Крым. И я там был

Комиссия завершилась в тот же день. Заключительным мероприятием было контрольное построение на том же втором этаже. Оставалась последняя инстанция – товарищ капитан 2-го ранга (далее – капдва). Капдва делал соответствующую отметку в карточке твоего личного дела. Но и на основе этой отметки, так или иначе, невозможно было даже предположить, куда тебя сошлют.

Сбегал пару тройку раз мощно сикануть, в надежде мгновенного спада оттёка. Правая ступня, в самом деле, начинала ныть по нарастающей. При ходьбе пронизывала терпимая, тупая боль. При быстрой ходьбе ныла, паскуда, будь здоров. При беге я походил на раненого примата, пытающегося скрыться от браконьеров-охотников. Тем не менее, как бы я этого не желал, походка была с уклоном на правую ногу, хоть и старался сильно её не напрягать. Спустя пару часов, ступня начинала отдавать колкой и острой болью. В прочем, я не особо выделялся.

Подавляющее большинство походило на отряд ДЦП-зомби, ввиду мозолей и прочих коварных натираний в самых разных местах. Наступил момент, когда от нас чрезмерно и стремительно начало смердеть потом. От кого-то уже сероводородом. Было принято решение устроить банный день. Заслышав слово «баня», радости не было предела. В голове рисовалась очень приятная картина. Проще говоря, все те обычные ассоциации, возникающие при слове «банька». «Банька, парилка, ебля и горилка» – дружно напевали парни.

Говоря откровенно, ни разу в жизни я не мылся настолько быстро и отчаянно. Наш первый поход, раз и навсегда развенчал все представления и мифы об армейской бане. Она представляла обыкновенную пристройку. Стандартный тамбур, вслед за ним помещение для переодевания. Последняя дверь вела прямо в сердце бани. Ритуалы подмывания осуществлялись быстро и без вопросов, ну и по команде, конечно же. Как и все, что делается и происходит в армии. Картина, следующая. По команде залетаем в предбанник. Будто с глистами в заднице, а по-другому это не выглядело, раздеваемся наперегонки и с разбега заходим в последнюю дверь. Помещение, непосредственно, предназначенное для помывки личного состава, постепенно наполняется парами кипятка. Видимость нулевая. Удивился я и тем каменным, продолговатым блокам, использование которых было для подставки мыльно-рыльных принадлежностей. На ощупь хватаешь металлический тазик, набираешь воды. По ходу движения, парни нехило так падали, натыкавшись друг на друга. Помню звонкий шлепок чьего–то живота об кафель. Пузан, поскользнуться, перевернув тазик кипятка на свои причиндалы. При этом стоял дикий ржач и хохот. Из–за какого–то угла доносился ор старшины: «быстрее, девочки, быстрее!»

***

По окончанию комиссии, общему призыву было отведено пару часов свободного времени. В основном все терлись в курилке, находившаяся напротив казармы, в тени вековых клёнов. В том промежутке времени, происходили братания и знакомства между парнями. Обмен разного рода историями, байками, анекдотами. Рассказы о бурлящей и лихой жизни до армейки, вспоминают общих знакомых, друзей, товарищей. Найти односельчан или земляков – на вес золота. Бесценно, я бы сказал. А для всего остального есть MasterCard. На гражданке, понятное дело, вы друг друга знать не знали. Даже не пересекались ни разу и не подразумевали о существовании друг друга. Но тут особый случай. Он сводит людей воедино. Делает вас одним целом. В основном, выезжаете на теме общих интересов и знакомых. Завязывается общение, общие шутки, истории, анекдоты. И вы уже кореша, во веки вечные.

Перед ужином, объявляется общее построение, запомнившееся мне надолго. Построение так же коснулось старослужащих и дембелей. Вся бригада загорала на плацу, ожидая прибытия командира бригады (далее – комбриг). Ожидали капитана первого ранга (далее – капраз). В пассивном состоянии, ожидая вождя, вылившиеся в последующие часа три-четыре, успел поразмыслить на различные темы, породившие много вопросов и так мало ответов. Успел возненавидеть все возможные построения, медкомиссии, офицеров. Успел мысленно проклянуть зловонную черную форму, побелевшая от пота до такой степени, что можно было пускать на ветошь. Особенно бесила южная погода. Вместо правой стопы, как мне уже казалось, стоял протез. Ни боли, ни жжения, я уже не чувствовал. Единственное чего мне хотелось – поесть и беззаботно придавить физиономию где-нибудь в теньке часов на десять.

Но ни того, ни другого не перепало. Устроившись за стол, спустя полтора километровую очередь военных рыл, начал атаковать недоваренные и не знавшие соли макароны, с советским, резиновым куском говядины. За столом, вместе со мной, томились ещё пару бедолаг, с очень кислыми минами, напоминавшее лицо моей школьной учительницы биологии, выслушивающая мой реферат на тему «ранее половое созревание у мальчиков». Привлёк внимание тип, без умолку вещавший на другом конце стола. Он эмоционально выдавал истории из своей жизни. Я будто слушал краткий пересказ «Онегина», в нецензурной и колхозной версии. В основном, его байки строились на регулярном доминантном траханье красивых девчонок, тусовках в лучших клубах и барах, о и его «мерседесе цэ класса», который даже если и существовал, то точно не в его поле собственности, а скорее всего отца, который, возможно, оторвал сыночка у мамкиной титьки.

Смекнув о присутствии очередного мистификатора, не придав бредням никакого значения, уже переходил на салат, выглядевший вполне адекватным для кишечника. Но его вкус остался для меня загадкой, ибо сзади не заметно подкрался старший мичман, прервавший работу наших алюминиевых вёсел. Внешность его напоминала легендарного моряка Попая. Могучий щетинистый подбородок и подкаченные руки. Для полноты имиджа не хватало трубки в зубах.

– Ты пришёл сюда пиздунца словить или на приём пищи, ты, обезьяна бритая? – гаркнул старший мичман.

– На приём пищи пришёл, – начал оправдываться Казанова. – Просто я…

– Просто так даже мама папе не даёт. – Тебя вставать не учили, при обращении старшего по званию, полудурок? – продолжал мичман.

– Нет, не учили, – уронил Казанова. – Мы же ещё…

– Да срать я хотел! «Никак нет, товарищ старший мичман» – так ты должен отвечать, матросня потная, ферштейн?

– А я думал, вы в звании прапорщика – начал выезжать плейбой. – Я…

– Ты совсем, конченный, а? Где ты во мне прапора увидел, крыса полосатая?

Мичман подошёл вплотную, и тогда я впервые почувствовал, как пахнет страх. Если бы парень был осьминогом, то, наверняка, пустил бы струю чернил в штаны. Далее старший мичман скомандовал что-то в духе «окончить приём пищи, построение на плацу». После, парнокопытный объяснял парням, почему те остались голодными. За ужином следовало свободное время. По пути до казармы, боль в ступне напомнила о себе. Кто-то, из местных офицеров, наблюдая мою лёгкую джазовую походку, подозвал меня, поинтересовавшись, в чем причина. Достав ступню из сильно пахнущего берца, сняв армейские уставные носки, больше напоминающие женские гольфы с плотной резинкой до колен, наблюдаю, подобие былой стопы, сменившийся цвет которой напоминал полицейские мигалки. По габаритам она напоминала стопу пещерного питекантропа. Лейтенант (далее – литёха) поржал, обозвав меня парнокопытным дауном, и отправил в санчасть. Переобувшись в тапки, взяв документы, доковылял до санитаров. Заняв место в живой очереди, рухнул на кресло. Глаза постепенно начали слипаться. В ногах чувствовалась приятная усталость, периодически перешедшая в лёгкие судороги.

Ощущение нарастающей пульсации в оттёкшей стопе. Дойдя до санчасти, цвет успел смениться на светло-лиловый. В местах, с хорошо заметными тёмно-синими капиллярами, проглядывался багровый цвет. На мгновение мне бредилось скопление всех четырёх литров крови в разбухшей стопе. По мере нарастания пульсации, казалось, будто стопа начинается нагреваться. Ощущение мнимого подогрева, вкупе с ритмичной пульсацией, на время успокоили начинающийся нервоз, постепенно хороня в сады Морфея. Сквозь сон слышу южные акценты санитаров.

– Ну, шо, ты у нас с ногами? – спрашивает первый.

– Тут, вроде, все с ногами – оглядываясь, я.

– А шо случилось? Давай рассказывай, – спрашивает второй.

А ШО ТЕБЕ РАССКАЗЫВАТЬ-ТО? ЧТО ТЕБЕ РАССКАЗЫВАТЬ? РАССКАЗАТЬ, КАК И ИЗ-ЗА ЧЕГО ПОЯВЛЯЮТСЯ ОТТЁКИ? В УПОИТЕЛЬНОМ КЛЮЧЕ ПОВЕСТВОВАНИЯ, ОПИСАТЬ АНАТОМИЧЕСКОЕ СТРОЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ СТУПНЕЙ? ЧТО, СУЧАРА, МНЕ ТЕБЕ РАССКАЗАТЬ? А, МОЖЕТ БЫТЬ, РАСКИДАТЬ ПО ПОЛОЧКАМ ПЕРВИЧНЫЕ ПРИЧИНЫ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ОТТЁКОВ ЧЕЛОВЕКА ОБЫЧНОГО? УКАЗАТЬ ПРИЧИНОЙ ЗАПУЩЕННЫЙ ВАРИКОЗ, ЗАМЕТНЫЙ ПО СИЛЬНО ВЫСТУПАЮЩИМ КАПИЛЛЯРАМ? ОТМЕТИТЬ НЕЗДОРОВУЮ ВЕНОЗНОСТЬ? ЧТО, ВАМ, МАТЬ ВАШУ, МНЕ РАССКАЗЫВАТЬ? ОТМЕТИТЬ ЧРЕЗМЕРНОЕ НАХОЖДЕНИЕ ЖИДКОСТИ В ОРГАНИЗМЕ? ТАК ЖЕ ПРИПЛЕСТИ СЮДА БЕРЦЫ, НЕ СООТВЕТСТВУЮЩИЕ РАЗМЕРАМ МОЕЙ ОТТЁКШЕЙ СТОПЫ? ИЛИ РАССКАЗАТЬ О АККЛИМАТИЗАЦИИ И СТРЕССЕ ОРГАНИЗМА, КАК ОБ ОДНИХ ИЗ ВОЗМОЖНЫХ ФАКТОРОВ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ЭТОЙ ХРЕНИ? ЭТО ВЫ МНЕ РАССКАЖИТЕ!

– Я думал, что санитары здесь вы, и… – говорю я.

– А ты думать в другом месте будешь, – встревает второй. – Здесь не нужно думать, малый. – Если хочешь, что бы мы помогли, нужно рассказать…

Понимая, что диалог у нас не завяжется, подумываю быстро слинять из этого логова военных дилетантов. А тому литёхе скажу, мол, температуру померили и хватит. Ощущая приступы адской вялости и апатии, пытаюсь привстать из кресла. Подходит второй, протягивая мне, градусник и говорит пройти к ним в кабинет.

– Аллергии на что-нибудь имеется? – спрашивает первый.

– Никак нет.

– Сотрясения в детстве бывали? По голове не были в детстве?

«Судя по всему, это тебя по голове били» – думаю про себя. – Никак нет.

– На уколы есть негативные реакции?

– А это как?

– Температура, чесотка, зуд, сыпь, тошнота, рвота.

– В смысле до призыва?

– В смысле? – переспрашивает второй.

– В прямом.

– На вопрос отвечай, – говорит первый.

– Никак нет.

– Что «никак нет»?

– В смысле негативных реакций никак нет.

Далее первый быстро выводит каракули в моей карточке. Звонит стационарный.

– Да? Я, товарищ капитан-лейтенант! – Не могу знать, товарищ капитан-лейтенант…. У нас в холле много матросов с температурой и мозолями. Да, слушаю…Есть, принял…Так точно. Товарищ капитан-лейтенант, разрешите по прибытию машины, отправить несколько матросов в госпиталь. У троих температуры высокие, а у четвертого, температура высокая и оттёк.… Я так думаю.

ОТТЁК! БИНГО, ФОРРЕСТ! ЭТО, МАТЬ ЕГО, ОТТЁК!

– Отправим тебя в госпиталь. Возможно, потребуется хирургическое вмешательство.

– Обязательно в госпиталь? Нельзя сделать это у вас?

– Мы бы и тут тебя смогли прооперировать, только у нас здесь инструментов нет нужных. Это ведь всё-таки медпункт, а не госпиталь. – Сходи до казармы, возьми предметы личной гигиены и снова сюда. Подождёшь машину здесь. В госпитале выспишься, отдохнёшь, трусы женские понюхаешь. У тебя пять минут.

Chapter Four.

Медицинская таблетка, она же «буханка», стремительно неслась по узким и витиеватым улочкам ночного Севастополя. Город-герой, с наступлением темноты, представлялся несколько иным, по сравнению с утренними наблюдениями. Поднимаясь на перекрёстке, уходя вправо, и тут же быстро спускаясь вниз, останавливаемся на светофоре. Водитель бешеной таблетки, судя по всему, насмотревшись трилогии «Перевозчика», по дороге исполнял всякую дичь, насилуя акселератор. Наблюдалась какая-то непонятная страсть к фонарным столбам. И чуть не получился страйк с компанией каких-то бомжей. Буханка, при каждой кочке, отдавала противным скрипом. То ли скрипы исходили от водителя, то ли от отживших конструкций. Не понятно. Но предельно ясно было, что УАЗ сильно «устал» от продолжительных ралли-заездов. В дороге успел уснуть, дав глазам отдохнуть минут на десять.

Территориально госпиталь находился, судя по продолжительному спуску, в нижней черте города. По прибытию, наш болид долго не хотели пускать. Водила отчаянно поддавал в клаксон. На горизонте замаячили пару лысых в матросской робе. В нецензурной форме, узнав о цели прибытия от шефа, не торопясь открыли ворота. В регистратуре встретили пару сестёр-хозяек. Померив температуру, двоих сослали обратно в часть. Нас же, нарядив в робы кожвена, цвета фекалий, отправили этажом выше. Присев на медицинские кушетки, ожидали санитарок. Возня с документами, записи в личных делах. Перед заселением в палаты, очень необходимо было идентифицировать наши души. Процесс регистрации затянулся ещё минут на двадцать.

Разбудила меня одна из сестёр, указав о необходимости сделать укол антибиотика. Быстро смазав правое полушарие, игла вонзилась прямо в мышцу. Далее я, побрыкавшись на кушетке, как конь на ипподроме, сунул ноги в цинковый сосуд со спиртом. Этанол полностью оправдывал свои девяносто пять. Вонь стояла адская. Завершив это десятиминутное издевательство, отвели в палату. Помещение, окутанное кромешной темнотой, представлялось довольно просторным. Из разных углов палаты хаотично мигали экраны телефонов. Дойдя на автомате до койки, рухнул в её объятия. Дверь захлопнулась с той стороны.

– Эй, малой, тебя чего, в ванне со спиртом купали или шо, а? – говорит голос из темноты. Банально, сил не было не то, чтобы отвечать, но даже реагировать на все происходящее вокруг. Начинаю вырубаться. Голос из-за угла привстаёт по направлению в мою сторону. Коморка наполняется тёплым, и в то же время душным ветерком, поддувающий в мою проспиртованную стопу.

– Ну, шо ты, малой, не разговариваешь вообще? – спрашивает тот же. – Вонища стоит шо караул просто. Тоби шо, дезинфицировали или как?

Тусклый свет фонарного столба преломляется через приоткрытое окно. Почти закрытым левым глазом, замечаю бритоголовую громадную тушу в тельняшке. Лицо матёрого уголовника-рецидивиста. Могучий подбородок. Понимая, что нужно каким-нибудь образом ответить ему, сам того не замечая, проваливаюсь в сон.

***

Живописный пейзаж простирается передо мной, словно на открытой ладони. Присмотревшись вдаль, замечаю богато усаженную лесополосу, идущая в ряд, напоминающая, почему-то, отдельные роты солдат в камуфляже, построенные на передовой. Проезжая дальше, чувствуя изменения траектории поездного состава, всматриваюсь в безоблачное небо. Клином, не торопясь, рассекая пространство, скользит стая птиц, сильно похожие на МиГи. Меня начинает немного мутить от таких странных ассоциаций, но я, блаженно вглядываясь в рисующуюся предо мною картину, забиваю на это. Чуть дальше, замечаю глубоководное озеро, спокойная гладь которого, отсвечивая проблесками будничного солнца, ярко слепит глаза.

Одномоментно наслаждаясь лицезреющим видом, отмечаю ощущение легкого покачивания вагона. Закрыв глаза, вслушиваюсь в ритмичное постукивание колесных пар поездных букс. Солнце, сквозь толстое советское окно вагона-купе, приятно согревает прикрытые веки. Абсолютно не понимаю, почему, правая сторона уголка рта наполняется слюной, стекающая по подбородку, впоследствии капающая мне на пятки. Поймав себя на мысли, о простой и такой необычной красоты нашей Родины, понимаю, что готов исколесить вдоль и поперек все регионы.

Легкое покачивание резко сменяется будоражащей тряской зоны турбулентности самолёта. Тряска внезапно усиливается, и я, поскорее хочу открыть глаза, чтобы узнать, в чём дело. Но не могу. Не понимая происходящее, пытаюсь с напряжением разлепить глаза. Не получается. На смену тряски приходит землетрясение. Глаза так и не хотят открываться. Землетрясение вновь усиливается. Приглушённо слышу голоса, доносящиеся откуда-то издалека.

– Эй, ты хавать пойдешь, нет?

Повернув шею, вижу двух парней, руками трясущие кровать, в одинаковых робах говёного цвета. Один из них, как-то по-дебильному смотрит на меня и повторяет вопрос. Утвердительно кивнув, я отделяю голову от подушки, примечая её местами мокрую. «Ладно, хоть не обоссался от таких пейзажей», – говорю про себя и сажусь на край кровати. Однополая банда выходит из палаты. Нащупывая ногами тапки, вываливаюсь на завтрак.

В сравнении с в/ч, рацион питания госпиталя в разы съедобнее. Большое содержимое порций выглядят достаточно аппетитно. За столом четверо. Парни жадно атакуют провизию, активно работая вёслами, хотя никто не торопит. Но и мы не в ресторане. У парней, как я понял чуть погодя, уже выработан рефлекс на быстрый приём пищи. Несмотря на большие порции, они все же отличались. Каличи, загремевшие в госпиталь из-за недовеса, выявленный на последней комиссии. Для них, в порции закладывалось чуть больше провизии. Больше колбасы, сыра, масла. Очень порадовала панорама столовой. Трапезничая, сквозь широкие окна, можно было наблюдать живописный вид севастопольской бухты. Позавтракав, познакомился с ребятами, с которыми лежал в одной палате. Шесть кроватей. Три срочника, три контрактника (далее – контрабасы).

Госпиталь битком переполнен каличами, вроде меня. В основном это типичные представители по-умному, на их взгляд, «загаситься от службы». Этакие хитрожопые, по их мнению, лица, намеренно попавшие в госпиталь и продолжающие пребывать там, как можно дольше. Солдат спит – служба идёт. «Гасеры», «шкеры», «каличи». Госпиталь именовался «калиткой». Калитка для каличей. Слэнг допускает много разновидностей трактовки. Мораль сей басни такова: в ВС таких дико не любят и беспощадно ненавидят, ибо все знают, откуда ноги растут. Даже в случае острой необходимости отправки, по состоянию здоровья, в военный лазарет, на тебя будет повешен ярлык «инвалида-шкера» или «калича». Подобная лазейка далеко не в новинку в ВС. Тем не менее, она своевременно и быстротечно корректируется и совершенствуется в ногу со временем. Практика знает случаи, когда бойцы срочной службы, «переводились» в военные лазареты, «дослуживая» в возрастных отрядах сестер-хозяек. В основном, подобные переводы происходят либо в самом начале службы, либо под занавес.

Рассказывали случай. Парня призвали на флот. В результате заключения призывной комиссии, паренёк был выявлен с характерным недовесом. Мало того, что он не проходил на флот, он априори не мог попасть в ВС. Затем выяснение причин, обстоятельств и прочих сопутствующих фактов, на предмет того, почему и как он здесь оказался. Стандартная схема предусматривает плановое комиссование обратно в Мухосранск. Делается соответствующая отметка в военном билете. «Комиссован по состоянию здоровья» и письмо в адрес военкомата в духе «вы, идиоты, хоть смотрите, кого и куда отправляете». На выходе кривой военник и упущенное время.

История, подслушанная у ребят, в курилке, на террасе госпиталя. Привезли срочника с геморроем. Парень служил на БДК. Календарь показывает наступающий год. Холодно. При прояснении этого казуса, выявилось, что парень любил поморозить булки на холодных железках. Возможно, так исторически сложилось, что он попросту далёкий, а, возможно, банально не повезло. Месяц-два матросика продырявили различными медикаментами-транквилизаторами и недолго думая, на просто запихнули прямую кишку обратно в норку, выписав служить обратно. Неделю спустя, он снова на кушетке, красуется анусом усатому хирургу. Цикл повторяется. Но на этот раз товарищи доктора, как ни странно, догадались зашить. Понятное дело, парень оказался не так-то прост и сделал запоминающейся камбэк, ознаменовавшийся «анальный хет-трик». Дальнейшую судьбу парня и его приключений история умалчивает.

В одни из многочисленных вечерних посиделок-перекуров, устроенные на террасе госпиталя, историей за историей я впитывал все прелести армейской службы. Рассказы парней, отслуживших приличный срок, были, несомненно, затягивающими. Большинство из них южане. Рассказы, анекдоты, обсуждения излагались с интересным повествованием, и в какой-то день, я понял, что начал качать пресс. Живот, вместе с нижней челюстью начинали побаливать, ибо ржали мы как кони, махая гривой. Особенно запомнилась байка с контрабасами на подлодке. Две девчонки, не понятным образом, оказались внутри лодки, оставшиеся там до окончания учебного выхода. Парни пробыли в открытом море шесть-семь месяцев. Между поочередными заходами халявных потрахушек, девчонок, конечно же, кормили и мыли. При выполнении боевых учений, ни одна девушка не пострадала. Жесткие стёбы офицеров, контрабасов, сослуживцев. Истории о том, как офицерьё заказали какую-то фею в комнате дежурного по роте, комбат, нажравшийся в сопли, устраивавший парням «пожар», деды, прокачивающие молодых, ночные самоволки тех же дедов, ПХД в казармах, стрельбы на полигонах, наряды, полевые учения, тупость офицеров, и, конечно же, дни до дембеля. Парни делились наполеоновскими планами после службы. Водка, бабы, и аморальный отдых. Ничего нового из этого для себя не подчерпнул. Никакой зависти не было, потому что знал – я точно так же вернусь домой. Правда, чуть позже.

Распорядок дня госпиталя почти такой же, как в обычной части. Отличалось только ничего не деланьем, частыми перекурами, звонками семье и товарищам, снова перекурами, адским пердежом тушёной капустой и лечением. За все время, проведенное в госпитале, я порядком поднаторел. Именно тем, что днями напролёт гонял дуньку кулакову, мощно стреляя в потолок, давил часами физиономию, тут же отъедая её, и вечером торговал ею в курилке. Улицу наблюдал с третьего этажа террасы, опять же покуривая бамбук. Наружу никого не выпускали. Пару дней спустя, на обследовании у главврача, узнал о моём ближайшем освобождении. Проводя осмотр, хирург сделал пару записей в мои карточку, отметив значительные улучшения состояния стопы. И накинул ещё неделю сверху. НЕДЕЛЮ.

Говоря честно, был очень рад таким новостям, ибо будничная рутина госпиталя всё больше приедалась до рвоты. Слишком часто на часы старался не поглядывать. Время тянулось неимоверно. Спасали фильмы на айпадах, привезённые местным ребятам, гражданская еда с сигаретами, которые, по простыне, ночью, под шумок, поднимали через окно палаты. Жарень достигла такой агонии, что парни придумали игру «потная свинота». Суть проста. Мертвецки лежишь на кровати. Чуть шевельнёшься или подвинешься, истекаешь потом. Потная свинота обнаружена. Ты проиграл. Ребята прикалывались, как могли. Несмотря на жаровню, усиливавшаяся каждый день, парни так же придумали ещё одну игру, в которую играли все, кто ел тушёную капусту на обед. Предварительно закрывались все окна и двери. Помещение быстро наполнялось стухшим сероводородом. Вонища стояла невыносимая. Цель заключалась в том, что на протяжении всех атак, нужно было устоять и перепердеть соперников.

Оттёк частично спал, под натиском курса антибиотиков, которые, говоря по чесноку, мало чем помогали, создавая видимость лечения. Стопу мазали непонятной мне «цинковой болтушкой», походившая на побелку для потолка. По запаху, кстати, тоже. Мои булки всё больше напоминали решето, потому что уколы вонзались в них частенько. По началу, курсы антибиотиков проходили в четыре грёбанных этапа. Завтрак. Обед. Полдник. Ночь. Спустя неделю, на три этапа, исключив уколы в полдник. Больше всего раздражали ублюдские «укусы комариков» – как выражались сёстры-хозяйки. Часа в два ночи. Уколы ставили две санитарки, в зависимости от их смены. Одна из них, не смотря уже на зрелый возраст, внешне была хороша собой. Холёная, в общем. Как-то раз, быстро перекуривая одну сигарету на семерых, между парнями завязались рамсы. Зрелая тётя ворвалась в курилку, разгоняя нашу бойз бэнд с криками «хорош уже травиться, щас с конца закапает».

– Мужики, я б её так выпер, она бы потом ещё месяц не смогла сидеть, отвечаю, – вываливает первый, когда та ушла.

– Да тебе в дом престарелых надо. Или в морг, раз покойников любишь, некрофил. Она ведь уже там внизу мёртвая вся, – встревает второй.

– Это твой мозг давно мёртвый, философ ты комнатный, – А полушария её видал? Левая как подушка, а правой титькой укрыться можно и перезимовать. Или просто покататься в них от души, – показывает, будто плывёт по-лягушачьи. – Так что не гони, братец. Всё там нормально.

– Ага, выпер бы он. Это она б выперла из тебя все соки. Потом ходил бы в припадке, оглядываясь по сторонам, мачо, – встрял третий. – Баба-то с яйцами.

– В отличие от тебя, перхоть. – Лучше уж так, чем из своей кочерыжки все соки выбивать.

– Лучшая девчонка, правая ручонка – в голос орут парни, падая под скамейки.

Вторая санитарка, с громадными руками серийного психопата-убийцы. «Да с такими руками только леса вырубать» – думал, глядя на неё. После её ночных приходов, я не спал до утра, ибо она всаживала, уколы будь здоров. Один раз я почти заорал на всю палату. Эта тётя, в темноте, зафигачила своими базуками прямо в мышцу. Я, чуть не заорав от боли, случайно заехал ей пяткой в живот. Протяжно взвыв, тётка отшатнулась к стене. Отдышавшись, она глянула в мою сторону. Своими рубанками, она запросто могла переломать мне шею в пяти местах, ни разу не моргнув. «Ну, вот и всё, – подумал я. Укусы комариков». Извинившись перед ней, тётя хлопнула дверью.

К концу первой недели, в нашей палате стало свободнее. Контрабасов выписали. Заселили троих срочников. Одного я точно запомнил. Паша. Родом из Симферополя, служил в Севастополе. Когда он вошёл, я подумал, что ему нехило прилетело ногами по лицу. Не думал, не гадал, что конъюнктивит может выглядеть таким образом. Паша вошёл в палату вместе с каким-то контрабасом. Он еле стоял. Лица трудно было разобрать. Опухшие, красные глаза выглядели, будто он с детства открывал ими стеклянные бутылки. Затем, последний ушёл передавать его карточку с личным делом.