Сибирский кокон

Но и многие взрослые, особенно те, у кого нервы были слабее, начинали страдать от этого необъяснимого, сводящего с ума явления. На импровизированном, стихийном рынке у старого, заколоченного Дома Культуры, где люди пытались обменять последние остатки своих скудных припасов, произошел показательный случай. Маленькая девочка лет пяти, крепко державшаяся за руку своей изможденной матери, внезапно громко, пронзительно закричала, указывая пальцем на хмурого, небритого мужчину в старой, рваной телогрейке, стоявшего у импровизированного прилавка: "Он очень плохой! Он хочет забрать у мамы последний хлебушек! Он думает, как ее сильно обмануть и ничего не дать взамен!" Мужчина, который действительно в этот самый момент лихорадочно прикидывал, как бы ему повыгоднее выменять кусок хозяйственного мыла на целую буханку хлеба, не отдавая при этом ничего действительно ценного из своих запасов, побагровел от такой неожиданной и публичной огласки своих неблаговидных мыслей, а потом и вовсе позеленел от злости. Но еще страшнее было то, что несколько человек, стоявших в небольшой толпе и услышавших отчаянный крик девочки, вдруг отчетливо, как будто наяву, почувствовали ту же самую нехорошую, корыстную мысль в своих собственных головах, словно этот мужчина невольно транслировал ее всем окружающим. Это мгновенно вызвало волну всеобщего негодования, возмущенных криков и чуть не привело к жестокой драке. Недоразумения, подозрения, вспышки беспричинной, слепой агрессии – все это становилось теперь обыденностью, новой, страшной нормой жизни в Колымажске.

В продуваемой всеми ледяными ветрами и насквозь пропахшей сыростью, лекарствами и человеческим отчаянием больнице «Рассвет», Людмила Петровна, главврач, вела свою собственную, почти безнадежную, изматывающую войну за жизнь и рассудок своих немногочисленных пациентов. Сегодня она в очередной раз осматривала несчастного Бородача из банды Ивана и молодого Вихря из «Теней». Их состояние, несмотря на все ее усилия, не улучшалось, а наоборот, медленно, но неумолимо ухудшалось. Эта жуткая "каменная корка" на их ранах, состоящая из мириад острых, черных кристаллов, медленно, но неумолимо расползалась по телу, а сами они все чаще впадали в глубокое, беспамятное забытье или метались в лихорадочном, кошмарном бреду, выкрикивая что-то о желтых глазах и невыносимой боли.

Но они, к несчастью, были уже не единственными жертвами этой новой, неведомой заразы. К Людмиле Петровне, преодолевая страх и отчаяние, начали обращаться и другие жители Колымажска – те, кто получил случайные царапины от осколков странных "небесных камней" (будь то обломки корабля повстанцев или уже появившиеся артефакты Империи), или те, кто слишком долго, по неосторожности, находился в зонах повышенной аномальной активности, где воздух был особенно "тяжелым", "колючим" и насыщенным этим невидимым ядом. У них у всех появлялись очень похожие, пугающие симптомы: сначала необъяснимое уплотнение и огрубение кожи, потом сильный, нестерпимый зуд, а затем – появление на коже мелких, острых, как наждак, кристаллических чешуек. Страх перед "каменной болезнью", как ее тут же, с мрачной точностью, окрестили в народе, становился почти таким же сильным и всепоглощающим, как и страх перед кровожадными мутантами из тайги.

Людмила Петровна с тоской вспомнила тот единственный, чудом уцелевший в больничной лаборатории старенький микроскоп… Образцы тканей, с огромным трудом взятые ею у бредящего Бородача… под сильным увеличением выглядели как какой-то кошмарный, инопланетный пейзаж – живые, еще недавно здоровые клетки, стремительно прораставшие мириадами острых, темных, игольчатых кристаллов… Но когда она, следуя какой-то отчаянной, почти безумной интуиции, поместила рядом с зараженным образцом на предметном стекле маленький, ярко-синий осколок кристалла повстанцев, который ей тайно принесла Аня, ей показалось, что агрессивный рост этих темных, враждебных кристаллов в клетках на мгновение заметно замедлился, а чистый, синий свет от кристалла Ани словно "гасил" или "нейтрализовал" их зловещее, болезненное мерцание. Это была лишь мимолетная, почти призрачная надежда, но она заставила измученную Людмилу Петровну снова и снова, с упорством обреченной, возвращаться к этим отчаянным экспериментам, пытаясь понять механизм этого невероятного взаимодействия и найти хоть какой-то ключ к спасению.

Слухи о страшной "каменной болезни", превращающей людей в живые статуи, расползлись по замерзающему Колымажску быстрее лесного пожара в сухую, ветреную погоду. Люди, и без того измученные холодом, голодом и постоянным страхом, теперь начали панически бояться друг друга. Каждый случайный кашель, каждая неосторожная царапина, любое покраснение на коже вызывали волну подозрений и отчуждения. Тех несчастных, у кого появлялись первые, даже самые незначительные и сомнительные признаки этого странного, непонятного недуга – будь то необъяснимое уплотнение кожи, непонятная, зудящая сыпь или просто слишком долго не заживающая рана, – начинали сторониться, как чумных или прокаженных в средневековье. Их безжалостно выгоняли из общих, наспех оборудованных укрытий, отказывались делиться последним куском хлеба или глотком воды.

Всеобщая паранойя, щедро подогреваемая слуховыми и зрительными галлюцинациями, вызванными гулом Кокона, и этими жуткими "голосами из ниоткуда", отчаянно искала выход. И, как это часто бывает в такие времена, находила его в слепом, яростном поиске виновных. "Это все эти проклятые 'Тени' со своим черным колдовством! – надрывно кричал на импровизированном, стихийном сходе у разграбленного здания мэрии какой-то оборванный, небритый мужик с безумными, налитыми кровью глазами. – Это ихняя старая шаманка накликала на нас эту беду, с нечистыми духами из преисподней снюхалась!" "Да нет, это 'Волки' безбашенные во всем виноваты! – тут же вторили ему другие, не менее испуганные и озлобленные голоса. – Вечно они лезут, куда их не просят, вот и притащили эту заразу из тайги на своих грязных сапогах!" Иван, сжимая до боли кулаки, из последних сил пытался призвать обезумевшую толпу к разуму, к единству, но его хриплые, отчаянные слова тонули в общем, многоголосом гвалте взаимных обвинений и угроз. Аня, стоявшая чуть поодаль со своими немногочисленными, но верными "Тенями", молча, с ледяным спокойствием наблюдала за этим уродливым, отвратительным проявлением человеческого страха и подлости, ее красивое, суровое лицо было непроницаемо, как замерзшая гладь таежного озера. Она прекрасно понимала – их такой хрупкий, с таким трудом достигнутый союз с "Волками" может рухнуть в любой момент под напором этой слепой, иррациональной, все сметающей на своем пути паники.

В промозглом, холодном кабинете Людмилы Петровны, где единственным источником света и тепла была старая керосиновая лампа, собрались немногие, кто еще пытался сохранить остатки разума и найти выход – сама главврач, Иван, Аня и примкнувший к ним Дмитрий "Химик". Они пытались понять природу этой ужасной «каменной болезни» и найти способ ей противостоять.

– Почему тот рыбак, Степан, так быстро, почти за одну ночь, превратился в это… чудовище? – Иван потер замерзшие, огрубевшие руки, его голос был полон недоумения и скрытого страха.

– Я думаю, дело в концентрации этого… трансформирующего агента и способе «заражения», – устало ответила Людмила Петровна, поправляя очки на переносице. – Степан… он ведь вытащил из реки ту рыбу с этими жуткими кристаллическими иглами… и одна из этих игл, как рассказала его несчастная жена, уколола его в руку. Это был не просто костяной нарост, Иван. Судя по тому, что мы видели, это был своего рода… концентрированный инъектор этой заразы, полный активных наночастиц. Прямое попадание в кровь… это почти гарантированная, молниеносная, неконтролируемая трансформация.

Аня достала из своего кожаного мешочка небольшой, темный, почти черный, остроконечный осколок кристалла, который она с большой опаской подобрала недалеко от места, где упал их, повстанческий, "огненный змей".

– Мы нашли это там, где упал их корабль… или то, что его преследовало, – тихо сказала она, ее пальцы едва касались холодного, неприятного на ощупь камня. – Оно… оно очень злое. Я чувствую это. От него исходит холод и тьма.

Дмитрий «Химик», который с нескрываемым научным интересом рассматривал этот черный осколок, осторожно взял его пинцетом.

– Если это какой-то силовой элемент их враждебных технологий, источник энергии или часть системы управления… он может излучать очень мощное, направленное поле, способное мгновенно перестраивать органику. Прямой физический контакт с таким активным, "заряженным" артефактом… – это почти гарантированная быстрая, необратимая трансформация… как у Степана.

– А раны от когтей мутантов, как у нашего Бородача или вашего Вихря? – спросил Иван, его голос был напряжен.

– Это, скорее всего, как медленное, постепенное отравление, – предположила Людмила Петровна. – «Доза» этих нанороботов или трансформирующих частиц, попавшая в рану, значительно меньше, чем при прямом контакте с активным артефактом. Поэтому процесс идет медленнее, более скрыто… но, боюсь, не менее неотвратимо.

Наступила тяжелая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь треском догорающих дров в маленькой печке и воем ледяного ветра за окном.

В полутемном, холодном магазине «Рассвет» Марфа вздрагивала от каждого случайного шороха, от скрипа рассохшихся половиц, от воя ветра в разбитых окнах. Ей казалось, что она сходит с ума от одиночества, страха и этих навязчивых, шепчущих голосов.

Однажды поздним, особенно холодным вечером, когда она уже собиралась запереть на все засовы свою утлую дверь, в дверях неожиданно появился Валера, больничный санитар. Его обычно угрюмое, небритое лицо выглядело еще более изможденным, чем всегда, но в глазах светилась какая-то странная, тихая решимость.

– Что, Петровна, совсем худо тебе, старая? – неожиданно мягко, почти сочувственно спросил Валера, входя в ее холодное, неуютное царство. – Тени по углам уже пляшут? Голоса в голове не умолкают?

Марфа испуганно вздрогнула, ее сердце пропустило удар.

– А тебе-то какое дело, отсидевший? Пришел поживиться остатками? Так тут брать уже нечего, шаром покати!

Валера не обиделся на ее резкие, злые слова. Он давно привык к такому отношению.

– Да ладно тебе, не кипятись, хозяйка. Не за тем пришел. Все мы тут теперь в одной большой, дырявой лодке, и все вместе ко дну идем… так что злиться друг на друга – последнее дело.

Он заметил, что одна из немногих уцелевших полок с консервами опасно накренилась и вот-вот рухнет, и молча, без лишних слов, подошел и деловито поправил ее. Потом достал из своего заплечного мешка небольшой, но тяжелый бидон с водой и несколько поленьев.

– Вот, принес тебе немного воды из больничного колодца, там она пока чистая. И дров чуток надыбал. Растопи печку, согреешься. А то совсем в ледышку превратишься.

Марфа несколько долгих секунд молча, недоверчиво смотрела на него, потом медленно взяла бидон с водой.

– Спасибо, Валера… – ее голос дрогнул. – Страшно мне… Очень страшно. Голоса эти… Я скоро сама с собой разговаривать начну, как сумасшедшая.

– Страшно – это когда ты совсем один на один со всем этим дерьмом, – тихо, но твердо сказал Валера, присаживаясь на перевернутый ящик. – А пока мы тут… пока хоть кто-то рядом есть… хоть какая-то паршивая надежда еще теплится…

Он помолчал немного, глядя на свои загрубевшие, мозолистые руки, потом добавил еще тише, почти шепотом:

– У меня ведь дочка была… Маленькая совсем… Анюткой звали. Если бы кто-то тогда ей помог… когда она болела… Может, и выжила бы. А я… я не смог.

Марфа медленно подняла на него свои покрасневшие от слез и бессонницы глаза. В них, сквозь пелену страха и отчаяния, впервые за много дней блеснул слабый, едва заметный огонек ответного сочувствия. И это неожиданное, простое человеческое тепло, возникшее между ними в этом холодном, умирающем городе, дало ей крошечную, но такую необходимую сейчас опору. Может быть, еще не все было потеряно.

Глава 33: Лаборатория под СТО

СТО Николая, бывшего воина-афганца, искалеченного и озлобленного, встретила холодный, оранжевый рассвет черными, пустыми глазницами выбитых окон и едким, тошнотворным запахом гари, который не мог заглушить даже пронизывающий, арктический холод Кокона. Часть проржавевшей крыши над основной ремонтной зоной обвалилась во время недавнего пожара, обнажив почерневшие, обугленные стропила, по которым ледяной ветер теперь беспрепятственно гонял пригоршни грязного, колючего снега. Некогда ярко-синяя, гордая вывеска «Автосервис "Дорожник". Качественный ремонт любой техники» оплавилась, почернела и скособочилась, как спившийся пьяница, не сумевший удержаться на ногах. Поджог, так подло и жестоко устроенный бандой проклятого Серого, оставил глубокие, незаживающие шрамы не только на здании, но и в самой душе его немногословного, сурового хозяина. Но основной цех, где все еще стояли тяжелые, покрытые копотью металлорежущие станки и массивные гидравлические подъемники, и примыкающий к нему просторный гараж из толстого, огнеупорного кирпича, к некоторому удивлению самого Николая, уцелели – старая, добротная советская постройка выдержала яростный натиск огня.

Николай, чьи сильно обожженные, покрытые волдырями руки до сих пор нещадно ныли от малейшего неосторожного движения, а хромота после недавних трагических событий заметно усилилась, молча, стиснув зубы, разбирал завалы. Каждый кусок обугленного, пропитанного вонью дерева, каждый искореженный, оплавленный лист кровельного железа он с мрачной, сосредоточенной, почти звериной решимостью отбрасывал в сторону. Изо рта у него валил густой, белый пар. Он снова и снова вспоминал Афган, как они, горстка молодых, необстрелянных десантников, почти мальчишек, сутками держали неприступную высоту против сотен озверевших, хорошо вооруженных "духов". Тогда им помогли выстоять не только верные автоматы Калашникова, но и крепкие, вековые стены старой, заброшенной глинобитной крепости, которую они с боем заняли. Сейчас его родное СТО должно было стать для него и для тех немногих, кто остался, такой же неприступной крепостью. В этом проклятом Колымажске, наглухо отрезанном от остального мира зловещим оранжевым куполом, где каждый новый, ледяной день приносил лишь новые ужасы и отнимал последние, жалкие крохи надежды, потерять еще и свое единственное дело, свой дом – было бы для него равносильно полной, безоговорочной капитуляции. А Николай никогда не собирался сдаваться. Никому и ничему.

Его СТО всегда была для него гораздо больше, чем просто работа или источник скудного дохода. Это была его настоящая крепость, его маленькое, независимое, суверенное государство, где он был сам себе и царь, и бог, и хозяин. И теперь, когда привычный мир вокруг рушился, как старый карточный домик под ударами урагана, эта его личная крепость должна была стать еще крепче, еще надежнее. Он думал о Геннадии «Геракле», своем старом, верном товарище еще по Чернобылю, о немногих других колымажских мужиках, которым еще можно было хоть как-то доверять в этом безумном мире. Им всем, и ему самому, отчаянно нужно было безопасное, хорошо укрепленное место, где можно было бы не только переждать очередную кровавую атаку мутантов или бандитский налет, но и попытаться организовать хоть какую-то осмысленную оборону, ремонтировать то немногое, заржавевшее оружие, что у них еще оставалось, и, возможно, даже попытаться наладить какую-то связь с внешним миром, если этот проклятый Кокон когда-нибудь ослабнет или исчезнет. И Николай твердо решил, что его СТО, его дом, станет этим последним оплотом.

Несколько долгих, изматывающих дней, наполненных тяжелым, почти нечеловеческим трудом и постоянным, гнетущим ожиданием новой опасности, ушло на то, чтобы расчистить основные завалы после пожара, выгрести тонны мусора и копоти, и хоть как-то, по-быстрому, залатать огромные дыры в прогоревшей крыше цеха, используя для этого все, что попадалось под руку – листы ржавого кровельного железа со сгоревших сараев, старый, просмоленный брезент с грузовиков, даже куски фанеры. Работая в самом дальнем, самом темном и заваленном углу просторного цеха, где под толстым, многолетним слоем пыли и густой паутины сиротливо громоздился старый, давно не используемый, заржавевший гидравлический пресс, которым он не пользовался уже, наверное, лет десять, если не больше, Николай заметил нечто странное, привлекшее его внимание. Бетонный пол под массивной, многотонной станиной этого пресса был явно не таким, как везде в цеху. Вместо обычного, потрескавшегося от времени, перепадов температур и пролитого машинного масла бетона, здесь, при ближайшем рассмотрении, виднелась большая, идеально ровная, аккуратно подогнанная по краям металлическая плита, утопленная вровень с основным полом и хитро замаскированная толстым слоем въевшейся пыли и застарелого, загустевшего машинного масла.

Он вспомнил старые, полузабытые байки местных старожилов о том, что под некоторыми крупными промышленными объектами в Колымажске еще с довоенных времен или во времена "холодной войны", когда все готовились к ядерному апокалипсису, строили секретные подземные убежища и склады Гражданской Обороны. А его СТО как раз располагалось на территории бывшей крупной автобазы какого-то закрытого, номерного Научно-Исследовательского Института, эвакуированного сюда в начале войны. Недавний пожар и острая необходимость укрепить цех, создать безопасное убежище для себя и тех немногих, кому он еще доверял, дали ему веский повод проверить эти давние слухи, которые он раньше всегда считал пустым, пьяным трепом. К тому же, при расчистке завалов после пожара, он заметил, что в этом углу бетонный пол был поврежден огнем и водой, и из-под слоя копоти и строительного щебня как раз и проглядывал край этой самой массивной металлической плиты, которой здесь раньше, до пожара, он никогда не видел или просто не обращал внимания.

Любопытство, свойственное ему еще с далеких армейских времен, когда ему не раз приходилось, рискуя жизнью, обезвреживать хитроумные, замаскированные душманские мины-ловушки, взяло верх над усталостью и болью в обожженных руках. Сдвинув с огромным трудом, с помощью старой цепной лебедки и такой-то матери, этот многотонный пресс в сторону, он наконец обнажил эту загадочную металлическую плиту. Под ней… к его величайшему изумлению, обнаружился массивный, герметичный на вид, тяжелый металлический люк, края которого были тщательно, на совесть, заварены толстым сварным швом. Сам сварной шов был старым, основательно покрытым слоем ржавчины, но на нем отчетливо виднелись следы более свежей, хотя и очень грубой, почти кустарной, повторной заварки – кто-то, и относительно недавно, явно пытался запечатать это таинственное место еще надежнее, еще основательнее, уже после основной постройки самого СТО. "Похоже на работу военных, – мелькнула у Николая мысль. – Только они так умеют – основательно и без лишних объяснений. Но что они здесь прятали?"

– Кто-то очень сильно не хотел, чтобы сюда кто-нибудь когда-нибудь лазил, – пробормотал Николай себе под нос, внимательно разглядывая массивный, внушающий уважение люк.

Несколько долгих, мучительных часов кропотливой, тяжелой работы ушло на то, чтобы аккуратно, стараясь не наделать лишнего шума, срезать мощным автогеном старый, въевшийся сварной шов и сбить с помощью кувалды и зубила намертво заржавевшие, массивные стальные петли. Наконец, с натужным, протестующим стоном металла, тяжелый, неподатливый люк поддался, открывая темный, почти квадратный провал и крутые, уходящие в неизвестность бетонные ступени, ведущие глубоко вниз, под землю. Из мрачного, сырого подземелья сразу пахнуло затхлостью, застоявшимся, спертым воздухом и чем-то еще, неуловимо тревожным, каким-то специфическим, техническим, машинным запахом, который Николай не мог сразу идентифицировать.

Вооружившись мощным аккумуляторным фонарем, который он всегда держал наготове, Николай начал осторожный, напряженный спуск в неизвестность. Внизу, после нескольких десятков ступеней, оказалось небольшое, но на удивление относительно сухое, хотя и явно запущенное, давно покинутое людьми помещение. Типичное, стандартное бомбоубежище Гражданской Обороны советских времен, какие строили под многими промышленными объектами… Но помимо стандартного, знакомого ему еще по службе оборудования ГО – массивных, проржавевших герметичных дверей с заклинившими штурвалами, остатков какой-то допотопной фильтровентиляционной установки, нескольких рядов покрытых плесенью деревянных нар и пустых, пробитых в нескольких местах баков из-под воды, – в одном из дальних, заваленных обломками мебели углов этого подземного зала Николай заметил несколько высоких, сильно заржавевших, покосившихся металлических стеллажей. На них, среди куч истлевшего тряпья и разбитых стеклянных приборов, виднелись остатки каких-то непонятных, специфических устройств, большинство из которых были покрыты толстым, многолетним слоем пыли, густой паутины и зеленоватой плесени, а некоторые – явно и безвозвратно повреждены коррозией, сыростью или чьим-то варварским, целенаправленным вмешательством. На одном из таких приборов, с разбитым стеклянным циферблатом и оборванными, окислившимися проводами, виднелась полустертая, но еще читаемая надпись на потускневшей металлической табличке: "Изделие 7-Б. Анализатор аномальных электромагнитных полей. Прототип. Проект "Метеор-47". Сов. секретно".

«Вот это неожиданная удача, – с мрачным удовлетворением подумал Николай, осматривая свое новое подземное владение. – Целая настоящая подземная база. Хоть и загаженная, и половина оборудования – металлолом, но стены толстые, и от внешнего мира скрыто надежно. Здесь можно не только надежно укрыться от этих тварей и от холода, но и организовать нормальный, защищенный штаб. И, возможно, даже найти что-то полезное из этого старого барахла».

Исследуя обширный бункер дальше, он обнаружил еще несколько небольших, изолированных комнат – похоже, это были бывшие склады или лаборатории.  В большинстве из них царила полная разруха – перевернутые столы, разбитые колбы, разбросанные по полу бумаги, превратившиеся в труху от сырости. В самом дальнем, тщательно замаскированном отсеке, за еще одной массивной, бронированной герметичной дверью, которую ему снова пришлось вскрывать с помощью автогена, так как сложный кодовый замок был не просто заржавевшим от времени, а намеренно, варварски выведенным из строя, оказалось помещение, совершенно не похожее на обычный армейский склад ГО. Вдоль пыльных, покрытых паутиной стен здесь стояли высокие металлические стеллажи с аккуратно расставленными армейскими ящиками из темного дерева, на которых виднелась выцветшая, но все еще четкая трафаретная маркировка: «Объект "Метеор-2" Категория "Особой Важности. Секретно. Образцы №№ 1-50. Не вскрывать без специального допуска категории "А". Хранить в особых условиях.». На бетонном полу валялись обрывки каких-то старых, пожелтевших карт Зоны 12-К, полуистлевшие схемы расположения давно не существующих буровых вышек, ржавые, покрытые слизью инструменты совершенно непонятного назначения.

А в самом центре этой секретной, забытой всеми комнаты, бережно прикрытый куском старого, плотного, но уже начавшего гнить брезента, стоял он – массивный, внушительный металлический шкаф, высотой почти в человеческий рост, густо утыканный многочисленными тумблерами, переключателями с полустертыми, едва различимыми надписями на техническом жаргоне, потрескивающими от накопленного статического электричества стеклянными индикаторами непонятного назначения (многие из которых были разбиты или помутнели от времени) и несколькими большими, необычной, причудливой, спиралевидной формы катушками из толстой, потемневшей от времени, но все еще целой медной проволоки, которые, казалось, тихонько, едва слышно гудели, издавая слабый, почти неразличимый, высокочастотный писк. Его массивный корпус был покрыт пятнами глубокой ржавчины, некоторые тумблеры и переключатели отвалились или были сломаны, а стеклянные колпачки индикаторов были мутными, потрескавшимися и покрытыми слоем грязи. От этого странного, громоздкого, но явно когда-то очень мощного агрегата исходил слабый, но отчетливо ощутимый, резкий запах озона и застарелого, перегретого машинного масла и легкая, почти неощутимая вибрация, которую Николай почувствовал даже через толстые, резиновые подошвы своих видавших виды армейских сапог, словно внутри этого металлического ящика билось какое-то огромное, мощное, но спящее сердце. На передней, отполированной до блеска панели этого шкафа была прикреплена небольшая, потускневшая металлическая табличка с выгравированной на ней четкой надписью: "Генератор Квантовых Частот ГКЧ-7М. Экспериментальный многоцелевой образец. Мощность – до 500 кВт. НПО "Энергия". Заказчик: Лесхозкомбинат №47. Год выпуска: 1988 г."

«Опять эти проклятые вояки со своими секретными, смертоносными игрушками… – с плохо скрываемым отвращением и затаенным страхом подумал Николай, осторожно касаясь холодной металлической поверхности генератора. – Этот бункер… это СТО… это теперь мой последний, отчаянный рубеж. Моя личная, последняя война. И если эта непонятная, но явно мощная хреновина… сможет хоть как-то помочь нам выжить в этом аду… я заставлю ее работать. Даже если придется самому лезть ей в нутро. Отступать нам всем теперь действительно больше некуда».