скачать книгу бесплатно
– Леша! Ни-че-го! Дети! – крикнула вверх по лестнице, – быстренько завтракать и поехали домой!
– Таня, – Алексей взял ее за локти, повернул к себе, – что случилось?
Она упрямо не смотрела на него, уставившись на цветы. Потом, освободившись от него, стала расставлять на столе тарелки и чашки.
Позавтракали молча. Удивленные дети молчали. Алексей же, пытавшийся сначала как-то шутить, уставился в свою тарелку и молча ковырял в ней вилкой. Таня вообще есть не стала, глотнула кофе и поднялась собирать детские вещи.
– Ну, вот и погостили. Спасибо, Леша, все было хорошо и красиво, – она подошла к нему и поцеловала в щеку, – а цветы я заберу с собой. На память. Ладно? Можно? Это ж вы мне их рвали, собирали, нарезали? Ну, я их дома поставлю в вазу, буду о тебе, милый, вспоминать.
Слово «милый» она сказала с ударением, даже с некоторым сарказмом. Алексей недоуменно пожал плечами, вышел, завел машину и выгнал ее за ворота на улицу.
Вернувшись в дом, застал семью уже одетой.
– Таня, подожди. Дай-ка я хоть все эти продукты вам положу. Куда мне столько?
– Лешечка. Мы ничего брать не будем. Тебе надо поправляться. За тебя пе-ре-жи-ва-ют!
– Что ты несешь? Таня! Какая тебя муха укусила?
– Все, дети. Подъем. Поехали. Папка нас до автовокзала подбросит. Выходите, я тарелки помою.
Алексей с детьми пошел на улицу, захватил сумку с одеждами, незаметно всунув в нее банку с медом. Ненадолго задержавшись, следом вышла Таня, замкнула дом своим ключом, немного подумав, сунула ключ Алексею в руки:
– Держи. Мы теперь нескоро приедем. Если приедем.
Алексей молча взял ключ, положил машинально в карман, сел за руль.
Пока Таня стояла в очереди за билетами, он купил всем мороженое, а детям тайком сунул по несколько купюр денег. Те, довольные, быстро припрятали их в своих карманах. Достав из кошелька пачку денег, сжал в руке, глядя на подходящую жену:
– Возьми, пожалуйста. Не так уж много, но хоть что-то.
Она молча взяла деньги, положила их в свою сумочку. Подали автобус. Дети по очереди попрощались с отцом и быстро забрались в автобус. Таня и Алексей стояли молча, глядя друг другу в глаза.
– Ну, пора. Дай я тебя поцелую, Леша, – она придвинулась, поцеловала его в губы, – там, Леша, на столе у тебя дома ответ на все твои вопросы. Реши, Леша, как ты живешь, с кем живешь, для чего живешь и для кого. Не делай такие глаза, я это нашла на полу вчера вечером. Ну вот и все.
Она быстро вошла в автобус, зашипели двери, и замелькали в окошке ладошки детей на прощание. Проводив автобус до окраины города, вернулся домой.
Поставив машину, вошел в дом. На кухонном столе лежит букет «котиков» и записка. Развернул… и ахнул:
«Черт побери. Вот идиот! Бедная Таня! Что ж ты не сказала?»
Первым желанием было вскочить за руль, догнать автобус, остановить, все объяснить, вернуть. Ощущение боли, ощущение горечи, ощущение еще одной потери. Ощущение обиды. В воздухе еще витает запах ее духов, на столике стопкой посуда, еще влажная. Это она ее мыла. Чистота, свежие шторы, нет привычной пыли. Как хорошо было эти два дня! Он думал сегодня с ней поговорить о ее переезде назад, обратно, сюда. Он думал сегодня изменить их жизнь. Он думал сегодня о многом-многом с ней оговорить. А что теперь? Теперь – опять пустота, опять одиночество, опять работа, работа и работа. А, собственно, в чем он виноват?
Закурил. Нестерпимое желание догнать автобус усиливалось, но он знал уже, что не поедет, он понял, что и не позвонит первым. Весь день он маялся в одиночестве, к вечеру сходил в магазин за водкой. Несколько раз порывался позвонить. Но чем больше пил, тем больше одолевала обида на Таню за то, что ничего не сказала, ничего не спросила, ничего не прояснила. Ни для себя, ни для него. Бедные дети. Они уезжали так неохотно, в таком недоумении, в таком разочаровании. Игорек на прощание поцеловал в колючую щеку и тихо спросил: « Когда, папа, приедешь? А, может, насовсем нас заберешь к себе?»
А ее глаза, полные слез, на вокзале? Ведь, несмотря на слезы, она смотрела любя. С сожалением, с горечью, но любя. И поцеловала прямо в губы. Эх, Таня, Таня. Что ты делаешь? Как ты бережешь свою гордость, независимость, свою честь, свое собственное «я». Эх, Таня. А что теперь? А теперь все. Пусть уехала, пусть. А у меня есть работа. У меня есть она и всегда была, и никогда меня не кинут ни мой лес, ни мое зверье.
Вконец напившись, уснул на диване у включенного телевизора, но проснулся ровно в пять. Голова болит, тело ноет, а в душе пустота. «Надо срочно на работу!» – подумал, поглядел на себя в зеркало и отправился в ванную. Долго принимал душ, меняя воду с горячей на ледяную.
В семь утра Алексей Алексеевич раскладывал бумаги на рабочем столе в своем прокуренном кабинете…
* * *
Одиннадцать полосатеньких, рыженьких, с черными пятачками и черными глазками, прикрываемыми рыжими же ресницами поросяток, мирно посапывали и вздрагивали во сне, прижавшись к теплому, пахнущему болотом и молоком животу матери. Насытившись молоком, располневшими боками они согревали друг дружку. Мягкая подстилка из веток елей, мха и сухой травы сооруженного матерью гнезда не пропускала холодную сырость земли весеннего, еще не прогретого солнышком, леса. Мать, прикрыв глаза, чутко прислушивалась к шорохам леса, изредка втягивая ноздрями воздух. Тихое, спокойное ранее утро пробуждающегося леса…
Дневные птицы: дрозды, щеглы, зяблики, синицы наперебой возвещали о том, что наступает рассвет, о том, что они самые красивые, самые звонкие, самые любящие и любимые, о том, что вот эта территория, откуда доносится их песня, занята. Это их мирок, их жизнь.
Ночные звери и птицы возвращаются к месту своих лежек, дневок, в свои гнезда, норы, дупла. Их ночная охота закончилась и, усталые, и, как повезло: насытившиеся или голодные, они бесшумно, тенью скользят меж деревьев, меж ветвей, в траве и по кустам.
Прошмыгнула лисица, таща в зубах свою ночную добычу, тетерева, к своей норе, где ее ждут не дождутся голодные, испуганные одиночеством, прозябшие лисята, совсем недавно прозревшие и постоянно требующие еды. Лисица воспитывает четверых лисят одна: отца лисят застрелили охотники уже в начала весны, когда они вдвоем, уставшие от ночных любовных утех, грелись на взгорке под теплым мартовским солнцем. Подкрадывающегося в белом маскхалате из-под ветра охотника заметили они очень поздно. Первым вскочивший лис попал под заряд картечи. Высоко подпрыгнул и завертелся на месте, кусая себя за раненый бок. Лиса, метнувшаяся вниз с бугорка, услышала за спиной второй выстрел, но, не оглядываясь, стелясь по рыхлому снегу, умчалась в спасительный лес. Ее лис к ней больше не вернулся. И, оставшись одна, она натаскала сухой травы в старую нору, где и вывела своих четырех слепых, беспомощных лисят.
Сейчас, когда детки прозрели, и ее молока уже не хватало им, она каждую ночь уходила на охоту. Ловила мышей, птенцов, зайчат, носила прикорм к норе и, уставшая, весь день спала на песочке у норы, беспрерывно терзаемая своими шустрыми чадами.
Каждый раз, возвращаясь к норе, она останавливалась у лежки-логова дикой свиноматки. Поросята, такие аппетитные, такие упитанные, – желанная добыча для лисы; однако их мать очень чутко их охраняет, внимательно следит маленькими глазками за лисицей, а иногда рычит, страшно клацая зубами. Линяющая, облезлая, худая лисица в ответ огрызалась тявканьем и скрывалась в порослях густого папоротника.
Живущая невдалеке в осиновом дупле семья куниц не досаждала свиноматке. Она часто видела их, возвращающихся утром к своей осине: то с мышкой в зубах, то с птицей. Занятые свои делом, они, как и лисица, угрозы ее поросятам не представляли. Частенько в поле ее зрения появлялись «беспризорные» ее сородичи. Свинья близко не подпускала к своему гнезду «родственников». Вскакивала и громко «чухая» и щелкая мощными зубами, прогоняла непрошенных пришлых диких кабанов…
Своих поросят она уже водила по лесу. Они с удовольствием рыли пятачками мох, доставая оттуда жуков, червяков, поедая вкусные молодые корешки. Она специально своим рылом разрывала муравейники или трухлявые пни: насекомые и их личинки тоже были лакомством для поросят. Быстро перебирая по мху своими копытиками, они неотрывно следовали за матерью и при любой угрозе, о которой узнавали по громкому хрюканью или уханью матери, бросались ей под ноги или затаивались в густой траве.
Однажды к гнезду подошла волчица. Дикая свинья увидела ее бесшумный серый силуэт и сразу почувствовала резкий волчий запах. Она вскочила, резко ухнув, и сразу бросилась к волчице. Та ловко увернулась от зубов свиньи и от удара ее мощного рыла и кругами пыталась приблизиться к залегшим и притихшим поросятам. Неизвестно, чем закончилось бы это кружение, если бы вовремя не появился секач. Громко урча и ломая кусты, он бросился на волчицу, низко согнув клыкастую голову, подняв на загривке всклокоченную щетину. Волчица, попробовав оскалить клыки на бросившегося секача, чуть не попала под удар неожиданно для нее резвого броска кабана. Валежина, через которую ловко прыгнула волчица, не позволила разъяренному секачу подцепить ее клыками. Мелкой трусцой, оглядываясь, словно дразня кабанов, волчица скрылась, а секач еще долго пыхтел, хрюкал, ворочая белками маленьких свирепых глаз. Успокоившись, он не стал подходить к выводку. Знал, что свинья не подпустит и его к поросятам, которых, впрочем, он и не очень-то жаловал. Потершись боком о смолистый бок ели, секач, треща сучьями, удалился на свою лежку, расположенную не очень далеко от гнезда его семьи. Свиноматка, вернувшись к перепуганным поросятам, еще долго слышала треск поломанных им сучьев, а его запах до темноты витал в воздухе окрест их гнезда. Больше волчица не приходила, но свинья не раз слышала тревожный и, как ей казалось, злобный и голодный вой волков на болоте с вечера и перед рассветом…
Каждый вечер она уводила поросят все дальше и дальше от места их лежки, но к утру они возвращались своей тропой «домой», в ельник у болота. Весна полностью вступила в свои права. Уже оттоковали глухари и тетерева, деревья покрылись листвой, дни стали дольше, а ночи наоборот – короче. Буйная растительность покрыла землю и в лесу, и на просеках, и на полях. Обходя осторожно опушками сельскохозяйственные поля, свинья учила поросят доставать из земли вкусные разбухшие семена гороха, пшеницы, кукурузы. Попутно удавалось добывать жуков, червей, коренья. В один из таки походов вышли на взошедшее поле картофеля. Сама проросшая картошка и ее ботва свиней не интересовали. Разрывая борозды мощным рылом, идущая впереди матка вырывала на поверхность проросшие клубни, а вот эти отростки, сладкие и сочные, поросята с огромным удовольствием сгрызали, скусывали, наедаясь на весь предстоящий день. В эту же ночь на картофельном поле встретились несколько табунов диких кабанов. Ссоры и драки не произошло, хотя матки ревниво отгоняли от своих подросших чад приближающихся сородичей, боясь, что те могут из жадности укусить или даже разорвать малого поросенка. К утру кабаны разошлись своими тропами на места дневок, по пути заходя на только им знакомые водоемы запить сытный ночной ужин.
Приехавший утром на поле агроном схватился за голову: все поле было взрыто, потоптано дикими кабанами. Еще пару таких набегов – урожая не видать как своих ушей. Впрочем, как и премии. Что делать? Первая мысль, озвученная шофером, созвать несколько охотников и сесть в засаду. И свежина обеспечена, и урожай сохранен будет. Но, подумав, вспомнив историю о браконьерстве, прогремевшую на всю страну благодаря публикациям в центральных газетах, решили, что в отличие от Алексашкина, заплатившего несколько миллионов рублей штрафа и получившего вместе с дружками разные сроки, хоть и условно, им, работягам, платить нечем. Да и в суде таких адвокатов, как у Алексашкина, им не найти; точнее, денег таких не найти. Поэтому агроном сразу отправился к председателю и вместе с ним в райисполком: жаловаться на диких кабанов.
* * *
Алексей полностью ушел в работу. Выйдя из больницы, сразу попал в жесточайшую «мясорубку» по делу о массовом браконьерстве Алексашкина. «Прессовали» отовсюду: гаишники не давали по городу проехать без проверки; налоговая, финансовая, экологическая проверки прошли одна за одной. И хотя приказом по областному управлению был награжден грамотой и денежной премией в размере двух окладов, на ближайшей коллегии получил строгий выговор «за упущение в работе по борьбе с браконьерством». Одновременно необходимо было заниматься основной работой: провести посевную, не имея ни техники, ни хороших семян. Провел межрайонную выставку охотничьих собак. Успешно провели весеннюю охоту, даже умудрившись принять тур с участием иностранных (немцев) охотников. Добыли глухаря, заработав у. е. Егеря уже начали заниматься ремонтом имеющихся в обходах биотехнических сооружений. Да и этой самой борьбой с браконьерством не переставали заниматься: с водоемов «забрали» две электроудочки, кучу сетей. Приближалось лето, и с середины мая планировали открыть охоту на диких кабанов в местах потрав ими сельхозкультур. Для этого подремонтировали имеющиеся вышки, изготовили с десяток новых переносных вышек для их установки на путях диких животных. Алексей провел в кинотеатре собрание охотников. Это уже стало традиционным: перед началом охоты собираться, обсудить, принять во внимание, поорать, стуча себе кулаками в грудь. Охотники с удовольствием приняли инициативу Алексея собираться сообща для решения насущных и злободневных проблем. После окончания собрания, они, собравшись кучками, группками, продолжали «совещаться». Только уже где-нибудь в баре, «на природе», а то и просто в парке, где был расположен кинотеатр. Алексей в этих «продолжениях» участия не принимал. Уезжал сразу же на своей служебной машине, отпустив шофера пообщаться с друзьями-охотниками со всего района.
После отъезда Тани они почти не общались. Алексей обиделся на ее поспешное бегство, она же, проплакав неделю, решила, что ни за что больше к нему не поедет. Все их общение сводилось к нескольким минутным разговорам по телефону в основном о детях. Алексей один раз предложил ей приехать, обсудить, помириться, на что она язвенно ответила, что читать любовные записки, адресованные ему всякими Олями, не входит в ее планы. На этом разговоры о примирении и закончились и больше не возобновлялись ни одной стороной. Таня предложила, что хочет подать на алименты, на что он равнодушно согласился. Отношения все больше заходили в тупик. Алексей старался боль и обиду заглушить работой, а иногда и водкой. Выпив, все больше склонялся к мысли завести себе подругу. Любовницу. Он видел, что и желающие побыть с ним в его доме и «на природе» имеются. Оле не мог позвонить, хотя с удовольствием прочитал в нескольких газетах ее репортаж о его «героической борьбе и непримиримости к злу и живодерству». Только однажды все же позвонил ей, но толком они и не поговорили, так как она оказалась на какой-то то ли пресс-конференции, то ли презентации. Хотя на прощание бросила, что не оставляет надежды на встречу с ним в его «таежной избушке» – так она называла охотничье-рыболовную базу его охотхозяйства. Хотя в этой избушке имелись и баня с бассейном, и уютная гостиница, и озеро с лодками у причала. В большей степени охотбаза использовалась как кемпинг или лесная гостиница. Люди приезжали отметить праздники, отдохнуть, уединиться или, наоборот, вырваться своим коллективом из города. Гостиница приносила основную прибыль охотхозяйства, являясь и остановочным пунктом для охотников, в т.ч. и иностранных, привозящих с собой так необходимую валюту. Порядок на базе поддерживали специальные рабочие – горничные, а при необходимости Алексей привлекал егерей. Там же на базе в холодильнике всегда хранился запас мяса дичи и рыбы. Части туш косуль, диких кабанов, оленина, неощипанная дичь: рябчики, тетерева, утки. Все это мог купить любой клиент, посетитель или отдыхающий на базе, тут же приготовить. В погребе-подвале в бочонках хранились маринованные огурцы и помидоры, моченые яблоки, квашеная капуста, соленые грибы. Эти продукты, по желанию посетителей, выдавались им на пробу сначала бесплатно, в качестве презента от охотничьего хозяйства, а потом шли нарасхват к купленному мясу в качестве оригинального дополнения к гарнирам.
Удочки, лодки, ракетки, пневматические винтовки – все это было в дополнение к прекрасно оборудованным номерам гостиницы, правда, за дополнительные деньги. Алексей гордился своим творением: из заброшенного охотничьего домика он за год, с помощью друзей и спонсоров, оборудовал прекрасную базу, пользующуюся популярностью не только в районе, но и в прилегающих соседних районах. Доступный подъезд, разумные цены, качество обслуживания делали базу еще более привлекательной и востребованной, нежели серые, полупустые дорогие профилактории, имеющиеся в округе…
Сегодня Алексей устроил плановую проверку на своей базе. Приглашены все егеря, все горничные, рабочие. С утра провели «субботник», и, хотя вся территория выглядела ухоженной и облагороженной, вывезли почти прицеп разного хлама: сучьев, палок, травы. Подрыхлили вдоль дорожек землю, поубирав в сторону нападавшие шишки. С обеда провели свое совещание, на котором Алексей обычно демократично выслушивал все проблемы, жалобы, новые предложения; зато не давал спуску, если находил серьезные упущения. В самый разгар совещания вошел дежурный и пригласил Алексея к телефону, установленному в холле гостиницы.
– Председатель райисполкома, – многозначительно поднял палец вверх.
Алексей подошел к телефону:
– Добрый день, слушаю Вас.
– Алексей Алексеевич! У вас в машине есть рация?
– Да, а что?
– Я вас разыскиваю вместе с диспетчером лесхоза и моим секретарем уже целый час. А вы загораете у себя на базе. Совсем не понимаю, что можно делать в рабочее время на этой базе!
– Ну, Вы знаете: кто на что учился!
– Так, Вы совсем уже стали, Алексей Алексеевич, зарываться. Вам не кажется, что Вы уже не признаете никакого начальства?
– Признаю, еще как признаю! Можете у них поинтересоваться.
– А я для тебя уже не начальство?
– Начальство! – миролюбиво сообщил Алексей, – и я Вас внимательно слушаю, хотя у меня сейчас идет совещание с моими работниками.
– Ну, ну ладно. В общем, у меня здесь с утра было руководство колхоза «Победа». Там ваши кабаны вскопали всю молодую картошку. Кто будет отвечать?
– Я думаю, что отвечать должно это начальство. Кто на что учился! Или я не прав?
– Слушай! Давай-ка завтра в девять утра ко мне. Мы разберемся здесь: кто на что учился, зверолов. А до утра свяжись с «Победой» и решайте по картошке, не то я с вас обоих шкуры спущу. Без лицензии. Ясно?
– Ясно, будет сделано!
– То-то же. До завтра. И не забудь с собой мыло прихватить, ученый!
– По-о-нял. До завтра, – он положил трубку и вернулся в бильярдную, где и проводил свою планерку.
– Так, мужики. Сегодня все едем на «Победу». Вышки переносные, бумаги – все иметь всем. Можете пригласить два-три охотника. Там кабаны съели всю бульбу, надо бы двух-трех сегодня отстрелять. Лицензии взять с собой Козловскому и Пыркову. И я своих пару возьму. Встречаемся на поле в 18:00. До этого времени поставьте штук шесть переносных вышек. Антонович, поехали в город, есть еще дело!..
До шести вечера пришлось поколесить и по району, и по городу. Заскочил домой уже в начале шестого, захватил охотничий карабин с оптикой, патроны, бинокль и ровно в шесть все собрались в условленном месте. С егерями приехали двое охотников, желающих поохотиться с вышки. Строгий инструктаж по технике безопасности под подпись в журнале, проверка оружия, документов, оформление путевок заняли полчаса, и вскоре охотники разошлись, ведомые егерями, к местам охоты. Ветер сегодня удачно дул с леса на поле, хотя на опушке закручивал. Вышки установили как на опушке, так и на самом поле – в кустах.
Алексей забрался на переносную вышку, по жребию доставшуюся ему на поле. Пришлось делать круг, чтобы зайти на вышку не от леса, откуда должны появиться кабаны, а с обратной, по ветру, стороны.
Картофельное поле действительно было изрядно «потрепано» кабанами. Местами целые борозды поднятой вверх клубнями и отростками ботвы указывали на ночной разбой копытных. Алексей знал, не раз уже проверено, что раз повадились кабаны, кострами, «электропастухами» и дежурством просто от них не избавиться. Численность диких животных, благодаря охране, учетам и подкормке, резко увеличилась. Они уже не так боятся людей, как раньше. Дачи, дороги, мобильные грибники и ягодники, да и просто любители отдохнуть в лесу, весь этот так называемый антропогенный фактор, приучили диких животных к соседству с человеком. А сельхозполя стали неотъемлемой, значительной частью кормовой базы диких кабанов, косуль, оленей и других более мелких животных. Вкусные, питательные, легкодоступные корма на полях, возделываемых человеком, привлекают к себе диких животных, и они, непуганные, «становятся на прокорм» у человека. Поэтому и человек, используя их большую численность и учитывая тот вред, который они приносят этой своей численностью, использует их для своей цели: удовлетворению морально-эстетических потребностей в добыче диких животных, то есть в охоте…
Комары на вышке почти не докучают. С высоты трех метров хорошо просматриваются окрестности в наступающих сумерках. Раздвинув кусты, чтобы не мешали обзору в сумерках и в темноте, Алексей удобней устроился на скамейке вышки, положил карабин на перекладину впереди себя, предварительно оглядев окрестности через оптику. Дослав патрон в патронник и поставив на предохранитель, светанул фарой, закрепленной под стволом карабина вниз, в куст. Все работает исправно, можно приступать к просмотру «документального фильма» о природе, как он для себя называет ожидание зверя в засаде…
Опустившееся за верхушки деревьев солнце придает небу над лесом золотисто-малиновый оттенок, переходящий в глубокую бездну. Здесь в кустах и среди поля скачут по веткам перекликающиеся дрозды, не замечая или не обращая внимания на неподвижно сидящего охотника. Из леса доносится затихающее щебетание щеглов, зябликов, тех же дроздов. До леса около двухсот метров; достал из-за пазухи бинокль, посмотрел на соседние «номера». Двое охотников расположились на вышках вдоль опушки леса по двум противоположным краям картофельного поля, подходящего к лесу. Трое, включая его самого, сидят на поле на вышках-«кустарниках» среди поля. Двое егерей остались в машине с включенной рацией, на всякий случай, и Антонович за рулем…
Завтра нужно ехать за «пряниками» в райисполком. Да ладно, не в первый раз… А за поля, действительно, нужно серьезно взяться. Пока не поспела рожь, пока не поднялась и не взялась початками кукуруза, пока не начался массовый сбор ягод и грибов, на восходящих сочных полях необходимо бы хотя бы половину лицензий на кабана «закрыть», чтоб по лесу меньше гонять зверя по осени. С собаками, с загонами, с криком. План охоты выполнять надо однозначно. Иначе кабаны не только сельхозполя уничтожат – в лесу поднимут весь мох, всю подстилку, лакомясь грибами, ягодами, в поисках жуков, червей, корешков. И мало зверей – плохо, и много – тоже хорошего мало. Вот и приходится регулировать. На носу охота на косулю, затем на лосей, дальше на оленей. Не за горами – охота на уток. А кроме охоты работы невпроворот. Собрания, выставки, испытания собак, бухгалтерия, взносы, путевки, различные коллегии, семинары, планерки, совещания. Выезды в рейды и последующие за ними вечные разборки с браконьерами на работе, в судах. О личной жизни не приходится пока думать. Хотя пора бы. В отпуске не был уже четвертый год. Может, плюнуть на все, взять отпуск хотя бы года за два, махнуть куда-нибудь на юга. Вместе с семьей. С семьей? А есть ли семья? Жена есть. Дети есть. А семьи нет. Даже любовницы нет. «Хм, что-то частенько я в последнее время об этом думаю, пора ехать на самом деле к Тане», – усмехнулся про себя.
Вернулся к мыслям о доме. Ожидания, что Таня первой подаст руку, приедет или позовет, затянулись. Как только он по телефону начинал разговор о встрече, она переводила разговор на другую тему или вообще прощалась, явно давая ему знать, что встречи с ним она не хочет ни там, ни здесь. А в ушах стоят тихие, ласковые и грустные вопросы младшего Игоря: « Папа! Чего ты не приезжаешь? Когда ты приедешь? Ну, как ты там один?» Если старшему только по душе было отсутствие жесткой отцовской руки в воспитании, то Игорь явно скучал без отца. Алексей это видел, и сердце его сжималось от обиды. Он пообещал его забрать на каникулы. Таня не стала возражать, и Алексей считал дни до наступления лета, чтобы забрать детей или хотя бы одного из них к себе. Уже и программу продумал, серьезно подумывал купить компьютер, чтоб не так скучно было им здесь, у него дома в его отсутствие. Хотя знал, что Игорь с удовольствием целыми днями будет кататься с ним на машине, куда бы он ни поехал и где бы он не остался ночевать в пути, по делам. А там, смотришь, и мамка приедет сына проведать. Тут уж никуда он не денется, соскучится, да и повод будет.
Треск в лесу, повторившийся несколько раз, вернул его к охоте. Сумерки сгустились, птицы стихли, лишь где-то за полем на болоте бекас, неугомонно токуя, продолжал пронизывать воздух своим «беканьем» и «тиканьем», да где-то в лесу горлинка несколько раз прогурчала. Треск вновь повторился: уже ближе к опушке. Алексей замер с биноклем, сердце учащенно забилось. Сколько лет, почти всю жизнь, он охотится, но ощущение ожидания выхода дикого зверя всегда поднимает адреналин, заставляя учащенно биться сердце не только где-то в груди, но, кажется, и в горле, в голове. Все мысли, кроме охоты, кроме охотничьей страсти, улетучиваются, пропадают, как исчезают куда-то назойливые комары, неудобства сидения неподвижно, как исчезает ощущение реальной жизни, реального мира. Все внимание заостряется на шорохах, потрескиваниях, других звуках, вплоть до еле уловимого писка вдалеке что-то не поделивших мышей. Кажется, нет и не было проблем, нет цивилизации. Есть дикий зверь, приближение которого ощутимо по каким-то особым признакам. Зверь очень осторожен. У него есть слух, есть обоняние – нюх, есть острое зрение, есть сила, мощь; он осторожен и пуглив. И вот этот зверь на подходе. Руки, облепленные комарами, сжимают бинокль, глаза присматриваются к каждому кусту, каждой кочке, к любому движению в высокой траве на опушке.
Треск вновь повторился. Да, это точно идет табун диких кабанов! Одиночка идет абсолютно беззвучно, порой тише зайца. Вот с писком вспорхнула пара пичуг и понеслась вдоль поля. Резкий, с сопом, вдох мощных легких большого сильного зверя и… мертвая тишина. Алексей представляет, как по команде вожака стада, все кабаны замерли. Она, вожак в своем стаде, сейчас где-то на опушке. Она внимательно прислушивается и принюхивается к теплому ветерку, гуляющему вдоль опушки, вбирая в себя все запахи, и из их сотен старается уловить – нет ли опасности. Тишина затягивается, сумерки сгущаются, из-за гула комаров и шума биения собственного сердца ничего не слышно в лесу.
Однако легонько треснувшая веточка под копытом какого-то неосторожного подсвинка свидетельствует о том, что стадо здесь, и оно уже готово высыпать на такое желанное картофельное поле под прикрытием сумерек и высокой травы.
Так оно и есть! В бинокль видно, что трава в разных местах резко зашевелилась верхушками. И вот наконец-то через мощную оптику удалось заметить и самих кабанов. Один за другим, они юрко пересекают пространство между лесом и полем и скрываются в ботве поля. Это поросята. Более крупные кабаны более осторожные, более пугливые. Они пойдут только тогда, когда убедятся, что с поросятами все в порядке, и никакая опасность не угрожает никому, в том числе и им. Алексей спрятал на левом боку бинокль и стал рассматривать кабанов сквозь оптику прицела карабина. Вышли дикие кабаны и у левого фланга поля. Это уже другое стадо. Всего насчитал более чем сорок голов. Это с учетом того, что мелких «полосатиков» не видно в бороздах из-за ботвы. Оба стада медленно продвигаются вглубь поля, приближаясь к вышке, на которой сидит Алексей. Он уже выбрал себе цель. Прошлогоднего выводка подсвинок почему-то сторонится стада: роет картошку на отшибе или собирает остатки из уже объеденных впереди идущими. Ожидая, когда кабаны приблизятся к другой вышке, на которой с ружьем сидит городской охотник, купивший разрешение на добычу, Алексей приготовился к своему выстрелу. «Своего» кабанчика держит в перекрестии прицела, затаив дыхание: снял с предохранителя карабин, палец на спусковом крючке. Ориентируясь по хрюканью, предполагает, что кабаны должны быть уже у второй вышки. Краем глаза замечает, как вспыхнул свет подствольного фонаря на соседней вышке, и через секунду прозвучал выстрел. Не включая своего фонаря, – оптика карабина позволяла и так хорошо прицелиться – плавно нажал на «спусковой крючок», непрерывно держа перекрестие прицела на передней лопатке застывшего на мгновение подсвинка. Отдача и отблеск пламени из ствола на мгновение уводят прицел от цели. Привычно возвратил прицел на место – пусто. Значит, попал точно. Лежит под ботвой. Прикинул расстояние – около ста пятидесяти шагов от своей вышки в направлении выделяющейся верхушки ели на опушке. Еще два выстрела прозвучало на левом фланге поля. Окинул поле взглядом через оптику – пусто. Все кабаны галопом умчались в лес и сейчас уже уходят все дальше и дальше вглубь леса, подальше от ставшего роковым для некоторых из них поля. В памяти запечатлилась свиноматка, мечущаяся по опушке, громким «чуханьем» собирающая с поля затаившихся, залегших в бороздах испуганных поросят.
Звенящая тишина опустилась на темное поле, лишь майские жуки за спиной, громко жужжа, атакуют нежные листочки одинокой березки, возвышающейся своей кроной над серыми стволами ольшаника.
Достав из бокового кармана рацию, включился в эфир:
– «Жасмины!» Кто слышит, ответьте по-возрастающей! Я первый!
– Второй на связи. Мы в машине!
– Третий на связи. У нас «поле»!
– Четвертый на связи. У нас тоже «поле»!
– Пятый на связи. Пусто.
– Понял всех. Я первый. «Второй», выезжайте на опушку. Заберите «третьего» и подъезжайте ближе ко мне. Я скажу по связи, где стать. Надо будет пройти в мою сторону от дороги метров сто с фонарем. Я буду с вышки корректировать. Как поняли?
– Поняли. Выезжаем.
– Четвертый. Вы на месте?
– Да! Мы будем ожидать с «полем» на дороге.
Вскоре Алексей увидел свет фар УАЗа. На краю поля у первой вышки свет потух, захлопали двери. Вскоре УАЗ опять беззвучно пополз вдоль поля «на подфарниках» в сторону вышки, на которой сидел Алексей. Разрядив карабин, он включил подствольный фонарь и «отмаяковал» свое местоположение. Затем, выключив свет и дождавшись, пока свет подфарников сравняется с высокой верхушкой ели, выделяющейся на фоне ночного неба, обратился по рации:
– Стойте! Так! Сейчас метров сто идите ко мне, там будем искать. Если что, я буду корректировать.
Он дождался, пока свет фонариков приблизился к нему и к тому месту, где стоял перед выстрелом подсвинок, вновь обратился по станции:
– Здесь! Первый от меня фонарь, пройди шагов десять вперед!
Свет фонаря продвинулся вперед, «щупая» лучом землю, и остановился. Не включая станцию, Антонович прокричал: «Есть. Нашел!»
– Хорошо, Антонович! Я спускаюсь и иду к вам, – Алексей слез с вышки и, прихрамывая на затекшую ногу, закинув карабин за плечо, направился к свету собравшихся вместе фонарей. Пока дошел, егеря перерезали горло, обескровив тушу еще теплого подсвинка.
– Прошлогодок. Пуда на четыре потянет. Что надо! С полем Вас, Алексеич! Удачный выстрел. Поздравляем! – Антонович протянул руку, пожимая холодную ладонь охотоведа.
– Поздравляем, Лексеич! Печенку жарить будем? Начало сезона есть!
– А что в машине?
– Такой же. Кабанчик. Инженер с маслозавода, Иваныч, добыл. Он в машине. Ждет. Довольный. Сразу из рюкзака пузырь достал.
– Ну, хорошо. Потащили и мы своего, поедем дальше.
Они потащили подсвинка к стоящей у кромки поля машине.
Счастливый, довольный инженер в который раз подробно рассказал Алексею о своих впечатлениях: и о комарах, и о зайце, и о луне, и о главном – о кабанах. Возбужденно размахивая руками, он делился впечатлениями, периодически похлопывая лежащего у машины дикого кабана. Несколько раз снимал шапку и проверял наличие веточки, еловой лапки, которую ему прикрепил как удачному стрелку охотовед, поздравляя с метким выстрелом и пожимая руку.
На месте в машине заполнили бланки разрешений на добычу и двинулись за остальными егерями и охотником, которые уже второй раз вызывали их по рации. Поздравив добытчика с трофеем и ему к кепке прикрепив веточку, заполнив третье разрешение, отправились к ближайшему леснику свежевать туши.
Пока егеря снимали шкуры, еще не ложившаяся спать хозяйка поджарила печенки, в скороварку заложила ребрышки, грудинку, сердце. Хозяин, тоже охотник, обрадованный визитом инженера лесхоза, поставил на стол закуски из погреба: капусту, огурцы, грибы. Картошка в кастрюле, оставшаяся с ужина хозяев, тоже пошла на стол. В замешательстве лесник отозвал Антоновича в сторону. Тот, пошептавшись с ним, заулыбался во весь рот, подошел к Алексею:
– Алексеевич. Вот печенка уже поджарена, стол почти накрыт. А чего-то не хватает! А кто проставляться должен? И за открытие охоты, и за удачный выстрел?
– Ты это на что намекаешь? А где я тебе ночью что возьму?
