным рыком хозяйки стада, которая и сейчас обходит поляну, настороженно прислушиваясь к шорохам ночного леса. Вдруг она увидела явное шевеление впереди и следом – легкий скрип снега. Самка резко и громко ухнула, бросилась по глубокому снегу к стаду. Внезапная боль пронзила тело… Вспышка и гром выстрела. Затем вторично… Уже не обращая внимания на разбегающихся от прикормки кабанов, не обращая внимания на отказавшую переднюю ногу, самка прыжками на трех ногах преодолела поляну и скрылась в спасительной гуще молодых елочек, услышав позади еще два выстрела подряд и резкие щелчки по ветками и деревьям жужжащей картечи. Но не слышала она уже злобных приглушенных голосов выбежавших на поляну двух людей с оружием в руках…
– Ну ты даешь, Славик. Нафига ты стрелял по секачу. Он же сейчас худой, вонючий. Мясо у нас не примут. Из него ж ни фарша, ни колбасы не получится. Куда девать будем, что ли собакам гору мяса придется скормить?
– Заткнись, придурок. Во-первых, нечего делить шкуру неубитого медведя! Во-вторых, это матка была. Пудов на пятнадцать, не меньше. Секач, я слышал, все вокруг ходил. Осторожный, сволочь, только я его расслышал. А эту свиноматку я давно знаю. Ты видел, какая здоровенная! Но я ее здорово должен был картечью зацепить. Гони в деревню за собаками. Возьмешь Ваньку-смурода, запряжете кобылу его батьки в сани и сразу дуйте на санях к Белому ручью. Там найдешь следы с кровью, пустишь собак. Я буду там где-то рядом. Буду идти на опережение, чтоб, если что, не ушла в заказник через железную дорогу. Там где-то и встретимся. Теперь давай-ка по рюмочке. На «ход ноги и на удачку».
Первый достал из-за пазухи фляжку, отвинтил крышечку и хотел уже приложиться к горлышку, но второй охотник отобрал у него фляжку:
– Тебе еще ехать и вопросы решать. А мне ночку в лесу куковать. Давай, шуруй к смуроду, и, не дай боже, вы хоть «глык зробiце» – самих в лесу оставлю под выворотнем где-нибудь. Ясно?
– Ясно! Машину в деревне оставить?
– Машину поставь у кого-нибудь чужого во дворе. Дай на бутылку и загони во двор. И чтоб говорили, что родня, мол, приехала. А сам тихонько иди пешком к Ваньке. Ружье разложи и спрячь под фуфайку, чтоб не светиться. Да что тебя учить, в первый раз, что ли? И так уже наследили. Пока трактором дорогу пробили, пока корма завезли, теперь вот сами на машине следы оставили. Срочно нужно отваливать, чтоб уже к обеду сегодня мы были в городе и с мясом. Иначе оштрафует нас Костя. А ты знаешь, как он штрафует. Знаешь, Вовка?
– Знаю, знаю, чего вспоминать, – Вова поежился, оглядываясь по сторонам, – ладно, Славик. Погнал я машину в деревню, через часа четыре буду заезжать к Белому ручью от делянки. Если что, потрублю в стволы.
– Я тебе потрублю. В задницу себе потруби. Весна на дворе, кровь на снегу, а ты трубить собираешься. Доедешь до ручья, если не будет моих следов и следов с кровью, объезжай на коне кварталы в обратном направлении, пока меня не найдешь. А если будут, как и договорились, пускай собак. Все, пошел!..
Боль пронизывала все тело. Ломаясь напролом через молодой ельник, самка удалялась от опасности. Предвидя погоню по своим следам с кровью, она уходила в сторону от дневной лежки стада. Несколько раз ложилась, прислушиваясь и давая возможность приостановиться кровотечению, поднималась и вновь двигалась все дальше и дальше от стада. Наконец, перейдя неглубокий ручей, сделав полукруг, забралась под низкие лапы ели, улеглась, чувствуя, что сил практически не осталось. Кровь сочилась из ран от картечи, и из ободранных настом сосков. Предчувствие скорого опороса утверждали мягкие нежные толчки и движения где-то в животе. Самка решила провести день здесь, а ближе к ночи продвигаться на болото, на свой остров. Лишь стал заниматься рассвет, ниже по ручью защелкали, «заиграли» глухари. Немало глухарей обитало и там, на ее острове. Она с удовольствием весной водила выводок своих поросят в поисках кладок яиц глухарей, которые они делали прямо на земле. Глухариные яйца являлись хорошим подспорьем в кормлении растущих поросят, хорошей добавкой материнскому молоку, корешкам-кореньям и молодым ранним грибам в рационе питания поросят. Горестное, обиженное квохтанье глухарок не омрачало настроения шустрого, пестрого, вечно голодного табунка черных пятачков.
Свиноматка глубоко вздохнула, повернулась раненым боком к снегу, прислушалась. Где-то за ручьем по её следам она услышала осторожные шаги человека. Уже рассвело, шаги послышались вновь, затем разделились. Людей, как услышала самка, было уже несколько, а к скрипу их шагов добавилось хрипящее повзвизгивание собак. Самка с трудом поднялась. Одна нога вообще уже не чувствовалась; от потери крови и утреннего мороза шаги давались с трудом. Раны вновь закровоточили. Медленно, тяжело хромая, матка двинулась от опасного преследования. Но тут до нее донесся быстро приближающийся хруст снега. Резко повернувшись, самка увидела настигающих ее двух лаек. Завидев дикую свинью, лайки взахлеб залились злобным лаем, с двух сторон все ближе приближаясь к раненому зверю, пытаясь укусить. Свиноматка не могла сделать резкого выпада-скачка, не могла и убежать. Ей пришлось отбиваться от наседающих собак. Она почувствовала острые ядовитые укусы за ноги, за бока. Собаки ловко увертывались от ее мощных челюстей, облаивали, хватали и сразу отскакивали. Они кружили вокруг, стараясь не дать ей возможности двинуться ни вперед, ни назад. Громкий лай собак и укусы, больные хватки острых зубов, боль от открывшихся ран, боль в животе испуганных, еще не родившихся на свет поросят, не позволили самке увидеть и услышать осторожно подкрадывающихся людей. Лишь в самый последний момент она увидела осыпающийся с молодой елки снег и злое лицо человека, смотрящего на нее через прицел оружия. Выстрела она не услышала. Выпущенная с близкого расстояния пуля попала ровно под ухо – в голову… Она умерла мгновенно. Собаки набросились на поверженного зверя, стали рвать шкуру, шерсть. Человек подбежал из-за елки с ножом в одной руке и ружьем в другой руке, пнул тушу ногой и, быстро поставив оружие прикладом в снег, перерезал горло, выпуская кровь, не замечая шевелящийся живот убитой самки. Собаки, отталкивая друг друга, с жадностью хватают кровавый снег, стараясь ухватить языками вытекающую, булькающую пузырями кровь из рваной раны. Вскоре послышался треск сучьев, хруст снега, тяжелое дыхание лошади. К убитой самке подогнали сани, забросили на них тушу свиньи и прикрыли ее соломой. Собаки тут же запрыгнули в возок. На месте трагедии остались выброшенные браконьерами потроха, клочки жира и шерсти и уходящий вдоль ручья к железной дороги санный след…
* * *
– «Жасмин-32», ответьте! – автомобильная рация зашипела, – ответьте «Жасмину!»
– На связи! Я – «тридцать второй». Слушаю вас, «Жасмин»! – сидящий на переднем сиденье рядом с водителем натужно урчащего старенького УАЗа мужчина в камуфлированной одежде и с карабином, удерживаемом между колен, снял микрофон, ответил на вызов.
– «Тридцать второй»! Позвонили железнодорожники-путейцы со станции Зубровка. Они что-то говорили о том, что нашли следы и кровь недалеко от дороги. Говорят, что кто-то пострелял диких зверей там у них. Просили вас приехать! Как понял?
– Понял, «Жасмин». Спасибо, Ирина Владимировна. Отметьте у себя в журнале – меняю маршрут патрулирования. Выезжаю в Зубровку. Как поняли?
– Принято, Алексеевич. Записываю. Буду на связи. И Вы не теряйтесь!
– Конец связи, «Жасмин». Через час свяжемся!
Повесив микрофон на место, сухо бросил водителю:
– Давай, Антонович, в Зубровку на станцию!
Водитель, выбрав поудобнее место для разворота, враскачку по рыхлому весеннему снегу развернул машину, и вскоре УАЗ мчался уже по чистой асфальтовой дороге в сторону указанной Зубровки.
Рейдовую бригаду охотхозяйства по борьбе с браконьерством возглавляет сидящий рядом с водителем охотовед Фомин Алексей Алексеевич. Кроме него и водителя в видавшем виды УАЗе – трое егерей в таких же камуфлированных костюмах, с зачехленным оружием на коленях. В заднем отсеке машины лежит пять катушек с флажками для оклада волков. Поверх флажков – рюкзаки егерей. Из нагрудных карманов егерей торчат антенны мобильных радиостанций.
В марте у рейдовой бригады работы не много. Браконьеры обычно затихают: тоже совесть мучает бить весеннего зверя, да и дороги становятся не только непроезжими, но и непроходимыми. Поэтому и возят егеря с собой флажки на случай, если вдруг появятся волки.
В такую пору, когда отяжелевшие беременностью самки любого зверя – от зайца до лося – становятся легкой добычей для вечно голодных волков, их отстрелу охотовед уделяет особое внимание. И хоть числятся они, волки, «санитарами» леса у некоторых «камеральных» ученых, Алексей знал: каждый день волку надо мясо. А если в лесу столько больных, раненых, ослабленных животных, что хватает на пропитание таким «санитарам», то грош-цена такому егерю, такому охотоведу в этом случае. Вот и возят флажки с собой в надежде наткнуться на цепочки следов стаи или разошедшихся на весну пар волков. Однако тревожный вызов по рации резко изменил планы…
– «Жасмин»! Ответьте «тридцать второму»! – Алексей вновь включился в разговор по автомобильной рации.
– Слушаю, Алексеевич! – голос диспетчера Владимировны всегда радовал свежестью, жизнелюбием и даже каким-то оптимизмом.
– Владимировна! Вызовите, пожалуйста, на Зубровку милицию линейного отдела. Пока я доеду, пока то да сё, они нам понадобятся, возможно. Да и пусть хоть порадуются вызову на природу, ладно?
– Хорошо, Алексеевич. Будет сделано. Может, еще что?
– Да, Владимировна, позвоните, пожалуйста, прокурору и начальнику РОВД. Прокурора напугайте: скажите, что собираюсь без санкции Зубровку обыскивать, пусть не теряется сегодня где-нибудь, возможно, понадобятся или он сам, или кто-то из его замов. Мы машинку не дадим. Нету! Так что пусть и машину какую-нибудь ближе к обеду, к вечеру имеют под зад… под собой. Хорошо, Владимировна?
– Алексеевич, так сегодня же воскресенье. Кто и где сидит? Где мне их искать? Все люди как люди, отдыхают. Это вы, холостой, сами дома не сидите и людей гоняете по лесам сутки напролет…
– Владимировна! «Жасми-и-и-н!» Не засоряйте эфир. Во-первых: и я, и они все время на страже, а во-вторых, Владимировна, я еще не развелся, и пока, вроде, не собираюсь; да и шапка на голове вроде не поднимается. Так что и вам не скучать там, на вышке, и прокурору приятно с вами пообщаться. Удачи вам, «Жасмин»! Алексей бросил микрофон. Егеря на заднем сиденье одобрительно заулыбавшись, переглянулись: «Молодец, Алексеевич! Ледокол!»
Заскрипев тормозами, УАЗик остановился у маленькой железнодорожной станции Зубровка, состоявшей из двух бревенчатых домиков и дощатого склада. Невдалеке в снегу тонул забор крайней хаты одноименной деревни. Разминая ноги, егеря притоптывали у машины. Алексей отправился на станцию, где его уже ждали двое рабочих-обходчиков.
– Здорово, мужики! Тепло тут у вас, натоплено. Дровишек не жалеете!
– А, начальник! Дровишки-то у нас свои, «жэдэвские». Не намекай нам на свои, лесхозовские. У вас своя кормушка, у нас своя!
– Глядите-ка ты. «Кооормууушка»! Где это у вас такая? А? Я уже давно не инспектировал придорожную лесополосу. Видимо, придется. Сойдет снег – пройдусь ка я вдоль вашей железки, да и посчитаю пеньки. Насчитаю я вам, мужики-дорожники, столько пней, что и вправду на подножный корм перейдете или на баланду. Будет вам «Кормушка». Что притихли?
– Ладно, Алексеевич, будет тебе. Шутки не понимаешь. Мы же сухостой и то… жалеючи!
– Ну, это другой разговор. А то – «кормушка». Ладно, хлопцы, пошли покурим, – Алексей искоса глянул на открытую дверь в диспетчерскую, откуда, почти в прямом смысле, торчали уши двух женщин-работниц, даже переставших щелкать семечки, прислушиваясь к разговору. На улицу за охотоведом пошел один из обходчиков. Зайдя за угол здания, закурили, помолчали.
– Короче так, Лексеич. Я бы мог и помолчать. Но весна ведь, жалко. На 132-м километре лося убили браконьеры. Больше тебе ничего не скажу, подписывать ничего не буду и вообще, если что, я ничего не говорил и ничего не знаю. Хоть режь потом. Говорят, у тебя связи на самом верху, да и с блатными ты знаком. Я бы никому не сказал, тебе скажу. Как ты к нам приехал, три года назад, тут хоть порядок стал. И зверя стало сколько, и рыбы! Вон кабаны уже бульбу роют прямо в деревне. Раньше коз и лосей почти не было, сейчас уже чуть ли не на каждой делянке. Смелый ты мужик, Леша, люди тебя за это и уважают. А главное, справедливый… – дорожник помолчал, глядя куда-то вдаль, – вот поэтому и решили мы тебе позвонить. Там остатки от лося метрах в тридцати от полотна. В болоте. А лося забрали по железке. Люди знающие говорят, что маневровый вчера как раз на том мете останавливался. А маневровый тепловоз на мелькомбинат ночью идет за мукой, а утром – обратно. Движение у нас здесь, ты знаешь какое. Вот у машиниста, у Маракова, и ищите рога и мясо. Больше я тебе, Алексеевич, ничего говорить не буду…
Больше он действительно ничего не сказал, собрал сумку и ушел домой. Алексей его и не задерживал. Зашел в диспетчерскую, записал в блокнот по часам все проходвшие по графику поезда за последние сутки. Ненароком поинтересовался маневровым тепловозом у диспетчеров.
– А, маневровый? Он раз-два в неделю ездит на мелькомбинат за мукой для подсобного хозяйства нашего. Ему специально «окно» выбирают, – диспетчерша внимательно вглядывалась в глаза охотоведу, пытаясь узнать, что интересует «лесников» в их, почти секретном, ведомстве.
– Ладно! Мы сейчас пойдем по шпалам. Километра три отсюда кто-то что-то натворил. Если приедут ваша дорогая милиция, то посылайте их за нами, там не разменемся. Колея одна! – Алексей засмеялся, подморгнув обеим женщинам.
Егеря уже умчались вперед по железной дороге. Водитель, как обычно, открыл капот: там у него всегда имелось какое-нибудь занятие. Зато старенький УАЗик еще ни разу не подвел и давал фору по лесным дорогам мощным «зверюгам» – джипам.
Забрав карабин и планшет, Алексей неспеша шел по шпалам к столбику с номером 132, где варвары опять открыли бойню. Капельки крови, кое-где проявляющиеся на шпалах, насторожили. Если лося увезли на платформе маневрового тепловоза – откуда кровь? Вызвал по рации егерей:
– Вы кровь на шпалах видели?
– Да, видели. Мы сейчас у останков лося, пока ничего не трогаем, ждем Вас. Но, кажется, тут какой-то наворот. Капли крови продолжаются дальше. Может, пойти по крови?
– Да, пусть двое пойдут дальше, посмотрят с километр, два. Что это за кровь? А я уже на подходе. И обратите внимание, вроде, меж колеями тащились сани, лошадь, запряженная в сани. Посмотрите хорошо!
Следы лошадиных копыт, кое-где проступавшие меж шпал, имели направление в сторону Зубровки. Тут он увидел недалеко от насыпи махавшего ему рукой егеря – молодого, недавно принятого на работу Мишу Пыркова. Миша уже успел «отсидеть» в местах, не столь отдаленных, два года за драку. Алексей с трудом устроил его на работу. Пришлось звонить и в управление, и с местными властями утрясать. Драку Миша затеял с наехавшими в его деревню горожанами и заставившими сетями пол-озера. Вот из-за этих сетей, Алексей это знал, и возникла драка, в которой Миша умудрился не только разогнать «обуревшую» наглую молодежь, но и порезать колеса на их машине. Получил три года, отсидел два. И вот через два года, когда ему сняли судимость досрочно по ходатайству охотхозяйства, Алексей и взял его к себе на работу егерем. И до сих пор не пожалел. Миша женился – Алексей сам поздравил молодежь на свадьбе. Жена ему досталась достойная. Медсестра местной районной больницы, стройная и красивая, с железным характером, она не скрывала своей любви к бесшабашному Мише, но быстро взяла его в ежовые рукавицы. Миша всегда на работе был аккуратненько, с подчеркнутой молодцеватостью, одет в военного образца камуфляж, чист, выбрит и почти не употреблял спиртного. Даже после удачной охоты или после изнуряющего рейда, порой длившегося больше суток, позволял себе пару рюмочек водки. К пиву и вину вообще не притрагивается. Одним словом, надежный парень, думал, глядя на него, Алексей.
Миша стоял у останков лося. Потроха, ноги и голова накрыты лосиной шкурой. Сверху все замаскировано еловыми лапками.
– Алексеевич! Я так вот думаю. Стреляли с железной дороги. Пыжей нет. Вот следы лося. Вон там он стоял, рядом с ним были лосиха и лосенок. Но они их не видели. После выстрела лосиха с лосенком рванули в лес: вон их следы напролом прут, а лось сразу упал, на месте. Попали, значит, либо в голову, либо в позвоночник. От дороги до лося около пятидесяти метров. С ружья попасть так точно проблематично. И то, что нет пыжей – все это, мне кажется, говорит о том, что били из нарезного оружия, может, и с оптикой.
– Так, Миша, молоток. Давай, разбирай лапки, разворачивай останки. Будем смотреть. Хотя, давай-ка, я сначала все это дело зарисую. – Алексей достал планшет, – сбегай, Миша, поставь, пожалуйста, вешку у насыпи.
Пока Миша вырубил вешку и установил ее в снег у насыпи, Алексей набросал схему следов относительно вешки, дорожного знака «132». Миша сбросил ветки, развернул черную шкуру.
– Так, Мишаня-малышаня!
– Алексеич! Я не «малышаня»! Сколько раз Вам говорил!
– Ладно, ладно. Не газуй. Так, Михаил Александрович. Что мы видим? Кожа снята аккуратно, без порезов. Сколько мы имеем человеческих следов? Четыре! Правильно. Снимали шкуру четыре человека, помогая друг другу. Обувь: трое в резиновых сапогах, размеры около 44, 46, 44, кирзовые сапоги или форменные ботинки 44 размера…
Продолжая записывать протокол осмотра, охотовед и егерь пришли к выводу, что на шкуре нет ни пулевых, ни других ранений или следов ранений. Внутренние органы целы, не повреждены. Голова разбита полностью, губы и язык вырезаны аккуратно, что свидетельствует о том, что работал специалист и любитель деликатесов. На шкуре нет порезов или лохмотьев мяса. Несколько окурков «Примы», кусок газеты-районки, шелуха от лука и пробка от бутылки.
– «Жасмин»! Алексеевич! – рация нарушила сосредоточенное молчание. – Беда, Алексеевич! Вам надо сюда идти. Здесь из леса подъем по насыпи на рельсы: лошадь, запряженная в сани. Мы прошли по следу. Метров сто от дороги нашли останки дикого кабана, точнее потроха. Кабана в шкуре увезли на санях в сторону Зубровки. Вот такие, нехорошие новости!
– Ясно, хлопцы. А где? Вернее, посмотрите, как кабан оказался у дороги? Ему-то откуда приспичило сюда притащиться? На погибель! Пройдите по следам в обратном направлении и через полчаса ждите меня на месте. Я вызываю милицию!
Алексей вызвал по рации водителя, который уже слышал разговор, попросил связаться по авторации с диспетчером, сообщить в РОВД о «ЧП» и передать, чтобы РОВД выслали группу и связались с прокуратурой. Закончив описание места добычи лося, вместе с Мишей быстро нашли санный след, ведущий из леса на насыпь и невдалеке – внутренние органы кабана. Алексей стал перебирать внутренности, достал нож, что-то распорол:
– Сволочи. Свиноматку убили. Смотри, Миша, одиннадцать «полосатиков». Им уже и на днях родиться бы надо, все какие уже здоровенькие… Уроды, блин!
Отерев о снег нож и задвинув его на законное место – в кожаный чехол на поясе – вызвал по рации егерей:
– Я «Жасмин», где вы? Ответьте!
– Мы идем уже назад, – услышал он запыхавшиеся голоса, – будем минут через десять.
– А где вы так далеко бродили?
– Алексеевич, мы по следам, по крови дошли до Мироновой поляны, что за ручьем. Там кабана ранили, а уже у дороги добили. Все остальное скажем, как подойдем!
* * *
Дежурный РОВД в сердцах бросил трубку, зло отодвинул недоеденный бутерброд:
– Эх, жизнь, ни одного выходного спокойно поработать не дадут, опять звонит с лесхоза диспетчер: в Зубровке браконьеры кого-то подстрелили. Этому охотоведу не сидится нихрена дома. Хоть бы кто ему бабу толковую нашел. Жена вон, и та сбежала назад в область, не выдержала, видать. Откуда они берутся такие, мать их!
– А что, Иваныч, это правда, что его жена с детьми уехала? – Помощник дежурного подобрал недоеденный бутерброд и отправил себе в рот, – насколько я знаю, ему ж райисполком коттедж выделил?
– Да, точно уехала. Детей из школы выписала и уехала!
– А чего ж, конечно, не привыкла видать, фифа, в провинциях жить!
– А кто его знает. Да и работа ж у него похуже нашей будет. Он же по двое суток не приезжает домой. Два водилы у него за год сменилось. Кому охота сутками по лесам шастать, да и где-нибудь заряд в голову получить из-за угла.
– Да, Иваныч. Я вот думал на пенсию выйти, егерем устроиться. Сейчас уже и не гляжу в ту сторону. Мне моя жизнь дороже.
– Ладно, давай искать кого-нибудь из наших с машиной. Надо посылать человека в Зубровку, иначе в понедельник и прокурор, и наш… нам и хвост, и гриву начешут. Ты кому-нибудь звонил?
– Звонил я всем. Кто в деревне у тещи, кто уже под градусом, кто вообще трубку не берет. Хорошо на Западе. Там уже у них у всех и у каждого мобильные телефоны есть. Где бы ни был человек, хоть в Америку можно позвонить. А у нас все рация на пять км, да и домашний телефон не у каждого. Во – жизнь!
– Короче, бери дежурную машину и через час привези сюда любого, кого поймаешь. Заодно заскочи в прокуратуру и в «охрану природы», может, кто машину даст. Давай, дуй, не забудь рацию включить.
Помощник нехотя вышел, дежурный снял трубку, набрал номер:
– Здорово. Найди Костю, скажи, что на железной дороге кто-то дров наломал. Пусть будет в курсе: едем искать «шкодников». Нет, не мы. Охотовед, мать его! Он с утра там. Диспетчер с лесхоза подняла крик, сказала, что будет преду райисполкома звонить. Мы ее успокоили, сказали, что уже выезжаем. Что? Понял, сам приедет на машине? Вообще хорошо!
Константин Алексашкин – преуспевающий бизнесмен районного масштаба. Несколько торговых точек на рынке, продуктовый магазин и ресторанчик в городе. Двухэтажный дом, во дворе гараж, баня, вольер с любимыми лайками. Кроме представительной «Ауди» и джипа «Черокки», довольно новый УАЗик. УАЗа Константин купил специально для охоты. Недорого купил. Благо, Россия рядом, до границы считанные километры, а лесные дороги ему, охотнику с детства и заядлому браконьеру, известны настолько, что с закрытыми глазами готов проехать. Вот и завез две туши коров, купленных у местного населения за гроши, оттуда вернулся на УАЗе. Дальше, за хорошо накрытую «поляну» в своем ресторанчике нужным людям, уже через неделю получил все необходимые документы и новые номера. За год УАЗ вдесятеро оправдал потраченные на него деньги. Константин не браконьерничал открыто, откровенно. Покупал за деньги официальную лицензию на добычу кабана, косули, заодно, путевки на охоту на уток, зайцев и пушнину. Прибор ночного видения, «СКСО» купил официально, зарегистрировал. Карабин «СКСО» отличался от боевого СКС только отсутствием штык-ножа. Магазин на 10 патронов, оптический прицел и прибор ночного видения не оставляли шансов любому зверю уйти от гибели практически в любое время года, суток и в любом месте угодий. Этим удачно пользовался Алексашкин. Мясо косуль, оленей, лосей, кабанов перекручивалось в мясорубках, коптилось, вялилось в цехах райпотребсоюза, превращаясь в «домашние» колбасы, рулеты, окорока или просто фарш для котлет, голубцов, пирожков, беляшей, чебуреков. Совесть свою и изредка наезжающие проверки он успокаивал рюмочкой-другой коньяка и пересказом слухов о том, что в городе, бывает, в беляши и чебуреки мясо котов, собак подмешивают; у него же самое чистое мясо – с ферм ближайшего колхоза. Все накладные в порядке: ветеринарные, санитарные, бухгалтерские. Проверок Константин не боялся, слава о его гостеприимстве катилась далеко за пределы районных проверяющих служб: госпожнадзора, санэпидстанции, налоговых служб, милиции, ГАИ – всем хватало, всем умел угодить честный, правильный коммерсант Константин Алексашкин.
Многие ему завидовали, многие недолюбливали. Был случай – подожгли его «Ауди». Но неумело подожгли – спас. Не стал ездить на «паленом», подрихтовал и продал куда-то в Россию, сам пересел на «бочку» Ауди, жене купил новенький «Пежо». Жена его – верный и надежный спутник жизни. Вернее не бывает: и бухгалтер главный, и главный ревизор его торговых точек. Конечно, и главный официант в его ресторанчике, когда это потребуется для дела. Огромный дом отапливается газом. Благо, счетчик может «крутиться» как в одном, так и в обратном направлении. Все машины имеют газовое оборудование: с газом проблем не существует, все схвачено. Одно обстоятельство омрачало спокойную устроенную жизнь Константина. Он до сих пор не может простить себе той, поистине роковой ошибки, что совершил три, с хвостиком, года тому назад.
