скачать книгу бесплатно
– Кому на станцию – садитесь!
Позже выяснилось, что в тёплое время года пастор добирался в церковь на… велосипеде, а в холодное – на автобусе. Ему, как многодетному отцу, полагался бесплатный проезд.
– Что же вы не сели с ними, доехали хотя бы до площади! – укоризненно покачала головой какая-то сестра.
– Мне туда не нужно.
В модных «сникерсах» с их внутренними каблуками ужасно неудобно спускаться с покрытой первым снегом «горы», оставленной в древности сошедшим ледником, а «очень хорошая дублёнка» оказалась тяжёлой, неудобной, и не согревающей при такой сырости. Но довольно элегантной.
За Катей увязался седой знакомый из автобуса, брат Владимир:
– А откуда они узнали? – как ей показалось, с издёвкой спросил он.
Михайлова же не могла знать, какое положение он занимает в церкви! Здесь, как и у детей Божьих, были свои звёзды, какие-то Варгузовы.
– Я просила их меня поздравить.
Катя вспомнила, как после богослужения он допытывался до каких-то тёток:
«А давайте пойдём сейчас все в Ферзёво пешком!»
«Нет, Володя, иди один куда хочешь! Это мы в молодости ходили…»
До «границы», но это только от ближайшей остановки, было пять километров.
Жил же брат Володя в соседнем Королькове, в посёлке Ткач.
– А что же вы у себя не ходите? – спросила Михайлова, чтобы заполнить паузу.
– Мы раньше ходили. И в «Восход» ходили.
Михайлова нашла статью Ульяны Скойбеды о «ребцентрах» в архиве «Комсомолки». Очень интересно, но всю картину портило хамство: журналистка называла спившегося участника войны в Нагорном Карабахе «алкашом». Катя подумала, что пишет малолетка, которой добрая мама утром перед работой мажет хлеб маслом, но это была уже женщина в возрасте, удостоенная отдельной статьи в Википедии!
Принимая Владимира за фанатичного брата, Михайлова «призналась»:
– А я до вас ходила к детям Божьим. Но бабки решили, что я много съела, и выгнали меня.
– А я один раз был у них в Мыльниках.
– Вам дали после служения бутерброд?
– Нет, наверное, чужим не дают.
– Ещё как дают, просто обед в соседнем корпусе! Должны были пригласить…
А может, сейчас уже не кормят, денег нет?
И Михайлова поняла, что Владимира не интересовала религия, просто он чувствовал себя одиноко. Куда ещё пойдёшь, как не в church? Это самое мудрое, называть эти американские «церкви» на их родном языке – «чёрчь». За всё время их разговора Владимир ни слова не сказал о Боге и Библии. Он её и не открывал, наверное.
Старик увязался провожать Катю, всё хотел вычислить её дом. Но они спокойно прошли мимо её девятиэтажки. Она довела Владимира до дороги, и он опять хотел вернуться. Но телефон Михайлова ему оставила, так как была до того одинока, что была рада даже такому собеседнику.
– Надо же, вам можно просто позвонить! – поразился «брат». – С Новым годом там поздравить…
А дома была, как всегда, гнетущая обстановка. К Оксане подходить было страшно. Она вежливо спросила:
– Екатерина, а у вас нет чёрных ниток? Мне надо куртку Серёге зашить, а свои я после переезда найти не могу.
И хозяйка принесла ей не только нитки, но и модные бело-голубые джинсы и кофточку с крошечными пуговками из ассортимента Раисы Михайловны:
– Я осенью торговала вразнос, – соврала Катя, – а это то, что осталось от моего «бизнеса». Видите, с ценниками, никто не носил! А мне мало.
– Надо же, с кружевами! – восхитилась Оксана.
У хозяйки день рождения, а она, заискивая, подарки дарит!
Квартирантка зашила сожителю куртку, вернула катушку и сердечно поблагодарила.
Позвонил Владимир, и Катя обрадовалась.
– У кого-то сегодня день рождения! – своим усталым, старческим голосом, напомнил он. – Как будешь праздновать?
– Никак. У меня никого нет.
Наверное, он думал, что Михайлова будет отмечать шикарно, как знаменитость, как ему недоступно. Коттедж на пару дней снимет, или ресторан. Как говорят в Дагестане, чужой цыплёнок кажется индюком, а свой индюк – цыплёнком.
– А давай я к тебе приеду! Мне так приятно…
– Я никого не принимаю. У меня нет евроремонта.
Вот это было правдой. «Княгиня никого не принимают…»
– Да я не смотрю! Мне лишь бы было, на чём посидеть! Я помогу убраться! Или давай погуляем…
– Так у меня же муж есть!
Но она всё равно искала себе по-настоящему близкого человека.
***
Вечером Михайлова пошла в воскресную школу.
У неё сложилось впечатление, что здесь собираются только свои, избранные, куда посторонним вход воспрещён. Хотя здесь просто все были из одного храма.
Нервная девица в узких джинсах и платке, исчезла, зато семейная пара из Ферзёво, с девочкой, приезжала каждый раз. Мужчине, строчащему в ежедневнике, Родиону, лет сорок восемь, и его жене, Тане, тоже хорошо за сорок. А может быть, она специально себя старила, чтобы выглядеть «поправославнее». Только представьте себе чёрные грубые волосы, собранные в жалкий хвостик, безобразную чёрную юбку, персиковую кофту из ужасного, будто резинового, волокна, и апофеоз – вещевой мешочек на плече, в каких советские школьники носили сменную обувь.
Девочка же, которую они по-взрослому звали только Софией, красивая, высокая, с длинной русой косичкой, – была очень шумной и гиперактивной. Сейчас она разыгрывает сценку в лицах «Лиса и заяц». Бабушкам понравилось, и Кате тоже.
– Артистка растёт!
Только кем приходилась София Родиону и Татьяне, было непонятно. Она звала их и мама, и папа, и баба, и деда. Да и по возрасту годилась им во внучки.
Ещё Михайловой запомнилась бабушка в серой беретке, не пропустившая ни одного занятия, но она так и не узнала её имени. А бабушка в шапке с косичкой, жившая в Ферзёво, говорила кому-то:
– Я люблю, когда ко мне приходят гости.
И стало Кате от этого так тепло, так уютно! Найти бы кого-то своих…
Сегодня как раз говорили о Священном Писании. Отец Алексий совершенно не признавал Синодальный перевод, юбилея которого так ждали все churches.
– Да, я согласен, что отношусь к этому экстремистки, но читать нужно только нашу русскую Библию, а не Синодальный перевод! Он – масонский! Из Синодального перевода полностью изъята Святая Троица!
– Нет, в книге Бытия осталась, – заметила Михайлова. – «Сотворим человека по образу и подобию нашему»; «Теперь Адам стал как один из нас, знающих добро и зло…»
– В Ветхом хоть что-то осталось! А из Нового Завета Троица удалена полностью![29 - Пример Троицы в Новом Завете Синодального перевода, «Беседа Иисуса с Никодимом», будто его забыли привести в соответствие с другими стихами: «Истинно, истинно говорю тебе: Мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели, а вы свидетельства Нашего не принимаете» (Ин 3, 11). И далее снова только в единственном числе.] Вот скажите, какой плод съели Адам и Ева?
– Там написано, что просто «плод», но мы привыкли считать, что яблоко.
– А на самом деле – инжир! Вы вспомните, как Иисус проклинает смоковницу! Ему скоро идти на крест, а он какую-то смоковницу проклинает! Почему? Потому что именно с неё начался грех. Первая заповедь была о посте! Когда человек не слушается, у него нарушается разум. Жена увидела, что «дерево приятно для глаз». А вы видели их, эти плоды смоковницы?
– Маленькие, страшные!
– И это масоны назвали его «деревом познания добра и зла»! На самом же деле оно «древо разумения доброго и лукавого». Вы замечаете, как меняется смысл?
– «Древо разумения доброго и лукавого…» Ну надо же!
– Возьмём самое начало. Дух Божий носился не «над водой», а над водами. «Тьма над бездною» – именно туда были сброшены бесы. «И был вечер, и было утро: день один» в Синодальном – «день един» в русской Библии! Смотрите, какая разница, один и един! Единый – это неделимый, времени ещё не было. А после грехопадения время уже пошло.
Все собравшиеся оказались поражены сегодняшней лекцией.
– А я всё равно очень люблю Синодальный перевод, – призналась Михайлова. – Многие стихи я знаю наизусть.
– Это хорошо, – сказал отец Алексий.
В конце беседы все желающие испрашивали благословения, а Михайлова всё никак не могла запомнить, как складывать руки правильно. На этот раз она подошла и просто сказала:
– А у меня сегодня – день рождения.
И отец Алексий даже оживился как-то:
– Что ж, многая лета тебе. Благословляю тебе прожить этот год.
Глава 10
«Маячки»
В среду Марина прислала смс:
«Здравствуйте, Екатерина! Я сегодня не успеваю на домашнюю группу, я в Москве. Если хотите, я скину вам адрес, где происходит «домашка».
Видимо, Марина и вся church, сильно скучали по школе, где «домашкой» называли домашнее задание, контрольную работу – «контрошкой», а ластик – «стирашкой».
Михайловой было неловко идти на чужую квартиру без сопровождающего, потому что Марина как бы брала «всю вину на себя», но Катя подумала: не получилось в тот раз, не получится в этот, – так она никогда туда не попадёт. Выгонят так выгонят.
Марина прислала адрес. Сестра Зинаида Григорьевна жила в элитной новостройке, в микрорайоне Подсолнечник.
Туда ещё нужно было умудриться попасть! И Михайлова прошла насквозь свой микрорайон Заречье по Комсомольской, и уткнулась в страшный, перегруженный Троицкий проспект. «Свечка» Зинаиды Григорьевны светилась напротив, но подойти к ней невозможно, дорогу разрезала бетонная перемычка! Если только по радуге! И Катя спустилась к остановке, перешла по «зебре», обогнула несколько громадных и уродливых, как в спальных районов Москвы, уже не новых «муравейников», дом буквой «Г» с КПЗ на первом этаже, и из двух кирпичных новостроек еле выбрала нужную. И вовсе не «свечка», целых два подъезда! Позвонила в домофон, и Михайловой безо всяких вопросов открыли.
У брата Валеры Явлинского в дни общений впускали точно также.
В подъезде цветы, постелен ковёр, а в будке, как и у Валеры, консьержка. Верующие, наверное, в простых домах и не живут! Церберша вопросила:
– Вы к кому?
– Я в … третью квартиру.
– Ах, к Зинаиде Григорьевне!
Михайлова подумала, что незнакомая пока «сестра в Святом Духе», который тоже божественная личность, пользуется здесь дурной славой, но ошиблась: на доске объявлений список «совета дома», и Егоркина З. Г. – его председатель!
Лифта здесь два, грузовой и пассажирский. Площадки огромные, с внезапными поворотами и ответвлениями, и Катя вспомнила лабиринты из журнала «Весёлые картинки», и с трогательных, канувших в небытие, детских страничек «Комсомольской правды», и газеты «Ежедневные новости. Подмосковье»: «Помогите ёжику добраться до яблока!»
Но Минотавры здесь не водились, пол покрыт коричневой плиткой, на стенах картины и вышивки, в кашпо и жардиньерках – цветы.
Нужная Михайловой дверь приоткрыта. Навстречу выходит шикарная дама в чёрной «конторской» юбке и синей летней кофточке с большим белым воротником-ришелье. Было в этом наряде что-то мило старомодное. Женщинам же уютно в одежде их юности. Михайлова вон тоже оделась в стиле 90-х: чёрные леггинсы с едва различимым рисунком, двухсторонний свитер. Лицо у женщины с тёмным румянцем, а волосы короткие, пышные, очень удачно окрашенные в чёрный; он нисколько её не старил.
Михайлова поздоровалась, представилась, сказала, что её пригласила сестра Марина. Хозяйка весьма любезно приняла дублёнку с золотисто-коричневым палантином и повесила их в шкаф-купе.
Катя опоздала, но в гостиной пока ещё были только Егоркина и толстая сестра в возрасте, Татьяна Васильевна, вся какая-то пёстро-узорчатая, как халцедон.
– Я вас вспомнила! – воскликнула Зинаида Григорьевна. – Вас же поздравляли в воскресенье! И в автобусе вы с нами ехали!
И у Михайловой опять, как тогда с Владимиром, возникло тягостное ощущение, будто она покусилась на что-то царское. Но он был всё-таки не совсем адекватным человеком со своими пешими переходами.
– У вас лицо что-то знакомое, – не отставала ониксовая Татьяна Васильевна. – Вы не из «Восхода»?
– Нет, я же не наркоманка.
– Да там же не только зависимые…
Михайлову всё время узнавали, как Штирлица в поезде, а точнее, с кем-то путали. Она очень не любила, когда так говорят. Будто её на чём-то поймали.
Но Катя напрягла лобные доли, отвечающие за память, и решила, что, скорее всего, Зинаида Григорьевна и Татьяна Васильевна – те самые «маячки», за которые она тогда зацепилась, чтобы не заблудиться в Сокольниках.
Екатерина осмотрелась. Комната угловая, на лоджию ведёт узкая щель из необычного для их старых квартир места. Зинаида Григорьевна любила цветы, и у окна целый зимний сад. Два дивана, большой и маленький, шкафчик с тонкими религиозными брошюрками и стеллаж с безделушками. Компьютер с плазменным монитором, из интернета играла харизматская «духовная музыка», – страстная, заводная. Дверной проём – огромный, и люстра из множества хрустальных шариков.
Но Михайловой в этой мажорной комнате стало как-то неуютно.
– Стручковы опаздывают сегодня, – объявила Зинаида Григорьевна.
