Первые искры

Sumrak

Первые искры

Часть I: Земля Голода и Страха

Глава 1: Рассвет над саванной.

Чернота ночи медленно редела, уступая место серому, безжизненному свету с востока. Холодный воздух заставлял мелко, судорожно дрожать сбившиеся в кучу тела, покрытые грубой редкой шерстью. Влажный камень под ними отнимал последнее тепло. Саванна была почти безмолвна, лишь назойливое зудение мелких, похожих на мошку насекомых да редкий сухой треск высокой травы под порывами утреннего ветерка нарушали тишину. Пахло холодной пылью, сухой травой и камнем.

Под нависающим скальным карнизом первым зашевелился Курр. Его сухое, надсадное кряхтение стало сигналом. Движение рябью прошло по спящей группе: Лиа инстинктивно сильнее прижала к себе детеныша. Торк недовольно заворчал во сне, а один из молодых самцов, спавший рядом с ним, испуганно дернулся и сел, озираясь. Только Зор, юноша у самого края укрытия, уже не спал. Его широко раскрытые глаза следили за игрой теней.

Холод и звуки медленно вытягивали их из тьмы сна, но по-настоящему их разбудил другой, внутренний сигнал. Голод. Он пронзил их всех одновременно, ощущаемый как скручивающий узел в глубине живота, как слабость в коленях и мутная пелена перед глазами. Детеныш Лии заплакал тоньше, пронзительнее, его маленькое тельце сотрясалось от голодных спазмов. Лиа безуспешно пыталась его успокоить, покачивая на бедре. Ее собственные челюсти свело от пустоты в желудке. Торк несколько раз с силой ударил себя кулаком в грудь, его лицо исказилось в безмолвной гримасе.

Курр, пошатываясь, поднялся. Его пальцы до побеления костяшек сжали гладкую, отполированную временем палку. Он медленно повел головой из стороны в сторону, втягивая ноздрями утренний воздух. Ветер донес едва уловимый, сладковато-гнилостный запах падали. Слишком слабый, слишком далеко. Но был и другой намек, едва заметное колебание воздуха, которое его сухая кожа уловила, как обещание влаги. Это было не столько знание, сколько толчок изнутри.

Торк встал рядом, его тело напряглось, как у зверя перед прыжком. Его взгляд был прикован к земле, ища следы возможной добычи. Лиа, передав на мгновение хнычущего детеныша другой, более старой самке, уже рылась у подножия скалы. Ее пальцы деловито ковыряли твердую землю.

Тем временем Зор, сидевший чуть поодаль, бесцельно, скорее от скуки, ударял одним речным камнем о другой. Большинство ударов издавали глухой, тупой стук, откалывая лишь бесполезную каменную пыль. Он уже почти потерял интерес, когда в приступе раздражения ударил сильнее. Раздался резкий, звонкий ТРЕСК, совершенно не похожий на предыдущие звуки.

Камень в его руке развалился, и на земле остался лежать тонкий, плоский осколок. Этот удар ничем не отличался от десятков других. Но результат был иным. Его край не был округлым, он был тонкой, темной линией. Зор поднес его ближе. Он провел по нему подушечкой пальца. Ощущение было другим – не гладким, а цепляющим, неприятно-острым. Он надавил чуть сильнее, и на коже мгновенно выступила тонкая красная черта, а за ней – крошечная капелька крови. Он замер, удивленно глядя на капельку. Боль была незначительной, но сам факт, что камень так легко разрезал его кожу, заставил его сердце стукнуть чуть быстрее. Он отдернул руку, но не отбросил осколок. Он еще несколько мгновений разглядывал его, поворачивая так, чтобы край блеснул на утреннем солнце. Этот камень был другим. Он отложил этот странный осколок рядом с собой, отдельно от остальных, продолжая свои бесцельные манипуляции.

Солнце, уже не красное, а ослепительно-белое, поднялось над горизонтом. Жара начала нарастать. Голод стал почти нестерпимым. Курр издал резкий, отрывистый крик: «Кх-кх!» – и первым двинулся вперед, в ту сторону, где ему почудилась влага. Его тело двинулось само, не дожидаясь приказа. Его ступни, казалось, сами находили едва заметную тропу, которую его разум давно бы забыл, но помнила древняя память мышц. За ним, спотыкаясь и толкаясь, двинулась остальная группа. Зор поспешно схватил тот самый приглянувшийся ему осколок, который он отложил, и последовал за остальными. День начался. Борьба продолжалась.

Глава 2: Поиск воды

Солнце, уже высоко стоявшее в белесо-голубом небе, превратило саванну в раскаленную сковороду. Пыль, поднимаемая ногами группы, висела в воздухе, царапая горло и забивая ноздри. Жажда перестала быть просто желанием. Теперь это были раскаленные угли, тлеющие в горле. Язык, шершавый и распухший, казалось, прилипал к нёбу, а каждый вдох обжигал легкие сухим, горячим воздухом. Слюна стала густой и горькой, а на потрескавшихся до крови губах выступила горько-соленая корка. Детеныш Лии, которого она прижимала к бедру, больше не плакал – он лишь издавал тихие, слабые всхлипы, его кожа была горячей и липкой от пота.

Наконец, они дошли до ложбины, куда вел их Курр. Это было русло давно и, казалось, навсегда пересохшего ручья. Земля под ногами была твердой, как обожженная кость, и покрыта сетью глубоких, словно шрамы, трещин. Белесые скелеты мелких грызунов и птиц валялись тут и там. Это было место памяти, а не реальности; место, где вода когда-то была, но куда, судя по всему, больше никогда не вернется.

Надежда, теплившаяся в группе, умерла. Лиа издала тихий, протяжный стон безысходности. Торк, взревев от ярости и разочарования, пнул высохший корень, а затем с силой швырнул несколько комьев спекшейся глины в пыльное русло.

Пока остальные застыли в оцепенении, Зор поднял голову, его взгляд зацепился за стайку мелких птиц, круживших над старым, почти засохшим деревом. Он замер. В его памяти мелькнуло смутное ощущение: такие же птицы, суетящиеся у самой земли, где когда-то была влага. Он издал низкий, возбужденный звук, указывая на них, и в группе проснулась надежда.

Однако, когда они добрались до места, их ждало разочарование. Лужи не было. Лишь потрескавшаяся, спекшаяся земля, где когда-то была влага.

Зор, однако, не сдвинулся с места. Он упрямо смотрел на землю, куда слетались птицы. Он начал ковырять сухую корку. Под ней земля оказалась слегка влажной. Он ощутил прохладу и податливую мягкость земли – ошеломительный контраст с окружающей каменистой твердью. Он копнул глубже. Воды не было, но ощущение влаги стало отчетливее. Он поднял голову и издал короткий, резкий крик, полный надежды.

Курр, тяжело дыша, подошел. Он сунул палец в раскопанную землю – влажно. Он опустился на колени и начал рыть своей палкой и руками. Лиа, увидев это, подбежала и начала копать рядом. Торк, после минутного колебания, присоединился. Его огромные ладони вырывали спекшуюся глину целыми пластами.

Это была яростная, молчаливая работа. Дыхание. Удар. Скрежет. Пыль. Кожа на пальцах Лии была содрана, но она не чувствовала боли. Ее гнал инстинкт. Они рыли землю, как звери, чующие воду, не думая, а только действуя.

Наконец, дно ямы, которую они вырыли, стало темным и влажным. Медленно на дне начала скапливаться мутная, пахнущая тиной и гниющими корнями жижа. Лиа зачерпнула ее дрожащими пригоршнями и первым делом смочила губы своему детенышу. Тот слабо чмокнул. Затем она сама сделала несколько жадных глотков. Вода была теплой, с сильным привкусом земли, но она ощущалась как спасение на пересохшем языке.

Напившись, группа расселась в тени колючих кустов. Тела обмякли, но напряжение не исчезло полностью. Торк и еще один самец отошли на небольшое расстояние, их взгляды внимательно изучали окрестности. Запах свежевырытой земли и драгоценной влаги мог привлечь не только их.

Глава 3: Опасные следы.

Мутная, теплая вода в неглубоких ямках у пересохшего ручья принесла временное облегчение. Пока взрослые самцы отдыхали, Лиа и другие самки, а также Зор, искали пищу. Лиа перевернула плоский камень и обнаружила под ним скопление жирных, белесых личинок. От камня пахло сыростью и плесенью. Она быстро собрала их и первым делом сунула несколько штук в рот своему детенышу, которого прижимала к бедру. Остальных отправила в свой рот. Рядом другая самка выковыривала из грязи толстых, извивающихся червей. Зор заметил съедобные клубеньки небольшого водяного растения. Он выдернул несколько и, съев пару сам, протянул один Курру.

Когда последние личинки и клубеньки были съедены группа еще немного отдохнула. Солнце клонилось к западу. Курр повел группу дальше вдоль высохшего русла, надеясь найти более надежное укрытие до наступления полной темноты.

Они шли цепочкой по едва заметной тропе. Торк, шедший впереди, резко замер. Он выбросил вперед руку, ладонью вниз – безмолвный, резкий приказ остановиться. Из его груди вырвалось низкое, утробное: «Гррр-ухх!» Вся группа замерла.

Торк указал на землю. На пыли четко выделялись огромные, свежие отпечатки лап. След огромного зверя с когтями, каждый отпечаток был больше широкой ладони самого Торка.

Курр медленно подошел. Его морщинистое лицо, казалось, еще больше осунулось, кожа вокруг глаз натянулась. Он наклонился, изучая следы, его ноздри судорожно втягивали воздух. Он коснулся края отпечатка палкой, затем присел и принюхался к земле. Оттуда исходил едва уловимый, но характерный животный запах.  Другие взрослые самцы приблизились, их шерсть на загривках встала дыбом. Самки инстинктивно сбились в кучу, Лиа пригнулась, прикрывая детеныша своей спиной, ее дыхание стало частым и поверхностным. Следы были свежими. Хищник прошел здесь совсем недавно.

Легкий вечерний ветерок донес слабый, но безошибочно узнаваемый острый, тяжелый звериный запах, от которого сводило ноздри. Курр замер; он знал этот запах – это была большая кошка. У Лии перехватило дыхание, она инстинктивно пригнулась, начиная мелко дрожать, и еще сильнее прикрыла детеныша своей спиной. Даже у подростков глаза расширились, они прижались к взрослым.

Курра пронзил ледяной, древний страх. Не мысль, не образ, а приказ тела, выстреливший из самых глубин его существа: бежать. В колючки. Сейчас.

Курр медленно выпрямился. Его пальцы впились в палку так, что костяшки побелели. Он быстро обвел взглядом окрестности. Он издал серию коротких, отрывистых, почти шипящих сигналов: «Чшш-чшш-кх!» – указывая палкой в сторону от тропы, в густые заросли колючего кустарника.

Группа сорвалась с места. Они быстро, стараясь не шуметь, свернули с тропы и ринулись в колючие заросли. Ветки цеплялись за шерсть, рвали кожу. Взрослые самцы заняли позиции по краям, прикрывая самок и дрожащих детенышей.

С наступлением сумерек группа нашла укрытие – плотный куст терновника. Они сбились в дрожащую кучу. Сна не было. Каждый звук заставлял их сердца замирать. А потом, в самой густой, безлунной темноте, откуда-то издалека донесся низкий, утробный рык. Звук был настолько глухим и далеким, что невозможно было понять, откуда именно он исходит, и от этого он, казалось, был повсюду. Он не повторился, оставив после себя лишь звенящую, полную ужаса тишину.

Глава 4: Коренья и ягоды.

Первые серые лучи рассвета пробивались сквозь густые ветви терновника. Группа была измучена бессонной ночью. Голод, приглушенный страхом, снова заявил о себе. Это была не тянущая пустота, как утром, а острая, режущая боль, словно внутри них грызли острые камни. Мир сузился до этой боли и одной-единственной мысли, пульсирующей в голове: еда, еда, еда.

Далекий рык хищника стих, но напряжение ощущалось в каждом сведенном мускуле.

Курр и Торк первыми осторожно выбрались, осматривая окрестности. Убедившись, что непосредственной опасности нет, Курр подал знак остальным. Группа неохотно покидала колючее, но безопасное убежище, выходя на открытое, залитое тревожным светом пространство. Теперь их взгляды инстинктивно искали не только пищу, но и похожие темные, плотные заросли на горизонте. Они медленно двигались, стараясь держаться ближе к укрытиям.

Взгляд Лии инстинктивно скользил по земле. Вдруг она остановилась, заметив группу низкорослых растений с характерными сердцевидными листьями.

Зор тоже обратил на них внимание, и в его памяти что-то шевельнулось. Он видел стаю бабуинов – неясно когда, возможно, давно – их яростное, возбужденное сопение и то, как они разрывали землю именно под такими же растениями. Его потянуло к этому месту не из-за логики, а из-за смутного воспоминания о чужом ажиотаже.

Лиа, которая, возможно, руководствовалась схожей, более древней памятью, уже подошла к растениям. Земля была твердая. Она опустилась на колени и начала копать длинными пальцами, но лишь сдирала кожу, не в силах пробиться сквозь спекшуюся корку.

Зор, видя ее тщетные попытки, подошел. Он опустился на колени рядом и вынул свой плоский, острый осколок. Он не держал его деликатно пальцами. Он зажал осколок в кулаке так, что острый край смотрел наружу, становясь как бы когтем его руки. Движение было коротким, рубящим, идущим от локтя, а не от запястья, и при ударе именно этот каменный коготь должен был впиться в землю. С резким, коротким движением он ударил им по земле. Раздался сухой треск, и на твердой корке появилась глубокая трещина. Успех. Он тут же ударил снова, рядом, расширяя трещину. И в этот момент его захватило нечто странное… но крик его собственного желудка был громче. Лиа тут же вцепилась пальцами в трещину, расширяя ее. Зор ударил еще раз, и вместе они быстро разрыли участок земли, обнажив верхушку первого узловатого корешка.

Зор, не раздумывая, вырвал его. Голод был сильнее любопытства. Он, не глядя на Лиа, тут же впился в корень зубами, отрывая половину. Он не делился; он удовлетворял свою потребность. Жесткая, волокнистая мякоть утолила самый острый, режущий спазм в желудке, вернув мыслям ясность. Остаток корня он бросил на землю между собой и Лиа – безразличный жест, означавший лишь то, что он сыт, а еда еще осталась.

И вот тогда, когда первая волна животного голода отступила, его захватило то самое странное волнение. Теперь, когда его тело было успокоено, его разум мог сосредоточиться на чуде: на этом остром камне, который сделал то, чего не могли сделать их пальцы. Он не встал и не ушел сразу. Сначала он, все еще сидя на корточках, снова взял свой осколок. Он посмотрел на него, потом на глубокую трещину в земле, которую тот оставил. Связь была очевидной, но все еще поразительной. Он провел пальцем по острой кромке, вспоминая утреннюю царапину. Он снова ударил по земле рядом с собой, но на этот раз медленно, наблюдая, как именно край входит в твердую корку.

И только убедившись, что это не случайность, что это свойство камня постоянно, он оставил Лиа, которая тут же схватила оставленную им половину корня, докапывать остальные коренья, а сам, увлеченный этим ощущением, он встал и отошел на несколько шагов. Он не бродил бесцельно. Он опустился на корточки у большого валуна, полностью отгородившись от остальной группы. Его плечи были напряжены, брови сдвинуты в глубокой, почти болезненной сосредоточенности. Он перестал быть просто сородичем – он превратился в чистое, сфокусированное внимание. Он начал методично, а не просто с любопытством, стучать своим острым камнем по другим поверхностям. Он менял угол удара, силу нажима, прислушиваясь не только ушами, но и всей ладонью, ощущая вибрацию. Он проводил острой кромкой по стволу сухого дерева, оставляя глубокую белую царапину, и долго, затаив дыхание, разглядывал ее, словно пытаясь запомнить сам акт творения этой линии. Снова и снова он искал тот самый "правильный" звук и то самое ощущение легкого, режущего проникновения, и его лицо в эти моменты было абсолютно чужим – лицом существа, впервые заглянувшего за грань простого использования предметов.

Лиа видела результат. Она видела, как легко острый камень вскрыл землю. Но инструмент был занят. Зор, погруженный в свою игру, не обращал на нее внимания. Она снова опустилась на колени и с отчаянием принялась царапать землю пальцами в том месте, где Зор оставил трещину. Бесполезно. Она издала низкий, горловой звук фрустрации. Ее взгляд, затуманенный яростью и голодом, лихорадочно шарил по земле вокруг. Она искала не что-то конкретное, а просто оружие против этой непокорной, твердой земли. Она схватила ближайший плоский камень – он оказался мягким песчаником и раскрошился в ее хватке. Она отбросила его со злым ворчанием. Следующий был круглым и гладким, но слишком тупым. Наконец, ее пальцы наткнулись на нечто иное – тяжелое, угловатое, с острым, режущим краем. Камень лежал в ее ладони неудобно и чужеродно, его грани впивались в кожу. Ее пальцы, созданные для того, чтобы рвать землю и цепляться за скалы, не могли найти правильный, удобный хват. Времени на раздумья не было, голод и плач ребенка сводили ее с ума. Отбросив всякие попытки подражания, она издала злой, сдавленный рык и в приступе бессильной ярости просто обрушила камень вниз, вкладывая в удар не точность, а вес всего тела, как она делала бы, разбивая орех.

Снова треск. Громкий, как у Зора.

На ее лице отразилось удивление. Она замерла, глядя на глубокую трещину. Затем, уже без раздумий, она снова подняла камень и ударила точно так же – с той же силой, с тем же движением всего тела. Еще одна трещина. Ее мышцы запомнили. Этого было достаточно.

Наконец, ее пальцы нащупали что-то твердое. Она с усилием вытащила из земли небольшой, узловатый корешок.

Прежде чем съесть его или отдать детенышу, она на мгновение замерла. Ее взгляд переместился с корня на камень в ее руке, а затем на Зора, который молча наблюдал за ней. Она издала тихий, низкий горловой звук – не благодарность, а простое признание факта. Звук, который говорил: "это работает".

Быстро очистив его от налипшей земли, она откусила кусочек. Он с трудом поддавался зубам, требуя долгого, утомительного пережевывания, но его плотная, волокнистая мякоть, пусть и с горьковатым привкусом, на мгновение успокоила самую острую, жгучую боль в желудке, но тут же сменилась тупым, ноющим осознанием того, как мало этой еды и как велика пустота внутри. Голод не ушел, он лишь затаился. Она тут же отломила маленький кусочек и сунула в рот своему плачущему детенышу.

Она продолжала копать, находя еще несколько таких же корешков. Другие самки, увидев ее успех, начали искать похожие острые камни и неуклюже повторять ее действия, наполняя воздух звуками ударов и разочарованного ворчания. Лиа также собрала горсть сморщенных красных шариков с колючего кустарника. Теплые от солнца, эти шарики лопались на языке, обдавая рот коротким, резким взрывом кисло-сладкого сока, который тут же сменялся вязкой горечью раздавленных косточек.

Лиа вернулась к группе. Она подошла к Курру и протянула ему один из самых крупных корешков. Старейшина медленно взял его, издав тихий, одобряющий гортанный звук. Но он не стал есть. Его мутный взгляд переместился с корня на Зора, который сидел неподалеку. В этом юноше было нечто… полезное. Не сила Торка, но что-то иное, что уже дважды за последние дни помогло группе найти пищу и воду. Этот навык нужно было сохранить, подкрепить. Старыми, узловатыми пальцами Курр с усилием разломил твердый корень надвое. Одну половину он оставил себе, а другую, не глядя, протянул в сторону Зора.

Торк, наблюдавший за этим, издал низкое, утробное ворчание, вибрировавшее в его груди. Его тело напряглось, мышцы на плечах и спине вздулись буграми. Другой взрослый самец, всегда державшийся в тени Торка, инстинктивно повторил его позу, тоже напрягшись и тихо зарычав – молчаливая поддержка сильного.

Одна из самок с голодным детенышем издала тихий, жалобный хнык, но другая, более старая самка, сидящая рядом, резко ткнула ее в бок, заставляя замолчать и опустить голову. Этот жест был не просто упреком, а признанием: решение Старейшины не оспаривается, даже если твой ребенок голоден.

Торк сделал почти незаметный шаг вперед, подавшись всем телом к еде… Но он замер, сдерживаемый невидимой стеной авторитета Курра. Увидев, что Торк остановился, его "тень" – второй самец – тут же расслабился и отвел взгляд, его короткий бунт угас, не успев начаться.

Другие самки, прижимавшие своих детенышей, молча наблюдали. В их глазах не было осуждения, лишь глубоко запрятанный голод и смутное понимание, что это действие было важным для всех. Они видели не просто дележ еды. Они видели, как Курр укрепляет новый, полезный элемент в стае, и их инстинкт выживания заставлял их молчаливо принять этот порядок.

Мышцы на спине Лии, напряженные до предела, немного расслабились. Она села на землю, почерневшую от огня, который прошел здесь, возможно, много сезонов назад, и начала есть свою долю, тщательно пережевывая каждый волокнистый кусочек. Самый острый, болезненный спазм был утолен, но глубинная слабость, дрожь в руках и сосущее чувство в животе никуда не делись. Скудной добычи хватило, чтобы заставить замолчать самые громкие крики их тел, но не накормить их.

Зор, медленно жуя свою долю, снова посмотрел на кусты с красными плодами, и его брови сошлись на переносице. Он не думал о будущем, но смутное беспокойство, похожее на зуд под кожей, не отпускало его.

Глава 5: Крик тревоги.

Горстка кореньев и кислых плодов принесла короткое успокоение. Курр, осмотрев открытое место, счел его слишком уязвимым. Он подал знак, и группа начала медленно перемещаться к большому валуну, который он заприметил еще от терновника как следующее временное укрытие. Их путь лежал через участок выжженной земли, где много сезонов назад бушевал пожар. Здесь, среди почерневшей травы, Зор, чей взгляд всегда цеплялся за необычное, подобрал странную ветку – черную с одной стороны, но не сгоревшую дотла, а закалившуюся. Она пахла не дымом, а старой, сухой пылью и углем.

Группа расположилась в тени большого валуна. Лиа кормила детеныша. Курр и Торк осматривали окрестности. Зор сидел чуть поодаль, вертя в руках свою находку. Она была необычно гладкой и твердой.

Он рассеянно ткнул черным концом палки в землю у своих ног. Земля поддалась легко. Он моргнул, его внимание переключилось. Он перевернул ее и ткнул светлым, необработанным концом. Удар был жестче. Он снова посмотрел на черный кончик, потом на светлый. Черный – легко. Светлый – больно. Он не знал почему. Он просто зафиксировал этот факт.

Подчиняясь привычке наблюдателя, он поднял голову и его взгляд начал свой обычный, медленный обход горизонта, сканируя саванну на предмет любой аномалии, любого движения. И именно в этот момент он замер.

Его тело напряглось, дыхание затаилось. Мелькнул клочок пятнистой шкуры. Его желтые, лишенные мигания глаза были неподвижно прикованы к одному из молодых, еще не взрослых самцов – самому неуклюжему, который отбился от группы на несколько шагов, ковыряясь в земле.

Хищник – леопард – стал виден отчетливее. Зор издал резкий, пронзительный крик – инстинктивный, птичий сигнал опасности, лишенный слов, но полный чистого ужаса.

Пронзительный визг, лишенный агрессии, но полный чистого ужаса, ударил по группе как физический толчок. Всякая дремота, всякое переваривание пищи мгновенно прекратилось. Этот звук был не просто шумом – это был сигнал, от которого кровь стыла в жилах.

Группа мгновенно среагировала. Один из подростков застыл на месте, издав тонкий, жалобный писк, пока другая, более старая самка, не толкнула его с силой, заставляя бежать. Самки схватили детенышей, прижимая их к себе и стараясь укрыться за спинами самцов или за валуном, их глаза расширились, дыхание участилось. Курр и Торк вскочили на ноги, их тела напряглись, они издали ответные угрожающие звуки.

Леопард, услышав крики, мгновенно припал к земле, его пятнистое тело почти слилось с высокой травой. Его уши плотно прижались к черепу, кончик длинного хвоста нервно подергивался из стороны в сторону. Желтые глаза сузились, холодно оценивая расстояние до мечущейся, паникующей группы и демонстративно рычащего самца впереди.

Курр, понимая опасность, издал серию коротких, отрывистых: «Кха-кха-кха!» – указывая своей палкой в сторону ближайших скальных выступов. Его ноги сами, помня путь к спасению, уже несли его вперед, хотя его старые легкие горели, а сердце бешено колотилось в груди, не поспевая за волей к жизни.

Торк, однако, сделал несколько шагов вперед, навстречу леопарду, яростно рыча: «Ррр-аахх!» – и размахивая подобранным с земли увесистым камнем. Один из молодых самцов, стоявших за его спиной, инстинктивно шагнул вслед за ним, но тут же замер, его агрессия столкнулась со стеной первобытного страха, и он отступил обратно в толпу бегущих.

Услышав команду Курра, группа, за исключением Торка, сорвалась с места. Они бежали, не разбирая дороги, спотыкаясь о камни и корни. Лиа, прижимая к себе своего кричащего детеныша, бежала из последних сил, ее дыхание вырывалось из груди со свистом.

Леопард, увидев, что добыча пытается уйти, и на мгновение сбитый с толку выпадом Торка, припал к земле. Он проигнорировал прямую угрозу, его хищный ум мгновенно выбрал более легкую цель. И тут он рванулся вперед, его мощное тело стрелой понеслось по саванне. Он нацелился на отставшего молодого. Торк, увидев это, издал яростный рев и швырнул свой камень. Камень пролетел мимо, но заставил леопарда на долю секунды изменить траекторию. Юноша успел вскочить и снова броситься бежать. Но леопард не отступал. Преследование началось.