скачать книгу бесплатно
Я хотела сказать, что оно того стоило. Что из-за того, что я сделала той ночью, умерли злые люди. Но стоило мне открыть рот, как я ощутила на языке вкус лжи.
Неважно, сколько злых людей я прикончила, ведь я убила куда больше хороших.
Я не знала, какие слова сказать, чтобы уравнять чаши этих весов.
Не знала, существуют ли такие слова вообще.
– Я не виню тебя, Какофония.
Может, он ощутил мое колебание. Или, может, просто говорил сам с собой. Он не смотрел на меня, по-прежнему не отводя взгляд от крошечного города.
– Ты не была первой, кто принес в мой город оружие, – продолжил он. – И твое, пусть и внушительное, не было самым разрушительным в его стенах. Все, что ты сделала – это развязала драку. Последнесвет видел множество драк прежде. – Он покачал головой, пряди волос дрогнули. – Это я впустил Империум. Я впустил Революцию. Это я каким-то образом решил, что они никогда и не подумают запятнать мой город своей грязной войной.
Он дернулся, скривился, закрыл глаза.
– Неверно. Нет, так совсем неверно. Не то чтобы я полагал, будто они не развяжут бой никогда. – Он вновь взглянул на свой крошечный город, с прорезавшимся на лице отчаянием. – Я думал, что все станут смотреть на Последнесвет как я. Думал, что они посмотрят на его огни, его башни, его воду и увидят то же, что и я. Каждое утро я просыпался, я смотрел на город и думал, как мне повезло, что удалось его построить, создать. – Он вздохнул так тяжко, что чуть не потерял равновесие. – Как смотришь на свое дитя и гадаешь, сколько всего великолепного оно сотворит, увидит, кем станет. Никто не смотрит на свое дитя, гадая, сколько людей из-за него погибнет.
Голос умолк. Следом опять померк взгляд. Он уже не глядел на крошечный город. Опустевшие глаза были по-прежнему устремлены на него, но видели нечто другое, нечто далекое, где этот город все еще жил, где его люди все еще смеялись, где путники проходили многие мили, чтобы хоть несколько часов постоять под его огнями.
Я, как он, уставилась на миниатюрные здания. Попыталась увидеть. И на мимолетнейшее мгновение мне почти показалось, что я смогла. Потом я моргнула. В тот миг, когда мои глаза закрылись, я увидела только руины, окутанные душным пеплом.
Безмолвные.
– Это правда?
Я подняла взгляд. Два-Одиноких-Старика не смотрел на меня. Но обращался ко мне.
– Что правда?
– Молва, – ответил Два-Одиноких-Старика, – о том, откуда у тебя шрам.
Я не стала спрашивать, который он имел в виду, в этом не было нужды. Моя рука, словно сама по себе, потянулась, и пальцы дотронулись до длинной, неровной линии, что сбегала от ключицы до живота. Под прикосновением она заныла, запульсировала, словно обладая собственным сердцебиением.
– Зависит от того, которую ты слышал. Их много.
– Я слышал, – прохрипел Два-Одиноких-Старика, – что его оставил Враки Врата. Слышал, он у тебя кое-что забрал. Слышал, ты забрала кое-что у него.
Шрам пульсировал сильнее с каждым словом, ломился от боли под пальцами.
– Тогда правда, – прошептала я. – А вот если хочешь знать, что он у меня забрал…
– Не хочу. – Два-Одиноких-Старика покачал головой. – Я не хочу этого знать. Мне не нужно этого знать. Я только… – Он наконец поднял на меня взгляд. – Что ты чувствуешь… когда об этом думаешь?
Я не ответила.
Я хотела сказать, что это потому, что не знаю как. Хотела притвориться, что это выше моих сил, что все эмоции, чувства переплелись, словно колючий кустарник, и за них больно даже тянуть, не говоря уже о том, чтобы выпустить их наружу. Я не могла. Не могла даже попытаться. Это будет слишком больно.
Угу.
Звучит так, как сказал бы нормальный человек.
Правда заключалась в том, что я знала ответ. Я узнала его в день, когда получила этот шрам, и с тех пор шлифовала, затачивала, словно нож, каждый день, когда по-прежнему просыпалась живой. И поэтому я колебалась. Потому что это был нож.
Не стоит его обнажать, если не собираешься кого-то порезать.
– Я чувствую… – Мой голос прозвучал так мягко, что я его даже не узнала. – Что однажды я проснулась… и все двери мира оказались заперты. И у всех, кроме меня, был ключ. Что двери, через которые они ходили с такой легкостью, мне приходилось ломать. И я ломала. Я их выбивала, крушила, колотила, пока руки не начинали кровоточить, и даже если не знала, что с другой стороны, я понимала, что не могу оставаться с этой и лишнюю секунду.
Взгляд Двух-Одиноких-Стариков потяжелел, задержавшись на мне.
– И что, – произнес вольнотворец, – было с другой стороны?
Я уронила руку. Пульсация шрама медленно сошла на нет.
– Еще одна дверь.
Два-Одиноких-Старика кивнул.
– Поэтому я не смог тебя винить.
Он смотрел на меня этими своими отрешенными глазами. Я видела в них великую пустоту – там, где однажды было так много всего: идей, историй, надежды на столь многое. И осталось… ничего. Ничего, кроме пустой, безучастной темноты, в которой я едва различала, под всеми этими мертвыми мечтаниями, крошечный огонек.
И он горел алым.
– Полагаю, что понимаю тебя, Сэл Какофония. И надеюсь, ты понимаешь меня… а ты понимаешь? – прохрипел Два-Одиноких-Старика. – Это ведь боль, верно? Как потеря конечности. Ощущение, что там, внутри, должно быть что-то, чего нет, и ты не можешь спать спокойно, неважно, сколько выпьешь или кто с тобой в постели. Это дыра… и ты не знаешь, чем ее заполнить, но не почувствуешь себя правильно, пока не получится. И единственный способ, какой только можешь придумать…
– Забрать что-то у тех, кто проделал в тебе эту дыру, – закончила я за него.
И не сразу поняла, что слова сорвались сами.
И губы вольнотворца скривились горькой улыбкой, когда он наклонил голову в медленном кивке.
Однажды Лиетт рассказала мне про этого человека. Среди обычных людей вольнотворцы – легенда. Блестящие изобретатели, алхимики, чарографы, инженеры и не только. А среди вольнотворцев Два-Одиноких-Старика был близок к божеству. Историй, написанных о его гениальности, хватило на десять книг – у Лиетт в коллекции хранилось девять. Я понятия не имела, правдивы ли они.
Но обо мне и себе он был прав.
Мы понимали друг друга.
Так что я закрыла глаза и медленно выдохнула.
– И что тогда ты от меня хочешь? – спросила я.
Он повернулся к своему малюсенькому городку и окинул его взглядом с грустной, жестокой улыбкой. И крошечный огонек в его глазах вспыхнул ярче.
– Все, что мне необходимо, – ответил Два-Одиноких-Старика, – это абсолютное разрушение двух самых могущественных держав Шрама.
6. «Отбитая жаба»
Жизнь измеряется сделками. А конкретнее – хреновыми сделками.
Всякий новый шрам, который ты зарабатываешь, всякий труп, который ты оставляешь, всякое нежноокое миловидное личико, с которым ты просыпаешься рядом – у всего есть цена, знаешь ты об этом или нет. Шрамы не появляются без боли, трупы не остаются без тех, кто за них мстит, а всякое завоеванное сердце в конце концов разобьется.
Цена не бывает хорошей или плохой, а всего лишь той, которую ты хочешь или не хочешь платить. Но, парадоксально, все сделки хреновые потому, что любая сделка, которую стоит заключить, означает следующее – ты лишишься того, что никогда не вернешь.
В случае сделки, предложенной мне, цена была в самом деле высока. Помимо того, что я крайне вероятно просто-напросто погибну, так ничего и не добившись, предложение Двух-Одиноких-Стариков разрушить как Империум, так и Революцию – это плюс-минус просьба забить на здравый смысл в принципе. В конце концов, мне хватало неприятностей в сражениях с одним магом или одним танком… а как, черт возьми, он намеревался уничтожить две державы, практически оными кишащие – это вне моего разумения.
Я, безусловно, не гениальный вольнотворец. А с другой стороны, я и не сошла с, мать его, ума.
Он просил невозможного. Он предлагал безумное. Он надеялся отомстить за тысячи павших душ разрушением двух держав. И взамен…
Взамен…
Взамен он предлагал мне мою месть.
Все до последнего имена из моего списка. Всех магов, которые перешли мне дорогу. Руки, которые нанесли мне шрамы, глаза, что беспомощно смотрели и ничего не делали, пока я истекала кровью в темноте, всех, из-за кого я до сих пор просыпаюсь от глубокого сна с криками, застрявшая на этой холодной, темной земле.
Он мог мне их дать. В этом я не сомневалась. Город, может, и погиб, но гений, его выстроивший, остался. У Двух-Одиноких-Стариков хватало доносчиков, сторонников и денег для гарантии того, что даже самые неуловимые представители моего списка не улизнут от его хватки. Или моей.
Как я сказала, единственная цена, о которой стоит задумываться – та, которую ты готов заплатить. И потому я направилась вниз – по коридорам таверны, мимо суровой мадам Кулак – и добралась до подвала, к закрытой двери.
Ведь то, что он мне предлагал… я была готова заплатить.
– Идиотка.
Соглашались не все.
– Я чуял его страх, его отчаяние, – прохрипел Какофония из кобуры пылающим голосом. – Никакой он не блестящий ум. Он скорбящий вдовец, что цепляется за хладный труп. Потакая его мании, ты тратишь наше время.
– Я всего лишь его выслушиваю, – отозвалась я.
– Ты слышишь то, что хочешь услышать.
– Если учесть, что меня сейчас отчитывает говорящий револьвер, не могу сказать, что это так.
– Он ни к чему нас не приведет. Добыча уйдет из твоих рук еще дальше. Твоя месть сойдет на нет и станет эпитафией на твоей могиле, не более.
– А твое тело? – Я глянула на него сверху вниз. – Оно тогда тоже отменяется, верно? Вот потому-то ты и расстроен.
Он умолк, вспыхнул жаром. Так я и поняла, что попала в точку. Считывать эмоции живого оружия – штука непростая, но я-то, в конце концов, Сэл Какофония. Я проворачивала штуки покруче.
– Он предлагает нам способ убить больше магов, – продолжила я. – А это значит больше магии для тебя, а это в свою очередь значит, что ты получишь желаемое куда раньше.
– Не забывай, почему мы добываем мне новое тело, дорогая, – прошептал он. – Мне бы очень не хотелось, чтобы ты мучилась галлюцинациями об альтруизме.
Теперь притихла я. Не только потому, что выдвинутое обвинение было мне ненавистно, но и потому, что мы стояли у двери, к которой меня отправил Два-Одиноких-Старика, и мне не хотелось, чтобы кто-то увидел, как я болтаю с револьвером.
Все-таки нам ни к чему, чтобы этот гребаный помешанный старикан с безумным планом свергнуть империи подумал, что взял и нанял сумасшедшую, верно?
Я подняла руку, собираясь постучать. Но сделать это мне не удалось – дверь чуть нахрен с петель не слетела. Она врубилась в стену подвала со стоном металла и снопом искр.
И проход заполнили широкие плечи Агне.
Она наклонилась, впившись в меня сощуренным взглядом, и процедила сквозь зубы:
– Ворона вылетает в полночь.
Я мигнула.
– Чего?
– В Катаме множество кафе.
Я сощурилась в ответ. Кто-то из нас двоих для происходящего то ли слишком пьян, то ли слишком трезв. Но прежде, чем я определилась, на плечи Агне легли ладони, и Джеро – с немалым усилием – сдвинул ее в сторону.
– Агне, мать твою ж налево, мы об этом уже говорили, – прорычал он. – Зачем тебе пароли, когда ты и так всех знаешь.
– Меня окружают обыватели, – отозвалась та, закатывая глаза, и со скрещенными на груди руками покинула дверной проем. – Как вы вообще намереваетесь вести шпионаж без должной игры – вне моего представления.
– Тогда хорошо, что тебе платят не за думы. – Джеро вздохнул, раздраженный, потом повернулся ко мне с усталой улыбкой. – Рад, что ты справилась. Как понимаю, Два-Одиноких-Старика все обрисовал?
Я кивнула.
– Обрисовал.
– Значит ты собираешься…
– Значит я выслушаю то, что он там задумал, – перебила я. – Но ничего не обещаю.
Джеро поморщился.
– У нас тут не то предприятие, в которое можно как бы невзначай ввалиться. Гибель двух держав требует определен…
– Определенную даму, вроде меня, – опять перебила я, – а я не та дама, которой можно командовать.
– Видишь?! – проревела сверху Агне. – Почему это вот ей можно такую драму разводить?
Джеро потер глаза, потом отошел в сторону и поманил меня.
– Ладно. Давайте тогда все будем делать то, что, мать вашу, хотим. Не то чтобы обстряпывание краха самых могущественных держав на земле требовало хоть каких-то обязательств, да?
– Обязательства – не моя сильная сторона, – я шагнула в дверной проход и похлопала рукоять Какофонии. – Но опять-таки ты меня не для этого сюда звал, правда?
Комната за дверью оказалась простым винным погребом – каменные стены, земляной пол, – освещенным алхимической лампой под потолком. Чаны и бочки заранее сдвинули в сторону, чтобы освободить место для не слишком длинного стола и стульев, часть которых была уже занята.
Агне устроилась во главе, сразу на двух местах, и закинула ноги на столешницу, лениво принявшись подпиливать ногти. Слева от нее сидел тощий хрен в плаще и капюшоне, склонившись так, что не видно лица. Справа – мужчина и женщина, с одинаковыми черными косами, одетые в простые бриджи и туники; когда я вошла, ни один не взглянул в мою сторону – мужчина увлеченно вырезал что-то маленьким ножом на столешнице, а женщина ковырялась в носу.
Так что, как уже понимаешь, все это выглядело довольно хреновой задумкой.
– Позволь представить тебя остальному нашему содружеству, – подошел ближе Джеро и обвел ладонью мужчину и женщину. – С Агнестрадой вы уже встречались, а вот очаровательный дуэт рядом с ней – это близнецы, Урда и Ирия.
