Крым. И я там был

– Приветствую, парни. Не бойтесь, я не заразный. Конъюнктивит не передаётся.

– Чё произошло-то с тобой?

– Конъюнктивит, говорю же. Где тут свободная кровать?

– А чего так сильно запустил его? – узнаю я.

– Долго не отпускали потому что. Я в таком состоянии ещё и на тумбе стоял. Думал, кончусь.

– А чего не отпускали-то?

– Мужики, устал я. Рубит меня. Поспать надо. Позже расскажу.

Следующим утром, позавтракав, собравшись всей бандой на террасе, впитывали Пашины рассказы. Он говорил громко и много матерился. Весь этаж подтянулся послушать его историю.

– Да в нашей части одна рабочка. Причём никто толком не работает. Кто в калитку загасился, кто по нарядам шкерится. Контрабасы все по путёвкам разъехались.

– Та это усё не только у тоби, брат. У нас уот, та же клоака, брат.

– Условия ущербные просто. Ни помыться толком. Даже руки, сука, вымыть негде. Потом что воды нет в части, – резюмирует он.

Пашка сплёвывает в банку с окурками и достаёт новую сигарету, передавая пачку по кругу.

– Ещё к полевому выезду готовимся. Тот ещё аттракцион. Командир полка, мудозвон недоношенный, орёт, как глухонемой. Ему вообще фиолетово, кто, как и где. Нужно втухать и всё. Паскуда редкостная.

– Чё, там, кстати, по полигонам? Сказали куда? – встревает кто-то из парней.

– Без понятия. Одни говорят, что в сторону Астрахани, другие говорят, на местный поедем.

– А по времени тоже не знаешь?

– Не-а. И все так же говорят по-разному. То на два месяца, то на четыре. Без понятия.

– Если на четыре ехать в эту пустыню. Прям там и подохнешь.

– Да даже если и на два туда ехать. Условия там конченные. Мало того, что сейчас сезон начинается с жарой этой, так ещё и живность там всякая сплошь и рядом.

– В Крыму-то еще нормальный полигон. Вот в сторону Астрахани – это дебри те ещё.

– Ага, слышал, – подхватывает третий. У меня товарищ в тех краях служил. – Рассказывал жесть всякую про этот полигон. Они, правда, зимой гоняли.

– Мужики, да чего вы как бабы? Гадаете здесь сидите. Куда скажут – туда и поедем. От нас ничего не зависит, – начинает Пашка.

– Правильно, потому что срочников за людей-то не держат, суки.

– А ты в сказку попал что ли? – начинает он. – Давно понятно, что к срочникам скотское отношение. Так, расходный материал.

До обеда оставалось около полутора часа. Встав, Пашка ушёл в палату. Зайдя внутрь, он приподнял локоть, прикрывающий его лицо, и посмотрел на меня.

– Слушай, Паш, можешь ещё что-нибудь рассказать про полигоны? Про службу? – сев на свою кровать начал я.

– Звать как тебя?

– Рафаэль, – пожимаю ему руку.

– Охренеть. Серьёзно? – привстаёт он.

– Ага.

– В честь кого такое имя?

– Говорят, в честь черепашки-ниндзя.

– Прикольно – ржёт Пашка. – И как? Остальные верят?

– И, да и нет. По-разному.

– Понятно. Сколько до дома?

– Давай не о плохом. Трёхзначное число, это точно.

– Ого! Да ты, ни отслужив, ни дня, сразу в калитку попал, – ржёт он. – Отлично служба началась, да?

– Ага. Шедеврально.

– А куда определили? В какую часть?

– Спроси, чего по проще, а?

– Мдэ-э-э. Карточку помнишь свою? В ней ещё капдва карябал что-то в конце ВВК.

– Помню.

– Что на ней написано было?

– Этого не помню. Какая-то закорючка была… Что-то типа цифры.

– Правильно. Цифра. Не разберёшь вообще. Главное – лишь бы не цифра «девять».

– Почему?

– Это моя часть потому что. Фу, как вспоминаю, жуть как коробит. Зенитно-ракетный полк.

– Чего, совсем шляпа там?

– Полнейшая. Врагу не пожелал бы там оказаться. Сейчас ещё эти военно-полевые учения…

– Слышал о них. Что там конкретно-то происходит?

– На самих учениях? Да ничего особенного. Тупорылые задачи, наряды и прочая мутотень. Бригады, дивизии, полки – всех выгоняют в голое поле. То ли дело сборы…

– А что на сборах?

– Бегают как ссаные веники. Делают что-то. Выделяют людей, в основном срочников, на лютые работы. Ящики с боеприпасами, оружие, палатки, какие-то, бочки, цистерны, провизию. Мы недавно даже костыли с гробами загружали в КАМАЗы. Для чего там костыли? Военные…

– Гробы и костыли?

– Таки точно.

–Весело.

– Конечно. Особенно, в дни чёрной рабочки. Устаёшь как тварь дикая. Потом приходишь с рабочки, а тебя в наряд вечером поставили. Времени на отдых и привести себя в порядок, конечно же, нет. Потом, огребаешь люлей от старшины за не чищеные берцы и чмошный вид. Весело, да? А к слову о полевом выходе, то меня туда никак не тянет. Абсолютно. Поэтому-то в калитке все и отсиживаются… Но я сюда загремел не поэтому. Уже просто не мог ходить в таком состоянии.

– Как вышло так?

– Была одна рабочка. Нас, после завтрака, отправили на склад ГСМ, из старых досок гвозди вытаскивать. И не просто, сука, вытаскивать, а ещё и выпрямлять их и заново забивать в другие бруски. Жара стояла – долбануться можно. Потеешь, как чмо. Литрами стекает этот пот. Попадает в глаза. Щиплет, сучара, невыносимо. Приходилось грязными руками вытирать. Потом, по утрам, глаза чуть начала застилать пелена. Я даже как-то на зарядке утром, чуть лицом в плац не нырнул, когда споткнулся. Какое-то время, мы так же ходили на ебашки. Иногда вкалывали по ночам. Затем, всё это дело усилилось. Глаза покраснели и начали щипать. Поначалу терпимо. Так и появился конъюнктивит. Меня даже в санчасть не пускали. В один день старшина поставил на тумбу дневалить. Уже в ночь, я подошёл к дежурному по роте и сказал, мол, плохо меня. Тот доложил нашему подполу. И то, этот так же не хотел отправлять в часть. Всё орал типа «да они все симулянты, пусть служат». Ладно, хоть сержант нормальный оказался. Наморщил санитаров и забрали меня.

Делая выводы, я молча представлял себе картину.

– А там чего ещё твориться, помимо прочего?

– Да дичь всякая. Основной минус – никаких условий. Можешь не мыться неделями, потому что воду не привезут на батальон. Ходить в полном зашкваре, воняя при этом как чмо болотное, потому что опять-таки нет воды. Жрать всякое, что приготовят там, на полевой кухне (далее – КП). Короче говоря, картина, следующая: все живут на огромном пустыре, в палатках. Палатки будут располагаться примерно так: первая палатка – командование. Комбат, батяня, батяня, комбат, начальник штаба (далее – начштаб), заместитель по техническому вооружению (далее – зампотех) и прочие офицеры. Во второй палатке будут отовариваться прапора. Старшины и сержантский состав, в основном. Третья палатка, из которой будет валить фан с перегаром и прочие звуки из мира животных. Контрабасы. Не перепутаешь. Ну, и последний барак – срочники. Если повезёт – будете отдельно от контрактников. Но если бы у бабки был член, то она была бы дедкой, сечёшь, да? – смеётся Пашка.

– Ага, секу.

– Ну, собственно и всё на этом. Ко всему этому, следует добавить остальную хрень, обычно происходящую на таких мероприятиях. И вся эта пьеса растягивается месяца на два с половиной, не забывай. И это, я чего тебе ещё сказать-то хочу. Особо не торопись выписываться, ибо служить тебе ещё будь здоров. Я сам-то служу не сильно много. Полтора-два месяца. Но за этот срок всё надоедать начинает. Пока здесь отлёживаешься – отдыхай, спи, ешь, делай что хочешь. Я не говорю, чтобы ты гасился по-чёрному. Нет. В части такого не будет, понимаешь? Рабочка, наряды, беготня, неразбериха всякая и несправедливость со стороны офицеров и прапоров – это да, за милую душу. Поэтому кайфуй, раз возможность есть.

– А слушай, Паш, ещё вопрос. Что там с дедовщиной? Осталась или так?

– Да ну, брось ты. Какая ещё дедовщина? Как таковой, её давно нет. Отголоски, правда, остались. Но это так, не серьёзно всё.

– Ну, я узнаю, так, на всякий, сам понимаешь…

– Понимаю. Армия не Красная, да и мы уже давно не при Союзе живём. Власть другая, как и сама армия, понял, да?

– Ага.

– Когда полуостров вновь отошёл к России, начались министерские проверки и остальное мозгоедство. Проверки, как правило, были внеплановые и затяжные. Вышестоящее руководство имели во все щели. Не вынимая. Волна увольнений. Сокращение частей. Короче, порядок здесь наводили. Так дедовщину и пресекли. Сейчас же, в случае чего, все разом стучат в Комитет солдатских матерей. А уже следом – гауптвахта (далее – губа) и дисциплинарный батальон (далее – дисбат или дизель). Да, и говоря по чесноку, этот комитет не особо-то и работает. Для вида и порядку. Хрень, в общем. Раньше по-другому было. Но раньше – это раньше. Совет тебе ещё один дам: остерегайся дэбилов. Серьёзно. Сделай это своим жизненным кредо. Точно не знаю, куда тебя точно определят, а может, уже определили. Но знаю точно – там дэбилы наверняка есть. Как и везде, в прочем. Главное – не отупеть в конец и стать одним из них. Это там практикуется, будь уверен. А чтоб не стать деревянным в край, постоянно занимай себя чем-нибудь. Я серьёзно. Не успеешь понять, как спустя полгода и двух слов без мата связать не сможешь. Замаячили дегенераты на горизонте – отстраняйся. Спорить с ними – себе дороже. Объяснять и доказывать им что-то – бесполезное дело. Не имей с ними никаких дел и всё путём будет. Поэтому, постоянно анализируй всё происходящее вокруг, думай своей головой, не слушай никого, но местами прислушивайся и будь начеку.

Chapter Five.

Пот, литрами стекая со лба, неприятно жжёт глаза. Снова автобус. Снова жара. Подъём, спуск. Спуск, подъём. В окне маячит крымский пейзаж гор и лесополосы. Салон кишит гражданскими. Вытирая очередные пару литров пота о рукав кителя, всматриваюсь в спокойно спящие физиономии. В самом углу, отмечаю достаточно любвеобильную парочку голубков, очень нежно лобызающие друг друга. Причём поцелуи больше походят на пошлую прелюдию к фильмам для взрослых. Нежность сменяется остервененной долбёжкой дёснами. «Непристойная жара так и норовит хорошенько проблеваться, как они ещё целуются?» Думая про это, обеденные котлеты госпиталя просятся наружу. Старшина 1 статьи (далее – сержант), забравший меня из госпиталя, так же давил вместе с основной массой. Перевожу взгляд снова в окно. Не до сна было только двум. Водителю и мне.

Очнувшись, в окне увидел синюю табличку «Бахчисарай». Сгустки тёмного дыма поднимались, плотно окутывая стоячий автобус. Запыхавшийся водила, матерясь, периодически забегая в салон, названивал кому-то по телефону. Заскочив очередной раз, взяв канистру с тосолом, он скрылся за капотом автобуса. Пассажиры дружно устроили массовый перекур, ожидая отправки автобуса. Вдыхая душный воздух, заметил своего сержанта. Он, прикуриваясь, стоял чуть поодаль остальных, щурясь от солнца. На вид ему не больше тридцати. Не найдя свою зажигалку, попытался стрельнуть её у молодого капрала.

– Товарищ старшина первой статьи! Разрешите обратиться!

– Попробуй.

– Разрешите взять у вас зажигалку?

– А своя где?

– Потерял.

– Потерял?

– Да.…Так точно!

– Значит, запоминай, матрос… Фамилия?

– Матрос Рахимов.

– В армии нет такого «потерял» или «спиздили». Есть «про#б@л» и точка. Запоминай, Рахимов.

– Так точно.

Старшина, выдыхая клубы дыма, коситься на меня. Я на него. И снова он на меня. До меня доходит.

– Товарищ старшина первой статьи, разрешите обратиться!

– Валяй.

– Разрешите взять у вас зажигалку?

– А своя где?

– Про#б@л.

– Держи.

– Спасибо, товарищ старшина первой статьи.

– Слушай, да не старшина я. Сержант.

– Принял, товарищ сержант.

– Слышишь, а ты не татарин часом, а, Рахимов?

– Только по праздникам.

– По праздникам? – ржёт тот.

– Так точно, – улыбаюсь я.

– Откуда сам? Местный?

– Из Татарстана.

– Татарстан, Татарстан.… А, Казань?

– Ага.

– Помню, помню. Был у нас как-то в бригаде татарский призыв. Нормальные парни. В этом году тоже набрали пару десятков. В мою батарею парочку попали. Сегодня в бригаде познакомишься с земляками. Чего-то ты рановато в калитку-то загремел. Гаситься любишь, да?

– Никак нет, товарищ сержант. Оттёк стопы был. Прямо с распределителя забрали.

– Да хрень – это всё. Акклиматизация обычная. Через пару месяцев привыкнешь к климату.

Симферополь представлял собой самый обыкновенный город. В сравнении с Севастополем, климат которого хоть немного разбавляло море, столица была, мягко говоря, с душком. Добравшись до выезда из города, сделали пересадку на троллейбус. Проехав по Ялтинскому шоссе, добрались до части, которая изначально, почему-то, показалась мне стройбатом.

Некоторый периметр в/ч, в местах, где должен стоять забор, был полностью перекопан. Экскаваторы, бетономешалки, подъёмные краны вовсю гудели. Стройка шла полным ходом. Нас встретил суточный наряд. Минуя КПП, замечаю трёхэтажные казармы, гладко застеленный асфальтом плац, по которому, вычеканивая шаги, маршировала коробка чёрных беретов. Кругом горы, горы, горы. Поняв, что Господь на моей стороне, свободно выдыхая, бреду за сержантом. Снова заходим в санчасть. Капрал сдаёт мои документы в регистратуру и выходит, подмигивая мне напоследок. Из кабинета дежурного фельдшера доносится моя фамилия, год рождения и категория годности. Прислушиваюсь. Телефонный разговор. Фельдшер переспрашивает ещё раз. Затем, она чётко вычеканивает всего три буквы. Три буквы, аббревиатуру которой мы с ребятами позже будем коверкать, как только возможно. Три буквы, которые я буду помнить ещё долго. Три буквы, от которых, меня и по сей день нехило так трясёт. Батальон Материального Обеспечения.

***

Полигон – единственный период службы, ярко отпечатавшийся в памяти. Военно-полевые учения растянулись на два месяца. Всё, как предсказывал Пашка. По задумке, учения были плановыми, протекающие в жёстких условиях якобы «реального» военного положения. И, конечно же, показательными. Но из реального, были только военно-полевые условия.

Наш татаро-монгольский призыв получился поздним. На момент отправки, на полигон, календарь показывал двадцать девятое июля. Получили казённые вещмешки, котелки, ложки. Парадную форму сдали старшине в каптёрку. Колонной КАМАЗов отправили следом за нашим батальоном. В пятичасовом пути ощутил весь комфорт кузова родного автопрома. Пару остановок спустя, размяв булки, прикупили сигарет и прочих гражданских радостей, двинули дальше. Кое-кто из парней взял пивчанского, дабы помянуть былую гражданку. Но кузов КАМАЗа этого не оценил. К обеду духота начала потихоньку настигать. Кого-то всё-таки настигла. Парни, плотно сидящие рядом друг с другом падали без сознания. Поливали им на лица тёплое пиво и остатки воды, раздавая при этом звучные лещи.

Проезжали Ялту. Проезжали Алушту. Море, розовый закат и полные пляжи пекущихся булочек. Кто-то из парней отчаянно орал, что готов уже хоть на бабушку запрыгнуть. Девчонки, слыша наши обезьяньи вопли, оборачивались и махали нам в след, шлёпая себя по попкам. Так близко и так далеко.

Находясь на территории полигона, проезжая выше над капонирами, наблюдали целые городки, выстроенные из палаток. Весь округ собрался на учения. Гигантский масштаб. Отдельные бригады. Пехота, береговая оборона, десантура, штурмовики, сапёры, инженеры, разведка. Все. Построение по прибытию. Деление по батальонам и отдельным ротам. За каждой коробкой приходили старшие.

Стоя во второй шеренге, краем глаза замечаю калчера в тельняшке. Он, судя по всему, на жёстком автопилоте, подгребает к нашей банде. Пошатываясь, отхаркнув себе на левый берец и смачно сморкнувшись себе в щёку, остановился и уставился в нашу сторону. Загружался, видимо. Затем, пощурившись на солнце, похлопав свой пузень, начал бубнеть что-то поднос. Старший сержант Мендадиев. По национальности и вони – узбек. Когда он начинал кашлять, мне казалось, что где-то по тревоге заводится целая колонна БТР-80. Бритая голова напоминала, дряблую жопу старой овчарки. Несмотря на его национальность, пловом от него и не пахло. Позже, наблюдая его алкогольную дезориентацию, прозвали его Менделеев. Без каких-либо оскорблений к Дмитрию Ивановичу.

– Вы ещё кто такие, мать вашу? – спрашивает Менделеев.

– Батальон материального обеспечения, – выкрикивает Женя Иванкин.

– Кто? – не врубается тот.

– БМО мы, товарищ старший сержант, – отвечает Никита Абрамов.

– Вы хоть знаете, как переводится эти знаменательные три буквы, а, опарыши?

– Батальон материального обеспечения.

– Ага. Вы – Батальон Министерства Обороны – ехидно ржёт узбек. – Давай там, нале-е-ев-о-о! Ша-а-го-ом, м-а-арш!

Первые двое суток адаптировались. На третьи сутки прибыли пару КАМАЗов с боеприпасами и новой для нас формой. Специальная. Полевая. Уникальная. Розовая. Оригинальное названия «сирийка» или «песчанка». Армейское название «поросячья вагина». Дополнительно к комплекту шла панама и шорты. Берцы песчаного цвета. Не слишком плотный состав ткани позволял коже дышать. По жизнестойкости – полной шлак. Размер формы был практически одинаковым для всех. На ком-то футболки превращались в топики, с выглядывающими пупками, брюки превращались в шорты, а последние в трусы.

В период адаптации, незаметно знакомясь с ближайшим окружением, на очередь подходили прапора. Два старших прапора. Бушкович и Колесников. Они постоянно находились рядом друг с другом. Если хочешь найти Бушковича – ищи Колесникова. И наоборот. Сид и Нэнси. Бони и Клайд. Пятка и грибок. Сифилис и гонорея. Бесконечно подкалывали друг друга. По рассказам нашего старшины, во времена срочки этих двух, кто-то у кого-то был дедом. Эти персонажи, как раз-таки и были из разряда тех самых персонажей, за кем мы бегали с блокнотами, записывая их афоризмы и высказывания, которые я запомнил на всю жизнь.

***

«– Заводят член за щеку, а двигатель запускают».

***

«– Солдат без бирки, что манда без дырки!»

***

«– Лучше не добздеть, чем перебздеть».

***

«– Мы люди военные, по пояс деревянные».

***

«– Если отдых, то активный, если праздник, то спортивный».

***

«– Спасибо армии родной, мандой накрылся выходной».

***

«– Всем стоять! И сиськи на бок!»

***

«– Товарищ старшина, можно…?

– Можно за хер подержаться.

– Разрешите…

– Разрешаю».

***

«– Кто в армии был, тот в цирке не смеётся».

***

«– Товарищ старшина, а что такое ПХД?

– П#зд@ц Хорошему Дню».

***

«– Дырка и водка и не такие топила корабли».

***

«– Виноват, исправлюсь, товарищ старший прапорщик!

– Виноват военкомат, мабута полосатая!»

***

«– Товарищ старший прапорщик, разрешите обратиться!

– Я, товарищ старший прапорщик, разрешаю тебе обратиться».

***

«– Товарищ старший прапорщик, разрешите обратиться!

– Разрешаю обоссаться».

***

«– Товарищ старший прапорщик, разрешите перед работами перекурить на месте?

– Разрешаю курить и ишачить на месте!»

***

«– Вызывали, товарищ старший прапорщик?

– Вызывал, Рахимов, вызвал. Сколько, говоришь, тебе до дембеля?

– Примерно сто шестьдесят дней, товарищ старший прапорщик.

– Упор лёжа принять.

– За что, товарищ старшина?

– А?

– Есть. Так точно. Сколько раз, примерно?

–Ну, примерно, до дембеля, Рахимов».

***

Старший офицерский состав любили захаживать к нам в расположение, подрючить наших прапоров. Последние, как правило, бегали как ссаные веники. Как-то к нам заглянул начальник продовольственной службы. Майор Каноненко. Для парней – майор Гандоненько.

– Дежурный по батальону, на выход!

– Отставить.

– Отставить!

– Позови-ка мне сюда Бушковича. А лучше Колесникова – говорит майор.

– Старший прапорщик, Колесников, на выход!

В каптёрке в этот момент, обычно раздавался какой-нибудь непонятный звук, со словами «паскудство, что вам всем надо, падлы».

– На какой ещё «выход», дневальный? Я что, сидел, по-твоему? А? Чалился, прапор, да?

– Товарищ старший прапорщик, вас вызывает товарищ майор.

– Какой ещё такой товарищ майор?

– Каноненко.

Вылетает старшина. Три строевых. Рука к черепу. Далее, как правило, следовал разбор полётов.

– Товарищи майор, старший прапорщик…

***

Служил у нас в батальоне Миша Ткаченков. Вечно залетал. Вечно потерянный. Вечно запуганный. Вечно стучал. К нам он попал, можно сказать, по воле случая. Но я в это не верил. Отличительной чертой была его лихорадочная походка. Задняя часть оттопырена назад. Туловище вперёд.

Воскресенье. По-тихому, втыкая на тумбе в телефоне, в расположение врывается Колесник.

– Дежурный по батальону на выход!

– Отставить. Не всрался мне твой дежурный.

– Отставить!

– Ахтунг, Рахимов! Давай, строй на взлётке этих полупокеров. Капут вам всем. Через пять минут доложишь мне, понял?

– Так точно, товарищ старшина. По какой форме?

– А ты угадай?

– Есть, принял.

– Что, уже угадал?

– Так точно, товарищ старшина.

– По какой же?

– По военной, товарищ старшина.

– Да ладно?

– Так точно, товарищ старшина.

– А ты смышлёный, Рахимов.

– Товарищ старшина, форма одежды № 4?

– Форма одежды № 264. Понял?

– Так точно, товарищ старшина.

Парни построились. Доложил. Через десять минут, из ленкомнаты, вываливается Колесников. Пересчитывает бойцов.

– Рахимов!

– Я!

– Знаю, что ты. Кого, мать вашу, не хватает в этом припадочном отряде?

– Все, вроде, товарищ старшина.

– Вроде. Вот ты, вроде, не дебил. Видимо, погорячился я с выводами. Так кого не хватает?

– Не могу знать, товарищ старшина.

– Не хватает петушары одного… Э-э, орла вернее. Одного, орла.

Тишину прерывает скрип двери кубрика. Неуклюжие шлёпанья тапок. Ближе. Совсем близко. На взлётку выбегает Миша.

– Товарищ старшина, разрешите встать в строй?

– Миша, где ты был?

– Когда?

– Когда тебя не было, Миша.

– В кубрике.

– А чего же ты там мандражируешь, когда вся рота здесь варикоз зарабатывает?

– Товарищ старшина, я…

– Да срал я, старшина. Ну, чего докопался-то? Да, Миша?

– Никак нет. Я…

– У тебя в ушах ничего не застряло? Писюн, например?

– Никак нет, товарищ старшина.

– Писю, может, лимонил?

– Никак нет, товарищ старшина.

– Что, дуньку кулакову гонял?

– Никак нет, товарищ старшина.

– В потолок стрелял?

– Из чего, товарищ старшина?

– Из дуньки своей. Стрелял?

– Никак нет, товарищ старшина.

– А зря вот. Вся армия стреляет. А ты вот нет.

***

Первое, чем можно было заняться на полигоне – подохнуть от жары. Скрыться от неё было невозможно. Температура в тени достигала больше сорока градусов. Второе – живность. Мокрицы, красные муравьи, размером с подушечку указательного пальца, бешеные мухи, которые обычно сидят на какахах, сколопендры, гадюки, каракурты, летучие мыши, скорпионы и аргиопы. Двух последних не встречал.

С мокрицами мы ночевали первый месяц. Эти гадины любят влажность. Выползают с наступлением темноты. Заходишь в палатку, расстилаешь шконку, а тебя уже ждёт целый рой. Первое время, не мог спать, ибо эти твари ползали по мне, залезая во все щели. Как-то проснулся посреди ночи. Дико хотел в туалет. Вставать было лень. Думал, что смогу дотерпеть до утра. Чувствую движения в районе коленки. Затем в подмышках. После они уже ползали по мочке уха. Вскакиваю, в припадке оттряхивая ухо, и в поле. После привыкаешь к ним, подгребая к себе, желаешь им спокойной ночи. В конечном итоге жара полностью выжила их.

Стоя в очереди, под берец начала оживлённо забуриваться усатая, длинная хрень. Подняв берец, наблюдал подобие неадекватной сороконожки, которая быстро извивалась к правому берцу. Сколопендра. Продолговатое тело этой паскуды, покрыто прочным панцирем, поэтому с первого раза прикончить её мало когда получилось. Прокусывать она могла даже через одежду. От укуса сколопендры резко поднималась температура. Оставался ожог. Тошнота и головокружение. Парни из инженерной роты устраивали целые охоты на них. Гоняли их вокруг палаток, с сапёрными лопатками. Но и лопата с первого раза не могла перерубить броню. А когда этих сучар всё-таки перерубали, то голова всегда искала жопу. Живучие, как прапора.

Сколопендры очень мотивируют бегать. Очень быстро. Лучше любой собаки. Из-за жары, нам, какое-то время, разрешили переобуться в тапки. Отправились мы как-то с товарищем в поле. По большому делу. Заняли позиции. Никита Абрамов. Земляк. Наше братание, зародившееся на учениях, тесно сплотило нас, в последующем укрепив совместный армейский быт до конца службы.

– Откуда вы вылезли, суки? – слышу Никиту.

–Никит, ты чего там, с какашками разговариваешь?

– Умрите, мрази, умрите!

– Никитос?

Он резко встаёт, еле успевая натянуть труселя, капитулирует в сторону расположения с криками «сколопендры, Раф». Я тогда тоже уложился в рекордное время. Примерно тридцать секунд.