Жизни и реальности Сальваторе

Я вдруг понял, что он прав. Для Индиго, человека, чьё имя даже говорило, какой он особенный, и который на самом деле не выделялся ничем… даже не интересовался ничем! Для такого человека на далёкой матери-Земле были бы выходом алкоголь или наркотики – ведь это проще, чем заинтересоваться спортом, иностранными языками, литературой или кино. Проще принять на грудь и кричать, какой ты славный. А здесь – на корабле, где всё строго контролируется – он мог тыкать во все подряд кнопки синтезатора, создавая…

Нечто, что свело его с ума. Что навело на мысль самовыразиться именно так.

Я высказал свои соображения Фреду.

– Кстати, да, – Фред скривил губы. – Беспорядочно тыкать в кнопки – очень на него похоже. Эн как-то жаловалась, что после Индиго все приборы расстроены, и приходится всё за него переделывать… хотела ходатайствовать, чтобы его перевели на другую должность.

– Бэби-ситтером, как Джоанну?

– Ага, – Фред хмыкнул.

– Вот почему он её убрал.

– Вряд ли его жертвой была Эн. Ему, самовыражальщику, любые подойдут.

Я пожал плечами.

– В любом случае он опасен. Нужно что-то делать.

– Надо. Во-первых, получить доступ к записям на корабле.

– Праотцы уже запрашивали. Ничего.

– Ха! Ты думаешь, они старались? К ИИ надо искать подход, – Фред погладил экран. – Формулировать запросы с разных точек зрения. Понял? Самим надо добраться до камер и просмотреть все возможные варианты.

– Но ведь это не наше дело.

– А чьё? Дедов? Преступлений нет, точнее, не было. Должности следователя нет. Мы должны сами получить доказательства и представлять их.

– Хорошо, – я замялся, – я получу их, а ты представишь.

– Почему это?

– Потому что мне один раз они уже не поверили. А ты старше. Представительнее.

– Я-то представительнее, только доступ к камерам у меня. Понял?

– Это в лазарете доступ к камерам у тебя. А полный доступ только у троих: у деда, у Ошо и у капитана. Можно, конечно, пробраться к деду, но он крепок, всё разнюхает тут же. Дьявол его знает, что у него в голове: решит ещё, что мы его унижаем. Капитан гораздо проще.

– И что, вы с ним друзья? – в голосе Фреда слышалось пренебрежение.

Друзья не друзья, а общаемся довольно близко. Сначала я поднялся в рубку, поздоровался с пилотом, пожелал ему тихого неба и отправился в столовую, в кабинет, на склад. В коридоре около ферм я остановился: почему-то мне показалось, что из залов должны выскочить Могучие Рейнджеры. Это было так забавно, что я засмеялся; потом я вспомнил, что даже не знаю, кто это, и опечалился.

В итоге нашёл кэпа в павильоне виртуальной реальности. Дождался, пока он нарыбачится в своё удовольствие и на выходе перехватил.

– Никак ты! – обрадовался он. – А знаешь, не работа – сплошные сучки да задоринки. Дай, думаю, порыбачу хоть, позитива наберусь. Только мой перерыв закончился.

Я заверил его, что остаток дня непременно пройдёт лучше, чем первая половина. Кэп ожидаемо попросил ему помочь выправить баланс корабля и составить график ремонтных работ и производств; я для виду покочевряжился и согласился.

Собственно работы было часа на два; если бы я так и сказал, кэп бы так и нарезал круги вокруг меня, нудя в ухо. Но я, сделав грустное лицо, пожаловался на сложность, и кэп, как обычно это бывало, тут же умчался куда-то «по срочным делам», оставив меня у своего ИИ. Знаем мы эти «срочные дела» – обедать пошёл, потом со звёздами поиграется и вернётся, чтобы оставшиеся два часа ходить кругами и нудеть.

Подождав немного, я залез в систему видеонаблюдения и сформулировал запрос: камера на ферму-4.

Она ожидаемо показала стену.

– Кстати, – дверь открылась, и показался кэп, – ничего, если я исчезну на три часа? Сучки да задоринки, ты понимаешь…

– Понимаю, – я обернулся, с трудом сохраняя бесстрастное лицо: по идее, кэпу было видно, чем я занимаюсь. Но если сильно торопится, не заметит. – Можешь идти, я справлюсь.

Капитан показал большой палец и исчез за дверью.

Я вытер пот со лба и, выйдя в меню, переформулировал запрос.

«Все камеры поблизости от фермы-4».

И действительно – монитор выдал сразу пять изображений, включая стену, передаваемую сломанной камерой. Я назвал дату и время, и, к радости своей, увидел аж на двух камерах Индиго и себя. Я приказал сохранить эти отрывки и переслать на мою почту; далее, подбодренный удачей, я попытался найти доказательства, что Индиго заложил бомбы, но обнаружил лишь, что Индиго заходил на склад за два часа до прорыва инопланетян. Я не нашёл ничего лучше, как сохранить и это тоже, и, быстро доделав работу капитана, я вернулся к Фреду.

– Проанализировали этих… инопланетян? – первым делом спросил я, войдя в медблок.

– А я знаю? – проворчал он. – Я жизни людям спасаю, не то что некоторые… нашёл что-нибудь?

Я включил второй экран, вошёл в свою учетную запись и показал добытые мной видео. Фред поджал губы:

– Далековато, лица размыты… а здесь хорошо! Видно из-за двери, как он сыплет порошок… А это что? – он ткнул пальцем в Индиго, тащившего на склад тяжёлую коробку.

– Инопланетяне!

– Да, видимо, – Фред растерянно побарабанил пальцами по столешнице. – Надо бы спросить, не ломались ли какие-либо приборы. Хотя и этого достаточно, чтобы праотцы стали говорить с нами серьёзно. – Он забарабанил по клавишам, выставляя параметры автоматического режима. На миг заколебался, глядя на раненых; затем всё же поднялся с места. – Идём. Чем быстрее мы закончим, тем быстрее я вернусь к ним.

Мы добежали до лифта и, заскочив в него, приехали к деду. Он, как и обычно в это время, сидел в кабинете и хмуро глядел в распоряжения от капитана.

– Только представьте, – произнёс он, едва мы переступили порог кабинета. – Этот человек требует, чтобы мы ввели комендантский час. На корабле! Он переиграл в старые виртуальные реальности? Я давно говорил, что их необходимо запретить!

– Дело не в виртуальности, а в том, что дела плохи.

Дед поглядел на Фреда; перевёл взгляд на меня.

– А, тебе наш спящий красавец в уши напел? Ну так я тебе скажу, что там плохо. Случайности. Случайности и безответственность.

– Если мы сможем доказать, что это злой умысел?

Дед развёл руками: «Вперёд». Фред подключился к его ИИ и показал ему видео. Дед, нахмурившись, наблюдал, как Индиго сыплет порошок в водоросли и несёт коробку на склад.

– Это может значить всё, что угодно, молодые люди, – дед неопределённо махнул рукой. – Порошок? А где анализ того порошка?

Я хлопнул себя по лбу.

– Он у Эн.

– Да и как мы поймём, это анализ того порошка или нет? – продолжил дед, и Фред раздражённо произнёс:

– А это уже не наша забота. Пусть Иккетно посмотрят и сами проведут своё расследование.

– Если проведут, – добавил дед. – Хорошо, я вызову их.

К чести Иккетно, Ошо и несколько его подручных, включая Предатора, явились быстро. Едва переступив порог, глава Иккетно начал вещать:

– Сколько неверных дорог! Сколько неверных решений! Ответственны ли мы за них? Лишь в малой степени, ибо…

– Дядя Ошо, – прервал его я. – У нас важное дело.

– Опять дела, юноша! Опять дела. Когда же они закончатся и наступит царство вечного блаженства? Может быть, когда мы отречёмся от прежних форм и норм общества?

– Нет. Когда мы решим все дела.

– Но они никогда не решатся, ведь сущность суетного в его бесконечности…

– Ошо, – прервал его дед. – Просто посмотри и вы пойдёте обратно рассматривать суетное, хорошо?

Ошо благосклонно кивнул, и все прибывшие Иккетно расселись вокруг экрана ИИ, встроенного в стену. Снова начались видео; на самом деле ничего не могло быть скучнее их, и ясно, что вскоре глаза присутствующих стали разбегаться. Под конец второго, зевнув, Ошо спросил:

– И что?

Поднялся Фред.

– На основании этих видео мы требуем, чтобы род Иккетно провёл внутреннее расследование. Мы обвиняем Индиго Иккетно в убийстве и в повреждении корабля. Пострадали люди.

– Кто обвиняет? Ты обвиняешь? – благожелательно вопрошал Ошо и, дождавшись от Фреда «Я», поднял руку ладонью вверх. – Ты, о котором знает каждая белка, – он вкусно выделил это, чисто земное слово, словно и впрямь когда-то видел их вживую, – как ты ненавидишь Иккетно? Ты же спишь и видишь, как подставить наш род и лишить его положения, которого он добился долгими годами упорной работы.

– Упорного выпендрежа, – сказал Фред.

– Что?

Ошо замер. Дед закрыл лицо руками.

– Долгими годами упорного выпендрежа. Да вы почти ничего на этом корабле не делаете. Если бы здесь были только вы, никакая миссия не исполнялась бы. Да вы бы не выжили. Вы бы только сидели в виртуальности и синтезировали алкоголь, пока не врезались бы в какую-нибудь звезду. «Живи сегодняшним днём!». Думаете, никто этого не замечает? Ваши эксперименты с веществами?

– Это серьёзное обвинение, – сказал Ошо, поднимаясь на ноги. Куда делись добродушная улыбка, подрагивающие ноги, по-старчески подслеповатые глаза?

Ошо был главой Иккетно, и совершенно не зря.

– Нет, вы не понимаете! Я требую расследования! Это ошиб… – суровая дверь изолятора перерезала голос Фреда. Надо же: даже Леди Пежо заперли в каюте, а моего брата – в неиспользуемый вот уже много лет изолятор! Мне оставалось надеяться, что они там хотя бы прибрались, дьявол их возьми.

– И так будет с каждым, кто против Иккетно, – произнёс Ошо, потрясая худенькой старческой ручкой. Иккетно зааплодировали; члены нашей семьи лишь хмуро переглянулась.

– Ну, обвинил, – вполголоса сказала мама. – Я согласна, Индиго хороший мальчик… но разве нельзя было просто оправдать его?

Ошо её услышал.

– Оправдывать должны вы! Индиго самоотверженно вытаскивал на себе раненых, доставил образец в лабораторию, исследовал его вместо своего сна – и так вы говорите спасибо? Обвинениями в наш адрес?

– Тогда и меня закройте, – я поднялся на ноги. – Это я сказал Фреду о своих подозрениях. Это я не уважаю Иккетно. Я достал эти видео. Ну?

Ошо заулыбался, словно я сказал что-то смешное, но засмеяться было бы неприличным.

– Юноша, юноша, – произнёс он. – Вы совсем ещё юны. Вы лишь попали под дурное влияние брата; это можно понять и простить. Лишь не повторяйте его ошибок, юноша.

7. Австралия

– Чего на самом деле хотел твой отец? – спросил Рыцарь. Валькирия развела костёр, заварила чай из найденных поблизости трав. Принцессу усадили на плащ Рыцаря. Из её рук даже жестяная походная кружка вырывалась и падала, рискуя окатить девушку кипятком, поэтому Валькирия, вздохнув, села рядом и начала поить девчушку.

– Чтобы вы доставили меня домой, – Принцесса уронила голову на грудь и вновь подняла. – Поскорее!

– Не сомневаюсь, – пробормотал Рыцарь. – Если он знал…

– Знал! Я ж дочь!

– То есть это не Дракон – ужасный ящер и людоед, а ты? – вставила Валькирия, осторожно наклоняя чашку. Принцесса отхлебнула.

– Я. То есть, могу стать ужасным осьминогом и людоедом. Потерять человеческий облик. Папа против. И я тоже. Он долго искал мага, который снял бы это. Проклятие. Даже из Австралии звал. Нашёл какого-то суперколдуна, чтобы помог.

– А он не смог, да? – осторожно поинтересовалась Валькирия, когда Принцесса замолчала.

– А? – встрепенулась та, и Валькирия едва успела убрать чашку подальше. – Да. Он на своём острове. Отказывается приезжать. Папа хотел меня к нему отвезти.

– И ты разрушила замок, – с укором произнесла Валькирия.

– Да.

Принцесса отхлебнула чай и закашлялась.

– Моя душа как будто улетает с эти существом, – сказала она более внятно. – Воплощается в него. Я всегда боюсь, что не вернусь.

– Ты говорила об этом папе? – спросила Валькирия, отставляя опустевшую чашку в сторону.

– Говорила. Потому и держал в замке: чтобы ничего не беспокоило. Но не могу же я там сидеть вечность, да?

Принцесса шмыгнула носом.

Рыцарь печально поглядел на трёх муравьёв, упорно пытавшихся взобраться по принцессиной лодыжке.

– Ясно всё с тобой. Почему твой папа нам ничего не сказал?

– Это же понятно, – Принцесса слабо фыркнула, – думал, вы успеете до того, как…

– Превратишься, ясно. А они зачем на тебя нападают?

– Она не поняла, про кого ты, – заметила Валькирия, и Рыцарь добавил:

– Разбойники. Лихие люди.

– Потому что я папина дочка. Дочка Дракона. Его слабое место. Меня даже прокляли, чтобы Дракона пронять, а всё равно не проняли. Вот так.

Принцесса закрыла глаза, и длинные ресницы её затрепетали.

– Не спать-не спать-не спать! – воскликнул Рыцарь. Понятливая Валькирия потрясла Принцессу за плечи. – Ты можешь связаться с отцом? Сказать, что мы тут застряли? Говори, можешь или нет?

Принцесса некоторое время смотрела на него абсолютно бессмысленно; Валькирия гладила её по голове, что-то приговаривая.

– Могу, – наконец, произнесла девушка.

– Связывайся. Прямо сейчас.

Принцесса молча достала из кармана платья зеркальце и провела по стеклянной глади пальцем.

– Дочка! – раздался голос Дракона. – Где вас носит? Я уже заждался, тут пешком идти два дня, а вы – никак заплутали?

– Пап, – громко и чётко проговорила Принцесса, повторяя за подсказками Рыцаря. – Я превратилась. Мы застряли тут на берегу.

– Где?

– Тут, – Принцесса мотнула головой. – Лети к нам. Я очень скучаю, папочка, – вдруг добавила она от себя и залилась слезами. Так она проплакала, пока не уснула; тогда Валькирия молча уложила ее на свой плащ и села рядом с Рыцарем.

– Что теперь? – сдавленно произнесла она, и Рыцарь обнял её. – Никогда такого не видела…

– Жаль, что пришлось.

– А ты, судя по всему, видел.

– Да. Мне повезло меньше. Или больше – это как посмотреть.

– И чая нам не видать.

– Не отчаивайся… – он не договорил: Валькирия нервно захихикала, приговаривая «не отЧАЙивайся», и Рыцарь просто не смог быть дальше серьёзным. Но и шутки никакие в голову не шли; так и просидел, как дурак, улыбаясь в пространство, пока не прилетел Дракон.

Опустившись на землю, он сгорбился, словно хотел стать маленьким и незаметным; превратиться в ящерицу. Он погладил спящую дочь лапой по голове и прогудел:

– Вы всё-таки увидели мой позор.

– Если это позор, – не согласился Рыцарь, – то он к вам не имеет никакого отношения. Да и девочку этот факт не делает хуже.

Дракон сел рядом, вздохнул, выпустил из носа дым. В его зрачках отражалось пляшущее пламя. Валькирия молча подала ему нанизанные на шампуры крылья чаек, и Дракон послушно вытянул лапу с мясом над костром.

– Хотел одному колдуну её показать, да видно поздно. Из-под контроля совсем вышла. Плохой я отец.

– Так отвезите сейчас, что за проблема?

– Проблема – её щупальца. Как она их выпускает, так бери задницу в крылья и маши, что есть силы… ничего живого не оставит. А если превратится, когда лететь над морем будем?

Валькирия передала Дракону котелок с чаем.

– Спасибо, дочка. Эх, была бы вот ты моей дочкой, бед бы не знал.

– Нельзя так говорить, – погрозила пальцем Валькирия. – Ваша дочь – это ваша дочь. Вы её такой воспитали. А теперь что – сидите и возмущаетесь? Нет уж.

Улыбнулся Дракон.

– Да, да, конечно, ты права… нельзя. Но что остаётся?

Рыцарь замялся. Выбор был; и выбор был тяжёлым.

Откланяться? Самое простое. И самое верное: если они откажутся сейчас, после вскрывшегося обмана, Дракон и слова поперёк не скажет. Но Рыцарь так привязался к ним за эти дни, что и не мыслил, как можно не помочь. Да и Валькирия…

– Везти к Магу, конечно, – буднично сказала она.

В этом вся Валькирия. Не отступится, да так и сгинет.

Вот это – точно нельзя.

– Как что? – спросил Рыцарь, поднимая забрало. – Мы её повезём.

– Как? – опешил Дракон. Валькирия посмотрела на Рыцаря, и в её глазах трепетал огонёк восхищения.

– Морем. Наймём первое же судно на этот ваш остров и отправимся. Верно, Валькирия?

7. Евразия

Мастер проснулся. В ушах шумело море, и горели перед глазами три огня: один – пламя костра, два других – отражения в драконьих зрачках.

– Приснится же.

Он легко поднялся с постели. Его немного покачивало, но в целом терпимо. Он добрался до кухни, налил из чайника воды в стакан и жадно выпил; затем налил ещё и выпил снова. Постоял, глядя сквозь оконное стекло на картины жизни в домах напротив; кажется, был ещё только вечер. Когда же он уснул?

Сразу. Сразу после того, как приехал из института. Сразу после того, как выяснилось, что девушку спасти не удалось. Чёрный (зелёный?) человек ударил туда, куда следовало ударить, чтобы пациентка не выжила.

Мастер поставил стакан на стол. Раздался стук, звон, и стакан рассыпался.

Мастер выругался. Снова поглядел в окно.

Тёплые жёлтые мирки продолжали жить – каждый оборачивался вокруг своей лампы-солнца, согревающего его. Тихо; ни одна паромашина не проедет. Где-то печально завывала собака.

Мастер вернулся в комнату.

Открыл портал и вошёл в расцветшую темноту.

Она тут же рассеялась, стала летним днём, а он – мальчишкой, весело прыгающим по бетонным блокам. Скок! – сны одного, живого; скок! – сны другого, мёртвого. Он не задерживался нигде, тенью проходя сквозь сознания и устремляясь дальше – туда, где было то, что он искал.

Добравшись до небольшого каменного здания с покатой крышей, он остановился у дверей и постучался.

– Учитель! Это я.

Дверь неспешно открылась; глазам Мастера предстал человек. Когда он повернулся боком, Мастеру показалось, что это старик, – настолько странным выглядел профиль с сильно загнутым назад лбом и выступающим носом; а встал прямо – будто подросток. Широкое лицо, глаза – навыкате, но не круглые, а чуть раскосые.

Человек улыбался.

– Сподобился, – сказал он. – Прямиком из своих Евразий? Проходи.

Мастер перешагнул порог и закрыл за собой дверь.

Он ожидал увидеть ставшую привычной много лет проходную комнату, откуда вели пять дверей, но увидел огромный пустой зал. Он был хорошо освещён: огромные окна от пола до потолка давали света даже больше, чем необходимо, чтобы разглядеть слой мусора: пыль, перья, засохшие какашки. У потолка протянулась махровая паутина с застрявшими в ней сухими листьями. Учитель молча протянул Мастеру метлу, сам создал вторую и они начали мести.

Вскоре Мастер заметил, что только стоит ему расчистить какой-то участок, как Учитель подкидывает туда какашек с нерасчищенных частей.

– Что ты делаешь? – спросил он Учителя.

– Чтобы не так просто казалось, – ответил тот. Мастер продолжил мести; Учитель помогал, оказываясь то тут, то там, но от этой помощи мусора становилось только больше. В конце концов Мастеру это надоело; он щёлкнул пальцами, и грязь и паутина исчезли.

– Наконец-то, – усмехнулся Учитель и сел на пол. Напротив устроился и Мастер. Учитель создал чайник и две чашки чая; начал неспешно пить. Мастер взял в руки свою чашку; на ней была изображена лодка.

Мастер улыбнулся.

– Ты ещё тащишь за собой этого безмозглого идиота? – спросил Учитель.

– Да, Учитель.

– Как всегда. Ты всегда тащил за собой всякий мусор, – Учитель помолчал, глядя в пространство. Затем совсем другим тоном добавил: – Жаль паренька.

– Жаль, – согласился Мастер.

Помолчали.

– Я видел Кетцалькоатля, Учитель. В чужой душе.

– Это бывает. Боги ходят, где хотят.

– Я спросил его, как у тебя дела, но он промолчал. Не счёл меня достойным ответа.

– Вряд ли. Скорее, он лишь присматривал за тобой. Я говорил ему о тебе. Так как ты не давал ни весточки, думаю, он решил посмотреть, как ты поживаешь.

– А я использую то, чему ты меня научил, чтобы лечить.

Вместо ответа Учитель отхлебнул из кружки.

– Почему ты не научил нас взаимодействовать с душами живых? Только с мёртвыми. Только напролом. Разрушая. Необратимо выдёргивая важные нити. Твоя техника подходит лишь для воскрешения мёртвых и ужасна, когда речь заходит о живых.

– Как и всякая сила, если её чрезмерно, – Учитель снова отхлебнул из кружки. – И тем не менее ты пришёл ко мне и ничего не рушишь, как видишь.

– Я учусь.

– И я, – Учитель улыбнулся. – Мы все учимся всю жизнь… хорошо, когда жизненный срок позволяет делать это бесконечно.

Мужчины рассмеялись. Мастер отхлебнул чай: сладковатый, фруктовый.

– Кстати, я тут рассказал твою историю одной девушке.

– Правда?

– Она спросила меня, почему я тебя не убил.

Учитель засмеялся снова.

– Но когда я рассказывал, я задался сам вопросом… почему ты не уничтожил их? Захватчиков, убийц, – Мастер снова отхлебнул чай. – Тех, кто разрушил всё, что тебе дорого.

– У человека никогда не бывает одна причина, чтобы совершить или не совершить поступок. Тебе сказать все причины? Во-первых, я собирал части богов и знания слишком долго. Те, кто сделал это своими руками, умер естественной смертью. Ответственны ли дети за дела своих отцов, дедов и прадедов? Во-вторых, всё закончилось. Они убили большую часть моего народа. Месть… убивать ради мести? Я бы мог, но… повторюсь, это люди, что своими руками никого не убивали. И в-третьих… я увидел, как они губят сами себя. Медленно, мучительно. Они накажут себя своим стремлением к смерти и надеждой на жизнь в удовольствиях; жадностью и злобой, стремлением грабить и превосходить. Они сами уничтожат себя; и это будет хуже, чем если бы поднялись из могил мёртвые и растерзали бы их.

Учитель отхлебнул чай.

7. Африка

Я иду сквозь тьму.

И неизвестность.

Мы все идём сквозь тьму и неизвестность. В этом состоит наша жизнь, если отбросить все внешние проявления и свести всё к простейшему основанию. Одиноки ли мы при этом?

Мы одиноки, но не одни. Да, тьма и неизвестность окутывает нас, а расстояния громадны – в миллионы парсеков – но всё равно можно дотянуться до другого. Случайно встретить; внезапно открыть душу другого, встретив такой же одинокий корабль. Пусть вы потом больше никогда не встретитесь – что можно, думаю, исправить, – всё равно эти случаи указывают на то, что мы на самом деле не одиноки. Просто наше движение хаотично; у нас различны цели и акценты, приоритеты, даже понимание того, как этого можно достичь. В конце концов, у кого-то ломается межпространственный двигатель, и он оказывается отрезанным от остальных.

Если я топлива не хватит и я останусь дрейфовать в открытом космосе, лишённом берегов – стоит ли в этом случае желать смерти или хотя судьбы, аналогичной моей, сухопутной крысе, что провела плохую диагностику? Месть – достойное ли дело? Но с другой стороны, как иначе заставить человека понять, что он натворил, если он не раскаивается и даже не сомневается в своих действиях? Если у него найдётся миллион отговорок, почему он мог поступить только так, а не иначе? Нужно его наказать. Но нужно ли его наказывать самому, или за тебя это должны делать другие? А может, он накажет себя лучше всех сам? Сухопутная крыса выпьет водки, залезет на стремянку, упадёт и сломает себе шею. И даже ронять на неё ничего не придётся.

Единственное, в чём я уверен – необходимо не то, чтобы мстить, но помогать тем, кто пострадал. Или предотвращать то, что может произойти. Например, холод и голод на планете, на которую я должен доставить груз. Например, жажду в засушливой Африке. Или чью-то смерть, или…

Вот это – помощь.

От раздумий меня отвлёк радар: через него я увидел впереди нечто массивное шарообразной формы. Не корабль ли? Я даже хотел повернуть назад, к «Марии», и проверил количество топлива. Его хватило бы на небольшой маневр, но что, если я тревожусь попусту? Каждая секунда дорога. Каждый грамм топлива – тоже.

Я не стал менять курс.

Нечто увеличивалось, заслоняя звёзды, и вскоре я увидел что это – планета. Планета во тьме; без звезды, без чего-либо.

Холодная чёрная планета.

Будто покойника встретил.

Я всё-таки пожертвовал тридцатью минутами времени, чтобы облететь её вокруг. Чуть меньше Земли, сморщенная от трещин на поверхности, со шрамами-кратерами по всей поверхности, она выглядела старушкой по сравнению с моей родиной, хотя вряд ли отличалась от неё по возрасту. Старушка равнодушно ползла сквозь тьму; притяжение звезды-толстушки действовало на неё, но очень слабо, и полную орбиту она должна была совершить за (я быстро подсчитал) около 1021 земного года. Неудивительно, что экспедиция прошла мимо.

Я оставил старушку медленно нести своё тело сквозь пространство и вернулся на курс.

Вот ей – разве же не одиноко? Оставлена звездой, потерявшая жизнь (если та вообще когда-то существовала на её поверхности, в чём есть сомнения). Идёт сквозь тьму и неизвестность – как я. Но она идёт так давно, что ей всё равно, кто целых полчаса летел параллельным курсом. Чего она хочет? О чём думает? Или в ней остались лишь чувства, самые простые – а мысли давно покинули её вместе с атмосферой?