Сибирский кокон

– Значит, война за Колымажск только начинается.

– Нет, парень, – Петрович с силой швырнул свой ржавый гаечный ключ в догорающую печь. Металл со стуком ударился о чугунную дверцу. – Она никогда и не кончалась. Просто мы о ней забыли. А она о нас – нет.

Глава 22: «Сигнал Империи»

Полуразрушенный подземный бункер «Метеора», тайга. Несколько дней после крушения.

Сырой, промозглый воздух бункера давил на легкие, отдавая плесенью и застарелым страхом. Слабый свет от самодельной коптилки едва разгонял мрак, отбрасывая дрожащие тени на влажные бетонные стены, испещренные спиральными символами повстанцев.

Полковник Морозов, стиснув зубы от пульсирующей боли в зашитой рыболовной леской ноге, методично изучал шифр-блокнот своего отца. Каждая перевернутая страница была актом воли, борьбой с подступающей дурнотой.

Капитан Волков, сгорбившись над столом, был похож на безумного алхимика. Его лицо, осунувшееся и покрытое трехдневной щетиной, выражало крайнюю степень сосредоточенности. Он уже несколько суток почти без сна бился над своим творением: чудовищным гибридом блока считывания с бортового самописца вертолета, старой платы усиления от станции «Метеора» и нескольких ярко-синих кристаллов, которые он пытался задействовать как пассивные резонаторы, разместив их вблизи самодельной рамочной антенны, надеясь, что их внутренняя структура срезонирует с искомым сигналом. Питание всей конструкции шло от нескольких соединенных последовательно аккумуляторов полевой радиостанции Р-159.

– Ну же, давай, родимая… – бормотал Волков себе под нос, аккуратно затягивая винт на самодельном медном зажиме, который прижимал два тонких контакта к противоположным граням кристалла, вводя его в контур своего устройства. – Ты не просто антенна. Ты… ключ. Резонатор.

Он включил питание. Приборы ожили с тихим, натужным гулом. На маленьком зеленом экране осциллографа плясали хаотичные линии – фоновый шум аномальной зоны.

– Ничего… – пробормотал Волков, почти падая духом. – Только этот вечный вой…

Он в отчаянии взял самый крупный синий кристалл и поднес его к самодельной рамочной антенне, выведенной через дыру в крыше.

И тут произошло нечто. Хаотичные линии на экране осциллографа на мгновение замерли, а затем начали складываться в сложный, но четкий, повторяющийся узор. Это была не звуковая волна. Это была кодированная последовательность импульсов.

– Есть! – его голос сорвался на хриплый шепот. – Полковник, смотрите! Это не помехи! Это структурированный, кодированный сигнал! Кристалл работает как идеальный фильтр! Он вычленяет их чистый сигнал из всего этого хаоса!

Морозов, с трудом приподнявшись на локте, всмотрелся в экран.

– И что это нам дает, капитан? Мы можем это прочитать?

– Прочитать – нет. Но я могу попробовать его визуализировать, – Волков лихорадочно переключил несколько тумблеров. Он перенаправил декодированный сигнал через самодельный ЦАП (цифро-аналоговый преобразователь) на старый портативный компьютер «Электроника МС 1504», где заранее написанная им на Бейсике программа пыталась сопоставить двоичный код с базой известных военных сигнатур.

Он нажал на клавишу.

Динамики спектрометра оглушительно зашипели. Синий кристалл на столе ярко вспыхнул и тут же потускнел, словно его заглушили более мощным, агрессивным сигналом. В этот самый момент из динамиков, вместо шипения, раздался лишь сухой, ритмичный треск цифровой передачи. Но на экране осциллографа хаотичные линии сменились четкими блоками данных. По экрану побежали строки, состоящие из цифр и незнакомых символов:

<ЦЕЛЬ: ОБЪЕКТ ГАММА-734>

<ПРОТОКОЛ_14: ИНКУБАЦИЯ. ФАЗА_1>

<СТАТУС: АКТИВЕН>

<ЗАДАЧА: СБОР БИОМАТЕРИАЛА. СТАБИЛИЗАЦИЯ ПОЛЯ>

<СВЯЗЬ_КОНЕЦ>

Сигнал оборвался так же внезапно, как и появился, оставив после себя лишь гул приборов и оглушительную тишину бункера.

Морозов и Волков потрясенно переглянулись.

– Что это было, черт возьми?! – Морозов, забыв о боли, рывком сел. – "Объект Гамма-734"… Это кодовое обозначение… оно мне знакомо…

Он лихорадочно схватил шифр-блокнот своего отца и начал листать. Пальцы остановились на странице с картой района.

– Вот оно… – прошептал он, его лицо стало пепельным. – "Объект Гамма-734" – это кодовое название всего Колымажского района в документации проекта «Метеор» от 1953 года. Капитан, ты понимаешь? Они не ищут нас по координатам. Они уже здесь. Мы – внутри цели.

Он с силой ударил кулаком по столу.

– "Инкубация"? "Сбор биоматериала"? – пробормотал Волков, его руки дрожали. – Полковник, они не просто наблюдают. Они начали какой-то эксперимент прямо там, в городе. Этот код… по всем канонам радиоэлектронной разведки, он означает именно это – "инкубация", запуск какой-то биологической программы. Мы должны их предупредить!

В этот момент синий кристалл на столе, перегруженный обратной связью, коротко и ярко вспыхнул, испустив едва заметный, но мощный энергетический импульс, который тут же был поглощен аномальным полем тайги.

– Они отрезаны, капитан, – горько усмехнулся Морозов. – Как и мы. И скоро, боюсь, их отрежут навсегда. – Он достал из внутреннего кармана кителя старую фотографию отца. Лицо молодого, уверенного в себе майора смотрело на него с выцветшего снимка с каким-то затаенным, все понимающим знанием. – Прости, батя… Кажется, мы только начинаем понимать, во что ты тогда ввязался. И какой ценой пытался нас предупредить.

Снаружи, над бункером, беззвучно сгущалась тьма, и сама тайга, казалось, затаила дыхание в ожидании чего-то неотвратимого.

Тайга. Аномальная зона, недалеко от Зоны 12-К. То же время.

Этот слабый импульс, рожденный в бункере за десятки километров, стал для спящего маяка Империи тем же, чем щелчок выключателя для лампы.

Серый, ведомый не только злобой, но и странным, навязчивым шепотом в голове, брел по лесу уже несколько мучительных дней. Он бежал, не разбирая дороги, задыхаясь от злости, унижения и какой-то новой, непонятной ему самому ярости, которая клокотала в его груди. Иван, эта проклятая шаманка, Бизон-предатель… они все заплатят ему за это унижение! Но что теперь? Куда ему идти? В этом проклятом городе ему больше не было места. А в тайге… здесь теперь тоже было небезопасно, полно всякой нечисти и этих военных, рыщущих повсюду. Он чувствовал, как ледяной нож, который он сжимал в руке, словно пульсирует в такт его бешеному сердцу, обещая не только отмщение, но и какую-то новую, темную, невероятную силу. Может быть, это был его единственный шанс не просто выжить, но и вернуть себе то, что у него отняли, и даже больше.

Голод и холод терзали его, но еще хуже был этот навязчивый, ледяной шепот в голове, который он начал слышать после того, как подобрал черный нож. Сначала он пытался сопротивляться, выбрасывал нож, но какая-то неведомая сила заставляла его возвращаться и подбирать его снова. Голос в его мозгу становился все настойчивее, играя на его ярости и жажде мести, обещая силу и власть, но взамен требуя… подчинения. Он был на грани безумия, когда, следуя этому внутреннему зову, вышел на небольшую, скрытую в гуще леса поляну.

Его нога, обутая в рваный сапог, наткнулась на что-то твердое, скрытое под толстым слоем мха. Это был не камень, а гладкая, оплавленная с одного края металлическая поверхность. Разгребая мох, он увидел, что это верхняя часть небольшой, аэродинамической капсулы, глубоко вошедшей в землю много лет назад – возможно, еще во времена 'Метеора'. Она выглядела древней, спящей, но не мертвой. От него исходил едва заметный, резкий запах озона и странное, давящее, почти физически ощутимое, поле. Серый с опаской, но и с нездоровым любопытством, наклонился, разгребая мох и землю. Диск оказался искусно замаскированной крышкой какого-то контейнера или небольшого люка, уходящего вглубь. На его идеально гладкой поверхности была выгравирована сложная, чужеродная пиктограмма – равносторонний треугольник с изображением немигающего, всевидящего глаза внутри, окруженный тремя извивающимися, похожими на змей, линиями. Как только Серый коснулся холодной поверхности диска, шепот в его голове стал громче, отчетливее, почти невыносимым, превращаясь в холодный, безэмоциональный, чужой голос, звучавший, казалось, прямо в его мозгу, минуя уши.

«Объект С-17. Зафиксирован контакт. Протокол: оценка. Ответ: подчинение или утилизация.»

Голос был не мужским и не женским, абсолютно лишенным каких-либо человеческих интонаций, но от него веяло такой древней, нечеловеческой мощью и ледяным холодом, что у Серого волосы на голове встали дыбом, а по спине пробежал озноб. Он инстинктивно схватился за амулет-коготь, который он когда-то сорвал с шеи Ани во время одной из их жестоких стычек и с тех пор носил на груди как трофей, как символ своей силы. Медвежий коготь, веками впитывавший силу тайги и защитные заклинания шаманов, мгновенно раскалился добела, обжигая ему ладонь, а затем с сухим треском раскололся на несколько мелких, обугленных частей, рассыпавшись бесполезной, серой пылью. Голос в его голове одобрительно, если так можно выразиться, хмыкнул. Серый взвыл от острой боли в обожженной руке и от неожиданности, но теперь он был совершенно беззащитен перед этим безжалостным ментальным вторжением.

Люк под его ногами беззвучно, словно по волшебству, открылся, и из темного, пахнущего озоном и чем-то еще, незнакомым и тревожным, провала медленно, гипнотически поднялся на тонкой, витой металлической ножке небольшой, идеально ограненный черный кристалл, пульсирующий внутренним, зловещим багровым светом. Голос в его голове произнес с ледяной непреклонностью. Это были не слова на каком-то языке, а чистый, вложенный прямо в сознание смысл, который он понимал интуитивно, как собственный страх или ярость.

«Запрос на повышение статуса подтвержден. Предлагается протокол интеграции. Отказ приведет к немедленной утилизации биоматериала.»

Серый смотрел на черный, манящий кристалл, как завороженный. Сопротивление было почти сломлено, но последняя искра его старой души отчаянно цеплялась за что-то человеческое. Он вспомнил не Ивана-соперника, а Ваньку-друга, с которым они делили последний кусок хлеба. Вспомнил, как Бизон вытащил его, раненого, из драки. Это было слабостью. И это причиняло боль.

Голос в его голове не предлагал сделку – он демонстрировал единственную возможность больше никогда не чувствовать этой боли. Он не ломал его волю – он показывал, что воли у него никогда и не было, лишь инстинкты и обиды. Слабость – это боль. Сила – это покой.

Выбор был сделан не разумом, а нутром, всем его израненным существом.

– Сила… – выдохнул он, и это был не крик о власти, а тихий, предсмертный хрип его старой души. – Мне нужна сила…

Он протянул дрожащую руку и коснулся холодного, гладкого кристалла. В тот же миг ледяной, пронизывающий холод хлынул по его венам, словно жидкий азот. Воздух в легких замерз, а в нос ударил резкий запах озона, как после удара молнии. Он чувствовал, как чужая, нечеловеческая энергия сканирует его тело, каждую клетку, находя и усиливая его ярость, его страхи, его ненависть, и безжалостно выжигая все остальное. Боль сменилась странным, пьянящим ощущением всемогущества. Черный кристалл словно врос в его ладонь, растворяясь, а багровый свет хлынул по венам, наполняя его тело чужой, темной, невероятной энергией. Его глаза на мгновение вспыхнули таким же багровым огнем, а на коже, там, где раньше был уродливый шрам, проступили тонкие, черные, ветвящиеся узоры, похожие на кристаллические прожилки.

Голос в его голове удовлетворенно хмыкнул. «Процесс инициации завершен. Агент Серый. Выполняй свою задачу».

Высокая сопка у эвенкийского стойбища. То же время, вечер.

Аня стояла на самой вершине сопки, осененная древними, могучими кедрами, и напряженно вглядывалась в быстро темнеющее, предгрозовое небо над тайгой. Ветер трепал ее длинные черные волосы, донося из глубины леса едва слышный, но неуклонно нарастающий низкочастотный гул, не похожий ни на один из известных ей звуков природы или техники. В руке она сжимала свой главный оберег, подаренный ей бабушкой – маленький кожаный мешочек с защитными травами, священным медвежьим когтем и несколькими синими кристаллами. Внезапно небо на севере, в стороне старых, заброшенных шахт «Метеора» и Зоны 12-К, озарилось странным, пульсирующим, мертвенным свечением. Оно не было похоже на обычное северное сияние – имело болезненный, ядовито-зеленоватый оттенок и словно состояло из множества гигантских, извивающихся, переплетающихся между собой энергетических щупалец, тянущихся к земле. Амулет в ее руке стал ледяным, как кусок льда из самой глубокой проруби, а древний родовой узор из трех спиралей на ее предплечье отозвался острой, колющей болью, словно ее кожу одновременно пронзили тысячи тонких ледяных игл.

– Тынгырай проснулся… – прошептала она, и ее голос дрожал от смеси первобытного страха и странного, почти мистического предчувствия неотвратимой беды. – Нет… это не Тынгырай. Его песнь была другой, синей, печальной… Это… они. Тени. Те, о ком говорила бабушка. Они пришли. И они несут смерть всему живому.

Она чувствовала, как оберег в ее руке нагревается от ее собственного тепла, а древние символы на нем, вышитые оленьей жилой, словно оживают, вибрируют, передавая ей тревогу и боль самой земли, которая чувствовала приближение чужого, враждебного присутствия.