Первые искры

Он издал тихий, гортанный звук, привлекая внимание Курра. Старик, тяжело поднявшись на ноги, подошел к щели и долго, напряженно щурясь, всматривался вдаль. Его морщинистое лицо ничего не выражало, но Зор заметил, как напряглись его челюсти. Постепенно и другие члены группы, привлеченные их молчаливым созерцанием, начали подтягиваться к выходу.

Сквозь утихающий шум дождя и тихий шелест ветра до их ушей донесся новый, едва уловимый, но отчетливый звук – сухой, потрескивающий треск, словно кто-то ломал мириады сухих веток. А вместе с ним пришел и новый запах, резкий, едкий, щекочущий ноздри – запах гари.

Теперь уже не оставалось сомнений. Там, на горизонте, бушевал пожар. Языки пламени, жадные и ненасытные, лизали небо, окрашивая низкие тучи в багровые тона. Столб черного, густого дыма медленно поднимался вверх, извиваясь, как гигантская змея.

Вид этого огненного спектакля вызвал в группе бурю смешанных, противоречивых чувств. Страх был первым и самым сильным. Огонь – это была стихия разрушения, неконтролируемая, всепожирающая сила, от которой не было спасения. Их предки не раз гибли в лесных пожарах, и этот генетический ужас жил в каждом из них. Самки испуганно заскулили, инстинктивно прижимая к себе детенышей, пытаясь заслонить их от этого страшного зрелища.

Но вместе со страхом в некоторых пробуждались и другие, более смутные ощущения. Курр, глядя на далекое пламя, возможно, вспоминал рассказы своего деда, или свои собственные, почти стершиеся из памяти, детские впечатления о тепле, которое исходило от дымящихся после удара молнии деревьев, о том, как это тепло отгоняло ночной холод и хищников.

А Зор… Зор был заворожен. Страх, конечно, присутствовал и в нем, но он тонул в океане всепоглощающего любопытства. Этот огонь, такой далекий и такой манящий, казался ему чем-то невероятно важным, почти волшебным. Он не мог оторвать взгляда от яростного танца пламени, от того, как оно пожирало деревья, превращая их в черные, дымящиеся остовы.

Торк, как всегда, отреагировал агрессией. Он вышел к самому краю расщелины и, глядя на пожар, издал грозное, вызывающее рычание, словно это был еще один враг, которого нужно устрашить и победить. Но Курр резким, повелительным жестом остановил его. Старик внимательно оценил расстояние до пожара, прикинул направление слабого утреннего ветерка. Огонь был далеко, и ветер относил дым и искры в противоположную от них сторону. Непосредственной опасности для их убежища пока не было.

Курр принял решение: группа останется в расщелине и будет наблюдать. Приближаться к такому пожару было бы безумием, но и полностью игнорировать его, делать вид, что ничего не происходит, тоже было нельзя. Кто знает, какие еще сюрпризы приготовила им эта неспокойная ночь и этот огненный рассвет.

Так они и сидели, сбившись у входа в свое каменное логово, испуганная, но и завороженная горстка живых существ, наблюдающих за буйством стихии. Дождь постепенно стихал, превращаясь в мелкую, нудную изморось. Пожар на горизонте все еще горел, хотя и не так яростно, как ночью. Теперь он казался скорее гигантским костром, разведенным неведомыми богами на краю земли.

Время шло, но Зор не мог заставить себя отойти от щели. Пока остальные члены группы, немного успокоившись, начали проявлять признаки обычной жизни – кто-то пытался выискать остатки вчерашней еды, кто-то просто дремал, – Зора с неодолимой, почти физической силой тянуло туда, к этому огню.

Он вспоминал тепло. Да, именно тепло. Он помнил, как однажды, очень давно, когда он был еще совсем маленьким, после такой же сильной грозы взрослые принесли в их пещеру тлеющие, дымящиеся ветки. И от них исходило удивительное, ласковое тепло, которое согревало озябшие тела, разгоняло сырость и мрак. А еще он помнил запах… запах жареного мяса. Кажется, тогда в огонь случайно попал какой-то мелкий зверек, и этот запах был таким новым, таким волнующим, таким непохожим на запах сырой крови или гниющей падали.

Эти воспоминания, туманные и обрывочные, смешивались с тем, что он видел сейчас – с этим далеким, но таким реальным огнем. И его любопытство, его неуемная жажда познания, которая уже привела его к открытию острого камня, теперь разгоралась с новой силой. Он чувствовал, почти знал, что там, у этого огня, скрывается что-то очень важное, что-то, что может изменить их жизнь, сделать ее… другой.

Он несколько раз порывался незаметно выскользнуть из расщелины, сделать хотя бы несколько шагов в сторону манящего зарева. Но каждый раз его останавливал то предостерегающий рык Курра, заметившего его беспокойство, то цепкий, тревожный взгляд Лии, словно она читала его мысли.

К полудню дождь прекратился совсем. Небо начало проясняться, хотя тяжелые, мокрые тучи все еще висели низко над землей. Пожар на горизонте заметно поутих, открытого пламени почти не было видно, лишь густой столб дыма лениво поднимался к небу, указывая место, где еще недавно бушевала огненная стихия.

Группа немного расслабилась. Голод, всегдашний их спутник, снова начал напоминать о себе тихим урчанием в пустых желудках. Пора было подумать о поисках пищи.

Но Зор не мог забыть увиденное. Образ огня, его невероятная мощь, его тепло (пусть пока только воображаемое) и этот странный, будоражащий запах гари и чего-то еще – все это глубоко врезалось в его память, в его душу.

Он знал, что Курр не позволит ему идти туда сейчас. Это было слишком опасно. Но внутреннее решение уже созрело, твердое и непреклонное, как кремень, из которого он пытался высечь свои первые орудия. Когда представится возможность, когда взрослые отвлекутся, он обязательно, чего бы это ему ни стоило, попытается подойти к тому месту, где небеса оставили свой огненный знак. Его тянуло туда с необъяснимой, почти мистической силой. Это была "Нить Судьбы", тонкая, но прочная, ведущая его, маленького, ничего не знающего гоминида, к одному из величайших и самых судьбоносных открытий в истории его рода. И он, сам того не осознавая, уже сделал первый шаг по этому пути.

Глава 16: Зов Гари и Неведомый Аромат

Прошла ночь, наполненная ревом грозы и тревожным созерцанием далекого пожара, а за ней – еще полдня томительного ожидания и давящей неизвестности. Солнце, пробившееся сквозь рваные облака, уже клонилось к западу, а голод, ставший после вчерашнего пиршества особенно нестерпимым, снова сжимал внутренности ледяными тисками. Обычные тропы, по которым Лиа и другие самки уходили на поиски кореньев и ягод, теперь выглядели опасно: часть саванны была выжжена, часть – размыта потоками дождя, и кто знал, какие новые опасности таила в себе изменившаяся земля.

Зор был беспокойнее всех. Картина ночного пожара, его яростное пламя и далекий треск не выходили у него из головы. Он снова и снова подходил к краю расщелины, всматриваясь в ту сторону, где над горизонтом все еще лениво курился столб дыма. Его тянуло туда с неодолимой силой, словно невидимая веревка была привязана к его сердцу и вела к этому загадочному, пахнущему гарью месту. Он пытался показать Курру и Торку – жестами, нетерпеливыми гортанными звуками, указывая на дым, – что нужно идти туда, что там может быть что-то важное. Но Курр лишь неодобрительно качал головой, его лицо было суровым и непреклонным, а Торк, занятый своими мыслями о немедленной добыче, отмахивался от Зора, как от назойливой мухи.

И вдруг, когда солнце уже начало склоняться к зубчатой линии дальних холмов, произошло нечто, изменившее настроение всей группы. Ветер, до этого слабый и переменчивый, подул с новой силой, и направление его изменилось. Теперь он дул прямо оттуда, где еще недавно бушевал пожар, и нес с собой уже знакомый, едкий запах гари. Но к этому запаху примешивалось что-то еще. Что-то новое, незнакомое, но странно, почти тревожно, притягательное.

Сначала этот новый аромат был едва уловим, как далекое эхо. Но с каждым порывом ветра он становился все сильнее, все отчетливее, заполняя собой тесную расщелину, щекоча ноздри, будоража древние инстинкты.

Все члены группы, как по команде, замерли, их головы повернулись в сторону ветра, ноздри судорожно затрепетали. Лиа, чье обоняние всегда было острее, чем у других, первой издала тихий, недоуменный звук, ее брови сошлись на переносице. Этот запах был не похож ни на что, что ей доводилось чувствовать раньше. В нем была острота, дымность, но и какая-то сладковатая, почти тошнотворная нота, смешанная с чем-то… мясным?

Торк, чьи мысли всегда вращались вокруг еды, заволновался. Он начал беспокойно ходить взад-вперед по расщелине, его мощные плечи подрагивали. Его животные инстинкты, обостренные голодом, подсказывали ему, что этот странный, новый запах может быть связан с добычей, пусть и необычной. Он несколько раз глухо зарычал, вопросительно глядя то на Курра, то на Зора.

Курр тоже был озадачен. Он медленно втягивал носом воздух, его морщинистое лицо выражало крайнее напряжение. Он пытался перебрать в своей памяти все запахи, которые ему доводилось встречать за свою долгую жизнь, но этот… этот был уникален.

И тут Зор, чье воображение уже было разожжено картиной ночного пожара, почувствовал, как в его голове что-то щелкнуло. Гари… огонь… животные, которые могли оказаться в его власти… Он вспомнил, как однажды, очень давно, он нашел в выгоревшем кустарнике обугленную тушку мелкого грызуна. Тогда он не решился ее попробовать, вид обожженной плоти вызвал у него отвращение. Но запах… запах был немного похож, только сейчас он был сильнее, насыщеннее, и в нем было что-то еще, что-то, что заставляло непроизвольно сглатывать слюну.

Это не был запах свежей крови, к которому они привыкли. И не тошнотворный смрад падали. Это было нечто иное – резкое, дымное, но с какой-то странной, почти аппетитной нотой, которая, несмотря на свою непривычность, обещала насыщение.

Этот неведомый аромат, смешанный с уже знакомым запахом гари, стал для Зора последней каплей. Голод, сжигавший его изнутри, и жгучее любопытство, не дававшее ему покоя, перевесили и страх перед неизвестностью, и негласный запрет старейшины.

Он снова шагнул к выходу из расщелины, но на этот раз его движения были полны решимости. Он указал на источник запаха, затем ударил себя кулаком в впалый живот, показывая свой нестерпимый голод, и издал громкий, требовательный крик.

Торк, подстегнутый собственными инстинктами и этим новым, манящим запахом, тут же поддержал Зора. Он тоже зарычал, нетерпеливо и грозно, глядя на Курра, словно требуя немедленно отправиться на поиски источника этого аромата.

Курр колебался. Его многолетний опыт кричал об опасности. Пожарище – это место смерти, место, где могли остаться скрытые ловушки, тлеющие угли, разъяренные, потерявшие свои дома хищники. Но голодные глаза его соплеменников, отчаянная настойчивость Зора, нетерпеливое рычание Торка – все это давило на него. И этот запах… он тоже будил в нем какое-то смутное, почти забытое любопытство.

После мучительной паузы, во время которой, казалось, можно было услышать, как урчат их пустые желудки, Курр медленно, нехотя кивнул. Он, Торк, Зор и еще один молодой, но сильный самец, самый выносливый из оставшихся, отправятся на разведку. Самки, дети и старики останутся в расщелине, под защитой нескольких подростков, которым Курр строго-настрого приказал не высовываться.

Их путь лежал через выжженную, почерневшую землю. Воздух был наполнен запахом гари, который теперь, по мере их приближения к цели, становился все гуще, все острее. Под ногами хрустели обугленные ветки, земля местами еще дымилась, и от нее исходил слабый жар. Они видели следы множества животных, в панике спасавшихся от огня, а кое-где – и жуткие, обгоревшие останки тех, кто не успел убежать.

Запах "жареного мяса", как они теперь его для себя определяли, становился все сильнее, он вел их, как невидимый поводырь. И вот, на краю самого большого участка пожарища, там, где огонь, очевидно, бушевал с наибольшей яростью, они увидели то, что было его источником.

На почерневшей, еще теплой земле лежало несколько обугленных тушек каких-то мелких животных – возможно, зайцев или крупных грызунов, застигнутых огнем в своих норах. Чуть поодаль виднелись более крупные останки – то, что когда-то было молодым олененком, не сумевшим вырваться из огненного плена. Их шерсть почти полностью сгорела, кожа почернела и местами обуглилась до костей, но от них исходил тот самый странный, резкий, но и странно притягательный аромат, который привел их сюда.

Четверка гоминид остановилась в нерешительности. Вид этих обожженных, искаженных огнем туш вызывал смешанное чувство отвращения и почти болезненного, голодного любопытства. Мясо. Но такое… другое. Не сырое, не гниющее. Измененное огнем.

Зор, забыв об осторожности, сделал шаг вперед. Его ноздри жадно втягивали этот новый, волнующий запах. Он смотрел на черные, дымящиеся останки с трепетом и почти суеверным предвкушением, чувствуя всем своим существом, что стоит на пороге еще одного, возможно, самого важного открытия в своей жизни. Что делать с этой находкой, он еще не знал. Но "Нить Судьбы" уже туго натянулась, указывая путь к этому новому, неизведанному опыту.

Глава 17: Трепет Остывших Углей

Черная, выжженная земля дышала остаточным жаром, смешанным с едким запахом гари и тем новым, будоражащим ароматом, который привел их сюда. Перед четверкой гоминид, застывших на краю пожарища, лежали жуткие свидетельства недавней огненной ярости – обугленные, искаженные тушки животных, чьи предсмертные муки, казалось, навечно застыли в почерневшей плоти.

Оцепенение. Это было первое, что сковало их. Курр, Торк, Зор и молодой, широкоглазый самец по имени Клык, стояли неподвижно, словно пораженные невидиимым ударом. Запах, такой манящий издали, теперь, вблизи, смешивался с тошнотворной вонью горелой шерсти и чего-то еще, кисловато-сладкого, от чего сводило желудок.

Торк, обычно первый рвущийся к любой потенциальной добыче, издал низкое, неуверенное рычание. Его мускулы были напряжены, но не для атаки, а скорее от растерянности. Это была не та пища, к которой он привык. Это было нечто чуждое, пугающее. Курр, нахмурив свои густые, седые брови, молча разглядывал черные останки. Его лицо, испещренное морщинами опыта, выражало глубокую задумчивость, смешанную с инстинктивным отвращением. Он знал, что природа бывает жестока, но такая трансформация пищи огнем была для него чем-то из ряда вон выходящим, возможно, даже опасным. А Клык, самый молодой и неопытный из них, испуганно жался к мощной ноге Торка, готовый в любой момент сорваться с места и броситься назад, в относительную безопасность их каменной расщелины.

Один лишь Зор, хоть и чувствовал, как липкий холод страха ползет по его спине, не мог отвести взгляда от этих странных, обугленных форм. Вид почерневших, потрескавшихся туш, конечно, отталкивал, вызывая древний, инстинктивный ужас перед сожженным, неживым. Но сквозь этот ужас, словно назойливый, неуловимый зов, пробивался тот самый аромат, который привел их сюда. Теперь, вблизи, он стал еще интенсивнее, и в нем, помимо едкой гари и тошнотворной вони горелой шерсти, все настойчивее звучала та самая, необъяснимо притягательная нота. Это было не просто обещание пищи для пустого желудка; это было нечто большее, почти мистическое влечение к неизвестному, к тайне, скрытой в этом преображенном огнем мясе. Тот же самый внутренний зуд, который заставлял его часами рассматривать необычный камень или следить за игрой теней, теперь тянул его к этим дымящимся останкам.

В его голове, как быстрые тени, проносились образы: неутолимый голод, сводящий челюсти; его первый "острый камень", который тоже поначалу казался просто странным осколком, а потом открыл ему новые возможности; далекие, почти забытые воспоминания о тепле, исходящем от дымящихся после грозы деревьев. Страх боролся с любопытством, инстинктивное отвращение – с неуемной тягой к познанию, которая всегда выделяла его среди соплеменников. И где-то глубоко внутри, тихим, но настойчивым шепотом, "Нить Судьбы" подталкивала его вперед, нашептывая о важности этого момента, о том, что за этим страхом может скрываться нечто невероятно ценное.

Пока остальные пребывали в нерешительности, скованные первобытным ужасом перед неизвестным, Зор сделал первый, едва заметный шаг. Потом еще один. Он двигался медленно, почти крадучись, его тело было напряжено, как натянутая тетива, каждый мускул готов к мгновенному отступлению. Он принюхивался к каждому дуновению ветерка, его глаза внимательно осматривали выжженную землю вокруг, словно ожидая внезапного нападения.

Курр издал короткий, предостерегающий гортанный звук, но это был скорее рефлекс, чем приказ остановиться. Он тоже, затаив дыхание, следил за каждым движением Зора, его собственное любопытство, подавленное многолетним опытом и осторожностью, боролось с желанием оттащить этого безрассудного юнца от опасного места. Торк перестал рычать, его взгляд, тяжелый и напряженный, был прикован к Зору.

Зор остановился у ближайшей обугленной тушки – то, что когда-то было, вероятно, крупным зайцем. Он наклонился, его ноздри жадно втягивали смешанный запах. Осторожно, кончиками пальцев, он коснулся почерневшей, потрескавшейся кожи. Она была твердой, почти как камень, и хрупкой – под его прикосновением от нее отделился маленький черный чешуйчатый кусочек. Он подобрал с земли обугленную ветку и ткнул ею в тушку. Ветка вошла с сухим треском. От земли под останками зайца все еще исходил слабый, едва ощутимый жар – угли под ней еще не полностью остыли.

Он снова наклонился и, помедлив мгновение, попытался отломить кусочек того, что раньше было плотью. Обугленная корка раскрошилась в его пальцах, оставив на них черные, сажистые следы. Но под ней, там, где огонь не так сильно пропек мясо, он нащупал что-то более мягкое, волокнистое.

И вот он держал этот маленький, черный, бесформенный кусочек в своих дрожащих пальцах. Он поднес его к носу, снова вдохнул странный, но уже не такой отталкивающий аромат. В нем теперь отчетливее чувствовалась та самая, необъяснимая, почти сладковатая мясная нота.

В его голове пронесся вихрь: неутолимый голод, сводящий желудок; страх перед неведомым ядом, который мог таиться в этой "неправильной" пище; жгучее, почти болезненное любопытство; и тот самый тихий, но настойчивый внутренний голос, который шептал: "Попробуй… Узнай…"

Он посмотрел на своих спутников. Их глаза были прикованы к нему, в них читалось ожидание, страх, недоумение. Он снова поднес кусочек к носу, еще раз втянул странный, но уже не такой отталкивающий запах. Его челюсти непроизвольно сжались от голода, но инстинкт самосохранения кричал об опасности – незнакомая пища, измененная огнем, могла быть ядовитой. Он колебался, переводя взгляд с черного кусочка на испуганные лица соплеменников, на их впалые от голода щеки. Отчаяние и всепоглощающее любопытство боролись в нем с первобытным страхом. Их следующий шаг, возможно, даже их выживание в этом изменившемся мире, зависело сейчас от его безрассудной смелости.

Это был момент истины. Отступить, поддавшись первобытному ужасу и отвращению, вернуться к привычному, но голодному существованию. Или рискнуть, перешагнуть через вековые инстинкты, довериться своей странной, необъяснимой тяге к новому.

Зор замер на мгновение, словно собираясь с духом. Потом, решительно, почти вызывающе, он отправил маленький обугленный кусочек себе в рот.

Курр, Торк и Клык одновременно издали тихий, сдавленный вздох, в котором смешались изумление, ужас и какое-то странное, почти благоговейное любопытство.

Зор медленно, очень медленно начал жевать. Вкус был… странным. Непохожим ни на что. Горьковатый, с привкусом дыма и сажи от обгоревшей корки.  Рот наполнился едким привкусом, от которого слегка защипало язык, но сквозь эту горечь, почти одновременно, он почувствовал, как во рту начинает скапливаться слюна – непроизвольная реакция на едва уловимый, но все же мясной аромат, пробивающийся из глубины кусочка. Но под этой горечью по мере того, как он разжевывал жесткие волокна, начинало проступать что-то еще. Что-то определенно мясное, но не сырое, не кровянистое. И текстура… Она тоже была новой – хрупкая, рассыпчатая снаружи, и немного более упругая, почти сочная внутри, там, где огонь не успел полностью высушить плоть.

Он проглотил. И замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего. Ни боли в животе, ни тошноты, ни головокружения. Только этот странный, новый вкус во рту.  Но спустя мгновение, он почувствовал, как его вечно ноющий от голода желудок словно немного успокоился, и по телу пробежала легкая, едва заметная волна тепла, некое подобие силы, которой так не хватало после долгого перехода и напряжения. Это было не то привычное, быстро проходящее чувство от сырых кореньев, а что-то более основательное, хоть и едва уловимое. Чувство, что голод немного отступил, было отчетливым.

Он медленно открыл глаза и посмотрел на своих спутников. На его лице не было ни страха, ни отвращения. Только крайнее удивление и… задумчивость.

Курр, который все это время не сводил с Зора напряженного, тревожного взгляда, издал тихий, предостерегающий гортанный звук, его морщинистое лицо выражало крайнее беспокойство. Если этот юнец отравится, это будет не только его личной бедой, но и возможной угрозой для всей группы, если они последуют его примеру. Старик инстинктивно чувствовал ответственность за тех, кто шел за ним. Торк фыркнул и отвернулся, но Зор заметил, как его ноздри жадно втягивают воздух. Клык, самый молодой, все еще выглядел испуганным, но в его широко раскрытых глазах теперь отчетливо читалось жгучее любопытство.

Этот простой, почти безрассудный поступок Зора – еще один маленький, но такой важный шаг на его пути. Шаг, который снова выделил его из группы, подтвердил его особый статус – статус того, кто не боится идти туда, куда боятся ступить другие, кто готов рискнуть ради познания неизведанного.

Осмелев, Зор наклонился и отломил от обугленной тушки еще один кусочек, побольше. Он снова отправил его в рот, на этот раз уже с меньшей опаской, с большим интересом изучая новые вкусовые ощущения. Он даже протянул маленький кусочек Курру, но старик лишь покачал головой, хотя в его глазах уже не было прежнего отвращения, скорее – выжидательное любопытство. Торк фыркнул и отвернулся, но Зор заметил, как его ноздри жадно втягивают воздух, как подрагивают мышцы на его мощных челюстях.

Зор продолжал свое исследование. Он еще не знал, насколько питательна или безопасна эта новая, измененная огнем пища в долгосрочной перспективе. Но первый, самый страшный барьер – барьер страха и неизвестности – был преодолен. Любопытство и вечный, неутолимый голод победили. И "Нить Судьбы", туго натянутая, сделала еще один важный виток, приближая эту маленькую группу гоминид к пониманию великой силы огня – силы не только разрушающей, но и преобразующей, дарующей новые, невиданные доселе возможности. И трепет остывших углей на этом пожарище стал трепетом зарождающейся новой эры.

Глава 18: Прикосновение к Теплу и Пеплу

Прошло уже достаточно времени с тех пор, как Зор, переборов первобытный ужас, отправил в рот первый кусочек обугленного мяса. И ничего. Ни жгучей боли в животе, ни тошноты, ни слабости. Только странный, непривычный вкус и медленно отступающее чувство голода. Это молчаливое свидетельство его безопасности немного успокоило Курра, хотя старик все еще смотрел на пожарище с глубоким подозрением. Торк и Клык, хоть и перестали испуганно пятиться, по-прежнему держались на почтительном расстоянии, их ноздри подрагивали, втягивая смешанный запах гари и чего-то неуловимо мясного, но глаза выражали скорее недоумение, чем желание присоединиться к трапезе.

Зор, однако, осмелел. Он отломил еще несколько небольших кусочков от ближайшей тушки, тщательно пережевывая и пытаясь распробовать этот новый, ни на что не похожий вкус. Горечь обгоревшей корки уже не казалась такой резкой, а под ней действительно скрывалась плоть, измененная огнем, ставшая какой-то другой – не сырой, но и не гнилой.

Насытив самый острый голод, Зор почувствовал, как его неуемное любопытство снова берет верх. Он оставил в покое останки животных и, словно ведомый невидимой силой, шагнул глубже на территорию, еще недавно полыхавшую огнем. Здесь, где пламя сожрало высокую сухую траву и мелкий кустарник, земля была совершенно другой. Она была черной, покрытой тонким слоем серого, почти невесомого пепла, который вздымался легким облачком при каждом его шаге.

Он наклонился и осторожно, кончиками пальцев, коснулся этой черной земли. И тут же отдернул руку, но не от боли, а от удивления. Земля была теплой! Не обжигающе горячей, как можно было бы ожидать, а приятно, ласково теплой, словно ее согревало невидимое солнце. Это было так не похоже на обычную, прохладную почву их расщелины или тенистых зарослей. Он снова провел рукой по бархатистой от пепла поверхности, наслаждаясь этим новым, необычным ощущением. Тепло проникало сквозь кожу, успокаивало, дарило странное чувство уюта посреди этого царства разрушения.