Сибирский кокон

Аня вышла из чума. Свежий утренний ветер, пахнущий хвоей и талым снегом, налетел внезапным порывом, сорвал с ее головы старую, выцветшую вязаную шапку. Черные, как вороново крыло, волосы рассыпались по плечам, и ветер трепал их, словно играя. На мгновение открылось ее левое предплечье, где под тонкой, смуглой кожей проступал древний, родовой знак – три изящные, переплетенные спирали, вытатуированные много лет назад ее бабушкой иглой из медвежьей кости. В этот момент, когда ее взгляд устремился на север, в сторону далеких сопок, за которыми, как она чувствовала, упал и звал на помощь корабль "синих духов", спирали на ее руке коротко, но отчетливо вспыхнули едва заметным, чистым синеватым светом, словно отзываясь на зов пробуждающейся тайги и древнего наследия.

Где-то в глубине тайги, совсем близко, завыли волки – их вой был не хищным, а скорее тревожным, предупреждающим. И почти сразу им вторил низкий, нарастающий гул, похожий на рёв пробуждающегося от векового сна древнего, могучего двигателя, идущий откуда-то из-под земли.

Глава 17: «Кровь и радиация»

Больница «Рассвет». Ночь.

Лампы дневного света в небольшой лаборатории больницы «Рассвет» горели тускло, отбрасывая мертвенно-бледные блики на кафельный пол, и гудели с натугой, словно боясь нарушить гнетущую тишину. Людмила Петровна, главврач, сидела, сгорбившись, за стареньким микроскопом «Биолам», ее лицо, изрезанное глубокими морщинами, подсвечивалось слабым, тревожным синеватым свечением, исходящим от предметного стекла с образцом. Под стеклом, в капле крови Бородача из банды Ивана (того самого, что недавно переболел странной хворью после вылазки в тайгу, и который, как выяснилось, притащил оттуда красивый, теплый на ощупь синий камень "на удачу"), медленно пульсировали клетки. Кровь выглядела… чудовищно неправильно. Эритроциты были деформированы, некоторые вытянулись в веретена, другие сморщились, а среди них, словно крошечные хищники, плавали мельчайшие, почти неразличимые кристаллические частицы, слабо фосфоресцирующие в темноте. Она видела, как эти частицы, казалось, прикрепляются к здоровым клеткам, и те начинают менять форму, тоже испуская это жуткое свечение. Рядом на предметном столике лежали анализы Николая, хозяина СТО, который несколько дней назад получил сильный химический ожог от оплавленного инопланетного металла, и кровь раненого милиционера Марка, которого серьезно зацепило во время недавней облавы, – все образцы светились этим слабым, неестественным блеском, как гнилушки в ночной тайге.

– Импульсы в районе ста двадцати одного и пяти десятых мегагерца, которые фиксировал Морозов… и тот странный низкочастотный фон около четырехсот тридцати двух герц, о котором говорил этот молодой учитель химии, Дмитрий… – она записала в потрёпанный лабораторный журнал дрожащей рукой. – Похоже, это специфическое излучение… оно не просто вызывает помехи в радиоэфире. Оно влияет на клеточную структуру живых организмов. Возможно, не разрушает ДНК напрямую, как жесткая радиация, а… активирует какие-то спящие, архаичные гены или, что более вероятно, внедряет эти микроскопические кристаллические частицы, которые уже запускают каскад мутаций. Это как… катализатор для чего-то очень плохого, для перестройки самой жизни.

Валера, санитар, шаркавший шваброй по кафельному полу коридора за дверью лаборатории, остановился, привлеченный тихим бормотанием главврача. Его глаза, привыкшие к тюремной полутьме, сразу заметили странное мерцание, пробивающееся из-под двери.

– Опять эти ваши цифры, Петровна. Может, это вирус какой новый, заморский? – спросил он, заглядывая в лабораторию и бесцеремонно тыча ручкой швабры в сторону стойки с пробирками.

Людмила Петровна, не оборачиваясь, молча взяла пинцетом предметное стекло с кровью Бородача и поднесла его к щели в зашторенном окне. В темноте кровь вспыхнула ярким, пульсирующим синим светом, почти таким же, как тот камень, что принес Бородач.

– Вирус так не светится, Валера. И обычная радиация тоже. Это… что-то другое. Это не похоже на обычное лучевое поражение, которое я видела у ликвидаторов после Чернобыля, хоть и есть некоторое внешнее сходство в общей интоксикации. Там клетки просто умирали, разрушались под воздействием гамма-лучей. А здесь… они меняются, трансформируются, начинают светиться изнутри. Как будто в них прорастают эти микроскопические инородные кристаллы, перестраивая их структуру, заставляя их служить чему-то чужому. Это не просто разрушение, это… какое-то жуткое перерождение. Катализатор для чудовищной перестройки самой жизни, а не ее простое угасание.  Что-то, чего я за сорок лет практики еще не видела.

Людмила Петровна с раздражением включила старый советский кварцевый облучатель, висевший над лабораторным столом, чтобы хоть как-то дезинфицировать воздух:

– Лучше бы я работала при Брежневе! – проворчала она, возвращаясь к своим записям и схемам. – Тогда хоть враг был понятен – партия, план, дефицит. А сейчас…

Несколько дней назад Искра, юная шаманка из «Теней тайги», которую к ней тайно прислала Аня, принесла Людмиле Петровне несколько небольших синих кристаллов, найденных на месте падения "огненного змея", и свой личный оберег – пучок трав, обмотанный медной проволокой и украшенный когтем рыси, – заряженный, по ее словам, духами тайги и силой земли. "Это может помочь тем, кто ослаб и чья кровь больна, – сказала тогда Искра тихим, уверенным голосом. – Синий огонь отгоняет тени болезни и усмиряет больную кровь, если дух человека силен." Людмила Петровна, хоть и отнеслась к этому с предельным скепсисом ученого-материалиста, от безысходности и нехватки нормальных лекарств согласилась попробовать. Когда Искра, напевая тихую, горловую песню, приложила свой оберег к руке того самого Бородача, который стонал от боли и лихорадки, пульсирующее синее свечение его крови под микроскопом на мгновение стало ровнее, менее агрессивным, а сам Бородач удивленно пробормотал, что почувствовал внезапное облегчение, и жар немного спал. Эффект был недолгим, всего несколько часов, но он был. Это заставило Людмилу Петровну, несмотря на весь ее цинизм, глубоко задуматься о природе происходящего и о возможном взаимодействии древних практик с этой неведомой инопланетной силой.

Кабинет мэра. Утро.

Бледное зимнее солнце (хотя на календаре был июль) едва пробивалось сквозь запылённые, немытые окна кабинета мэра, подсвечивая облупившуюся позолоту на раме портрета Ельцина, висевшего криво на стене. Барсуков, красный от ярости и недосыпа, размахивал перед собой отчётом Людмилы Петровны, будто это была дымящаяся граната.

– Какие ещё инопланетяне?! Какие, к черту, светящиеся кристаллы в крови?! – орал он в трубку полевого телефона, связывавшего его с военной базой группы "Восход". – Это утечка с давно закрытого химического завода «Заря»! Или диверсия! Дайте мне немедленно бригаду РХБЗ с дозиметрами и полной защитной экипировкой! И оцепите город к чертовой матери! Никого не впускать и не выпускать!

Терехова, сидевшая напротив за столом для посетителей и только что вернувшаяся с тяжелого ночного дежурства, устало бросила на стол перед мэром фотографию, найденную ею в личном архиве Семёнова, когда тот спешно покидал свой кабинет. На старом, пожелтевшем снимке Морозов-старший, еще молодой и полный сил, стоял у края огромного, оплавленного кратера, окружённый военными с какими-то странными, громоздкими приборами, похожими на детекторы неизвестного излучения.

– Завод «Заря» был полностью демонтирован и вывезен еще в шестидесятых годах прошлого века, товарищ мэр, после той крупной аварии. А сейчас на дворе – 1993-й. Объясните, откуда тогда могли взяться эти ваши «химикаты» и почему симптомы у пострадавших людей так пугающе похожи на те, что описывались в совершенно секретных отчетах проекта «Метеор» после инцидента пятьдесят третьего года в Зоне 12-К? Я нашла копии этих отчетов.

Мэр побледнел так, что его лицо стало похоже на пергамент, будто за спиной у него возник призрак из далекого, страшного прошлого.

– Никаких следов «Метеора» нет! И не будет! – Он судорожно сгреб фотографию со стола и швырнул его в ящик письменного стола, где уже лежала пухлая пачка новеньких долларов и ключи от его служебной «Волги» с полным баком бензина.

Школа. День.

Аркадий Степанович, директор школы, бывший фронтовик, сидел в своём небольшом, заваленном книгами кабинете. На столе перед ним, Людмилой Петровной, которую он срочно вызвал, и Еленой Матвеевной, учительницей литературы (которую он привлек как человека с острым умом, наблюдательностью и нестандартным мышлением), лежала тонкая папка с архивными данными проекта «Метеор», копии страниц из дневника Морозова-старшего, которые Аркадий Степанович сумел незаметно скопировать на заброшенной военной базе, и несколько ярко-синих кристаллов, принесенных недавно Аней и Иваном.

– В 1953-м году у геологов и военных, работавших с этими… "синими камнями", – сказал директор, указывая на мерцающие кристаллы, – были зафиксированы очень странные симптомы: временная дезориентация, слуховые и зрительные галлюцинации, резкое изменение состава крови, апатия, сменяющаяся приступами немотивированной агрессии. Вот, смотрите, – он ткнул пальцем в пожелтевший машинописный отчет с грифом "Сов. секретно", – "Объекты исследования (кристаллы внеземного происхождения) при длительном контакте или при попытке механического воздействия вызывают у персонала повышенную утомляемость, нервное возбуждение, а в некоторых случаях – временную потерю памяти и изменение личности. Рекомендуется ограничить время работы с ними до минимума и использовать защитные свинцовые экраны и специальные кварцевые перчатки". Они тогда совершенно не понимали, с чем имеют дело. Списали все на "неизвестное проникающее излучение высокой интенсивности".

Елена Матвеевна, которая до этого внимательно листала дневник своей дальней родственницы Лиды Соколовой, найденный ею в школьном архиве, и сравнивала его с выдержками из отчетов «Метеора», внезапно замерла на одной из строчек, написанных детским, неуверенным почерком: "Клетки их тел теряют свою привычную структуру, они словно растворяются в этом синем свете, становятся частью его…" – Она подняла на присутствующих полные ужаса и какого-то мистического прозрения глаза. – Эта строка… это почти точная цитата из моего старого, юношеского стихотворения, которое я написала еще в университете, после того как прочитала какие-то фантастические рассказы о звездных странниках и поглощающем свете… А Лида Соколова, чья бабушка, как мы теперь знаем, работала на "Метеоре", описывала в своем детском дневнике очень похожие ощущения и страхи у тех, кто возвращался из тайги после встреч с "синими огнями" и "людьми в серебряной одежде".

Людмила Петровна посмотрела на нее своим пронзительным, изучающим взглядом врача: "Поэзия или пророчество, Елена Матвеевна? Или просто… коллективное бессознательное, уловившее слабое эхо тех давних, страшных событий, которое теперь, с новой силой, прорывается в нашу реальность?"

СТО Николая. Вечер.

Гараж СТО пропитался едким запахом мазута, перегара и липкого, животного страха. Николай, бывший афганец, сжимая в руке тяжелый гаечный ключ, как дубину, напряженно прислушивался к низкому, вибрирующему гулу, который, казалось, доносился из-под самой земли, из глубин его импровизированного бункера. Стрелка старого армейского компаса, лежавшего на верстаке, бешено завертелась, словно пойманная в невидимый водоворот.

– Чёртов «Метеор» … – он с силой швырнул гаечный ключ в стену, оставив глубокую вмятину на выцветшем советском плакате «Слава труду!» – Ты реально думаешь, это инопланетяне, Лис? Или просто наши военные опять какую-то дрянь испытывают, а на нас плюют?

Лис, который как раз пытался незаметно стащить пачку дефицитных болтов из ящика с инструментами, цинично усмехнулся. Его глаза хищно блеснули в полумраке гаража.

– А ты думаешь, земное так светится, хозяин? – Он кивнул на пробирку с образцом крови Бородача, которую Людмила Петровна оставила на столе после осмотра раны Николая, чтобы передать ее утром в больницу для более детального анализа. В густеющих сумерках кровь в пробирке пульсировала отчетливым, зловещим синим светом, как крошечное, бьющееся сердце какого-то инопланетного существа.

Николай мрачно нахмурился. Он вспомнил, как тот синий кристалл, который несколько дней назад принесла Аня, на мгновение ярко вспыхнул у самого входа в его подземный бункер, когда она проходила мимо. Где-то в тайге, за рекой, отчаянно и протяжно завыл ветер, и стрелка компаса на верстаке, которая до этого вела себя относительно спокойно, вдруг резко качнулась и замерла, указывая точно на север – туда, где, по слухам, упал "огненный змей" и где находилась проклятая Зона 12-К.

Глава 18: «Бунт Серого»

Лесопилка. Вечер.

Ржавые, щербатые пилы висели на стенах заброшенного цеха №3, словно зловещие трофеи давно забытой войны.

Серый сидел в самом темном углу цеха, отдельно от остальных, и сосредоточенно точил свой новый нож – тот самый, с черным, как сама преисподняя, лезвием и ледяными, острыми, как бритва, краями, который он подобрал у обломков военного вертолета, когда Иван отвлекся. С тех пор, как он взял этот нож в руки, что-то неуловимо изменилось в нем самом. Ему стали сниться странные, тревожные, но одновременно притягательные сны о холодных, мертвых звездах, о безграничной власти и о тенях с когтями, что скользили по земле, неся разрушение. Иногда, в гнетущей тишине ночи, ему казалось, что нож тихонько шепчет ему на ухо, говорит на незнакомом, но интуитивно понятном языке, обещая невероятную силу и безраздельную власть тем, кто не боится ее взять, кто готов переступить через все. Иван со своей проклятой шаманкой и их бредовыми идеями о союзе с "Тенями" казался ему теперь слабым, никчемным и смешным. Настоящая сила была здесь, в его руке, в этом холодном, поющем металле.

Серый, правая рука Ивана, разливал мутный самогон по щербатым жестяным кружкам, его уродливый шрам от уха до подбородка подрагивал в неровном свете костра, как живой. В его глазах, обычно просто злых и настороженных, сегодня горел какой-то новый, лихорадочный, почти безумный блеск, а движения стали резче, увереннее, словно он нащупал новую, темную опору или услышал какой-то внутренний, властный зов. Огонь костра, сложенного из гнилых паллет, отбрасывал на закопченные стены цеха пляшущие тени, похожие на когтистые лапы хищников.

– Иван ведёт нас к гибели, – его голос прозвучал хрипло, как скрип несмазанной ржавой двери, но в нем слышалась новая, пугающая сила. – Доверяет этим шаманам и их бредовым сказкам про духов тайги, вместо того чтобы думать о реальной силе, о нашем выживании! Вчера отдал им почти весь ящик с тушенкой, нашей едой, которую мы с боем добывали у этих вояк! Завтра он отдаст наши жизни, чтобы спасти своих новых лесных дружков! Мы здесь гнием от голода и холода, мерзнем в этой дыре, а он играет в благородство с врагами!

Он с силой швырнул свой нож в грубо сколоченный стол. Клинок, тот самый, с черным, как ночь, лезвием и острыми, как бритва, краями, который он подобрал у обломков вертолета и который, казалось, нашептывал ему что-то на своем, понятном только ему языке, воткнулся точно рядом с потрепанной фотографией Ивана, пробив на снимке оба глаза. Серый чувствовал, как от этого ножа исходит странная, холодная, но притягательная сила, делающая его самого сильнее и злее.

Дым, один из самых отмороженных «Волков», вертя в руках свою верную, заправленную ворованным бензином зажигалку "Zippo", плотоядно усмехнулся, обнажая гнилые зубы:

– Я всегда за хороший огонь. Сожжём и его, и этих шаманов к чертовой матери. Иван запретил мне "очищать" те вонючие склады у старого речного порта – говорит, опасно, там военные что-то хранили. А я чую – там сила, которую можно взять! И много чего горючего!

Бизон, бывший спортсмен, сидевший в углу и морщившийся от боли в своем искалеченном, перевязанном грязным бинтом колене, мрачно кивнул, его лицо было искажено от постоянной боли и злости:

– Хватит слушать этого мальчишку! Пора брать власть в свои руки. У меня лекарства кончаются, жрать почти нечего, а он все о "высоких материях" да о "союзе" с этой своей шаманкой толкует! Нам нужна сила, а не сказки!

Тени на стене сомкнулись над ними, будто соглашаясь с их словами и благословляя их на бунт.

Река Колымажка. Ночь.

Полная луна пряталась за тяжелыми, свинцовыми тучами, но древние символы на опорах старого, прогнившего моста, оставленные, по словам Ани, ее предками для защиты от злых духов, светились слабым, призрачным синим светом, едва заметным в окружающей тьме. Иван стоял у расшатанных перил, сжимая в руке амулет Ани – коготь рыси на медной проволоке с вплетенными в нее синими нитями. Она дала ему его "для защиты и понимания", когда он отправлялся на эту опасную встречу, которую назначил Серый. Медный коготь неприятно впивался в ладонь, напоминая о ее предостерегающих словах: «Они ближе, чем ты думаешь. И враг может оказаться там, где его совсем не ждешь, даже в твоей собственной стае».

Из густой темноты, окутавшей противоположный, "волчий" берег, молча вышли Серый, Дым и еще трое «Волков», их лица были скрыты глубоко натянутыми на глаза капюшонами, но в руках у каждого угрожающе блестели самодельные ножи или заточенные концы арматурных прутьев.

– Ты проиграл, Иван, – рыкнул Серый, выступая вперёд. Его голос звучал грубее, ниже и увереннее обычного, а в его позе чувствовалась новая, пугающая животная сила. – Твои лесные шаманы тебя обманули. Ты стал их ручной собачонкой, забыв о своей стае, о своих братьях!

Иван медленно повернулся, его лицо на мгновение исказила гримаса нескрываемой боли и ярости – предательство тех, кого он все еще считал своей стаей, било сильнее любого физического удара. Он молча указал на реку. Рыба, серебристая и словно слепая, продолжала плыть против течения, время от времени с глухим стуком разбиваясь о прибрежные камни. Символы на мосту, оставленные, по словам Ани, ее предками для защиты от зла, слабо пульсировали в тусклом, потустороннем свете.

– Они уже здесь, Серый. И если мы не объединимся, нас сожрут. Всех. Без разбора. Наших и ваших.

Дым злобно, истерично засмеялся, поджигая конец просмоленной пеньковой верёвки, которую он держал в руке, намереваясь использовать ее как факел или удавку:

– Твои сказки нам до смерти надоели! Хватит кормить нас этой шаманской лабудой! Мы хотим реальной власти и реальной силы, а не твоих пустых обещаний!

Снег предательски хрустнул под ногами Совы, когда она, следуя за Аней и Орланом, бесшумно пробиралась через густые прибрежные заросли ивняка. Аня настояла на том, чтобы присутствовать на этой встрече, хоть и на безопасном расстоянии – она чувствовала своим шаманским чутьем, что назревает что-то очень недоброе, и не могла оставить Ивана одного.

– Предатель! – голос Ани, усиленный гневом и тревогой, прозвучал неожиданно громко и чисто в ночной тишине, когда она увидела направленное на Ивана оружие и поняла, что это не просто разговор.

Орлан, не дожидаясь отдельной команды, плавно, как тень, выпустил стрелу. Она со свистом прорезала морозный воздух и вонзилась в толстую обледеневшую сосну в сантиметре от головы Серого, заставив его инстинктивно отпрянуть и грязно выругаться.

Иван выхватил свой нож, готовясь к бою, но Бизон, который до этого угрюмо молчал, слушая речи Серого и сжимая свои огромные кулаки, внезапно сделал шаг вперёд, загораживая Ивана. Его невероятно мощные ручищи сомкнулись на горле Серого, сдавливая так, что тот захрипел, выронив свой черный нож.  Бизон не просто схватил его за горло, а с рыком навалился всем своим огромным весом, прижав к обледенелой опоре моста и используя элемент полной неожиданности. Его пальцы впились в шею Серого, перекрывая доступ воздуха, а колено мощно ударило под дых, заставив того согнуться и ослабеть.

– Я не с тобой, Серый, – прорычал Бизон, его голос был низок и грозен, как рык медведя. – Ты совсем с катушек слетел из-за этого своего проклятого ножа. Иван, может, и не идеальный вожак, он часто ошибается, но он пытается нас всех спасти, найти выход. А ты… ты просто хочешь власти, даже если для этого придется всех нас утопить в крови и продаться этим… теням. – Он повернулся к Ивану, его лицо было искажено от злости, разочарования и боли. – Я – с теми, кто хочет выжить. И кто останется человеком, а не превратится в зверя.

Серый захрипел, его глаза вылезли из орбит, он царапал когтями мощные руки Бизона, но тот держал его мертвой хваткой. Кровь закапала на снег из-под ногтей Серого, окрашивая его в ржавый, нехороший цвет. Дым и остальные приспешники Серого, увидев такую неожиданную и яростную развязку, растерянно замерли, не решаясь вмешаться и опасаясь попасть под горячую руку Бизона.

Штаб «Волков». Утро следующего дня.

В промозглом цеху пахло гарью от догоревшего костра, запекшейся кровью и горьким запахом предательства. Иван сидел на ящике из-под патронов, Аня молча и сосредоточенно перевязывала ему неглубокую, но болезненную рану на плече, полученную в короткой, яростной стычке после того, как Бизон, наконец, отпустил полузадушенного Серого. Серый, связанный по рукам и ногам прочной веревкой и с кляпом из грязной тряпки во рту, сидел, прислоненный к одному из опорных столбов, и испепелял их взглядом, полным неукротимой ненависти и обещания мести.

Иван медленно подошел к нему, вытащил кляп.

– Ты спас их… этих своих лесных крыс… но погубишь нас всех, – прохрипел Серый, сплевывая на пол кровь и слюну. – Эти твари из тайги, эти духи… они сожрут всех! А ты лижешь задницу этой шаманке!

Иван молча, без единого слова, поднялся, взял со стола тот самый черный нож, который Серый ранее вонзил в его фотографию, и с силой бросил его к ногам связанного бунтовщика. Лезвие с глухим стуком и дребезгом воткнулось в грязный деревянный пол, продолжая вибрировать.

– Уходи, – его голос был пугающе спокоен, но в этой спокойности чувствовалась ледяная ярость, горечь и окончательное решение. – И, если вернёшься в Колымажск – убью. Без колебаний. Ты больше не "Волк". Ты – шакал, который жрет своих.

Сова, прячась в тени у входа в цех, почти неслышно прошептала не Ивану, а Ане, стоявшей рядом и наблюдавшей за этой тяжелой сценой с непроницаемым лицом: "Он вернётся, Аня. И он будет не один. Злоба, обида и эта… новая сила, что в нем проснулась, – это страшное сочетание. А он теперь знает все наши слабые места. И он пойдет за этой силой дальше, в самую тьму."

За мутным, разбитым окном цеха пронзительно каркнула ворона, ее глаза на мгновение блеснули неестественным, лихорадочным желтым светом. Серый, дождавшись, когда Иван и Аня отвернутся, чтобы переговорить с Бизоном, с невероятной, почти нечеловеческой силой рванул стягивающие его руки веревки, которые, казалось, лопнули сами собой. Он схватил свой черный нож, который все еще дрожал в полу, и, как темная, быстрая тень, метнулся к полуразрушенному выходу, скрывшись в утреннем, промозглом тумане, который уже начал окутывать тайгу. Его следы на подмерзшей земле вели не к городу, а на север – туда, где над дальними сопками уже несколько дней висело то самое зловещее, пульсирующее зелёное зарево, от которого недавно сошел с ума старый компас Петровича.

Глава 19: «Секреты Петровича»

Лесопилка. Полночь.

Печка-буржуйка в углу цеха №3 отчаянно шипела, выплёвывая клубы едкого дыма в прокопчённое нёбо помещения, но была не в силах разогнать ледяной холод, поселившийся не только в этих обшарпанных стенах, но и в самой душе старого лесника. Петрович сидел на перевернутом ящике из-под патронов, его сгорбленная фигура казалась еще меньше и старше обычного в неверном свете единственной керосиновой лампы. Он тупо смотрел, как самогон из граненого стакана медленно стекает по глубоким бороздкам на его старом, ржавом гаечном ключе, будто это была не водка, а горькие слезы, смывающие почти сорок лет тягостного молчания. На грубо сколоченном столе, среди горстей древесных опилок и окурков "Беломора", лежали пожелтевшие документы с полустертой печатью «Метеор-47». Жёлтый свет лампы выхватывал из полумрака строки, написанные казенным, бездушным почерком:

«Образцы пород не поддаются земной классификации. Отмечена аномальная энергетическая активность. Рекомендуется полное уничтожение объекта и всех сопутствующих материалов в секторе 12-К.»

Дверь цеха с грохотом распахнулась, и в проеме возник Иван, сбивая плечом налипшие на косяк щепки. За его спиной, как тень, вошла Аня – она настояла на том, чтобы пойти с ним, предчувствуя, что этот разговор будет непростым. В руке Иван сжимал ту самую фотографию 1953 года, которую они нашли в бумагах Горохова: военные в форме того времени грузили в кузов армейского «Студебеккера» искореженные обломки, испещрённые странными, светящимися синими спиралями.