Сибирский кокон

– Отвлекайте его! Гром, Искра – с флангов! – крикнула Аня, выхватывая из ножен на поясе свой длинный, остро заточенный нож с рукоятью из оленьего рога, который когда-то принадлежал ее деду.

Она быстро достала из своего мешочка горсть священного табака, смешанного с мелко измельченными синими кристаллами повстанцев, и с силой бросила эту смесь в сторону приближающегося чудовища. Густой, едкий дым на мгновение окутал его, и биоробот на долю секунды замер, его желтые оптические сенсоры хаотично забегали по сторонам, словно он потерял цель или его системы дали сбой. Но это длилось лишь одно короткое мгновение.

– Не работает… почти не действует! – прошипел Орлан, лихорадочно выпуская вторую стрелу, которая также отскочила от кристаллической брони. – Его не остановить обычным оружием! Эта тварь не чувствует боли и не боится ничего!

Внезапно оглушительный рев мотора разрезал напряженную тишину. Из-за невысокого заснеженного холма, взметая тучи снежной пыли, вынырнул старенький, но еще крепкий «УАЗ»-«буханка» Николая, бывшего афганца, хозяина СТО. Он с визгом затормозил у самой кромки льда и выскочил из кабины с тяжелой монтировкой в руках – массивным стальным ломом с зазубренным, заостренным концом.

– Эй, лесные! Помощь принимаете?! – рявкнул он, оценивая обстановку и размахивая своим импровизированным оружием. – Берите эту гадину в клещи! Не дайте ей уйти!

Геннадий, коренастый владелец бара «У Геннадия», бывший боксер с перебитым носом, появился следом за ним, тяжело дыша и волоча за собой старую, но надежную бензопилу «Дружба». Он с силой дернул за шнур стартера, и мотор с оглушительным ревом ожил, разрывая тишину и наполняя воздух запахом бензина и выхлопных газов. Биоробот медленно обернулся на новый, громкий звук, его желтые глаза-сенсоры сузились, фокусируясь на новой угрозе.

– Ну, сейчас ты у меня попляшешь, сука железная, – проворчал Николай, обходя монстра сбоку и занося монтировку для удара.

Мощный удар пришелся точно по коленному суставу чудовища. Кристаллы на нем с треском лопнули, но не рассыпались полностью. Биоробот издал оглушительный, скрежещущий рев и, взмахнув своей когтистой клешней, отшвырнул Николая в глубокий сугроб у берега. Геннадий, не теряя ни секунды, рванул вперед с ревущей бензопилой. Острые зубья с визгом впились в бок монстра, там, где кристаллическая броня была тоньше, высекая сноп ярких, оранжево-синих искр и разбрызгивая черную, маслянистую жидкость.

– Теперь! Аня, сейчас! – закричал он, из последних сил удерживая пилу, которую пытался вырвать из его рук биоробот.

Аня, воспользовавшись тем, что монстр отвлекся, молнией бросилась под его занесенные для удара клешни. Она вонзила свой нож по самую рукоять в глубокую трещину в его кристаллическом панцире, оставленную бензопилой Геннадия, целясь точно в то место, где она видела тускло пульсирующую красным светом энергетическую линию, его искусственное сердце. Черная, густая, как горячий мазут, жидкость с шипением брызнула ей на лицо и одежду, обжигая холодом. Биоробот замер на полушаге, его огромное тело пронзила крупная, судорожная дрожь, желтый, бездушный свет в его глазах на мгновение яростно вспыхнул, а затем… погас. Чудовище с глухим, тяжелым стуком рухнуло на лед, проломив его и наполовину уйдя под воду.

Людмила Петровна, главврач Колымажской больницы, подбежавшая вместе с Катей к месту схватки с наспех собранной медицинской сумкой, застыла над безжизненным телом. От него исходил слабый, но тошнотворный, едкий запах озона и чего-то горелого, неземного. Ее руки заметно дрожали, когда она с отвращением приподняла обломок иссиня-черного кристалла, острого, как бритва, и неестественно легкого, словно он был сделан из пустоты.

– Это… это не природное, – прошептала она, ее голос был полон ужаса и какого-то болезненного любопытства ученого. – И это не просто мутация. Это… полная, целенаправленная, технологическая перестройка организма на клеточном уровне. Смотрите. – Она указала на зияющую рану в груди монстра, где из-под обломков кристаллического панциря и разорванной плоти виднелось нечто невероятное. Под слоем льда и запекшейся черной жижи, в груди монстра, там, где должно было быть сердце, тускло пульсировал некий плотный, многогранный кристаллический узел, по структуре напоминающий сросшиеся, хаотично переплетенные кристаллы диоксида кремния, но зловещего, темного, почти черного цвета. От этого центрального узла, словно корни или нервные волокна гигантского, чужеродного организма, расходились по всему телу тонкие, едва заметные, но ярко светящиеся синеватым светом нити, состоящие, как предположил Дмитрий, внимательно их рассмотрев под своим увеличительным стеклом, из тех самых микроскопических наночастиц, которые они уже видели в крови зараженных людей и животных. Эти нити не просто светились. Они ритмично, но с какой-то чужой, нечеловеческой, механической точностью, пульсировали, вспыхивали в определенном, сложном, повторяющемся порядке. Дмитрий, который как раз поднес к вскрытой груди монстра свой модифицированный частотомер, внезапно побледнел еще сильнее и указал на дрожащую стрелку прибора.

– Людмила Петровна, Катя… смотрите! Эта пульсация… она… она идеально синхронизирована! Ее ритм полностью совпадает с тем самым монотонным, давящим гулом Кокона на частоте сто сорок пять и тридцать две сотых герца, который теперь постоянно висит над городом и который регистрирует мой прибор!

Людмила Петровна и Катя с ужасом переглянулись. Теперь становилось ясно: это 'сердце' было не просто имплантом, оно было напрямую подключено к самому Кокону, являясь его неотъемлемой, подчиненной частью, его полевым эффектором, исполнителем его воли. Кристаллы, покрывавшие тело биоробота, росли прямо из этого центрального устройства, как уродливые ветви на больном дереве, пронизывая всю плоть, замещая ее, срастаясь с костями, превращая живой организм в часть этой чудовищной, нечеловеческой машины.

– Они вживили ему это… или оно само в нем выросло, – сказал Николай, подходя ближе и вытирая кровь с разбитого лица. – Как раковая опухоль. Или… как процессор в какой-то дьявольский компьютер.

Аня устало коснулась своего амулета. Сквозь плотную кожу она чувствовала его ответную вибрацию – тот же самый низкочастотный, давящий гул, что теперь постоянно исходил от накрывшего их Кокона.

– Это не болезнь, – сказала она тихо, глядя на поверженное чудовище. – Его сделали оружием. Бездушной частью их армии.

Позже, в наспех оборудованном импровизированном морге Колымажской больницы (бывшей продуктовой кладовке, пропахшей мышами и плесенью), Людмила Петровна, при тусклом, колеблющемся свете керосиновой лампы, вместе с бледной, но решительной медсестрой Катей и неожиданно появившимся Дмитрием "Химиком", пыталась провести более детальное вскрытие и исследование останков биоробота. Катя, зная его живой интерес к аномальным явлениям, кристаллам и его недавние опыты с Аней и Искрой, сразу после того, как тело монстра доставили в больницу, послала за ним одного из уцелевших подростков, Глеба, который, несмотря на пережитый ужас, вызвался помочь. Дмитрий примчался немедленно, захватив с собой сумку с пробирками, реактивами и своим самодельным увеличительным стеклом. Работа была жуткой, тошнотворной и невероятно опасной – от расчлененного тела исходило слабое, но ощутимое, почти физически осязаемое излучение, вызывавшее сильную головную боль, тошноту и слабость. Им пришлось обмотать руки и лица тряпками, пропитанными дефицитным самогоном, в качестве примитивной, но хоть какой-то защиты.

– Это не просто неконтролируемый рост кристаллов, Катя, Дмитрий, – сказала Людмила Петровна, ее голос дрожал от усталости и напряжения, когда она осторожно отделяла медицинским пинцетом один из черных, острых шипов от остатков мышечной ткани. – Это… это полная, тотальная биохимическая и структурная перестройка всего организма. Смотрите внимательно, – она указала на срез ткани под самодельным увеличительным стеклом, которое Дмитрий принес из школы, – видите эти микроскопические, почти невидимые темные частицы, похожие на мельчайшие металлические опилки или споры какого-то грибка? Они внедряются в живые клетки, как… как нанороботы, о которых я когда-то читала в старых, еще советских фантастических романах. И они, эти наночастицы, запускают процесс стремительной кристаллизации изнутри, используя саму органику тела как строительный материал, как питательную среду. Как будто мириады крошечных, невидимых глазу механизмов строят себе прочную броню и смертоносное оружие прямо в теле несчастного хозяина. Эти темные, иссиня-черные кристаллы, что прорастают наружу, – это их продукт, их внешний экзоскелет, и, похоже, они же служат им и источником какой-то неизвестной нам энергии, и управляющими центрами, связанными с тем центральным 'сердцем'. Это не болезнь в чистом, привычном нам виде. Это… невероятно изощренная, враждебная, чужеродная биоинженерия. А у нас здесь ни нормальных реактивов, ни современного оборудования, чтобы хотя бы попытаться понять, как это остановить, как с этим бороться. Мы тут как дикари с дубинами и копьями против танков последней модели.

Дмитрий, бледный от увиденного, но с лихорадочно горящими от научного интереса и азарта глазами, осторожно, стараясь не прикасаться голыми руками, собирал образцы чужеродных кристаллов и пораженных тканей в пустые стеклянные банки из-под консервов, которые они нашли в подвале, и тщательно их закупоривал самодельными пробками.

– Нужно срочно изучить их химический состав, – бормотал он себе под нос. – Понять, на какой энергии они работают, как они взаимодействуют с органикой. Может быть, есть какой-то способ нарушить их внутреннюю структуру… или разорвать их связь с этим проклятым управляющим центром.

Людмила Петровна устало, тяжело потерла воспаленные глаза.

– Распорядись, Катя, чтобы Валера похоронил это… это нечто… как можно дальше от жилья и от реки. И пусть присыплет все хлоркой, если найдет хоть немного в наших скудных запасах. И чтобы никто, слышишь, никто не прикасался к телу голыми руками! Это может быть заразно!

Валера, вошедший в этот момент в их импровизированную лабораторию с грубо сколоченными носилками, чтобы унести жуткие останки, лишь угрюмо, безрадостно хмыкнул.

– Хлоркой, значит? А лопату мне новую не выдадите, доктор? А то моя последняя на этой мерзлой, проклятой земле сломалась. Да и силенок копать глубоко что-то совсем нету, на одной воде да гнилой картошке далеко не уедешь в этом вашем ледяном лете.

Людмила Петровна ничего не ответила, лишь тяжело, безнадежно вздохнула. Катя тем временем лихорадочно перебирала остатки бинтов и ваты в ржавом металлическом медицинском ящике – чистых перевязочных материалов почти не осталось, приходилось снова и снова застирывать и кипятить старые, использованные бинты. Город стремительно погружался в мрачное средневековье, только враг на этот раз был не с земли, а из далекого, холодного космоса.

К вечеру в эвенкийском стойбище, у большого, жарко горящего костра, собрались те немногие, у кого еще горели глаза и осталась воля к сопротивлению. Николай сосредоточенно чистил ствол своего старого, но надежного охотничьего ружья, Геннадий молча делился с присутствующими остатками самогона из своей походной фляги. Даже Глеб с Витькой, спасшиеся от биоробота, притихшие и повзрослевшие за один день, сидели у костра, внимательно слушая взрослых.

– Их будет больше, – сказала Аня тихо, но твердо, ее голос не дрогнул. Она бросила в огонь иссиня-черный, острый кристалл, который она подобрала у тела поверженного биоробота. Кристалл с резким треском и шипением распадался на мириады зловонных, маслянистых искр, источая резкий, удушливый запах озона. – Они превратят в таких тварей всех – и людей, и зверей. Если мы их не остановим.

Орлан мрачно кивнул, медленно и тщательно натирая тетиву своего боевого лука куском медвежьего жира. Тускар, перевязывая полученную в схватке рану на руке, бросил тяжелый взгляд через замерзшую реку – туда, где в темноте мерцали редкие, тусклые огни лесопилки, убежища «Волков».

– Завтра утром пойдем к ним, – сказала Аня, не ожидая возражений и не спрашивая ничьего совета. В ее голосе звучала новая, незнакомая ей самой твердость и решимость. – Или мы объединимся и будем сражаться вместе, или умрем поодиночке, как затравленные звери. Другого пути у нас нет.

Над погруженным во тьму и холод Колымажском, зловещее, ядовито-оранжевое небо Кокона тускло мерцало, как гигантский, поврежденный экран сломанного инопланетного телевизора. Где-то в глубине бескрайней, заснеженной тайги, в ответ на гибель своего собрата, протяжно, тоскливо и угрожающе завыли другие, нечеловеческие голоса. Охота только начиналась.

Глава 26: Холодный союз

Заброшенная школа №2, превратившаяся в ледяной склеп, встретила их протяжным скрипом расшатанных оконных ставень и ледяным, пронизывающим до костей сквозняком, от которого изо ртов Ивана и Ани тут же повалил густой, белый пар. Стояла середина проклятого энергетическим Коконом июля, а температура на улице, да и внутри полуразрушенного здания, упорно не поднималась выше минус пяти. Снег, тонким, грязноватым, смерзшимся слоем покрывавший двор школы и полы в коридорах, хрустел под их ногами, как битое стекло. Низкий, вибрирующий гул, исходящий от Кокона, казалось, проникал в самые кости, въедался в мозг, делая всех еще более нервными, раздражительными и подозрительными.

Иван стоял у выбитого входа в бывший спортзал, плотнее запахивая свою рваную, залатанную телогрейку, подбитую какими-то грязными тряпками, которые едва защищали от пронизывающего, арктического холода. Его пальцы, обмотанные кусками старой, задубевшей мешковины вместо перчаток, уже почти потеряли чувствительность. За его спиной, скрестив руки на груди и ежась от холода, стояла Гроза, ее обычно румяное, дерзкое лицо было серым от усталости, хронического недоедания и постоянного, изматывающего озноба. Костястый, которого все еще мучила острая боль в плохо заживающей раненой ноге после недавней стычки у заброшенного тарного комбината, сидел на корточках, вертел в руках бесполезную, пустую зажигалку и то и дело пытался дышать на свои озябшие, синие ладони.

Когда из-за заснеженного холма, кутаясь в потертые оленьи меха и самодельные куртки из брезента и старых одеял, показались Аня и ее немногочисленные «Тени», стало очевидно, что общая нужда и всепроникающий холод давно уже уровняли всех. Их лица были такими же изможденными, запавшими, а дыхание превращалось в густые облачка пара на стылом, неподвижном воздухе. На полу в углах бывшего спортзала, где они сошлись для этого тяжелого, вынужденного разговора, лежал тонкий, хрупкий слой инея, поблескивающий в тусклом свете, пробивавшемся сквозь заколоченные досками окна. Металлические части их импровизированного оружия – ножи и кастеты «Волков», острые наконечники стрел и копий «Теней» – были на ощупь ледяными, обжигающими кожу даже сквозь перчатки.

Пока лидеры готовились к разговору, их люди, подчиняясь древнему инстинкту недоверия к чужакам, инстинктивно разбрелись по разным углам огромного, гулкого здания, стараясь держаться своих. Кто-то из «Волков», как вечно голодный Лис, уже пытался взломать заколоченную дверь кабинета завхоза, надеясь найти там забытые запасы консервов или хотя бы старую, но еще годную аптечку. Бизон и Дым с остервенением ломали остатки деревянных парт и спортивных снарядов, чтобы развести небольшой костер прямо на бетонном полу спортзала, но сырое, промерзшее дерево нещадно чадило и почти не давало тепла, лишь едкий, горький дым ел глаза и вызывал приступы кашля. «Тени», более привычные к суровым условиям выживания в дикой природе, молча и сосредоточенно осматривали остатки замерзшего школьного сада, выкапывая из-под твердой, как камень, мерзлой земли какие-то мелкие, скрюченные коренья, которые, возможно, могли бы сгодиться в пищу.

– Эти твари, что лезут из всех щелей, не остановятся, – Иван потер озябшие, почти онемевшие руки, его голос был хриплым от холода и усталости. – Тот урод-рыбак, что превратился в иглобрюха, эти волки-мутанты, что рвут всех без разбора… это только начало, цветочки. И я не удивлюсь, если ваши хваленые лесные духи первыми побегут, поджав хвосты, когда настоящая, серьезная заваруха начнется. У нас почти не осталось еды. Патронов – кот наплакал, да и те отсырели. Ваши стрелы… они против этой ихней бронированной дряни как детские зубочистки.

Аня резко перебила его, ее слова тоже сопровождались густым облачком пара:

– Мои лучшие охотники уже несколько дней возвращаются с пустыми руками. Лес замерз и молчит, звери либо сбежали, либо… изменились, как та волчица. А ваши хваленые "городские нычки", Иван, давно уже пусты или охраняются теми, кто посильнее и позубастее вас. Мы все здесь окоченеем от холода раньше, чем нас сожрут эти твари, если будем и дальше мериться, у кого нож длиннее или кто громче рычит. Твой Бородач до сих пор в бреду и воет по ночам, как раненый зверь, а мой Вихрь едва дышит после последней вылазки. И это, я боюсь, только начало.

– Значит, договариваемся, – Иван с силой сплюнул на покрытый инеем бетонный пол. Слюна мгновенно замерзла, превратившись в ледяную кляксу. – Не потому, что я тебе верю, шаманка. И не потому, что твои ребята вдруг стали мне родней. А потому, что выбора у нас, похоже, больше нет. Ни у тебя, ни у меня. Вместе держим оборону. Вместе ищем жратву и топливо. Ваши знают лесные нычки и тропы, мои – городские подвалы и склады. Может, так протянем немного дольше. И… информация. Все, что узнаем об этих гадах, о том, что происходит, – делимся сразу, без утайки. Но если кто-то из твоих или из моих попытается играть в свою игру за спиной у других, если кто-то предаст… разговор будет очень короткий. И очень неприятный для предателя.

Аня холодно, изучающе посмотрела ему в глаза. Ее лицо было спокойным, но в глубине темных, как ночная тайга, зрачков горел холодный, решительный огонь.

– Я тоже не питаю никаких иллюзий насчет твоих "Волков", Иван. Многие из них – просто отморозки и мародеры. Но сейчас не время для старых счетов и взаимных обид. Мы принимаем твои условия. Но предательство не будет прощено. Ни духами нашей земли, ни нами.

За спиной Ивана Гроза злобно сощурилась, ее рука непроизвольно легла на рукоять тяжелой цепи, висевшей у нее на поясе, но она промолчала, встретившись с коротким, но очень тяжелым взглядом своего вожака. Бизон, стоявший рядом с Иваном, наоборот, едва заметно кивнул, одобряя решение – он, как никто другой, понимал, что в одиночку им не выстоять.

Серый, который после изгнания и своего… преображения… уже успел собрать вокруг себя небольшую, но очень жестокую банду из таких же отчаявшихся отморозков, и теперь с несколькими верными ему головорезами скрывался в полуразрушенных руинах старого речного порта, наблюдая за происходящим у школы издалека, через треснувший бинокль, лишь криво, презрительно усмехнулся, увидев это вынужденное "перемирие".

– Слабаки, – прошипел он, его голос стал ниже и грубее, а на руке, где раньше был черный кристалл, теперь виднелись уродливые, выступающие костяные наросты. – Объединились, чтобы вместе сдохнуть. Ну что ж, я им в этом с удовольствием помогу. Скоро. Очень скоро.

Со стороны "Теней" старый, опытный охотник Тускар, чье морщинистое, обветренное лицо было похоже на кору древнего, многовекового дерева, недоверчиво и хмуро покачал головой, но подчинился воле Ани, своей молодой предводительницы. Орлан, как всегда, оставался внешне невозмутим, но его пальцы не отрывались от гладкой тетивы лука, готового в любую секунду послать смертоносную стрелу.

Хрупкое, ненадежное, как первый тонкий лед на скованной морозом Колымажке, перемирие было заключено. Оно родилось не от внезапно вспыхнувшей симпатии или запоздалого доверия, а от ледяного, всепроникающего дыхания смерти, которое они оба, и Иван, и Аня, отчетливо почувствовали за своей спиной. Иван и Аня протянули друг другу руки – их ладони, покрытые старыми мозолями, шрамами и свежими, еще кровоточащими царапинами, на мгновение крепко соприкоснулись, и оба, не сговариваясь, почувствовали не только холод загрубевшей кожи, но и жесткую, упрямую, отчаянную решимость другого выжить любой ценой. Они разошлись, не сказав больше ни слова, каждый к своим настороженно молчавшим людям.

Впереди их ждала полная, пугающая неизвестность, полная смертельных опасностей, возможного предательства и отчаянной, изматывающей борьбы за каждый глоток воздуха, за каждый кусок хлеба, за каждую прожитую минуту. Их холодный, вынужденный союз, рожденный первобытным страхом и суровой необходимостью, должен был пройти жестокую проверку огнем, льдом и кровью в этом проклятом, изолированном от всего мира городе.

Глава 27: Наследие Семёнова и зов прошлого

Холодная, беззвездная луна, проглядывающая мутным, оранжевым диском сквозь ядовитую дымку Кокона, окрашивала заиндевевший снег и обледенелые руины Колымажска в цвет запекшейся ржавчины. Участковый Горохов, съежившись, прижался к облупившейся, ледяной стене заброшенного хлебозавода, его дыхание вырывалось изо рта густыми, белыми облачками. Он дрожал, и не только от пронизывающего до костей холода. В кармане его старого, потертого пальто неприятно жгла бедро увесистая пачка документов, кое-как завернутых в кусок полиэтилена.

– Ты? – из густой темноты разрушенного проема бесшумно выступила фигура Марка, его молодое, осунувшееся лицо было почти полностью скрыто глубоким капюшоном.

– Молчи, ради бога, молчи, – прошипел Горохов, испуганно озираясь по сторонам, на пустые, темные глазницы окон. – Если Семёнов или эти… эти звери из "Восхода"… узнают, что я тебе передал эти бумаги, нам обоим крышка. Сразу. Здесь – часть его последней переписки с военной базой и их ненасытными московскими кураторами. Касается напрямую "Метеора" и того, что они тут вытворяли в последние годы, особенно перед тем, как вся эта чертовщина началась. Передай Ане или Ивану, как сможешь, пусть разберутся, может, найдут что-то. Может, это поможет им понять, с кем мы на самом деле имеем дело. И почему этот гад Семёнов так легко и быстро бросил город – он просто выполнял приказ по "эвакуации наиболее ценных активов", а мы с тобой, Марк, и все остальные жители Колымажска, похоже, в эти "ценные активы" не входили. Мы для них – просто мусор.

В толстой папке, которую Горохов с дрожащими руками сунул Марку, были не только копии секретных приказов об усилении режима строжайшей секретности вокруг Зоны 12-К и подробные списки "нежелательных и потенциально опасных лиц", подлежащих немедленной "нейтрализации" в случае объявления чрезвычайного положения, но и несколько оперативных отчетов о "возрастающей нестабильной активности объекта 'Тынгырай' (так военные, похоже, в своих документах называли то, что древние повстанцы оставили глубоко под землей) и срочные рекомендации по его экстренной консервации с использованием спецсредств или полному уничтожению в случае невозможности установления контроля".

После заключения того хрупкого, вынужденного перемирия у замерзшего моста, Иван и Аня, хоть и по-прежнему не доверяли друг другу полностью, слишком глубоки были старые раны и обиды, оба отчетливо понимали: чтобы выжить в этом ледяном аду, им нужна любая, даже самая ничтожная информация, любая зацепка.

– Та школа, заброшенная, где мы тогда схлестнулись, – сказал Иван, глядя на Аню исподлобья, когда они ненадолго, под покровом ночи, встретились на нейтральной территории у скованной льдом реки. Его голос был хриплым от холода и постоянного напряжения. – Ты говорила, там бумаги какие-то находила. «Метеор» этот проклятый… Может, там еще что-то осталось. Или эти твои синие кристаллы… нужно понять, как они работают, может, они не только светятся красиво.

Аня молча кивнула, ее лицо в неверном свете оранжевой луны казалось высеченным из камня.

– Подвал. Там старый, ржавый сейф был. Я не все тогда забрала, не до того было. Думала – мусор, старые отчеты геологов. Но после того, как упал "огненный змей", и мы нашли на месте крушения те синие кристаллы… я вспомнила, что в том сейфе, в одной из папок, были какие-то похожие зарисовки, символы.

Вдвоем, прихватив с собой предусмотрительного Тихого со стороны «Волков» (он мог что-то понять в старой технике или документах) и юную, но очень чувствительную к энергиям шаманку Искру со стороны «Теней», они снова отправились к зловещим руинам заброшенной школы №2.

Подвал встретил их все той же могильной сыростью, запахом плесени, тлена и чего-то еще, неуловимо тревожного. Старый, вросший в бетонный пол сейф поддался лишь после нескольких отчаянных, согласованных ударов тяжелым ломом, который они притащили с собой. Дверца отлетела с протяжным, мучительным скрежетом.

Внутри, помимо уже знакомых Ане пыльных папок с отчетами геологов 1980-х годов о "незначительных магнитных аномалиях", обнаружились и другие, гораздо более старые и интересные документы. Аня дрожащими от волнения и холода пальцами достала ветхую, рассыпающуюся от времени картонную папку с полустертым грифом «Сов. секретно. Экспедиция "Колыма-53". Лично товарищу Берия». В ней, помимо полевых журналов, заполненных убористым почерком и описывающих "странные, пульсирующие синие огни в небе" и загадочные контакты с местным старым шаманом Улукитканом, говорившим о "людях, пришедших со звезд, которые принесли с собой синие камни исцеления и вечного света", лежало несколько тонких, гибких металлических пластин, испещренных теми же самыми сложными спиральными и треугольными символами, что Аня уже видела на стенах той таинственной пещеры в тайге, где разбился вертолет полковника Морозова.