Жизни и реальности Сальваторе

Потом Мастер понял, что это не его мысли.

«Учитель, – спросил он мысленно, – неужели вы?»

Старик сел вполоборота, глядя на весло в его руках.

«Молчи и греби. А то эти твои друзья опрокинут лодку»

И точно – подводные тени приблизились к поверхности, вытягивали тупые усатые носы, раскрывали круглые глаза. Мастер нагнулся и потрепал одного из карпов по лбу; тот исчез в воде, оставляя круги. Лодку закачало; Мастер положил весло в лодку – не хватало ещё потерять – и усилием воли (магией?) выровнял посудину и погнал вперёд. Он гнал, гнал и гнал, пока река, лодка и скорчившаяся на носу фигура не исчезла, а Мастер не зашагал по бескрайнему цветущему лугу, где на громадном камне лежал пациент. Над ним сидела птица, злобно ёршась и вытягивая шею куда-то влево.

– Бай-я! – наконец, проронил Матео.

Мастер легко материализовал в своей руке сюрикен и швырнул в том направлении, куда смотрела птица. Птица тут же успокоилась; Мастер бегом преодолел расстояние до камня.

Пациент лежал тихо; только в боку и в груди зияли характерные раны.

– Игла, – скомандовал Мастер. В его руке тут же возник приборчик, похожий на что-то среднее между электрошокером и швейной машинкой, если бы её можно было уместить в руке. Хмыкнув, Мастер провёл гладкой поверхностью приборчика по ране, и так мгновенно затянулась.

– Вот так это и работает, – сообщил Мастер птице, прежде чем приступить ко второй ране – на груди. Пернатая внимательно наблюдала за ним.

4. Сладкий

Проснувшись, Рыцарь умылся, а затем вынул из ножен меч и долго любовался бликами, которое солнце оставляло на клинке – точно Валькирия в его душе. Принцесса, конечно, забыв вдали от дворца об этикете, заглянула ему через плечо и воскликнула:

– Какой красивый! Можно я им перерублю что-нибудь?

Рыцарь поморщился – пахло несвежей Принцессой, – и сказал:

– Меч – не прялка, уколешься – палец напрочь отрежет. Так что играть им я тебе не позволю. Лучше сходи-ка умойся, а то что скажет твой папа, когда увидит, какая грязная ходит его дочь?

Принцесса подняла голову к небесам и очень серьёзно сказала:

– Тираннозавр.

Умылась, причесалась, пока Рыцарь еду на костре грел; ещё и коня яблоком из волшебного сундука покормила, и погладила, и гребешком ему гриву расчесала, и хвост ему в косичку заплела. А тут и Валькирия проснулась, и Принцесса ей:

– Быстро умываться! Приказ Принцессы.

Валькирия на Рыцаря посмотрела да засмеялась смехом своим звонким и лёгким, точно птица-лебедь, а вовсе не дева, и отправилась к реке. А Принцесса за ней побежала, чтобы проверить, исполняется ли королевский приказ. Рыцарь только руками и развёл: когда в группе столько королевских особ, всё самому делать приходится.

Но вот и еда остыла, а дев всё нет. Заподозрил неладное Рыцарь, побежал к реке, и вовремя – недруги-ироды уже Валькирию схватили, да прочь уже волокли, а Принцесса бежала за ними и плакала.

Ворвался на берег Рыцарь, подхватил оружие девы-воительницы да раскидал врагов-иродов – налево и направо! Освободил Валькирию, меч ей протянул, и тут видит – а на деве сверху, над брюками, и нет ничего. То есть, она очень даже ничего, но на этом ничего одежды и нет. Совсем.

А тут враги-ироды со всех сторон подступают, и пуще прежнего заливается плачем Принцесса!

– Оденься, – пряча глаза, сказал Рыцарь Валькирии.

– Это что же, добрый молодец, тебе не нравится моя грудь?

– Нравится. Но отвлекает. И – у нас всё-таки сказка.

Бросился Рыцарь в бой, и Валькирия рубашку надела и тоже в сражение вступила. Вдвоём врагов-иродов они и отогнали. Побежали к Принцесса, а она жива-здорова, только плачет.

– Что же ты слёзы льёшь, Принцесса? – спросили они. – Стрела вражеская тебя ранила, али меч? Словом каким враги-ироды обидели?

– Они не поняли, что это я-а-а-а Принцесса! – прорыдала та. – Валькиииирию за принцессу приняли!

Посмеялись Рыцарь с Валькирией, успокоили Принцессу да и повели завтракать. А как поели, и сказал Рыцарь:

– Ну, девы, будем совет держать. Заметил я, что для этого леса много иродов-врагов собралось; значит это, что Принцессу хотят похитить и погубить.

Принцесса даже в ладоши захлопала.

– Ура!

– Девочка, это не театр, где ты сладкий леденец ешь да за событиями наблюдаешь, – тогда молвила Валькирия. – Здесь тебя по-настоящему могут убить. Мы с Рыцарем должны защитить тебя.

Принцесса тут же посерьезнела: к Валькирии она почему-то больше прислушивалась, чем к Рыцарю. Но, конечно, языкатая девчушка не смогла не вставить:

– А откуда вы знаете? Может, это всё аттракцион моего папочки, чтобы меня развлечь? Ловит доверчивых вроде вас и устраивает приключения!

Валькирия снова засмеялась – смешливая дева. Такие в воительницы и идут, подумал Рыцарь. Ничего-то им нипочём, всё смех да забава. И Принцесса такая вырастет, если никто её не прибьёт. Только Принцесса о себе и думает, взбалмошная да глупая и вряд ли изменится, а вот Валькирия… Валькирия!

Отвёл глаза Рыцарь от её груди и сказал:

– Тогда ни дня промедления. Вдоль реки спускаемся к морю, пара дней – и мы пьём чай с твоим папой.

– Н-е-е-е-ет! – возопила Принцесса и умоляюще на Валькирию посмотрела, а у самой глаза полны слёз. Но Валькирия (ах, Валькирия!) непоколебима.

– Прав Рыцарь, – молвила, – нужно скорее идти к морю. Чем быстрее ты будешь в безопасности, тем спокойнее всем нам.

Интермедиа 4

Вскоре Дара замечать и вовсе перестали – ну, мельтешит мальчишка под ногами, ну и пусть мельтешит себе. Ни в игры его не звали, ни в совместные проделки. А вот Мальчик уже участвовал наравне со всеми – лягушек ловил и в ведро складывал, чтобы в купель выпустить, или песни глупые выдумывал. Ох Учитель их потом наказывал! В самую жару, когда обычно они отдыхали, приходилось тащить воду наверх, чтобы купель отмыть!

Но как весело было!

Вот и в тот день Мальчик и его друзья решили поиграть в мяч. Об этом способе провести время им рассказал Учитель. На самом деле он посвятил их в самые жуткие ритуалы прошлого, среди которых было единоборство посредством шара из каучука, где проигравшего приносили в жертву богам. Но мальчишки загорелись идеей самим попробовать; сначала играли один на один, а затем Мальчик, к тому времени неплохо освоивший новый язык, предложил играть командами. Нововведение быстро прижилось, а самое главное – Учитель пока ничего не узнал. Он отправился в город; а это два дня пути.

Они сами сделали мяч, на пустыре у дома обозначили ворота и начали играть. Дара, как всегда, не позвали, да и не нужен он был: людей в командах и так поровну. Часа три играли; выдохлись, пить захотели и отправили Мальчика за водой во внутренний дворик дома.

Мальчик отправился на кухню, взял ведро и кружку, но вдруг услышал музыку. Она была не то чтобы прекрасной; но после тишины учительского дома и визгливых голосов жителей деревни она прямо-таки ласкала слух. Заинтригованный, он отправился искать её источник; оказалось, он находился в спальне: это Дар играл на гитаре.

Заметив Мальчика, он быстро спрятал инструмент за спину.

– Ух ты, – сказал Мальчик, – ты что, умеешь играть? Как здорово! Можно послушать?

Дар послал его подальше. Мальчик поджал плечами – он привык, что Дар крысится на всех без повода, так что даже терпимый к этому Учитель делает замечания, – и собрался было уходить, когда тот его окликнул.

– Ладно, – произнёс Дар, насупившись. – Но только раз. Если смеяться не будешь. Эти идиоты точно будут. А в тебе я не уверен. Но если ты…

– Играй уж, – фыркнул Мальчик.

Дар играл.

Играл.

Потом молча спрятал гитару под кровать и вышел.

Пожав плечами, Мальчик побежал за водой.

С тех пор он старался найти предлог, чтобы хотя бы ненадолго вернуться в дом, пока остальные снаружи. Музыка будила в нём мечты о дальних странах – о той, из которой он был родом, или даже ещё более далёких. В этих фантазиях он садился на корабль, оставив всё, боролся с волнами, с морскими чудовищами и мертвяками. Он спасал Принцесс и женился на грозных воительницах; он убивал врагов быстрее, чем те успевали крикнуть «Пощади!», и воссоединялся с потерянной семьёй.

Дар тоже как будто ждал, когда Мальчик придёт. Они всё больше разговаривали и смеялись; оказалось, что у них целое море тем для беседы, и что на самом деле Дар очень весёлый, смешной и отзывчивый: когда Мальчик попросил его научить играть на гитаре, Дар был готов объяснять одно и то же хоть по двести тысяч раз. Конечно, ругался при этом так, что дьяволу икалось, но не на Мальчика, а как-то в пространство, как бы для порядка. Затем они и в деревню стали вместе бегать, и Дар откуда-то достал для него старую-старую гитару: солнце в её дереве играло, будто в женских глазах застрял блик, расцветив их медовым, переливчатым, и оставил осколок в сердце.

– Чтоб у меня не просил, а то после тебя моя играть со мной не хочет! – такими словами Дар сопроводил подарок.

Вскоре Мальчик и Дар дали небольшой концерт для Учителя и товарищей. То есть, последний очень не хотел этого делать, справедливо боясь гнева и насмешек, но наш герой уговорил его. Исполнили только самое лучшее: Дар больше играл, а Мальчик больше горланил. Но, как ни странно, всем понравилось – даже Учитель, не любивший, когда ребята занимались чем-то кроме подготовки к тайному знанию, благосклонно кивнул, прежде чем отчитать учеников.

После этого Дар незаметно влился в компанию, а с Мальчиком они стали просто не разлей вода.

5

5. Юг

– Что это? – я указал на порошок. Индиго широко улыбнулся, словно я стоял всё это время за его спиной, и с неестественно-комедийными интонациями сообщил:

– Это не то, что ты думаешь! Это удобрение.

– Но удобрением здесь и пахнет, – заметил я и, осознав, как комично звучит эта фраза, сморщился.

– Новые разработки. Без запаха, без вкуса. Специальный порошок.

– Прекрасно!

– Да! Теперь не будет запаха на весь корабль. Это же здорово!

– Чудесно!

– Чудесно!

– А на людей как твоё удобрение влияет?

– Строго положительно. Даже Старр на тебя перестанет заглядываться – клянусь!

– А если я его на экспертизу? – я схватил ящик, и Индиго, побелев, тут же его выпустил.

– Неси!

Я развернулся, чтобы уйти, и Индиго врезался в спину. Я чудом не упал, схватившись за стену, а вот ящик полетел вниз, и порошок высыпался на пол.

Обернувшись, я увидел Индиго.

– Упс, – развёл он руками, – извини.

– Это ты.

Я угрожающе надвинулся на Индиго, и тот, скрестив руки на груди, усмехнулся:

– Нет, я вот он! А там – порошок!

– Не юли, это сейчас глупо. Это ты свёл с ума Леди Пежо при помощи порошка. А Петро – тоже ты?

Индиго с минуту изучающе смотрел на меня. Когда я уже готов был плюнуть на всё и уйти, он произнёс:

– Да. И что?

Я не мог поверить. Я стоял, как дурак и всё такое, и смотрел в его улыбающуюся рожу.

– И что? – повторил он. – Раз тебе нечего сказать – расходимся.

– Нет, постой. Ты же понимаешь, что я должен буду сказать об этом всем? Старейшинам, капитану…

– И что? Если бы это мне как-то угрожало, я бы просто тебе не сказал, – улыбка Индиго стала ещё шире.

– Ты безумец?

– Гены, – он продолжал улыбаться, – это всё гнилые гены.

– Да какие гены? Что за бред ты несёшь? Лучших из лучших отбирали на наш корабль.

Индиго зевнул, сложил ложку и спрятал в карман комбинезона.

– Я пойду? У меня много дел.

– Стой. Когда ты сказал, что убийца целил в меня… это правда?

– Правда. Ты хороший пилот и, чтобы сорвать миссию, тебя надо убрать в первую очередь. Но, честно говоря, я передумал. Ты забавный парень. Поживи ещё чуть. Всё равно скоро все умрём, – он послал мне воздушный поцелуй и отправился восвояси. – Кстати, не вздумай брать порошок в руки! – крикнул Индиго, не оборачиваясь. – Подействует мгновенно!

Я, уже нагнувшийся, чтобы набрать полную горсть, чертыхнулся и отдёрнул руки. Доказывать, выяснять мотивы – это не моё дело. Нужно срочно доложить старикам – пусть разбираются.

На всякий случай я поднёс анализатор к порошку и зачерпнул в него немного. Я почти ничего не понял из того, что высветилось на экранчике, да и, повторюсь, не моя забота.

Я вызвал лифт, идущий в южном направлении, вскочил в него и через полминуты уже вывалился в рубке деда. Ещё через три минуты было созвано срочное совещание, куда входили капитан, Ошо, дед и я.

– Не время здороваться, – быстро заговорил я, пока старики не начали светские разговоры. – Я нашёл убийцу.

– Убийцу кого, юноша с сердцем горячим? – благожелательно спросил Ошо. Сегодня он был в странной накидке, которая из себя представляла, по-моему, просто обёрнутую вокруг тела ткань.

– Убийцу. Настоящего. И того, кто свёл с ума Леди Пежо.

– Люди, бывает, сами сходят с ума, – осторожно произнёс дед. – Это сложно принять, как и факт убийства.

– Нет, дед. Я видел, как он подсыпал яд в водоросли. И яд всё ещё там. И камеры! Должны были его заснять.

– Кто это? – вдруг резко спросил Ошо. Он выпрямился, стал казаться выше и строже. Когда он выглядит так, ясно, почему он – глава Иккетно. Ошо кажется добрым, но всё, что покажется ему несправедливым или злым, он объявит вне закона и будет жестоко и нетерпимо преследовать. В конце концов, ведь когда он пришёл к власти, наши семьи разошлись.

Вот и дед подумал также. Нахмурился. Должно быть, просчитывает убытки на тот случай, если убийца из наших.

– Индиго, – произнёс я единственное слово.

Они засмеялись. И дед, и Ошо, и даже кэп, присутствовавший здесь больше в качестве мебели, чем решающего голоса.

– Индиго-то? – Ошо опять стал выглядеть дружелюбным. Он поднялся с кресла и потрепал меня по щеке. – Юноше снова снятся дурные сны? Кома плохо сказалась на тебе. Как сказал один мудрый человек…

– Это – не сон! Отправьте робота на поиск яда около третьей фермы! Он рассыпал его там! Посмотрите по камерам!

Дед, утирая слёзы, отдал в рацию-браслет соответствующие команды и уточнил:

– Просто потому, что ты мой внук.

Я сжал зубы. Ничего, старики. Скоро всё прояснится.

Может, тогда и капитана дадите мне, а не этому увальню.

Выслушав доклад и поглядев на экран анализатора (всё равно он там понял меньше меня), дед произнёс:

– Никакого рассыпанного яда не обнаружено. В водорослях… есть. слава богу, не во всех, – морщинка меж бровей стала глубже. – Вывести изображение с камеры на экран!

Экран зажёгся, но на нём была видна лишь стена.

– Камера не работает, – нахмурился Ошо. Наклонившись к своему браслету, он произнёс: – Заело механизм, и давно, а ремонтные не дойдут до него никак.

Ну конечно, с такой-то организацией, как у Иккетно. Я поглядел на деда, улыбаясь краешком рта; дед спохватился и начал звонить куда-то сам. Выслушав отчёт, коротко сказал:

– Яд тот же, – добавил дед. – Вывод Эн – просто аналогичная мутация. Видишь? Всё объяснилось естественно. Кстати, она спрашивала, не успел ли ты поесть этих водорослей.

Я покачал головой.

– Но я видел Индиго! Он сам сказал мне…

– Это всего лишь сон, юноша с сердцем горячим. Как и всё на этом корабле.

Ошо благожелательно улыбнулся мне. У меня на языке вертелся вопрос, что если всё – сон, то чем мои «сны» хуже любых других, но сдержался: конфликтов ещё и на этой почве не хотелось.

Я обернулся к капитану.

– Кэп! Хоть ты скажи! Что ты думаешь?

Капитан замялся, глядя то на Ошо, то в пол. От него запахло прямо-таки ужасом, и, пожалуй, никогда до того кэп не раздражал меня настолько сильно: хотелось дать ему пинка. Затем он ободряюще улыбнулся мне:

– Я думаю, что они правы. Ты немного перетрудился. Я же вижу, как ты работаешь. Выходишь, когда тебя попросят, решаешь все сучки и задоринки, ты огромный молодец. – Ошо кивнул, и кэп, обрадованный, продолжил: – Очень молодец! Но тебе нужен отдых, погулять в симуляторах южных морей, только и всего.

– Поговорите с Индиго, – я старался говорить спокойно, – выясните, чем он занимался в прошедший час. Допросите его!

– Если ты продолжишь, это будет серьёзным наветом на человека, у которого хорошая репутация на корабле, – сказал дед. Ошо затряс головой на костлявой шее: мол, о чём ты, мы не имеем к парню претензий! Но даже я видел, что ещё немного – и Иккетно будут оскорблены.

5. Запад

Эх, бывают дни, когда ничто не клеится, ничто не греет, ничто не виднеется на клятом горизонте ни с запада, ни с противоположной стороны, и правильно не виднеется – город, всё домами заставлено по самое не балуй. Проглянет что светлое, доброе, вечное – и обратно вот тьму нырнёт, ибо ты ему не интересен, а интересно что-нибудь на другом конце Земли, старик или негодяй какой, а человек самый ни на что ни есть в его красе – нет.

Вот и сегодня, день-пердень, ей-богу. Подходит Чичо к своему старому месту, глядь – а Балда уже там стоит, против обыкновения раньше пришёл; лицо muy mala leche[15], скисло и прокисло, а напротив черные клыкастые стоят. Не те, что вчера заглядывали да утопли; другие.

Что ж мне, своих бросать? Оба музыкой провинились, обоим и ответ за упырей вчерашних и держать. Подошёл я, хоть и велик был соблазн бросить молоко[16] и бежать… что-то я с молоком завязался сегодня, мамма миа, не к добру это.

Подошёл, в общем, и спрашиваю:

– Ehi! Никак у нас слушателей благодарных прибавилось?

– Не прибавилось, – чёрные отвечали, – раздражаете. Стражу позвали; уж они-то вас выгонят.

Ох потяжелело мне на сердце, будто тролль на него уселся, да нашёл я в себе силы смолчать да Бальтсара по плечу успокаивающе прихлопнуть. Этот, Балда балдой, рот уже открыл, дабы первосортным ведром упырей полить. Разделял я его чувства, эх, разделял! Но раз стражу позвали, а не загрызли, может, как и договоримся. Смех и только – за упырей уничтоженных арестовывать! Да и то сказать – не уничтоженных, ибо убить вампира могут только знаете сами, какие вещички. Рекой унесло далеко, а там глаза протрут – уже и страна другая, и солнце яркое, и пшшш! На солнце исходят паром.

Да разве ж то объяснишь им, даже Балде?

Пришли красавцы в доспехах, кровь с молоком… тьфу, опять я про то же и о том же. Ну, молоко так молоко, кровь так кровь, не в этом суть да дело. Лица serio у обоих-двух, а один всё же глазами на нас косил, улыбался: узнал. Да и как не узнать, если каждое воскресенье к мощам скалящимся всей семьёй отправляются, а тут мы стоим да бренчим непотребства свои музыкальные?

– Вы обвиняетесь в неуплате денег за место, а также в пении развратной, не приличествующей городу музыке.

Упыри торжествовали, думали, нас сейчас хватать да вешать станут. А Балда глаза выпучил, рот открыл – что твоя ворона на гнезде. Булькнул удивлённо:

– А как же вчерашние?.. – тут и толкнул я его, чтоб лишнего не балданул про упырей загубленных, и стражам сказал:

– Но места для музыкантов на улицах, тем более у перехода, всегда бесплатные были. И закона нет, чтоб гнать нас вон.

– Нет закона! – обрадовались стражи. – Так что штраф платите да и играйте с Богом.

У упырей-то лица повытянулись, челюсти отделились, аж зубы-клыки видны стали. Одного стража увели в сторонку, уговаривают алебарду-то на нас наточить, а он и в ус не дует – стоит и мычит монотонно: «Не положено». Дураком прикинулся. А второй, весёлый, что глазом на нас косил, поманил меня да Балду и сказал тихонько:

– Вы, ребята, поосторожнее с вампирами-то. У них, проклятых, сила в нашем городе. Сегодня закона о музыке нет, а завтра будет. Вы им лучше на глаза-то не попадайтесь пару дней, а там придумаем, как просьбы их да приказы обойти.

Пообещал я за двоих, что будем. За двоих, так как Балда стоял и глазами хлопал, что твой ишак, коль морковку у него из-под носа выдернуть. Ну хоть в драку не кинулся, словами выспренними кидаться да кулаками размахивать – никак уму-разуму набрался!

– И за ним присмотри, – страж на Балду показал. – Он сегодня тут полдня стоит, скрипку пилит! А спросишь что – молчит да пилит… случилось что?

Вот огорошил так огорошил, прямо в горох уронил и не поднял. Балда глазоньки долу опустил, вроде бы как бы и ни при чём, и ногой по полу забарабанил, скрыпучую дверь в музыку к себе прижимая.

– Ты что, Балда? – спросил я, и тут-то он и взорвался:

– Папка твой Балда! А я Бальтасар, ясно тебе, мартышка пустоголовая, Бальтасар! – и умчался, топая сердито. Был бы хвост у него – торчком бы стоял, как у кота шкодного, только кончик бы подёргивался нервно. Мы со стражем переглянулись, как учителя над несмышлёнышем, да и сказал я:

– Дело молодое, побрыкается да уймётся.

– Как бы в могиле не унялся, строптивый такой. Впрочем, дело ваше, – и страж честь отдал, como un rey[17], не шучу!

5. Восток

На следующий день Мастер всё-таки позволил себя обследовать: прошёл с десяток тестов, включая «Дом-дерево-человек», томографию, ему проверили рефлексы – и на том решительно обрубил процесс осмотра. Ещё раз наведался к охраннику, но тот, конечно, ничего не видел и не слышал. Жуя пончик, охранник пошутил:

– Я так, когда мелкий был, арбуз растил. Каждый час бегал проверял – вырос или нет…

Тогда Мастер пошёл в магазин.

– Вам чего? – спросила механизированная продавщица; по её лицу, которое представляло из себя железную пластину и похожие на очки для плавания под водой линзы, не читалось эмоций.

– Молока, – выпалил первое пришедшее в голову Мастер он и поморщился: планировал брать совершенно другое, но…

Почему бы и нет.

И откуда это молоко прилипло?

Вернулся на кафедру, на переносной плитке согрел молоко и уже собрался было пить, когда пришёл Ковальский.

– О, здоровый образ жизни, – вместо приветствия произнёс он, плюхаясь напротив. Мастер молча кивнул на кастрюльку. – А, не, я не буду. Ты пей, пей… восток – дело тонкое.

Мастер поднёс молоко к губам. Обжёгся. Начал дуть на поверхность жидкости в кружке.

За окном пролетела белая птица – кажется, голубь. Мастер вздрогнул; Ковальский чуть сжался. Затем, опомнившись, достал из ящика бутыль без этикетки, внутри которой плескалась жидкость цвета чая, и отпил из горла.

– У тебя дежурство через два часа, – Мастер протянул руку, чтобы выхватить бутыль, но коварный Ковальский шустро оттолкнулся от стола, и послушный стул на колёсиках унёс его к окну. – Ты-то что?

Ковальский поставил бутыль на подоконник. Подъехал к столу, загребая ногами; залез в ящик. Вытащил пачку со вчерашними недоеденными Матео начос и задумчиво запустил туда руку.

– А вдруг он ко мне придёт? – спросил. – Я ведь не ты.

И начал жевать.

Мастер нахмурился.

– Ты о Чёрном Человеке? Нашёл о чём думать.

– Это пока. Пока он к нам не лезет. Скоро поймёт, что скорее зубы об тебя обломает, чем… – Ковальский запустил руку в пачку. – И придёт к нам. А нас он убьёт.

Мастер подул на молоко.

– Почему не кефир хотя бы, – пробормотал он.

– Что?

– Говорю, никто вас не убьёт. Сапёр тоже в таких настроениях?

– Третий оператор? Не сомневайся. Я и четвёртому рассказал. Мы все… – Ковальский снова отъехал к окну. – Это конец, Мастер. – Ковальский сделал несколько глотков, точно в бутыль был налит холодный чай. – Может, не доводить до греха? Давай оставим?

– Что за чушь, Ковальски. Это открытие. Мы не можем просто так взять и отказаться.

– А что, если кто-то до нас его сделал? А, Мастер? Но мы никогда ничего не услышим об этих людях потому что это… существо… Мастер, передай работу другому. А нас уволь.

– Ты понимаешь, что если ты сейчас уйдёшь, то работать будет некому? Исследовать и лечить будет некому? Нас закроют!

– Зато мы будем живы, – Ковальски помахал пачкой в воздухе, точно белым флагом. В этот момент на кафедру заглянул Матео; увидев свою еду в чужих руках, он с воплем: «Лапы прочь, скотина!» кинулся её отбирать.

Мастер молча пил молоко и наблюдал.

Когда выяснилось, что начос в пачке закончились, а Ковальски пообещал Матео купить новую, Мастер поднялся, открыл окно. Под изумлёнными взглядами он выкинул туда бутыль и обернулся к Ковальски.

– Никто отсюда не уйдёт, – Ковальски открыл было рот, но Мастер прервал его: – Я так сказал. Если вы это сделаете, я буду являться вам во сны вместо Чёрного Человека. А может, и вместе. Это ясно?

5. Север

Долго ли шли, коротко ли на север, к звезде Полярной, да захрустел под ногами вместо травы песок. Обрадовались наши герои, подумав, что море близко. Валькирия ботинки сама сняла и на то же Принцессу уговорила, и пошли они по тёплому пляжу прыгать, бегать, веселиться. Даже Принцесса из капризной девчонки превратилась в весёлую и простую; то рыбку увидит и позовёт Валькирию посмотреть, то облако так её впечатлит, что встанет девчушка посреди пляжа, подняв голову, и смотрит. А ветер-озорник, что ему – знай колышет и платье раскидистое, и банты, и ленты, песком посыпает. Валькирия уговорила Принцессу и одежду поменять: