скачать книгу бесплатно
– Удивляюсь! – сказал он. – Где так все нипочем, а тут сигар жаль.
– Да ведь они по сорок копеек штука…
– Знаешь, ведь это мужицкая манера, и от нее надо отвыкать. Уж ежели ты держишь себя джентльменом, то должен быть во всем джентльмен. И кому жалеешь? Ветерану турецкой войны жалеешь, израненному служаке. А еще патриот!
– Да ведь ты, Максим Иваныч, своим гостям вчера утащил.
– Брось. Противно даже разговаривать о твоем сквалыжничестве. Я тебя на точку ставлю, можно сказать, воспитываю, а ты…
– Для тебя я всегда рад, а другим зачем же?.. Поговорим о деле. Присядь.
Подпругин пригласил Алтунского сесть.
– Не хочется с тобой даже и заниматься – вот до чего противно, – проговорил Алтунский, попыхивая дорогой сигарой, но сел и спросил: – Что такое еще?
– Ежели я пару банковых жидов приглашу на журфиксы? Тоже ведь тузы. Гаусланда и Либавского?
– Мне-то что! Пусть от вестфальской ветчины у закуски сторонятся.
– Нет, это не такие. Эти все едят и пьют. Линкенштейн вон на венчании у дочери Колосьева в русской церкви был.
– Твое дело.
– Я тебя спрашиваю. Как посоветуешь? Подойдут ли они под масть к моим гостям?
– Да позови вот Линкенштейна-то на пробу. А того погоди. Надо посмотреть, что из этого выйдет.
– Ну ладно.
Вошел камердинер и доложил, что барыня вставши и в столовой дожидаются.
– Пойдем к жене. Там и поговорим, – пригласил Подпругин Алтунского, и они отправились.
Они прошли две гостиные – одну меблированную во вкусе ампир, с мебелью жакобс, а другую – в современном вкусе, поражающую пестротой и разношерстностью мебели, перешли галерею с картинами на стенах и вступили в столовую. Столовая была большая, вся из резного дуба, с живописными плафонами на мифологические сюжеты. За маленьким закусочным столом, стоявшим в стороне от обеденного стола, сидела около серебряного самовара Ольга Савишна Подпругина. Она была в пестром шалевом капоте и несколько припудрена.
Алтунский подошел к ней, пожал руку и спросил:
– Хорошо ли почивали?
– Под утро – да. А с вечера я всегда долго не могу заснуть. Все читала, – отвечала Ольга Савишна.
Подпругин сказал только:
– Здравствуй, – и сел к столу. – Ну-с, журфикс – решенное дело… Вчера в клубе я таких тузов наприглашал, что первый сорт. Сегодня тоже заеду в два-три места. Завезу карточку и баронессе фон Дорф. А ты сама поезжай к ней и проси во вторник, – проговорил он жене.
– Хорошо, но не знаю, поедет ли… Вдова… Вдовы вообще…
– А вот ты ей свезешь на приют ее сотняжку – она и поедет.
– За сто рублей гостью-то покупаешь? – улыбнулся Алтунский.
– Не покупаю, а связь завожу… Связь это. И наконец, должна же и жена жертвовать, ежели в том же комитете состоит. Потом к Белослоновой… – продолжал Подпругин. – Этой я тоже карточку завезу. Ей и мужу. Мужа ее я вчера не видал в клубе. Не был он.
– Он в Английском был, наверное. Вчера в Английском клубе обед был, – заметил Алтунский.
Ольга Савишна подала мужу стакан чаю и спросила Алтунского:
– А вам, Максим Иваныч, прикажете?
– Пил, матушка-барыня, у себя пил. Мерсикаю.
– Выпей, авось не разорвет, – сказал Подпругин.
– Зачем же без нужды жидкость в себя вливать? Ты уж и Белослоновой пошли с женой сотню рублей.
– Не нужно. Белослонова в том же комитете, где и баронесса. Баронесса – председательница, я ей и посылаю. Впрочем, Белослоновой-то ты все-таки скажи, что, мол, так и так – сейчас передала Анне Львовне сотняжку…
– А к генеральше Полоутинской не заезжать? Она тоже в комитете, – задала вопрос Ольга Савишна.
– Очень бы приятно и Полоутинскую пригласить, но вот беда – я с ее мужем не знаком, а без мужа она не поедет, – ответил Подпругин. – Разве поехать и представиться? – спросил он Алтунского.
– Что ты, что ты! Ведь это же будет смешно. С какой же ты стати будешь дурака ломать! – отвечал Алтунский. – Вдруг приедет: «Позвольте познакомиться», и сейчас же: «Пожалуйте к нам по вторникам».
– Да, действительно… Это я не сообразил. Не модель, – согласился Подпругин и сказал: – Ну, довольно и баронессы с Белослоновой. Так вот, съезди, – прибавил он, обратясь к жене. – Ну, и я сейчас поеду кой к кому.
Он позвонил и сказал вошедшему лакею:
– Одиночку в сани вели мне закладывать, да скажи Илье, чтобы он приготовил мне одеваться. Ах да… Вот еще кого пригласить надо: доктора Кукумищева. Это тоже большой человек, – вспомнил Подпругин, поднимаясь со стула, подошел к камину и, указывая на громадные бронзовые канделябры, стоящие на камине, сказал: – А вот, где я ни бывал, нигде не видал такой бронзы, как у меня. Этими канделябрами кому угодно нос утереть можно. И насчет часов ежели, которые в большой гостиной. Максим Иваныч, правильно я?
– Верно, верно. Только зачем это говорить? Знай про себя, – отвечал Алтунский.
– Чудак-человек, не дашь мне и похвалить свои вещи.
– На деньги все можно купить.
– Сам ведь я покупал вот эти канделябры. Ты похвали мой вкус. И десертным сервизом можем кому угодно нос утереть. Шутка ли, на двадцать четыре персоны и каждая тарелка на особый манер от руки расписана!
– Брось ты тщеславие! Зачем такой тон!
– Да ведь я при своих. При тебе и при жене.
– И при нас не надо. Знай про себя…
Показался опять лакей.
– В контору вас просят. Господин бухгалтер прислали, – доложил он.
– Скажи, что, как оденусь, приду.
Подпругин, попыхивая сигарой, с гордостью взглянул на расставленное на полках старинное массивное серебро, пощелкал какой-то жбан пальцами и медленно стал удаляться из столовой.
XII
Было уже около часу дня, когда Анемподист Вавилович Подпругин, позавтракав у себя в конторе, подкатил на своем сером рысаке к подъезду дома Поваляева на Калашниковском проспекте. Дом был трехэтажный, но небольшой, и занимался исключительно семейством Поваляева. Бельэтаж с цельными зеркальными стеклами в окнах, и в нем жил сам старик, хлебный торговец, коммерции советник Алексей Порфирьевич Поваляев, с женой-старухой и младшим сыном-студентом. Третий этаж был разделен пополам, и в нем квартировали два сына – один женатый, а другой вдовый. В нижнем этаже помещалась контора, и жили служащие в конторе – кассир и бухгалтер. В контору был отдельный подъезд с улицы. У служащих был подъезд со двора. Подпругин подъехал к большому собственному подъезду Поваляевых, хотел выходить из саней, но из подъезда ему навстречу выскочил швейцар в синей ливрее и фуражке с галуном, и Подпругин спросил его:
– Алексей Порфирьич у себя?
– Сейчас изволили отзавтракать и спустились в контору, – отрапортовал швейцар.
– Пошел ко второму подъезду, – скомандовал Подпругин кучеру и, когда сани подвезли его, вышел из саней.
В конторском подъезде вместо швейцара стоял молодец в черном кафтане со сборками назади, в ярко начищенных сапогах бутылками и в картузе.
– Сам в конторе? – задал ему вопрос Подпругин.
– В конторе. Пожалуйте, – проговорил молодец, принимая с него шубу.
Подпругин вошел в первую комнату конторы. Это была кассовая. За решеткой виднелись кассир, его помощник и артельщик. В этой же комнате стоял большой стол с придвинутыми к нему стульями, на столе лежали мешочки с пробами ржи, овса, гречневой крупы и пшеницы. Двое артельщиков – один в пальто на бараньем меху, а другой в лисьей шубенке нараспашку – присели к столу и считали деньги.
– Там сам? – опять спросил Подпругин, кивнув на другие комнаты.
– В кабинете. Пожалуйте, – пригласил его из-за решетки кассы кассир.
В следующей комнате на высоких табуретах сидели конторщики за конторками и звякали на счетах. На массивных полках стояли громадные книги. Такие же книги были прислонены и на полу около конторок. Артельщик на прессе копировал письма.
– Алексея Порфирьича любопытно бы видеть, – сказал Подпругин, остановясь у одной конторки.
– Сейчас-с. Как об вас доложить? – спросил молодой юркий конторщик в очках.
– Господин Подпругин это, – подсказал ему другой конторщик в густых бакенбардах, сидевший напротив, и тут же отдал приказ артельщику: – Доложите хозяину, что господин Подпругин.
Подпругину это польстило.
– Знаете меня? – улыбнулся он.
– Еще бы. Я когда-то в правлении Балабаевско-Разуваевской дороги занимался.
– Да, да… Часто трафилось там бывать. К этой дорожке мы руку прикладывали.
Артельщик успел уже юркнуть в кабинет, вернулся оттуда и проговорил:
– Пожалуйте. Просят.
Подпругин вступил в кабинет – небольшую комнату с письменным столом посредине и ворохом бумаг на нем. Тут опять лежали в мешочках пробы хлеба. Тут же за письменным столом сидел высокий кудрявый седой старик с совершенно белой бородой. Рост его казался еще больше, когда он поднялся из-за стола и, протянув Подпругину руку, заговорил:
– Добро пожаловать, добро пожаловать. Каким ветром занесло? По какому делу?
– Приехал с визитом, – отвечал Подпругин, здороваясь. – Заезжал в ваши апартаменты, а там сказали, что в конторе. А я желаю вас видеть лично – вот я и пробрался сюда. Дельце есть маленькое.
– Прошу покорно садиться. Какое дело? – спросил Поваляев.
– Плевое, – сказал Подпругин, садясь. – Насчет домашнего обихода. Задумали мы с женой устроить журфиксы у себя по вторникам – и вот я поклониться вам, чтобы пожаловали с супругой.
– Не езжу ведь я нынче по вечерам. В двенадцать часов ложусь спать и уж никак не позже половины первого. Так доктора приказали. Я ведь нынче летом ездил за границу, в Карлсбад, печенку поправлять, так вот с осени…
– Ну, один-то раз в неделю можно. Задерживать мы не будем, и к часу всегда можете дома быть. Ужин будет ровно в двенадцать на столе.
– Вот ужинать-то и запретили.
Подпругин развел руками и даже отодвинулся на кресле.
– Алексей Порфирьич, пощадите! Как же у меня мой журфикс без такого крупного деятеля обойдется? – произнес он. – А между тем у меня гости будут все на подбор: генерал Тутыщев, Бутыхов, баронесса фон Дорф, Гвоздь Гвоздевский, Белослонова.
– Стара стала, припадать стала. Не могу… – ткнул себя двумя пальцами в грудь Поваляев.
– Да уж понатужьтесь как-нибудь. Ну, к ужину мы уж вам отдельно что-нибудь легкое: бульону из ершей с греночком. Да ведь и рябчик не вредит.
– Все вредит, что на ночь.
– Нет уж, Алексей Порфирьич, вы, пожалуйста… – упрашивал Подпругин, встал и поклонился. – Навестите мою хату убогую.
– Ужинать-то мне нельзя оставаться, и обязан в двенадцать часов спать.
– Алексей Порфирьич, в крайнем случае вы можете и не ужинать, а так с нами посидеть, партию в винтик вам устроим, с генералами посадим.
– Странный ты, Анемподист Вавилыч… Правильно я? Анемподист Вавилыч?
– Да-да-да… А только уж вы дайте слово.
– Как я могу дать слово, ежели мне доктора запрещают по ночам выезжать!
– Ну, хоть на винтик-то, на винтик, чтобы до ужина только посидеть.
– И винт-то для меня не одобряют. Горячиться не велено.
– Да горячиться не придется.
– А это уж не игра. В том-то вся и игра состоит, чтобы поругаться.
– Алексей Порфирьич, я не уйду, пока мне слово не дадите. А то вдруг к своему-то брату купцу да отказ! Хорошо это?..
– Хе-хе-хе… – тихо рассмеялся Поваляев. – Вот пристал-то!
– Да как же не пристать-то! Хочется, чтобы вы мою хату убогую посмотрели.
– Слышал, слышал я, что на диво выстроился и отделался.
– Да уж, денег не жалел, когда строился. Что жалеть? Господи! Умрем, все равно все оставим, и все прахом пойдет. Так можно надеяться, Алексей Порфирьич?
