Первые искры

В его голове, как быстрые тени, проносились образы: неутолимый голод, сводящий челюсти; его первый "острый камень", который тоже поначалу казался просто странным осколком, а потом открыл ему новые возможности; далекие, почти забытые воспоминания о тепле, исходящем от дымящихся после грозы деревьев. Страх боролся с любопытством, инстинктивное отвращение – с неуемной тягой к познанию, которая всегда выделяла его среди соплеменников. И где-то глубоко внутри, тихим, но настойчивым шепотом, "Нить Судьбы" подталкивала его вперед, нашептывая о важности этого момента, о том, что за этим страхом может скрываться нечто невероятно ценное.

Пока остальные пребывали в нерешительности, скованные первобытным ужасом перед неизвестным, Зор сделал первый, едва заметный шаг. Потом еще один. Он двигался медленно, почти крадучись, его тело было напряжено, как натянутая тетива, каждый мускул готов к мгновенному отступлению. Он принюхивался к каждому дуновению ветерка, его глаза внимательно осматривали выжженную землю вокруг, словно ожидая внезапного нападения.

Курр издал короткий, предостерегающий гортанный звук, но это был скорее рефлекс, чем приказ остановиться. Он тоже, затаив дыхание, следил за каждым движением Зора, его собственное любопытство, подавленное многолетним опытом и осторожностью, боролось с желанием оттащить этого безрассудного юнца от опасного места. Торк перестал рычать, его взгляд, тяжелый и напряженный, был прикован к Зору.

Зор остановился у ближайшей обугленной тушки – то, что когда-то было, вероятно, крупным зайцем. Он наклонился, его ноздри жадно втягивали смешанный запах. Осторожно, кончиками пальцев, он коснулся почерневшей, потрескавшейся кожи. Она была твердой, почти как камень, и хрупкой – под его прикосновением от нее отделился маленький черный чешуйчатый кусочек. Он подобрал с земли обугленную ветку и ткнул ею в тушку. Ветка вошла с сухим треском. От земли под останками зайца все еще исходил слабый, едва ощутимый жар – угли под ней еще не полностью остыли.

Он снова наклонился и, помедлив мгновение, попытался отломить кусочек того, что раньше было плотью. Обугленная корка раскрошилась в его пальцах, оставив на них черные, сажистые следы. Но под ней, там, где огонь не так сильно пропек мясо, он нащупал что-то более мягкое, волокнистое.

И вот он держал этот маленький, черный, бесформенный кусочек в своих дрожащих пальцах. Он поднес его к носу, снова вдохнул странный, но уже не такой отталкивающий аромат. В нем теперь отчетливее чувствовалась та самая, необъяснимая, почти сладковатая мясная нота.

В его голове пронесся вихрь: неутолимый голод, сводящий желудок; страх перед неведомым ядом, который мог таиться в этой "неправильной" пище; жгучее, почти болезненное любопытство; и тот самый тихий, но настойчивый внутренний голос, который шептал: "Попробуй… Узнай…"

Он посмотрел на своих спутников. Их глаза были прикованы к нему, в них читалось ожидание, страх, недоумение. Он снова поднес кусочек к носу, еще раз втянул странный, но уже не такой отталкивающий запах. Его челюсти непроизвольно сжались от голода, но инстинкт самосохранения кричал об опасности – незнакомая пища, измененная огнем, могла быть ядовитой. Он колебался, переводя взгляд с черного кусочка на испуганные лица соплеменников, на их впалые от голода щеки. Отчаяние и всепоглощающее любопытство боролись в нем с первобытным страхом. Их следующий шаг, возможно, даже их выживание в этом изменившемся мире, зависело сейчас от его безрассудной смелости.

Это был момент истины. Отступить, поддавшись первобытному ужасу и отвращению, вернуться к привычному, но голодному существованию. Или рискнуть, перешагнуть через вековые инстинкты, довериться своей странной, необъяснимой тяге к новому.

Зор замер на мгновение, словно собираясь с духом. Потом, решительно, почти вызывающе, он отправил маленький обугленный кусочек себе в рот.

Курр, Торк и Клык одновременно издали тихий, сдавленный вздох, в котором смешались изумление, ужас и какое-то странное, почти благоговейное любопытство.

Зор медленно, очень медленно начал жевать. Вкус был… странным. Непохожим ни на что. Горьковатый, с привкусом дыма и сажи от обгоревшей корки.  Рот наполнился едким привкусом, от которого слегка защипало язык, но сквозь эту горечь, почти одновременно, он почувствовал, как во рту начинает скапливаться слюна – непроизвольная реакция на едва уловимый, но все же мясной аромат, пробивающийся из глубины кусочка. Но под этой горечью по мере того, как он разжевывал жесткие волокна, начинало проступать что-то еще. Что-то определенно мясное, но не сырое, не кровянистое. И текстура… Она тоже была новой – хрупкая, рассыпчатая снаружи, и немного более упругая, почти сочная внутри, там, где огонь не успел полностью высушить плоть.

Он проглотил. И замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего. Ни боли в животе, ни тошноты, ни головокружения. Только этот странный, новый вкус во рту.  Но спустя мгновение, он почувствовал, как его вечно ноющий от голода желудок словно немного успокоился, и по телу пробежала легкая, едва заметная волна тепла, некое подобие силы, которой так не хватало после долгого перехода и напряжения. Это было не то привычное, быстро проходящее чувство от сырых кореньев, а что-то более основательное, хоть и едва уловимое. Чувство, что голод немного отступил, было отчетливым.

Он медленно открыл глаза и посмотрел на своих спутников. На его лице не было ни страха, ни отвращения. Только крайнее удивление и… задумчивость.

Курр, который все это время не сводил с Зора напряженного, тревожного взгляда, издал тихий, предостерегающий гортанный звук, его морщинистое лицо выражало крайнее беспокойство. Если этот юнец отравится, это будет не только его личной бедой, но и возможной угрозой для всей группы, если они последуют его примеру. Старик инстинктивно чувствовал ответственность за тех, кто шел за ним. Торк фыркнул и отвернулся, но Зор заметил, как его ноздри жадно втягивают воздух. Клык, самый молодой, все еще выглядел испуганным, но в его широко раскрытых глазах теперь отчетливо читалось жгучее любопытство.

Этот простой, почти безрассудный поступок Зора – еще один маленький, но такой важный шаг на его пути. Шаг, который снова выделил его из группы, подтвердил его особый статус – статус того, кто не боится идти туда, куда боятся ступить другие, кто готов рискнуть ради познания неизведанного.

Осмелев, Зор наклонился и отломил от обугленной тушки еще один кусочек, побольше. Он снова отправил его в рот, на этот раз уже с меньшей опаской, с большим интересом изучая новые вкусовые ощущения. Он даже протянул маленький кусочек Курру, но старик лишь покачал головой, хотя в его глазах уже не было прежнего отвращения, скорее – выжидательное любопытство. Торк фыркнул и отвернулся, но Зор заметил, как его ноздри жадно втягивают воздух, как подрагивают мышцы на его мощных челюстях.

Зор продолжал свое исследование. Он еще не знал, насколько питательна или безопасна эта новая, измененная огнем пища в долгосрочной перспективе. Но первый, самый страшный барьер – барьер страха и неизвестности – был преодолен. Любопытство и вечный, неутолимый голод победили. И "Нить Судьбы", туго натянутая, сделала еще один важный виток, приближая эту маленькую группу гоминид к пониманию великой силы огня – силы не только разрушающей, но и преобразующей, дарующей новые, невиданные доселе возможности. И трепет остывших углей на этом пожарище стал трепетом зарождающейся новой эры.

Глава 18: Прикосновение к Теплу и Пеплу

Прошло уже достаточно времени с тех пор, как Зор, переборов первобытный ужас, отправил в рот первый кусочек обугленного мяса. И ничего. Ни жгучей боли в животе, ни тошноты, ни слабости. Только странный, непривычный вкус и медленно отступающее чувство голода. Это молчаливое свидетельство его безопасности немного успокоило Курра, хотя старик все еще смотрел на пожарище с глубоким подозрением. Торк и Клык, хоть и перестали испуганно пятиться, по-прежнему держались на почтительном расстоянии, их ноздри подрагивали, втягивая смешанный запах гари и чего-то неуловимо мясного, но глаза выражали скорее недоумение, чем желание присоединиться к трапезе.

Зор, однако, осмелел. Он отломил еще несколько небольших кусочков от ближайшей тушки, тщательно пережевывая и пытаясь распробовать этот новый, ни на что не похожий вкус. Горечь обгоревшей корки уже не казалась такой резкой, а под ней действительно скрывалась плоть, измененная огнем, ставшая какой-то другой – не сырой, но и не гнилой.

Насытив самый острый голод, Зор почувствовал, как его неуемное любопытство снова берет верх. Он оставил в покое останки животных и, словно ведомый невидимой силой, шагнул глубже на территорию, еще недавно полыхавшую огнем. Здесь, где пламя сожрало высокую сухую траву и мелкий кустарник, земля была совершенно другой. Она была черной, покрытой тонким слоем серого, почти невесомого пепла, который вздымался легким облачком при каждом его шаге.

Он наклонился и осторожно, кончиками пальцев, коснулся этой черной земли. И тут же отдернул руку, но не от боли, а от удивления. Земля была теплой! Не обжигающе горячей, как можно было бы ожидать, а приятно, ласково теплой, словно ее согревало невидимое солнце. Это было так не похоже на обычную, прохладную почву их расщелины или тенистых зарослей. Он снова провел рукой по бархатистой от пепла поверхности, наслаждаясь этим новым, необычным ощущением. Тепло проникало сквозь кожу, успокаивало, дарило странное чувство уюта посреди этого царства разрушения.

Его взгляд упал на остатки кустарника, который не сгорел дотла, а лишь обуглился, превратившись в черные, причудливо изогнутые скелеты. Зор подошел ближе и подобрал одну из таких веток. Она была удивительно легкой, почти невесомой, и хрупкой – стоило ему чуть сильнее сжать ее в руке, как она с сухим треском раскрошилась, оставив на его ладони черные, пачкающие следы сажи. Он повертел в руках другую, более толстую ветку.  Она была удивительно легкой, почти невесомой, а на ощупь – хрупкой, как и предыдущая; казалось, чуть сильнее сожми – и она рассыплется черной пылью. Он ткнул ею в мягкую, податливую от недавнего дождя землю, полностью ожидая, что она сломается или согнется под его нажимом, как любая другая сухая палка. И замер от удивления. Обугленный конец ветки не только не сломался, но вошел в землю легче, чем если бы он использовал обычную, необработанную палку такой же толщины. Он вытащил ее и внимательно осмотрел кончик. Там, где огонь коснулся дерева, оно стало неожиданно твердым, гораздо тверже обычного дерева, хотя остальная часть ветки оставалась хрупкой и ломкой. Этот контраст поразил его: как нечто, что огонь сделал таким легким и хрупким, одновременно могло приобрести такую неожиданную, почти каменную твердость на своем краю? Непроизвольно, следуя какому-то внутреннему импульсу, он ткнул этим твердым кончиком в ближайший камень, провел им по земле. Обугленный край оставил на мягкой почве четкую борозду, а на камне – слабую царапину. Это было не так эффективно, как его "острый камень", но само ощущение твердости, исходящее от обычного, казалось бы, бесполезного куска дерева, запечатлелось в его памяти, в его "мышечном чувстве".  Как тогда, с тем первым, случайно найденным острым камнем, он почувствовал, что мир вокруг не просто существует, а таит в себе скрытые свойства, которые можно обнаружить, если быть внимательным. Он не понимал, почему обугленный кончик стал таким твердым, это было так же загадочно, как и то, почему один камень режет, а другой – нет. Но он четко зафиксировал этот факт, это новое, необъяснимое свойство. Огонь, как и тот случайный скол на камне, изменил материал, придал ему новую, неожиданную и парадоксальную силу.

Продолжая свое исследование, Зор наткнулся на место, где земля была особенно теплой, и откуда все еще лениво поднималась тонкая, голубоватая струйка дыма. Запах здесь был другим – не такой едкий, как от большого пожара, а более мягкий, почти приятный. Он осторожно разгреб палкой слой пепла и увидел под ним то, что заставило его сердце забиться чаще. Маленькие, красные, подрагивающие огоньки, словно живые глаза, смотрели на него из-под серого покрывала. Тлеющие угли.

От них исходило ощутимое, почти обжигающее тепло – гораздо сильнее, чем от просто нагретой пожаром земли. Зор протянул к ним руку, чувствуя, как жар лижет его пальцы, но тут же отдернул ее, когда стало слишком горячо. Он присел на корточки, завороженно глядя на это маленькое, угасающее чудо. Эти угольки были последним дыханием того гигантского, всепожирающего пламени, которое он видел ночью. И они были… живыми. Они дышали теплом.

Курр, Торк и Клык, видя, что Зор не возвращается, с опаской приблизились. Их недоумение и настороженность только усилились, когда они увидели, как он сидит на корточках перед дымящейся землей и с каким-то странным выражением на лице разглядывает то, что скрывалось под пеплом. Торк нетерпеливо зарычал, призывая Зора прекратить эту бесполезную, по его мнению, возню и вернуться к поискам настоящей еды. Курр молчал, но его взгляд был прикован к тлеющим уголькам, и в его глазах, казалось, на мгновение вспыхнул отблеск какого-то очень древнего, почти забытого знания.

Зор нехотя поднялся. Голод снова напоминал о себе, и он понимал, что нужно возвращаться к остальным, к тем, кто ждал их в расщелине. Но уходил он с пожарища уже другим. Его мир стал богаче не только на новый, необычный вкус пищи, но и на целую гамму новых, волнующих ощущений: тепло остывающей земли, хрупкость обугленного дерева, неожиданная твердость обожженного конца палки и, самое главное, живой, дышащий жар тлеющих углей.

Его руки были испачканы черной сажей, от его одежды и шерсти исходил стойкий запах дыма и гари. Он еще не сделал никаких глобальных выводов, не построил никаких теорий. Он просто впитывал этот новый опыт, как губка, сохраняя каждое ощущение, каждое наблюдение в тайниках своей памяти. Огонь перестал быть для него только далеким, пугающим и разрушительным явлением. Он прикоснулся к его следам, почувствовал его остаточное дыхание. И "Нить Судьбы", невидимая и неощутимая, уже завязывала на своем полотне новый, сложный узел, подготавливая его к следующему, еще более важному шагу – к попытке не просто найти, но и сохранить, удержать, а может быть, даже… создать этот удивительный, живой огонь. И прикосновение к теплу и пеплу стало первым, робким шагом на этом пути.

Глава 19: Неожиданный Дар Огня

Возвращение четверки разведчиков в расщелину было встречено гулом встревоженных и любопытных голосов. Лиа, едва завидев их измазанные сажей фигуры и учуяв резкий, незнакомый запах дыма, который шел от их одежды и шерсти, бросилась навстречу, ее глаза лихорадочно обшаривали их лица в поисках ответа. Другие самки и подростки сгрудились позади нее, их обычная робость боролась с всепоглощающим любопытством. Что они видели? Что нашли? Принесли ли они еду?

Зор, немного пошатываясь от усталости и пережитых волнений, держал в руке небольшой, завернутый в широкий лист, обугленный кусок мяса – то немногое, что ему удалось унести с пожарища под неодобрительными взглядами Торка и Курра, которые считали эту "огненную пищу" все еще подозрительной. Он попытался объяснить, как мог, – жестами, отрывистыми гортанными звуками, указывая на свой живот и делая вид, что жует. Он показывал, что ел это, и с ним все в порядке. Что голод, хоть и не ушел совсем, но немного отступил.

Реакция была предсказуемой. Большинство смотрели на него с недоверием и даже страхом. Обожженное, черное мясо, пахнущее дымом, – это было так не похоже на привычную, кровавую плоть свежей добычи или даже на подтухшие останки, которые им иногда доводилось находить. Но голод был сильным аргументом. Один из самых смелых подростков, тот самый, что всегда крутился возле Зора, не выдержал. Он подошел ближе и, с опаской протянув руку, коснулся черного свертка. Зор, видя в его глазах ту же смесь страха и любопытства, что недавно терзала его самого, отломил маленький кусочек и протянул ему. Подросток быстро сунул его в рот, торопливо прожевал и проглотил, его глаза округлились от удивления. Вкус был странным, но… не отталкивающим.

Эта маленькая сцена не привела к немедленному признанию новой пищи. Но семя сомнения, семя интереса было посеяно.

Поскольку "огненной еды" было ничтожно мало, а ее безопасность все еще вызывала серьезные опасения у большинства, Лиа и другие самки достали свои скудные запасы обычных, сырых кореньев – волокнистых, землистых, но привычных. Группа расселась на полу расщелины, у того места, где когда-то, в дни удачи, у них горел костер, и принялась за свою скудную трапезу. Слышался лишь хруст перетираемых зубами жестких волокон да тихое урчание в пустых желудках.

Зор тоже ел, но его мысли были далеко. Он вспоминал тепло выжженной земли, жар тлеющих углей, странный, но притягательный вкус обожженного мяса. И тут, словно по волшебству, произошла случайность, которая должна была направить его мысли и инстинкты в новое, неожиданное русло.

Лиа, пытаясь очистить от налипшей грязи особенно крупный, узловатый корень, положила его на плоский камень рядом с собой. Зор, все еще находясь под впечатлением от тепла пожарища, незаметно принес с собой несколько еще теплых, но уже не дымящихся угольков, завернув их в большой, плотный лист. Он не знал, зачем он это сделал, просто какая-то внутренняя потребность сохранить хотя бы частичку того тепла, которое он ощутил. Он положил эти угольки на землю, рядом с камнем, на котором Лиа раскладывала коренья. И один из самых маленьких, округлых кореньев, неловко толкнутый другим, скатился с камня и упал прямо на эти теплые угольки, зарывшись в них и в слой горячего пепла, который Зор тоже прихватил с собой.

Сначала никто не обратил на это внимания. Трапеза продолжалась, голод требовал своего. Но через некоторое время, когда первый приступ голода был утолен, и группа немного расслабилась, Зор, чей взгляд всегда был внимательнее, а мысли – беспокойнее, чем у других, вдруг заметил тонкую струйку дымка, поднимающуюся от того места, где лежали его принесенные с пожарища "сокровища". И еще он уловил новый запах. Не такой резкий и дымный, как от горелого мяса, а какой-то другой – более мягкий, сладковатый, с нотками чего-то… печеного?

Он подошел ближе и палкой, которую всегда носил с собой, осторожно разгреб теплый пепел. Там, среди почерневших угольков, лежал тот самый маленький корень. Он заметно изменился. Одна его сторона почернела, покрылась тонкой, хрупкой корочкой, а от самого корня исходил этот новый, удивительно приятный аромат. Корень был горячим на ощупь. Зор инстинктивно подул на него, пытаясь сбить прилипший пепел.

Любопытство, его вечный двигатель, пересилило всякую осторожность. Он отломил кусочек от "испеченной" части корня и, помедлив лишь мгновение, отправил его в рот.

И замер. Вкус был… невероятным! Совершенно не похожим на тот пресный, землистый вкус сырого корня, который он знал всю свою жизнь. Этот был мягким, почти тающим во рту. Сладость, до этого едва уловимая, теперь стала яркой, насыщенной. Легкая горчинка от подгоревшей корочки лишь оттеняла эту сладость, делая вкус еще более интересным и полным.

Это было настоящее открытие, не менее значимое, чем находка острого камня или проба обожженного мяса. Зор с изумлением смотрел то на надкусанный корень в своей руке, то на место, где он лежал среди теплых углей. Он не понимал, как это произошло, но чувствовал, что произошло нечто очень важное.

Он протянул остаток корня Лие, которая с недоумением наблюдала за его манипуляциями. Она с опаской взяла горячий кусочек, понюхала, потом осторожно откусила. Ее глаза округлились от удивления. Она посмотрела на Зора, потом снова на корень, и на ее лице, обычно выражавшем лишь тревогу и усталость, мелькнула тень улыбки. Даже Курр, привлеченный их оживлением, подошел ближе и, после некоторых колебаний, тоже попробовал кусочек "печеного" корня. Его реакция была такой же – молчаливое, но глубокое изумление.

Зор начал лихорадочно соображать, пытаясь связать воедино свои недавние открытия. Обожженное мясо на пожарище – оно тоже изменилось под действием огня, стало другим на вкус. И вот теперь этот корень, полежавший на теплых углях, тоже стал другим – мягче, слаще, вкуснее. Значит, тепло… жар… огонь… они могут не только разрушать, жечь, пугать. Они могут изменять пищу, делать ее лучше!

Это смутное, еще не до конца оформленное понимание вызвало в группе небывалое оживление. Забыв о недавнем страхе, они начали собирать оставшиеся коренья и с любопытством тыкать их в еще теплый пепел, который Зор разложил на плоском камне. Их первые попытки были неуклюжими: некоторые коренья обугливались дочерна, другие оставались сырыми внутри. Но сам факт этого целенаправленного эксперимента, этой попытки повторить случайное открытие, был огромен.

Это был первый, робкий шаг на пути к кулинарии, к осмысленному приготовлению пищи. "Нить Судьбы" сделала еще один важный, почти незаметный для них самих, виток. Зор, благодаря своей неуемной наблюдательности, своей готовности к эксперименту и той самой случайности, которая так часто становится матерью великих открытий, снова стал проводником нового, бесценного знания для своей маленькой, затерянной во времени группы. Они еще не умели управлять огнем, не умели его добывать. Но они уже начали ощущать его преобразующую, дарующую силу. И неожиданный дар огня, преподнесенный им в виде случайно испеченного корня, обещал им в будущем не только тепло и защиту, но и новые, неведомые вкусы, новую, более сытую жизнь.

Глава 20: Тень Болезни над Очагом Надежды

Дни, последовавшие за открытием Зором вкуса печеных кореньев, были наполнены робкой, но ощутимой радостью. Словно тусклый мир их существования вдруг озарился новым, неожиданным светом. Группа, ведомая любопытством Зора и поддержкой Лии, чье материнское сердце всегда искало лучшего для своего потомства, с увлечением повторяла этот простой, но такой важный опыт. Они раскладывали найденные коренья на плоских камнях, предварительно нагретых на скудном солнце, или, если Зору удавалось незаметно принести еще теплые угольки с далекого, уже почти потухшего пожарища, с благоговейным трепетом наблюдали, как жесткая, землистая плоть под действием этого загадочного тепла становилась мягче, слаще, ароматнее.

Пища, хоть и не стала обильнее, но обрела новые, интересные оттенки. Это вносило небывалое оживление в их однообразную жизнь, полную опасностей и лишений. Малыш, как теперь все чаще называли детеныша Лии, с удовольствием пробовал эти новые лакомства. Его маленькие ручки тянулись к теплым, мягким кусочкам, и его беззубый рот с довольным причмокиванием принимал этот неожиданный дар. Казалось, жизнь понемногу налаживается, и новые, пусть и крошечные, знания приносят свои ощутимые плоды.

Неожиданный дар огня, преподнесенный им в виде случайно испеченного корня, обещал им в будущем не только тепло и защиту, но и новые, неведомые вкусы, новую, более сытую жизнь.

Но хрупкое это благополучие было недолгим, как короткий проблеск солнца в череде пасмурных дней. Ближе к вечеру того же дня, когда они впервые насладились сладостью печеных кореньев, Лиа заметила, что Малыш, обычно такой резвый и требовательный, стал необычно вял. Он капризничал больше обычного, отказывался даже от своих любимых, чуть подпеченных на камнях, кусочков сладкого корня. Когда она прижала его к себе на ночь, его маленькое тельце показалось ей слегка горячим, не так, чтобы вызвать немедленную панику, но достаточно, чтобы посеять в ее сердце первое зерно тревоги. Она списала это на усталость или обычное детское недомогание, надеясь, что к утру все пройдет. Ночь была беспокойной. Малыш часто просыпался, плакал тонким, жалобным голоском, но жар, казалось, не усиливался. Тень болезни, однако, уже незаметно подкралась к их маленькому очагу надежды, предвещая новые, куда более страшные испытания.

Искра Жизни и Тень Потери

Глава 21: Лихорадка Малыша

Утро не принесло ожидаемого облегчения. Малыш проснулся еще более вялым, чем накануне, а жар, который Лиа ощущала теперь отчетливее, обжигал ее руки. Он почти не реагировал на ее прикосновения, его глазки, обычно такие живые и любопытные, были полуприкрыты, затянуты мутной пленкой, и лишь изредка он издавал тихий, страдальческий стон, от которого у Лии разрывалось сердце.

Она не отходила от него ни на шаг весь этот долгий, тревожный день. Она баюкала его на руках, пытаясь напоить водой из сложенных пригоршней, но он почти не глотал, вода лишь стекала по его подбородку, оставляя влажные дорожки на иссохшей коже. Ее первоначальная тревога переросла в грызущий страх, а затем и в отчаяние.

В отчаянии ее охватил древний, почти животный инстинкт. Не думая, не анализируя, она просто знала, что где-то рядом, среди множества растений, должно быть что-то, что может помочь. Возможно, смутная память о запахах, которые когда-то привлекли ее внимание, или о том, какие листья жевали другие самки ее материнской группы при недомогании, подталкивала ее. Может быть, и ей удастся найти что-то, что поможет Малышу? Оставив его на мгновение под присмотром одной из старых самок, которая с сочувствием смотрела на ее метания, Лиа выскользнула из расщелины.