Fadeout: Между ритмом и чувствами

Я кивнула, стараясь не показывать разочарование. Хотя, может, это и к лучшему. Будет время морально подготовиться к встрече.

Я начала расставлять оборудование. Главный софтбокс – здесь, заполняющий – там, отражатель… Стоп. Заполняющий свет не включается.

Я нажала выключатель. Ничего. Ещё раз. Тишина.

– Чёрт возьми, – пробормотала я, опускаясь на колени, чтобы проверить провода.

– Проблемы? – подошёл техник, как я позже узнала, зовут его Марко.

– Софтбокс мёртв.

Он присел рядом, повозился с проводами, постучал по корпусу:

– Лампа сгорела. А запасной, как на зло нет.

Холодок пробежал по спине. Без заполняющего света все лица будут плоскими, картинка потеряет объём. Динамичная съёмка превратится в любительские фотки.

– Как быстро можно достать замену?

– Два часа минимум. Может, три.

Я посмотрела на часы. Группа будет через пятнадцать минут. Винс рассчитывает на меня. Я не могу облажаться в первую же съёмку, фактически вторую, но всё же.

Паника начала подкрадываться, сжимая горло. Я закрыла глаза, заставляя себя дышать. Паника – враг. Думай, Эва, думай. Должно быть решение.

Благо в этот раз мозг решил работать со мной заодно. Я открыла глаза и увидела окна. Огромные окна во всю стену, через которые лился утренний свет – мягкий, золотистый, это было идеально.

– А если использовать естественный свет?

Марко нахмурился:

– Рискованно. Облако пройдёт – экспозиция поплывёт.

– Но для динамики он даст больше жизни, чем студийный, – возразила я, уже просчитывая в голове схему. – У нас же есть отражатели? Рассеиватели?

– Есть.

– Тогда делаем.

Я поднялась и направилась к Винсу. Он разговаривал с кем-то по телефону, но, увидев моё лицо, быстро закончил разговор.

– Что-то случилось?

– Софтбокс сдох. Запасного нет. Но я придумала решение.

Я быстро объяснила план. Винс слушал, хмурясь всё сильнее.

– Эва, ты уверена?

– ДА. У нас нет времени ждать замену. А естественный свет для динамичных кадров может быть даже лучше – живее.

Он смотрел на меня долгую секунду, взвешивая варианты.

– Хорошо. Твоя съёмка – твоё решение. Но времени у нас в обрез.

– Справлюсь.

Следующие пятнадцать минут я работала как одержимая. Марко и Крис помогали таскать стойки, пока я выстраивала новую световую схему. Главный источник – окно, отражатель под углом сорок пять градусов, рассеиватель чуть выше, чтобы смягчить тени, контровой свет справа для объёма.

Пот тёк по спине. Руки дрожали от напряжения. Но когда я сделала тестовый снимок и увидела результат на экране, выдохнула с облегчением.

Свет был идеальным.

– Работает, – сказала я, и в голосе прорвалось облегчение.

– Ты гениальна, – Крис хлопнула меня по плечу.

В этот момент дверь студии открылась, и вошла группа.

Бьянка, Тони, Маттео… и Леонардо.

Он был в чёрной футболке и джинсах, волосы ещё влажные после душа. Наши взгляды встретились через всю студию, и время замедлилось. Он улыбнулся – не широко, скорее уголками губ— и я почувствовала, как внутри всё переворачивается.

Он пересёк студию, направляясь прямо ко мне.

– Доброе утро.

– Привет.

– Как дела?

Я не спала всю ночь, думая о тебе. Каждый раз, закрывая глаза, я чувствовала твои губы на своих.

– Нормально. Была небольшая техническая проблема, но справились.

Он оглядел новую расстановку оборудования, приподнял бровь:

– Импровизация?

– Вынужденная.

– Импровизация – признак таланта.

Между нами повисла пауза. Я чувствовала вчерашний вечер – он висел в воздухе.

– Лео, макияж! – крикнула визажистка и он ушёл.

***

– По местам! – крикнул Винс, хлопая в ладоши. – Пора начинать!

Группа заняла позиции. Я подняла камеру, и всё остальное исчезло. Остались только они, свет и мой инстинкт.

– Не стойте! – крикнула я. – Двигайтесь! Покажите мне энергию!

Тони первым сорвался с места. Гитара взлетела, пальцы заскользили по грифу. Он прыгнул, волосы взметнулись.

Щелчок.

Бьянка качнула головой, бас прижат к бедру, рот приоткрыт в беззвучном крике.

Щелчок.

Маттео колотил по барабанам.

Щелчок.

Леонардо стоял в центре, микрофон у губ. Он пел беззвучно, но я слышала каждую ноту – в напряжении его тела, в закрытых глазах, в том, как пальцы сжимали стойку.

Щелчок. Щелчок. Щелчок.

Естественный свет делал своё дело – живые тени, драматические контрасты, глубина. Каждый кадр дышал жизнью.

– Ещё! Не останавливайтесь!

Они выкладывались полностью. Тони прыгал, Бьянка вращалась, Маттео бил по барабанам так, что казалось, они сейчас взорвутся.

– Теперь оставьте инструменты и идите ко мне. Все вместе! Прыжок на три! Раз! Два! ТРИ!

Они взлетели синхронно. Четыре тела в воздухе, застывшие на пике. Я нажала спуск и знала – вот он, обложечный кадр.

– Есть!

Они приземлились со смехом, тяжело дыша. Винс подбежал, и посмотрел в экран ноутбука, куда передавались снимки:

– Эва… Господи. Это великолепно.

Гордость разлилась тёплой волной. Я справилась. Превратила катастрофу в триумф.

Я подняла взгляд и встретилась с глазами Леонардо. Он смотрел на меня с таким выражением, что дыхание перехватило. Восхищение. Желание. И … гордость?

– Перерыв двадцать минут! – объявил Винс.

***

Я отошла к столу с водой, пытаясь отдышаться. Адреналин всё ещё бурлил в крови. Я сделала глоток холодной воды, и она обожгла горло.

– Невероятная работа.

Я обернулась. Леонардо стоял рядом с бутылкой воды в руках.

– Спасибо.

– Ты спасла съёмку. Винс был на грани нервного срыва.

– А я была на грани потерять работу.

– Нет, – он покачал головой. – Не из-за такой мелочи. Скорее мы просто не вернемся больше в эту студию.

Его слова согрели меня изнутри больше, чем любые комплименты.

– Слушай, – он сделал шаг ближе. – Насчёт вчерашнего…

– Лео, нам не обязательно…

– Обязательно, – перебил он. – Я хочу, чтобы ты знала – я не жалею. Ни о чём. И я понимаю, почему ты остановилась. Это было слишком быстро. Я увлёкся.

– Я тоже увлеклась, – призналась я тихо.

Он улыбнулся.

– Но мне правда нужно время. Чтобы разобраться в том, что я чувствую.

– Я понимаю. И я готов ждать. – Он сделал глоток воды. – Но, Эва… Не заставляй меня ждать слишком долго.

В его голосе не было давления. Просто констатация факта.

– Лео, макияж подправить! – снова крикнула визажистка.

Он кивнул, но прежде чем уйти, коснулся моей руки – быстрое, лёгкое прикосновение, которое обожгло сильнее любых слов.

***

После обеда началась портретная съёмка. Совсем другая энергия – тишина, близость, глубина.

Бьянку я попросила сесть у окна. Мягкий свет падал на её лицо сбоку.

– Сними маску, – сказала я. – Просто будь собой.

Она помолчала, потом начала говорить о младшей сестре, которая хочет быть музыкантом, но родители против. С каждым словом её лицо менялось – становилось мягче, моложе, уязвимее.

Щелчок.

С Тони мы играли на контрастах. Его обычная маска весельчака против серьёзности, которая прорывалась, когда он рассказывал о первой гитаре, о том, как копил два года, как плакал, когда наконец купил её.

Щелчок.

Но с Маттео было сложнее. Он сел, весь его вид говорил: "Я не хочу этого".

– Можешь вообще не смотреть в камеру, – сказала я мягко. – Просто посиди. Думай о чём хочешь.

Он кивнул, опустил взгляд. Я начала настраивать свет – мягкий, из окна, падающий сбоку. Подвинула отражатель, чтобы смягчить тени под глазами. Подняла камеру.

– О чём ты думаешь прямо сейчас?

Долгая пауза. Настолько долгая, что я уже думала, он не ответит.

– О том, что было до музыки, – наконец сказал он тихо. – Когда всё было… темно.

Я опустила камеру:

– Хочешь рассказать?

Он поднял глаза, и в них была боль, которую он обычно прятал за молчанием:

– Я потерял семью в аварии. Мне было семнадцать. Барабаны… они спасли меня. Дали место, куда можно было выплеснуть всё.

Моё сердце сжалось. Я медленно подняла камеру:

– Спасибо, что доверился.

Щелчок.

Когда я показала ему снимок, Маттео смотрел долго, не говоря ни слова. Потом кивнул – очень коротко – и я поняла. Он увидел себя настоящего.

Леонардо был последним. Он сел, закинул ногу на ногу, вроде расслабленно, но он явно был в образе.

– Ты не можешь просто быть собой? Без масок и притворства?

– Звучит проще, чем есть.

Я начала снимать. Он смотрел в окно, профиль резкий против света. Опустил голову, провёл рукой по волосам. В какой-то момент закрыл глаза, и его лицо стало совершенно открытым – усталым, одиноким, человечным.

– Иногда устаёшь быть "Леонардо", – сказал он, не открывая глаз. – Хочется просто… выдохнуть. Быть никем.

– А кто ты, когда выдыхаешь?

Он открыл глаза и посмотрел прямо в объектив. Прямо на меня.

– Пытаюсь понять.

Щелчок.

Этот снимок был особенным. Я чувствовала это ещё до того, как посмотрела на экран. Когда показала ему, он долго молчал.

– Ты видишь людей насквозь, в который раз я уже в этом убеждаюсь – наконец сказал он.

– Только тех, кто готов быть открыться.

***

Съёмка закончилась к шести вечера. Все были вымотаны. Винс носился между продюсерами, показывая снимки на планшете. Группа собирала вещи.

Я упаковывала оборудование, когда подошёл Леонардо, натягивая куртку:

– Мне нужно бежать. – Он помолчал. – Увидимся завтра?

– Конечно.

Он улыбнулся и ушёл.

Я складывала оборудование, когда рядом появилась тень.

– Хорошая работа сегодня.

Я подняла глаза. Маттео стоял с рюкзаком на плече.

– Спасибо. Ты тоже молодец.

Пауза. Он смотрел куда-то в сторону, явно собираясь с мыслями.

– Слушай… Я собирался прогуляться. Не хочешь составить компанию?

Я удивлённо посмотрела на него. Маттео редко проявлял инициативу.

– Эва, такси ждёт! – крикнула Крис от двери.

– Крис! – повернулась я к ней. – Поезжай без меня. Я прогуляюсь.

Она посмотрела на Маттео, потом на меня, и понимающе улыбнулась:

– Увидимся дома.

***

Мы вышли из студии, и миланский вечер окутал нас. Первые несколько минут мы шли молча. Но это было не то неловкое молчание, когда нужно что-то сказать, чтобы заполнить паузу. А комфортное, когда просто хорошо идти рядом.

– Знаешь, я думал сегодня утром, что съёмка сорвётся, – наконец заговорил Маттео. – Когда увидел, что софтбокс сдох, а ты стояла там с таким лицом… Я уже представлял, как Винс начнёт психовать.

Я засмеялась:

– У меня тоже была секунда паники. Чистой, животной паники.

– Не заметил, – он улыбнулся. – Ты выглядела очень собранной. Даже когда метались со стойками туда-сюда.

– Это называется "делай вид, что знаешь, что делаешь, пока не поймёшь, что делаешь на самом деле".

Он рассмеялся – негромко, но искренне:

– Хорошая стратегия. Я её применяю в жизни постоянно.

– Серьёзно? – я удивлённо посмотрела на него. – Ты всегда выглядишь так, будто точно знаешь, что делаешь.

– Это иллюзия, – он покачал головой. – На самом деле я просто хорошо умею скрывать, когда не знаю. Особенно за барабанами. Там можно просто колотить и делать вид, что так и задумано.

Я рассмеялась. Мне нравилось это – лёгкость, с которой он говорил о себе.

Мы свернули на узкую улочку. Здесь было тихо, старые здания создавали ощущение уюта. Из окон доносились обрывки разговоров, смех, где-то играла музыка.

– Почему ты вообще позвал меня? – спросила я. – Я думала, ты устал после целого дня.

Он помолчал, обдумывая ответ:

– Я и устал. Но это не усталость, когда хочется не лежать в тишине, а хочется просто… побыть с кем-то. – Он посмотрел на меня. – С тобой легко молчать. Это редкость.

Что-то тёплое разлилось в груди.

– Со мной легко молчать? Это комплимент или…

– Комплимент, – он улыбнулся. – Большинство людей боятся тишины. Стараются её заполнить.

Первая капля упала мне на руку. Потом ещё одна. Я подняла голову – небо потемнело, облака сгустились.

– О, кажется, нас сейчас накроет.

Маттео спокойно достал зонт из рюкзака и раскрыл его, прикрывая меня.

– Я видел прогноз утром. Вечером обещали дождь.

– Предусмотрительный, – я улыбнулась, глядя, как капли начинают барабанить по его плечам. – Но ты сам мокнешь.

– Я не против дождя, – он пожал плечами. – У меня какая-то странная любовь к нему. Наверное, потому что когда идёт дождь, люди куда-то спешат, прячутся. А улицы становятся пустыми и тихими.

– Ты любишь тишину, да?

– Очень. После того, как весь день в окружении грохота барабанов, музыки, голосов… хочется просто тишины. – Он усмехнулся. – Парадокс, правда? Музыкант, который жаждет тишины.

Дождь усилился. Я взяла его за руку и потянула под зонт:

– Иди сюда. Промокнешь же.

Под зонтом было тесновато. Наши плечи соприкоснулись, и я почувствовала его тепло.

– Так лучше, – сказала я.

Он снял пальто и накинул мне на плечи одним движением.

– Маттео, что ты делаешь? Теперь ты точно замёрзнешь.

– У меня свитер. А у тебя только эта тонкая рубашка, – он посмотрел на меня с лёгкой усмешкой. – Плюс, моё пальто на тебе выглядит забавно. Как будто ты в палатке.

Я засмеялась:

– Спасибо за то, что я теперь похожа на бездомного подростка.

– Самый стильный бездомный подросток в Милане, – поправил он.

Мы продолжили идти, прижавшись друг к другу под зонтом. Дождь создавал вокруг нас свой маленький мир – только стук капель, наши шаги, тепло между нами.

– Ты знаешь, что мне нравится в дожде? – спросил Маттео после паузы.

– Что?

– То, как он меняет город. Все эти здания, улицы, витрины – они становятся другими. Отражения в лужах, размытые огни… Как будто весь мир становится мягче. Менее резким.

Я посмотрела вокруг, пытаясь увидеть то, что видел он. И правда – Милан под дождём был другим. Романтичным, мечтательным.

– Плюс, – добавил он, – дождь смывает всё лишнее. Весь шум, всю суету. Остаётся только то, что важно. Вот мы идём, говорим, и никто никуда не спешит. Это ведь очень важно.

– А что ещё для тебя важно? – спросила я тихо. – Сейчас, в жизни вообще?

Он помолчал, обдумывая ответ. Я уже поняла – Маттео не любит отвечать на ходу. Он взвешивает слова.

– Честность, наверное, – наконец сказал он. – Не притворяться. Не играть роль, которую от тебя ждут. Ты же знаешь, как это бывает в музыкальной индустрии – все хотят, чтобы ты был определённым. Мрачным барабанщиком, диким рокером, загадкой. А на самом деле я просто парень, который любит читать книги и гулять под дождём. – Он усмехнулся. – Не очень рок-н-ролльно, да?

– Мне кажется, это как раз честно, – ответила я. – И это круче любой придуманной роли.

Мы прошли мимо маленькой траттории. Из открытой двери доносился запах чего-то невероятного – томатного соуса, базилика, свежего теста.

Маттео остановился, принюхиваясь:

– Боже, как вкусно пахнет. Ты голодна?

– Очень. Я вообще не помню, когда последний раз ела.

– Тогда зайдём? Здесь готовит Альфредо – он делает лучшую карбонару в этом районе. Может, во всём Милане.

Внутри было тепло, уютно и шумно. Деревянные столы, красные скатерти в клетку, фотографии на стенах – старый Милан, какие-то семейные снимки, футбольные команды. За стойкой стоял пожилой мужчина с седыми усами, в белом фартуке.

Увидев Маттео, он радостно заулыбался и заговорил по-итальянски – быстро, громко, с жестами. Маттео ответил, и они обменялись парой фраз, смеясь.

– Что он сказал? – спросила я, когда мы сели за столик у окна.

– Спросил, откуда я взял такую красивую девушку, и не слишком ли я для неё скучный.

Я рассмеялась:

– И что ты ответил?

– Что да, скучный, но она почему-то терпит.

– Ты совсем не скучный, – возразила я. – Просто… спокойный. Это разные вещи.

– Спасибо, – он улыбнулся. – Хотя я знаю, что я точно не такой, как Лео. Он весь – огонь, энергия, харизма.

Упоминание Лео прозвучало так естественно, без ревности или напряжения. Просто констатация факта.

– Не все любят огонь, – тихо сказала я. – Иногда от него устаёшь. А вот тишина… к ней хочется возвращаться.

Наши взгляды встретились, и в воздухе повисло что-то невысказанное.

Альфредо принёс нам карбонару и бутылку вина, что-то пробурчав по-итальянски с улыбкой.

– Он сказал, что это за счёт заведения, – перевёл Маттео. – Потому что молодым влюблённым нужно хорошо поесть.

Я почувствовала, как краснею:

– Мы не…

– Я знаю, – быстро сказал Маттео. – Но пытаться объяснить это Альфредо бесполезно. Он романтик.

Мы начали есть, и первые несколько минут молчали, наслаждаясь вкусом. Паста была невероятной – сливочной, с хрустящим беконом, идеально приготовленным желтком.

– Боже, это же волшебство, – выдохнула я.

– Я же говорил. Альфредо – гений. Я сюда прихожу, когда мне нужно… – он замолчал, подбирая слова. – Когда нужно вспомнить, кто я на самом деле. Не барабанщик Darknights. Просто Маттео. Обычный человек с обычными проблемами. Который иногда чувствует себя одиноким, даже в толпе. Который боится, что недостаточно хорош. Который любит старые книги, джаз и долгие прогулки. – Он повернулся ко мне. – Не очень интересно, правда?

– Наоборот, – возразила я. – Это самое интересное, что я слышала за весь день. Потому что это настоящее.

Маттео улыбнулся – не широко, но тепло.

– Спасибо. Мне кажется, ты одна из немногих, кто действительно хочет знать настоящего меня, а не образ.

– А почему ты рассказал мне сегодня на съёмке… про семью? – осторожно спросила я. – Ты же обычно не говоришь о личном.

Он помолчал, крутя бокал с вином:

– Не знаю. Наверное, потому что ты спросила правильно. Не из праздного любопытства, а потому что действительно хотела увидеть меня. И ещё… – он посмотрел на меня. – С тобой как-то безопасно. Я знаю, что ты не будешь использовать это против меня, не расскажешь всем, не сделаешь из этого историю для прессы.

– Никогда, – твёрдо сказала я.

– Я знаю. Поэтому и рассказал.

Мы продолжили есть, и разговор потёк легко, естественно. Маттео рассказывал о местах в Милане, которые любит – маленькая книжная лавка в старом районе, парк, где почти никого нет по утрам, джаз-клуб, куда он ходит по средам. Я говорила о фотографии, о том, как страшно показывать свои работы, о том, что иногда смотришь в камеру и боишься, что не увидишь ничего интересного.

– А почему ты прячешься за камерой? – спросил он мягко. – Я заметил это ещё на первой съёмке. Когда фотографируешь, ты полностью раскрыта. А когда опускаешь камеру… будто снова надеваешь маску.

Его слова попали точно в цель. Я помолчала, собираясь с мыслями:

– Потому что за камерой я контролирую ситуацию. Я выбираю, что показать, что скрыть. Я раскрываю других людей, делаю их более уязвимыми. А когда выхожу из-за неё… я сама становлюсь уязвимой. Могу ошибиться, разочаровать, пораниться. Очень редко бывает, когда я чувствую себя в полной безопасности.

Маттео улыбнулся:

– Тогда я рад, что ты чувствуешь себя безопасно со мной.

***

Когда мы вышли, дождь почти прекратился. Только редкие капли падали с карнизов. Мы шли к моему отелю медленно, и мне не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался.

У входа Маттео остановился, сложил зонт.

– Спасибо за компанию, – сказала я, возвращая пальто.

– Тебе спасибо.

Мы стояли под навесом, и я чувствовала, что он хочет сказать что-то ещё.

– Эва, – наконец произнёс он. – Если тебе когда-нибудь нужно будет просто… побыть с кем-то, поговорить. Знай, что помимо Крис у тебя теперь еще есть я.

Его слова коснулись чего-то глубокого внутри. Это не было признанием или флиртом. Это было предложением безопасности, понимания, места, где можно быть собой.

– Спасибо, Маттео, – тихо сказала я.

Он кивнул и развернулся, уходя под моросящий дождь. Я смотрела ему вслед и понимала – что-то изменилось. Между нами появилась связь, которой не было раньше.

***

Поднявшись в номер, я застала Крис на кровати с телефоном.

– Ну что? Как прогулка?

Я сняла ботинки, села рядом:

– Хорошо.

– Просто хорошо? – Крис приподнялась. – Эва, ты понимаешь, что у тебя в жизни два совершенно разных мужчины?

– С Маттео мы просто друзья.

– Ну-ну, смотри, ещё начну ревновать.

Я легла, уставившись в потолок:

– Не переживай, ты от меня так просто не избавишься.

Глава 11

Я проснулась от вибрации телефона. Сквозь полусон нащупала его на тумбочке, прищурилась на яркий экран. Сообщение от Винса. Странно – он никогда не писал так рано.

«Привет, девочки! После вчерашних съёмок я подумал, что всем нам нужно выдохнуть. Сегодня вечером ужин в хорошем месте, потом вечеринка. В 8 вечера за вами приедет машина. Одевайтесь красиво!»

Я перечитала дважды, не до конца веря. Нас приглашают. Обеих. Не просто меня как фотографа – нас, как… часть их мира.

Дверь в комнату распахнулась с таким грохотом, что я вздрогнула.

– Эва! – Крис влетела внутрь, волосы ещё мокрые после душа, телефон зажат в руке. – Ты видела?!

Её глаза горели так, будто она только что выиграла в лотерею.

– Только что прочитала.

Крис плюхнулась на кровать рядом со мной, пахнуло мятным шампунем и чем-то цветочным.

– Понимаешь, что это значит? – она схватила меня за руку, сжала. – Он пригласил нас обеих. Обеих, Эва. Не просто тебя. Это же… мы что теперь часть их компании?

В её голосе звучало такое изумление, такая детская радость, что я невольно улыбнулась.

– Может, он просто вежливый.

– Брось! – Крис толкнула меня в плечо. – Винс мог написать только тебе. Ты работаешь с ними. Но он написал нам.

Что-то тёплое разлилось в груди. Месяц назад мы стояли в толпе на их концерте, мечтая хотя бы протиснуться ближе к сцене. Прыгали, орали слова песен, снимали дрожащие видео на телефон. А сегодня… сегодня нас приглашают на ужин. Как своих.

– Ладно, согласна, но впереди у нас целый день, – сказала я, откидывая одеяло. – Что будем делать?

Крис вскочила с кровати, глаза сверкнули.

– Сначала завтракать. Я умираю с голоду. А потом… – она театрально развела руками, – превращение в светских львиц!

Я рассмеялась.

Кафе мы нашли случайно – маленькое, с мраморными столиками и окнами в пол. Солнце лилось внутрь золотыми потоками, в воздухе плыл аромат свежей выпечки и крепкого эспрессо. Мы устроились у окна, заказали капучино и круассаны.

Крис разломила круассан пополам – слоёное тесто рассыпалось хрустящими чешуйками на тарелку и пальцы. Она слизнула крошку с большого пальца и блаженно закрыла глаза.

– Боже, как же это вкусно. Почему в у нас такого не делали?

Я улыбнулась, делая глоток капучино. Молочная пенка осталась на губах, я вытерла её салфеткой и посмотрела в окно. Милан просыпался неторопливо – мимо проходили стильно одетые люди с газетами под мышкой, женщина в красном пальто целовала мужчину на прощание, прижимаясь к его плечу. Они стояли так долго, что я успела представить себя на её месте. Представить, как чьи-то руки обхватывают мою талию. Как чьи-то губы…

– Эва, ты меня слушаешь?

Я моргнула, возвращаясь в реальность.

– Прости, задумалась.

Крис прищурилась, изучая моё лицо.

– О ком?

– Ни о ком.

– Врунишка, – она усмехнулась, но не стала настаивать. Откинулась на спинку стула, обхватила чашку обеими руками. – Знаешь, что меня больше всего поражает? Они оказались обычными людьми. Со своими проблемами, страхами, сомнениями.

– О ком ты?

– О группе, конечно. Вчера на съёмке они так открылись тебе, – она замолчала, задумчиво покрутив чашку.

Я продолжила наблюдать за прохожими, за тем, как город оживает, наполняется звуками – смехом, стуком каблуков по брусчатке, итальянской речью, мелодичной и быстрой.

Ещё месяц назад мы действительно и сами стояли за барной стойкой, готовили капучино для вечно спешащих клиентов. Каждый день одни и те же лица, одни и те же заказы. Мечтали о чём-то большем, не веря, что это возможно. И вот мы здесь. В Милане. В их мире.

– А Лео? – вдруг спросила Крис, и в её голосе проскользнуло что-то хитрое.

Моё лицо вспыхнуло мгновенно. Я почувствовала жар, растекающийся по щекам.

– Что – Лео?

– Эва, брось. Он смотрит на тебя так, будто ты единственная девушка в мире. Вчера я думала, он камеру съест от ревности, когда ты с Маттео разговаривала.

– Мы просто разговаривали!

– Именно! – Крис победно ткнула вилкой в воздух. – И это его бесило. Потому что он привык быть в центре твоего внимания. А тут ты спокойно болтаешь с другим, и ему это не понравилось.