Крым. И я там был

Они знают, кто у кого и сколько получает казённой краски, для тревожных чемоданчиков, перед министерскими внеплановыми проверками. Эти люди знают, как до судорожной истерии довести бойцов срочной службы обычной строевой подготовкой на плацу после обеда или в субботний ПХД задрочить уборкой «взлётки», при сдаче суточного наряда. За такими нужно неумолимо бегать с блокнотом, записывая все их иронично-саркастичные остроты и выражения. По иерархии в ВС РФ установлены воинские звания: прапорщик и старший прапорщик. Принципиальной разницы между градацией этих воинских званий не наблюдаю. ИМХО, конечно.

– Товарищи! будущие военные! – верещит прапор. – Делаем все быстро, и никто не пострадает. Лишние движения и вопросы отставить. Сумки к осмотру! Живо! Быстрее! Быстрее!

Счет был на секунды, соображать нужно было быстро. Я начинал трезветь. К тому времени, наш отряд иждивенцев, уже находился в маленькой комнате с большим широким столом, занимавший всю площадь помещения. Во главе стола стоял прапор, выдававший: «Осмотрено! Следующий! Следующий!». Крысиная возня, лязги замков. И еще этот визжащий усатый хоббит делал всю картину. У одного из парней, видимо, заел замок. Этот энергетический гном спустил на него весь свой неугомонный потенциал.

– Быстрее! Быстрее, я сказал! Салага? Ещё быстрее!

– Замок…у меня замок…зае… – запинался парень.

– Что? У тебя замок? А у меня член на ключ похож! Может помочь тебе открыть, а? – говорит усатый.

В тот момент сразу взял на карандаш чуткую и саркастичную натуру прапоров. Отметил, что такие ценные экземпляры достаточно стойкие и живучие, как голуби и тараканы. Могут запросто пережить Холокост и ядерную войну. Нигде не пропадут. При необходимости и лютом желании отвесят увесистых люлей, конечно же, оставив тебя крайним во всех смертных грехах человечества. Прапора, как правило, гибкие, извилистые, местами гадкие. Но при всем наборе перечисленных параметров – достаточно справедливые. При установлении вполне нормальной и адекватной взаимосвязи с ними, служба пройдет хорошо. Если надо – прикроют где-нибудь, отпустят, разрешат, поощрят и т.д. Главное – не перегибать палку и чётко видеть границы. Не кусать руку с едой, в общем.

Далее по плану прохождение очередного ВВК, километровых очередей, в которых, как правило, идут мужицкие словесные перепалки, (на словах ты Лев Толстой, а на деле… сами понимаете) помещений, наполненных рвотно-фекальными запашками, наплевательских осмотров мужских гениталий и прочих обрядов военно-бюрократического мудизма. После финальных процедур, назначено общее построение (а таких, как я уже узнаю очень скоро, будет просто беспросветная тьма) на втором этаже, в расположении для отдыха личного состава. Построения, как в прочем, и любое другое в ВС в целом, проходят очень муторно. Но об этом чуть погодя позже. На построении нам озвучивают номера наших команд, коих обозначили нам по итогам второй комиссии. Заслушиваем очередную прощальную речь уже нашего «старшего» товарища, который, походу, тоже с похмелья, прибывший с нами, для соблюдения всех вышеперечисленных процедур. Для формальности и порядку. Поздравляет и желает нам всем скорейшего возвращения домой целыми и адекватными мужиками, нехило пропитанными тестостероном.

Спустя какое-то время, закончив все возможные перекуры и кофе-брейки, мимолетные знакомства с другими персонажами, под тесным козырьком местной курилки, успеваю позвонить домой с докладом о хорошем расположении духа и полного здравия. Дома все хорошо. Уже ждут и скучают. Так пролетает еще пару часов похмельного праздношатания по холлу. После чего начинается та самая гребанная жесть, о которой я начал задумываться, еще со времени получения повестки и прохождении медкомиссии. Распределение по командам. Логика простая: очередное построение -> озвучка номера команды -> род войск. Действительно просто. В голове мечется номер команды. А-39, вроде. Почему-то вспоминаю слова военкома, об отправке на флот. О его твердом и уверенном голосе и доводах. Похмельный мозг в хаотичном и быстром порядке генерирует еще парочку каких-то имбецильных мыслей. Легкий мандраж. И в этот самый момент, в эту самую долю секунды, я, приглушенно-мутным разумом слышу, о моем зачислении в ЖДВ Свердловской области РФ (далее – Железнодорожные Войска). Позвонив домой, и окончательно протрезвев, уже подумывал о том, чтобы забрать документы и остаться на осень. Настроение на ноль. Дикая апатия. Падаю на какую-то ближайшую скамейку и выпадаю из реальности.

***

В коротком промежутке сна на «отходняках» мне снится разное. Окончание универа, когда мы стоим всей группой для общего фото, после финального концерта, плавно перетекающее в сцену, где наш декан пожимает мне руку, передавая мне диплом бакалавра, блаженно и миролюбиво так говорит «поздравляю». Затем братания с моими товарищами, на общем застолье, почти за сутки до моей отправки, прощание с матерью, где я, не протрезвев, слушающий её голос и слова напутствия перед заходом в военкомат, мои родные братья, которые крепко обнимают меня и что-то говорят. Некое подобие микроснов, которые обычно снятся при умственном переутомлении, депривации сна или в общем припадке депрессии у людей, вроде меня. В психологии, микросон трактуются как «кратковременный сон». Промежуток микроснов варьируется от нескольких секунд до нескольких минут.

– Рахимов! В зале есть такой? Рахимов? – гулом доносится по всему залу.

Очнувшись, вижу перед собой небольшие отряды все тех же призывников, но уже по форме. И все они похожи на тех орков, из к/ф «Властелин колец», бредущие в поисках двух хоббитов. Но по существу-то, все как раз-таки наоборот. Эти хоббиты по форме, отправляются в рабское царство бесплатной рабочей силы к этим самым оркам сроком на двенадцать месяцев дней. Вскакиваю со скамейки. Иду на голос из микрофона. Пробиваюсь через толпу. Микрофон резко стих. Подбегаю к столу, расположенному где-то на отшибе рядом с сигаретным киоском. Наблюдаю двух мужиков по форме в тельняшках и бескозырках с кокардой в виде якоря.

– Фамилия, малой? – ляпает один.

– Рахимов – говорю я.

– Давай сюда паспорт и военный билет.

Капитан-лейтенант (далее – каплей) скрупулезно и не торопясь листает военник. Делает какие-то записи и пометки у себя на листке, после чего, вместе с мичманом отходят на время.

– Жди здесь, – отрывисто говорит он.

По прибытию, каплей подзывает меня, возвращая мне обратно документы и монотонно так говорит: «136-ая команда на Севастополь». Что произошло, я так и не сообразил. Но понял одно: тот самый Большой Брат, который сидит выше, существует, раз он услышал мою мольбу. Шах и мат, атеисты. Радостный, с полными штанами, иду отыскивать команду новоиспеченных матросов.

Седьмое июля. День «Дэ».

Примерно после обеденного приема пищи, наша доблестная гоп-команда построена на первой линейке, именуемая жалким подобием «плац», напротив центрального входа. За то время, проведенное в допризывном патриотическом пункте подготовки, в делегации наших «покупателей» прибавился один персонаж. Товарищ старший мичман. Этакая колоритная персона с большим, свисающим животом и широкой расплывчатой ряхой, заросшая двухдневной щетиной. И вот мы, молодые и вонючие, переодетые в ужасно конченную, которая сделана из очень некачественной ткани, в берцах, которые ни разу никому не по размеру, стоим по черной офисной форме и загораем на солнце, наблюдая, пока надувной батут в погонах, очень вкусно и не особо спеша, допивает охлажденный ж/б Sprite.

После мичман подходит к нашей коробке почти вплотную, начиная обход по первой шеренге. Ходит и очень так медитативно осматривает наши лица, вглядываясь почти в каждого из нас. Затем, чуть погодя, отходит назад и закуривает, продолжая агрессивно смотреть в нашу сторону. Тем временем каплей и старший мичман стоят неподалеку хихикают в тенёчке, тыча пальцами в свои телефоны, громко посмеиваясь.

– Значит, внимайте внимательно и сосредодроченно, опарыши – хрипит пузан, – что бы к вечеру, перед отбоем, все как один, сука, были выбриты и сверкали своими пубертатными подбородками, как мои наливные яйца. Если вдруг, кто-нибудь забьёт на это дело, побрею его вафельным полотенцем. Это понятно?

«А сам-то, чушпан эстрогеновый, ни разу не бритый, падла» – после справедливо галдели парни.

– Да, – вопит неизвестный герой из последней шеренги.

– Манда! – выпаливает пузан. – Оставь это слово на гражданке, сынок! Кто эта кошачья отрыжка? Кто это сказал?

Гробовое молчание. Мичман делает второй заход на обход.

– Внимание! Общая команда «сесть»! – командует он.

– Вста-а-а-а-ть!

– Сесть!

– Вста-а-а-а-ть!

– Сесть!

– Спрашиваю ещё раз. Кто это сказал? – орет пузатый.

– Это я, – слышу сзади.

– Служить дахуйа! Вышел из строя!

Бедолагу буквально выталкивают из строя. Пухлый тут же начинает отвешивать ему отцовских наставлений, разъясняя, мол «браток, в армейке другой сленг и быт». Закончив педагогический нецензурный урок, возвращаемся в холл за вещами и тут же строимся рядом с автобусом, уготованным для нашей дальнейшей переброски в аэропорт.

В автобусе, мать его, как по иронии судьбы, сломан кондиционер, ввиду чего, он очень стремительно наполняется ароматом мужских сальных желез, вкупе с выветриваемым до сих пор перегаром. В автобусе стоит настолько сильный фан, словно едут не молодые призывники, а компания самцов горилл, у которых началось обострение в брачный период, при острой диарее. Вонь присутствует, настроение отсутствует.

Kazan International Airport был последним чек-поинтом, перед отправкой на полуостров. Задержка рейса ещё на час. Ребята нервничают, то и дело, выбегая перекурить небольшими группами, пока мичман атакует местные забегаловки и кофе-автоматы. Хвала Господу, наш полёт был на гражданском боинге. Эконом-класс, в котором мы отсиживали наши, уже по прошествии двух часов, квадратные точки–G. Хорошие и молоденькие стюардессы, в обтягивающих юбках на высоких каблуках и не поддельным запахом женщин; мы, уже успевшие одичать буквально за каких-то пару дней, под которыми давно пора мыть полы, ввиду обильного слюновыделения и спермотоксикоза, агрессивно-голодными взглядами разглядывающие стюардесс. Остальной контингент – гражданские. Они – отдыхать, мы – защищать. Каждому свое.

С посадочным местом повезло. Весь полёт смотрел в замёрзшее окошко, неугомонно разглядывая ландшафты нашего необъятного и могучего Отечества. Облака. «Перистые, перистые, слоистые, кучевые…» – в памяти всплывают какие-то отрывки уроков географии 7–го класса. Все пассажиры сидят с открытыми ртами, перманентно прочищая ушные раковины от резкого перепада давления воздуха в салоне. Продолжая пялить в окно самолёта, ощущаю резкий перепад настроения, который сигнализирует о непонятных мне дискомфортных позывах моего внутреннего эмоционального состояния и в то же время, наполняя чем-то достаточно непривычным мне ощущением.

Я ловлю себя на мысли, о новом этапе в моем непонятном пубертатном жизненном цикле. Об окончании учёбы и спонтанным решением пойти служить. О новых горизонтах и возможностях, которые уже, возможно, поджидают меня в дальнейшем. Размышляю о том, какой будет служба, кто будет составлять моё окружение на ближайшие триста шестьдесят пять дней. Задумываюсь, почему некоторые из товарищей, так отъявленно и уверенно, пытались отговорить от службы и переиграть ситуацию с повесткой. Сентиментальное состояние семимильными шагами плотно наполняет мой молодецкий разум, ввиду чего начинаю теряться в пространственно-временном континууме.

Подступающая неуверенность, в довесок с угнетенным эмоциональным состоянием, мысленно перебрасывают меня во времена моего детства, когда я, семилетний салага, в бешенном порыве адреналина и панике, пытаюсь уехать на старом, ржавом «Урале», железная рама которого, при каждой встречной кочке, нещадно бьёт меня по бубенцам, от стаи диких деревенских гусей, которым я, судя по их мерзкому гоготу и агрессивной атаке, нехило насолил, испортив им тем самым прогулку, преследовавшие меня по всему двору. А затем, после неудачной погони, я, стремительно залетев в огромный куст дикой крапивы в одних трусах, после восстав от жгучей мести и ярости, вкупе с детской обидой, поспешно бегу в дом к бабушке поплакаться в жилетку, размазывая свои сопли по кулачку. С тех пор я люблю жареных гусей, и терпеть не могу крапиву, на уровне флоры и фауны. На лице появляется довольная ухмылка, ввиду которой, изо всех сил пресекаю утробный ржач, который вот-вот выйдет наружу.

Вместе с тем, замечая ощутимый физический перевес нашего воздушного судна, плавно и не спеша начинающий посадку в Simferopol International Аirport named Sultan Amet-Khan, пытаюсь прийти в себя. Некое менструативное женское загадочное состояние, «при красных днях» календаря, постепенно стихает. Режим «не комильфо» проходит. Капитан боинга авиакомпании Red Wings Airlines сообщает об успешной посадке в крымской столице и желает всем приятного время провождения, запоминающегося отдыха и благодарит за выбор их авиалиний.

Каплей дает команду «всем сидеть», чтобы пропустить гражданских, и мы наблюдаем активные и похотливые тазобедренные движения девчонок, поочерёдно желающие нам лёгкой и быстрой службы. Провожая блаженным взглядом последние дамские окорока, стремительно удаляющиеся от нас, мы направляемся к выходу, под строгим конвоем, как и полагается военнопленным заключённым. Проходя мимо команды бортпроводников и девчонок, из открытой двери поддувает южный воздух. Стюардессы одаривают нас своими милыми, хорошо отрепетированными за долгие годы работы, улыбками и так же желают хорошей службы. Первый полёт на самолёте я запомнил. Повышенное атмосферное давление, спёртый воздух и влажный ветер. Симферополь.

Chapter Three.

Десять вечера по московскому. Спустившись вниз по трапу, строем направляемся к терминальному пункту выдачи багажа. Пятиминутный перекур. Двигаем на автобус до Севастополя. Ближайший рейс мы ожидали примерно до трёх часов утра. Все оставшееся время, завернувшись в бушлаты, сидя на сумках «Армия России», разогревали армейские сухпайки, очень сильно походя на неместных бомжей, в чёрных одеяниях. Было достаточно темно, и мало кто мог рассмотреть нас в кромешной тьме. Единственное, что бросалось в глаза – небольшие костёрчики от таблеток сухого спирта, находящиеся неподалеку друг от друга. Кое-кто из ребят, рискнувшие отпроситься до магазина, были тут же посланы далеко и надолго старшим мичманом.

В автобусе поспать не удалось. По пути так же не получилось разглядеть хотя бы дорогу и только рано под утро, ближе к пяти часам утра, едва заметил каменный монумент «Город-герой Севастополь». Географически так получилось, что ландшафт легендарного Севастополя имеет горный рельеф. Особенно это ощущается, прогуливаясь по узким, ещё отдающими запахом ушедшей Украины, улочкам, напоминавшие мне фильмы о Великой Отечественной Войне, которые так лаконично передавал наш советский кинематограф. Горы, воздух и живописные пейзажи – железные аргументы, для посещения этого полуострова.

Выгружаемся из автобуса. Пересчитав нас уже в сотый раз на очередном построении, организовав строй, движем дальше. В пути дико припирает покурить, справить нужду и снять берцы, натирающие с посадки в самолёт. Таким дискомфортом страдала вся наша банда, именуемая старшим мичманом «банда вонючий ветер», начинавшая хронически прихрамывать. Проходим какую-то остановку, сквер, названный в честь с какого-то известного крымско-татарского писателя, героически сражавшийся в Крымскую войну, впоследствии, отправившийся в поэтическую ссылку. Пересекаем городской парк, проходя под вековыми клёнами. Выходим на улицу, ведущая нас стремительно вниз, и на горизонте наблюдаем Севастополь во всём его неподдельном величии.

Вдалеке я замечаю огоньки гостиницы «Украина», которые расплываются у меня в глазах. Причалы, бухты, морские суда, верфи. Резкие подъёмы и спуски, городская инфраструктура. Сзади простираются могучие горы, над которыми не спеша восходит солнце, одаряя нас тёплыми лучами. И вся эта картина настолько далеко от нас, и мне кажется, будто я наблюдаю её со стометрового расстояния. Морской бриз поддувает в мой лысый затылок и мне становится по-детски хорошо и приятно.

Какое-то время спускаемся вниз. После сворачиваем вправо и, оказавшись где-то в подворотне, снова поднимаемся на пригорок. Забаррикадированное КПП. Встречает суточный сержантский наряд. Выслушав каплея, о цели прибытия, по одному продвигаемся внутрь, тут же выходя на улицу.

По плану обход в санчасти. Осматривая все пристройки, находившиеся на территории войсковой части (далее – в/ч), можно запросто подумать, будто попал в Советский Союз, причём в очень сильное послевоенное время, когда господин Иосиф Виссарионович заново отстраивал страну по крупицам и фрагментам, оставшиеся после военной разрухи. Инфраструктура была настолько обветшалой и убогой, что отдавала запашком сала с горилкой. Об этом и не только я успел подумать, стоя на втором этаже санчасти, потной подмышкой согревая градусник.

Медперсонал почему-то тёти по гражданке. Кто-то из них поинтересовались, имеются ли у кого-нибудь жалобы на состояние здоровья. А они были, я уверен, практически у всех. Никто не рискнул, под неадекватным взглядом мичмана, подпортить его себе ещё больше. Правая нога необоснованно начинала скулить при ходьбе, но, не особо придав этому значения, забил на это дело, что впоследствии, аукнулось мне пламенным приветом, на время, выбив меня из строя. Померив температуру, выходим на улицу, строем валим в казарму. В казарме обстановка протекала ещё хуже, чем в санчасти. Трёхэтажная казарма представляла собой бывшее бомбоубежище, судя по всему, оставшаяся после ВОВ, лихо оборудованная под казарменное помещение.

Завтрак мы благополучно миновали. Пришлось восполнять запасы гликогена и глюкозы остатками сухпайков. В идеале, по «армейской инструкции», сухие пайки, в современной российской армии, предназначены под использование на сутки. Провизии в нём заложено не густо, но тебе, как военному, переносившему все тяготы и лишения армейского бытия, необходимо растянуть его ровно на три приёма пищи, желательно. Завтрак, обед и ужин. Стоит отметить, что все они, сухпайки, имеют определённые номера, исходя из которых, можно с точностью сказать, повезло тебе с едой на ближайшие сутки или нет. А провизия действительно малосъедобная. Но это только на первый взгляд, пока из тебя не выйдут все мамины пирожки. По ходу службы, их уплетают абсолютно все. Причём уплетают так, что за ушами трещит. Со временем, начинаешь, исходя из номера, тщательно выбирать себе добротный паёк. Говоря о плюсах, стоит так же подчеркнуть минусы. Он всего один. Запор. Недельный.

Из всего содержимого провизии, с хорошей стороны можно отметить плавленый сыр, и то, если хорошенько подогреть его на огне, жвачку Mentos, набор офицерских галетов, похожие на хлебцы, только со вкусом хлорида натрия и чего-то там еще, яблочное повидло, похожее на забродившее варенье и офицерский шоколад. Гречневые и рисовые каши, «тефтели» с овощами, рис с «курицей», солёный шпик (оно же сало, напоминавшее рвотные позыв иждивенца) – полный кал, хитро замаскированный под человеческую еду.

По истечению периода службы, твой кишечник, организм и иммунитет, в целом, коренным образом, можно сказать, перестраиваются, ввиду совершенного иного рациона питания. Для меня было своего рода открытием, когда, я, будучи отслужившим, порядка двух месяцев, заметил полное отсутствие жареной пищи. Это объясняется содержанием холестерина. К тому же, жирная пища вредна, и на самом деле тяжела для восприятия твоего желудка, который и так, ровно, как и ты сам, испытывает тяготы и лишения от всего ему ранее привычного. Перестроение работы кишечника и выработка иммунитета проходят порядка шести месяцев. Впрочем, у каждого индивидуально.

К слову об армейском рационе, организме и иммунитете. В ВС актуальна исключительно вареная и пареная пища. Исключений, как правило, нет. Котлеты на пару, вареная курица, говядина, оставшаяся на складах продовольствия, со времён Леонида Ильича. В праздничные дни, а также по обычным воскресеньям, рацион пополняется сладкими бонусами. В ходе «модернизации» пищеварительной системы, имеют место быть различного рода непривычные, дискомфортные реакции. Иммунитет стремительно падает, чем объясняется банальной нехваткой витаминов в растущем организме. Возникновение авитаминоза, ярко проявляется осложнениями, заболеваниями и инфекциями. Острую нехватку витаминов следует соотнести с жестоким недосыпом, постепенно переходящий в хронический, и полную антисанитарию, касающаяся условий проживания и вообще в целом.

По прибытию в одну из севастопольских в/ч, в коей мы находились на тот момент, было подозрение в ней, как об основном месте несения службы. Как оказалось, позже, мы находились в очередном и к счастью, конечном распределительном пункте, после которого происходила прямая отправка по дальнейшим частям. Вместе с нашим призывом, на территории пункта находились призывники изо всей России. Москва, Питер, Краснодарский край, Ульяновск, Владимир, Рязань. Большой призыв наблюдался у Краснодарского края, численностью в двести человек.

Судя по разговору южан, их транспортировка проходила так же на самолёте. На военном самолёте. Точно не помню, на каком именно. Что-то похожее на советский Ил-76. Со слов кубанцев, самолёт был оборудован исключительно жёсткими сиденьями, на которые они регулярно приземлялись своими точками–G, после очередной «зоны турбулентности», летая по всему салону, громко матерясь. И тогда-то мы поняли, что наш полёт, какой можно было только придумать, был самым лучшим.

Прикончив остатки сухпаёв, объявляется общее построение на плацу, которого ни разу не пощадило время, оставив в нём ниебаца огромные дыры, напоминавшие мне, почему-то, в прошлом траншеи или окопы, оставшиеся с тех самых послевоенных времён. Солнце достаточно уверенно подогревает наши чёрные одеяния, носить которые уже просто невыносимо. В такую погоду, по крайней мере. На построении нам разъясняют что требуется от нас. Прохождение третьей комиссии, по результатам которой будет отправка по частям.

Все мероприятия происходили в специально отведенной пятиэтажной постройке, больше похожей на какой-то бывший дом офицеров. На втором этаже располагались просторные помещения с высокими потолками, оборудованные под врачебные кабинеты. Кабинеты разделял широкий коридор, в котором выстраивались живые очереди. Масштаб прохождения был грандиозным. Шум и гул добавлял движа в атмосферу.

После обеда, медкомиссия протекала в полном разгаре. Из кабинета в кабинет вбегали-выбегали разной комплекции скинхеды в зелёных семейках. Смысл этого ВВК был не замысловат, как и два предыдущих. Врачи, анализы, заключения и прочая макулатура. По ходу пьесы, весь этот кипишь начинал надоедать. Крысиные бега, и плюс ко всему этому постоянно на своих двух. Времени не оставалось даже на банальное справление нужды. К тому же скопление в пузыре настолько затрудняло сам процесс, что дошло до степени некой боли в мочевике, очень отвлекавшая от всего происходящего вокруг. При этом в голове крутилась мантра «я должен сегодня посцать, я должен сегодня посцать». Стоя в очереди, успел разговориться с несколькими кубанцами, поведывавшие мне о диагнозе с ногой.

– А слухай, это самое, а шо это у тебя с ногой, а, братец? – с характерным южным акцентом поинтересовался один. – Опухла шо капец прямо–таки. Болит?

– Понятия не имею, – отвечаю ему. – Опухоль недавно вроде появилась, при ходьбе побаливает неприятно. А так терпимо.

– Слухай, дак, это самое, ну, у тоби просто оттёк ступни, ага! – встревает второй. – Ты, это самое, поменьше воды пей и больше сыкать бегай, – резюмирует он.

– Оттёк? – кривлюсь я. – От чего он может образоваться-то? Я и не болею ничем.

– Та послухай, у тоби в организме жидкости дюже, понимаешь ты? Тоби надо бы посыкать хорошенечко и пройдёт усё. Нога как новенькая будет, отвечаю тоби. – заключает второй.

– Ты врач? – спрашиваю я.

– Та ну не то шо бы врач, братец. Образование у мене другое немного. Стоматолог я – улыбается он. – На практике в технаре своём ещё запомнил.

– Окей, понял тебя. Спасибо громадное, – пожимаю ему руку.

Основными критериями, игравшие важную роль, в заключение финальной медкомиссии – кабинеты психиатров. Процедура не замысловатая. В кабинете, сидя напротив врачей-психопатов, которые, по-моему, были стажерами или практикантами ты изливаешь свои намерения пройти службу:

А) ОБрБО и ОБрМП – отдельные бригады Береговой Обороны и Морской Пехоты;

Б) НК – Надводные Корабли.

Выслушав твои бредни, они, в свою очередь, задают тебе ряд таких же, не замысловатых и придурковатых вопросов. Собственно, на основе них и происходит распределение. Плюс прохождение абсолютно идентичного психологического теста, которые проходят все призывники в военкоматах, отнимающий в лучшем случае час-полтора. Распределение, предположим, в НК проходило по соответствующему образованию. У нашего призыва встречались ребята с дипломами речных колледжей, техникумов и университетов речного судостроения. Распределение в МП и БЧ зависело напрямую от твоих физическо-природных данных и категории здоровья. И, конечно же, умственных. А-1 – максимум, А-3 – минимум.